Балагула

                Не забывайте незабываемое…
                Неизвестный

   Когда меня спрашивают, где я родился, я говорю: в городе N. Но города-то уже давно нет - он умер для меня….
   Добрые люди недавно отвезли меня туда. Из всего того, что меня интересовало увидеть, я узнал здание школы, которую закончил в прошлом веке. Страшно сказать – это было 68 лет тому назад! Еще нашлись фрагменты скал, между которых и до сих пор течет речка. А вот улица, на которой я родился и жил, исчезла. То есть она была. И с тем же названием. Но она исчезла в громадах новых домов, похоронив все знакомые мне дома и сады. Короче, город стал другим, забыв изменить название.
   Я был настолько огорчен, что стал серьезно ощущать свою старость. Каким-то способом надо было, чтобы память о городе не умерла хотя бы для внуков, подумал я. И я стал вспоминать истории моего детства. Вот  одна из них.
Нашими соседями была семья балагулы. Глава семьи Янкель, жена – Ривка,  четверо детей. И очаровательная кобылка Мейделе. И дворовая собачка Семка. И черный фаэтон с кожаными сиденьями и красными спицами колес.
Я дружил с одной из дочерей Янкеля – Генет - задумчивой девочкой моего возраста, постоянно просившей рассказать ей интересные истории. Больше всего она любила истории о королях, королевах и принцах…
   Так вот… На участке, возле нашего дома, где не было ни сада, ни огорода я построил халабуду. Летом, большую часть времени меня можно было найти именно в ней… Там я читал, фантазировал, командовал войсками, влюблялся, дрался и побеждал.
   Наша общая любовь с Генет … Это была кобылка Мейделе. Нам казалось, что она была страшно одинока: ни мамы, ни братьев, ни сестер. Мы находили малейшую возможность посещать ее в конюшне. Она чувствовала наше приближение -  фыркала, била копытами и ржала. Мы приносили ей вкусности. Особенно ей нравился голубой  колотый сахар (тогда потребляли только такой). Мягкими губами, осторожно лошадка брала этот сахар, долго жевала, прикрывая огромные блестящие глаза, и тихо фыркала.
   Янкель был монополистом (по современной классификации). В те времена никакого транспорта не было. Чтобы попасть в любую точку города, надо было договариваться с Янкелем. Особенно если нужно было ехать с грузом на вокзал.
   Это был среднего роста веселый человек с золотой коронкой во рту, на голове кашкет с черным блестящим козырьком. Его волос я никогда не видел. Мейделе его слушалась с полуслова.
Но не всегда было так тихо и гладко в этой семье. Все чаще и чаще Янкель стал приезжать пьяным, с трудом  распрягал Мейделе. Кричать он начинал еще во дворе. Дети прятались у соседей. Геня и Семка – у меня в халабуде. В доме слышалось битье посуды, потом он выволакивал за волосы Ривку и кричал – «Никейва(4)! Бегейма (5)!». Она плакала и кричала: «Не надо, мишигинер (6), шиксенык (7)…»
   Соседи пытались его успокоить. Это удавалось с трудом. Потом он утихал, жаловался, что его никто не любит. Потом он усыпал. Но не всегда удавалось его так просто успокоить. Однажды, когда все проходило по сценарию, рассказанному выше, ко мне прибежала Геня и сообщила, что отец пошел с кнутом в конюшню к Мейделе. Мы взялись за руки и заплакали. Послышались страшные щелчки кнута. Стены конюшни задрожали. Бедная лошадка закричала как ребенок. Все это длилось недолго. Резко все затихло. Наступила зловещая тишина, и только кто-то из детей горько плакал. Мы с Геней медленно вылезли из халабуды, перешагнули через маленький заборчик между нашими участками и осторожно подошли к конюшне. Дверь была приоткрыта. Мейделе стояла в дальнем углу конюшни. Она дрожала и стонала как больной человек. Повернув голову в нашу сторону, она смотрела на нас и показалось, что она плачет. Посередине конюшни на спине лежал Янкель в черном костюме, в черных начищенных башмаках, без кашкета (тогда я впервые увидел, что он был абсолютно лыс), с расколотой головой в луже крови. Рот приоткрыт, коронка светилась в полумраке конюшни….
Мгновенно одновременно раскрылись все соседние двери, народ ринулся во двор к Янкелю. Все что-то говорили, размахивали руками. Двор уже не вмещал любопытных – Янкеля знал весь город. Назавтра объявили общегородские похороны.
   Не буду описывать это зрелище. Провожали Янкеля  как общеполитического деятеля районного масштаба. Многие женщины плакали. Город осиротел. Через несколько дней ранним утром во двор к Янкелю заехала бортовая машина. Из ее кузова достали деревянный трап. Дверь конюшни распахнулась. Два человека вывели нашу кобылку Мейделе. Шла она, опустив низко голову.
Мы с Гелей и Семкой стояли недалеко от машины, держа в мокрых кулачках кусочки голубого сахара. Когда лошадка начала взбираться на помост, - нас отогнали от машины, а Мейделе повернула голову в нашу сторону жалобно заржала и мне показалось, что она заплакала:
   «Пустите попрощатся!» - закричала Геня Ее оттолкнули, она упала. Я схватил ее за руку и утащил в нашу халабуду.
   «Ее отвезут в мясокомбинат! Убьют!  Сделают из нее колбасу! И эти люди будут ее жрать! Будьте вы прокляты!» – кричала Геня. Я убеждал ее, что в России есть такие поля и леса, где животные и лошади живут свободно. Они не работают, а просто живут стадами. Растят детей. Никто их не ловит. Я говорил все это, совершенно не веря в то, что говорю. Геня наконец-то успокоилась и заснула у меня на руках.
   Дети растут быстро. Однажды во дворе появился старший сын Янкеля – Эдуард. Это был веселый человек среднего роста с золотой коронкой во рту, с кашкетом с черным блестящим козырьком. За руку он вел рыжую девочку лет 15-16 с огромным животом. Я понял, что скоро будет свадьба.
   Вся улица гуляла на свадьбе. Были приглашенные из области клейзмеры (8). Гуляли 2 дня. Отец невесты, городской швицер (9) на второй день свадьбы вкатил во двор шикарный трофейный «Оппель» в подарок зятю. Эта новость ошеломила всех. Говорили только об этом. Машина заняла место Мейделе, а конюшня стала называться гаражом.
Вскоре родился мальчик Янкель. Эдуард стал первым таксистом в городе. Но его все равно называли Балагула…
Какое-то время на нашей улице наступили тишина и порядок. Но это было не надолго…
   Все чаще и чаще, особенно ночью  улицей на большей скорости пролетал «Оппель», названный в народе «малхамове» (10), пассажиры пели, кричали жители… В испуге все просыпались, с проклятиями в домах включалось электричество, дети ревели…
  Однажды, это было летом, всю улицу разбудил оглушительный непрекращающийся сигнал автомобиля Эдика-балагулы. Мы проснулись, ожидая, когда это закончится.
  Это была не гульба, а беда. Мы с отцом  быстро встали и бросились к соседям. Двери гаража были распахнуты, машина с работающим мотором стояла в гараже, фары моргали, как глаза, засыпанные песком, колеса бешено вращались в обратном направлении, пробуксовывая на скользком полу. У задней стены прижатый машиной стоял Эдик. В черном костюме, белой рубашке, с выпученными глазами, без кашкета (он оказался лысым), с открытым ртом. И только золотая коронка сверкала на фоне почерневшего лица. Появилось много людей, машину отключили. Но было уже поздно…
   Впрочем, я не об этом. Эта история – повод, чтобы вспомнить детство, город, людей того времени не столько для потомков, сколько для себя. Вернуться памятью к тем временам, временам детства с его радостями и огорчениями, свидетелем которых был я и моя халабуда. Она просуществовала достаточно долго - о если бы она могла говорить!..
Пусть читатель не воспринимает мои умозаключения как поучения так называемого «правильного»  образа жизни. Никоим образом! Каждый должен пройти свой путь!
   Я утверждаю, что каждый должен иметь свою халабуду. Если не шалаш, то свою халабуду, и обязательно - в голове, куда ты можешь в любой момент уйти, поплакать, порадоваться, посоветоваться…
    Думаю, нежная девочка Геня пережившая так много в столь юном возрасте, не о дин раз вспомнила нашу халабуду, давшую ей силы выжить.
Слезы… Ведь они бывают разного вкуса: горькие и сладкие. У каждого человека есть определенное количество слез: часть горьких, часть сладких. Я видел людей, которые в самые трагические времена своей жизни (гибель детей, например) уже не плакали: у них кончились слезы… Я не настаиваю на этом открытии. Человек – сложный организм…
  Вот я вернулся в свое детство. Перечитав этот текст, я заплакал. Надеюсь, сладких слез  у меня еще осталось некоторое количество...

                Киев 2018