Беседы на кухне. 3

«Страшно. Я не хочу об этом думать!»
  Лариса, ранняя гостья, с чашкой кофе присела, выбрав низенький пуфик. Она находила,  что в ракурсе «слегка сверху» ее лицо смотрится наиболее выразительно. И действительно, чего только стоили  широко распахнутые,  из-за взгляда исподлобья,  зеленые с крапинками глаза.
  Речь шла о  родственнице, больной раком, которую она недавно навестила. Та резко исхудала, нуждалась в обезболивающих наркотиках и т. п., короче, болезнь подводила ее к финишу. Разговор был о том, как люди ведут себя, когда приближаются  к краю, к пограничной существованию черте. А ведь предстоит это всем.
  Между прочим, на краю легче стоять смолоду. (Как и вообще  все легче смолоду.).  Нет  уныния и причитаний, свойственных настроению больниц. Молодость - зачастую - гибнет. На ходу, в азарте, человек выпадает из строя, а шеренга за ним смыкается.
   Тогда как так называемая «естественная смерть» происходит в дряхлости, обилии болезней, ограничения возможностей  и ожидания… чего?
 
   
    Жила в деревне у меня отдаленная родственница, ей тогда было под 90.  Староверка. Жила особняком в своей избушке на подворье у сына. В домике все из дерева. Сухо, чисто, выскоблено. Пучки трав на стенах. Иконостас в бронзовом окладе. Я зашел  после  парной  бани  -  уютно  полежать,  пообщаться. Перед  этим  передали связанные ею в подарок шерстяные носки, а я еще не успел поблагодарить.
   Хозяйка -  исполненная  несуетливого достоинства, прямая  и подтянутая как бегун-марафонец,  от нее веет  тонким  травяным  ароматом.  ( А ведь человек -  свидетель из прошлого века, однако!)  Тогда в  разговоре мне неожиданностью было услышать от нее:  –  Я не хочу больше жить... зачем? …Всех пережила…
 –  Да как же, говорю, интересно же, вот перестройка идет, то ли еще будет!         
 –  Нет. Все это уже было. ...Не интересно …
               
   Уже нет ее. Пропал  и домик. И, действительно, канула  и  перестройка.


Вот что припомнил по этому поводу.

 Это было в альплагере. Мы, трое земляков, сидели в палатке на базе. Двое (это связка) готовились на восхождение. Они были из другой группы. А я только что вернулся с горы, совершенно измотанный и предвкушал на завтра отдых. Высушить амуницию, постирать, выспаться...
  Брезентовая завесь откинулась и в палатку заглянул худощавый инструктор. На энергичном лице - шрам через всю щеку, горят ярко  голубые глаза. -  «Здесь мужчины есть?" - Немая пауза. Мы переглянулись. - "Группа из Калининграда, четверо, сорвалась и ушла в пропасть. Кто готов спасать, подойти к спаспалатке." - Еще одна немая пауза. Известный альпинист Панкратов (это был он) обвел всех горящим взглядом и скрылся.
   Ребята утром в составе своей группы отправлялись на восхождение. Собственно, в этом и была цель пребывания в альплагере – набрать покоренных вершин, повысить разряд. Они приехали  работать в уже слаженной связке.               
 Ну, я подумал-подумал, достал сухие шерстяные носки и отправился к спаспалатке. Там выстроилась цепочка добровольцев.

 - Следующий! - донесся из палатки голос Панкратова. Я шагнул к темному проему и мне прямо в лицо прилетел пакет с сухпайком. Среагировал я удачно, и, как вратарь, поймал. В пакете был афганский изюм, несколько твердокаменных плиток шоколада "Гвардейский" бог знает каких годов, неизменная тушенка.
 - "Построение в 5 утра!" - Это уже командирский голос Панкратова.
 Собралась группа человек 20. Утром, ровно в 5, с носилками, вышли.

  Калининградцев до этого я видел. Это были рослые и красивые "европейцы". Слегка высокомерные. Среди них одна девушка. Насчет "европейцев" - в лагере была группа и из Эстонии. А в основном были сибиряки и уральцы, которые держались попроще и где мелькали в том числе и азиатские лица.

    Вот высокомерие их и подвело. Группа поднялась уже под самую вершину, когда по рации получили предупреждение, что возможно приближение шквалистого ветра. То есть взятие отменяется. Досада... Столько времени и усилий  на подготовку потрачено…  А  если не сейчас, то  уже и не в этом сезоне… - Ничего! Успеем. Мы, да не сделаем?! Они освободились от вещей и рации (нарушение правил) у подножия и налегке бросились на штурм.
   Ну, короче, верхняя связка из двух человек сорвалась со скальной стены и сшибла находившуюся прямо под ними (еще одно нарушение)  вторую связку.
По ущелью, колотя об стенки, их понесло вниз и на  ледниковом "языке"  естественным путем затормозило.
  Командир ползком, с поврежденным позвоночником (!), сумел добраться до оставленной рации и сообщить в лагерь.

...Мы транспортировали их по очереди на носилках. В трудных местах навешивались веревочные перила.               
  Панкратов приказал разговаривать при потерпевших ровно, не повышая тона, но и не сюсюкая. Не материться.               
  Стонала только девушка. Парни, разбитые более сильно, терпели. У одного, при оказании первой помощи, обнаружилась проломленной голова, у второго переломы рук и ног, у командира что-то с позвоночником. Девушка – ушибы. Лицо распухло, в порезах и ссадинах.
   Наконец  добрались до базы. Оказалось, что вертолета не будет из-за дороговизны. Ребят повезут по тряской горной дороге на УАЗике - "буханке».
 
   А вот и она. Первую  помощь оказывают уже медики. Белые бинты, повязки. Каску на пробитой голове не снимают, прибинтовали так. С позвоночником - привязали (распяли) на дверях.
  Ну, пока. Вода в дорогу. Чего-нибудь еще? - "Спойте, пожалуйста". Гитарист имелся почти в каждой палатке. Расположившись полукругом, вполголоса хором спели на прощанье. Кажется, это было  "Прощайте вы, прощайте. Писать не обещайте, но обещайте помнить и не гасить костры..."   Пока.               
  УАЗик зеленой букашкой заскользил вниз по серпантину...
  Взгляд оторвался и привычно устремился вверх, окидывая уже знакомую, но каждый раз потрясающую панораму величественных вершин, покрытых  снеговыми  шапками. Вечных и неприступных. Для них люди - букашки, появившиеся недавно, каких нибудь сто тысяч лет.
   От усталости меня уже мотало. Добрел до своего места, заполз и упал ничком.

Постскриптум. Через сезон Панкратов на восхождении погиб. Разбился насмерть.Как сейчас вижу перед собой сухое энергичное лицо со шрамом и отчаянные ярко голубые глаза.