На закате

  Солнце скрылось. Подёрнутое дымкой небо, наполненное влагой, осело, наклонилось к земле. 7 сентября. День рождения Льва Николаевича Толстого. «Все… счастливые семьи… похожи. Все несчастливые… несчастливы по-своему», - почему-то возникли в памяти в такт шагам и никак не хотели уходить слова эпиграфа к известному роману.
  - Нет, Лев Николаевич, - шли им навстречу другие. Они родились не сейчас, не сию минуту, а сложились давно, не помню, сколько лет назад, но именно в эту минуту захотели стать в стройный ряд, готовый в сражению. Битва предстояла огромная. На другой стороне поля, «стальной щетиною сверкая», более века стеной, монолитом высились войска противника, с которым мне предстояло сразиться. Этой неприступной стеной был сам Лев Толстой. После долгих и, кажется, безрезультатных битв с самим собой, с греховной природой, заставлявшей его метаться от святости к неодолимой похоти, изнемогающему в этой борьбе, призвав на помощь физический труд, велосипед, гантели, вегетарианство, «матёрый человечище», всегда стремившийся к последней истине, которой, как известно, не бывает на свете, остановился на пришедшем ему на ум афоризме.
А, почему же, спрашивается, все счастливые семьи счастливы одинаково, а несчастные идут каким-то своим, особым путём к горю? Не наоборот ли, ваше сиятельство?  Путь к счастью, особенно в семейной жизни, так труден, может быть даже уникален, редок, вот как путь Михаила Пришвина к его Марье Моревне, а путь к несчастью в семьях так банален. Неровня муж и жена, он смотрит и ходит налево, ему скучно чувство к одной женщине, к тому же, он пьёт; она нервна, замучена заботами, создана не для того, чтобы парить в облаках, и вообще... А тут ещё соблазны, ревность, скандалы - вот и путь к несчастью, пройденный многими. Все мы грешны, склонны к соблазнам плоти.
  Я сказал бы, уважаемый Лев Николаевич, что несчастные семьи так похожи, что и отличий искать не надо. Только немногие сумели быть счастливыми. И потому, все несчастливые семьи похожи, и немногие счастливые счастливы по-своему.
Подёрнутое дымкой небо так и не разрешилось дождём. Как и люди, оно не знало, что лучше: пролиться ли накопленной влагой или остаться хмурой сушью, грозящей земле всклокоченными бровями патриарха.