Средство не-Макропулоса

О книге стихов "Бывшие красавицы и красавцы". Никольский, Иерусалим, 2018

Как обдурить альцгеймера и переписать законы Паркинсона ( ну, этого самого, а не того)- Никольский, по-видимому, даст рецепты в какой-то из следующих книжек. В этой – «Бывшие красавицы и красавцы», ТО « Иерусалимская антология», Иерусалим, 2018 – он словно желчный божок из табакерки просто возвращает запах, цвет, вкус и звук, присущие полнокровной жизни даже в изрядном возрасте.

Есть мелодия… В опере... В князе, в Игоре –
её услыхав, танцоры ногами двигали.
Вот и я снимался зачем-то с якоря.
И нахлебался всякого.
 
Мягкого, упоительного, как в России и далее везде вечера, сарказма и нескрываемой нежности к переходным причудам любовников и любовниц – все ими были, будем и есть, хоть со штампом, хоть без брачного контракта – переполнены 71 страница, как обычно у этого автора, превосходных текстов в столбик. Где-то грусти чуть больше, чем спиртометр покажет, где-то за шкалик  зашкалит любви…

Одна из двух воюющих сторон
пила всю ночь, сидела за столом
и стала выделять тестостерон.

Так, сторон же две -

… И стала стерильной, как фильмы в советском прокате,
Где секс вырезали.
И стала противною, как душевая в спортзале.
 
Маленькое климактерическое отступление уместно. Три года назад звонок из Киргизии от четвертой или позавчера whatsup из Сочи от второй – это тоже сбор урожая. Поэт тихонько хочет
примирить  нас с мыслью, что
 
Море по колено,
было по колено, а теперь по пояс,
а потом по горло.

Нет, конечно. Никто же никому не обязан нести стакан, пока сам не доползешь. Смысл полугорьких, как левый «Стрижамент» с водопроводной водой из Лебедяни высказываний Сергея –  берегите этих, которые с вами.  Или умирайте сами.

Новая книга стихов Никольского немного воняет Беккетом, несколько пахнет Уэльсом ( это полуостров, а не Крым) и изрядно надушена желтыми туманами подслеповатого поколения читающих нас.
Когда впервые взял эту книжку его беспредельных стихов про изгибы и обломки настоящей памяти – думал: как это все возможно вообще? У тебя первая ночами стоит как Наталья в летящем гробу, у нее первый или второй – из земли живой выполз с цветком в зубах.

Человек, он упрямее, чем ишак,
и не хочет спрятаться или сжаться,
хотя после старости светит ему вышак
и амнистии не дождаться.

Быстро – упасть-отжаться. Наверное, потому что
 
что-то сделалось с василисами,
с безмятежными казановами

Звонит кому-то прежняя и говорит: мне все равно, какой ты теперь. И все твои консервные банки пусть гремят за тобой.  Давай, тихо сидеть, слушать ложь волны около пяток. Вот так…
А он сидит такой, набычась, и гоняет по себе:

Оказалось, что был изменим, и что был восполним,
А мы думали, что исполин.
 
Где-то шла война, прилетел в Джанкой. В гарнизонной гостинице сказали: туда не ходи, там малюк, а туда вообще не ходи – там мамо такое… Было всем лет по 25. В небе и вокруг него.

Теперь мы иногда терпим рекламу про Карегу. У некоторых внуки и внучки. Другие еще папы и мамы. Эндорфины, эстрогены… Ау…

Что-то щелкнуло за кулисами,
стали старыми, были новыми

Вот это прищелкивание у него – парой пальцев – практически в каждом тексте, или через один. Сгладить беспечный цинизм времени и обыграть его легкой иронией – умение Никольского:

Это сейчас я вялый и со снотворным –
тише повешенного Хуссейна.
словно после спортзала или бассейна.

Вторая половина не жиже:

в романах от любви топилась,
а в жизни просто не дала,
и все дела

Наверное, стихи Никольского про это – надо читать в одиночку, в «одиночке», таким же серым вечером в Ессентуках или Гронингеме. Бултыхая лужи и ища звезду на востоке неба. Точно зная, что смерти нет. Иначе бы он их не написал. Не, ну как такое-то -

Перерешить.
И снова не решиться.

Это же про ЛЮБОВЬ!