Желудень

Говорили о поэзии, о стихах, я под них драила плиту, мела пол, резала кубиками кабачки, потом стихи мне снились – разные, и снова читала, снова думала. А потом спустилась с горочки в дубраву, к реке.
А там вдруг – идеальная, абсолютная поэма. Бессмысленно пытаться ее пересказывать прозой, но разве что некоторые зацепки, какие-то образы, ключевые слова: желуди, их падение на сухую гулкую землю. Но ведь не перескажешь звукопись, потеряешь все, что между строк, а там как раз самое важное, круглое, доброе, большое… Такое сплошное «ах», что ты просто захлебываешься – «автора сюда, автора!», ведь если поэма такая добрая, круглая и нетленная, то каков же – Автор?

Сейчас будет снижение, отступление не лирическое, а скорее комическое, ибо куда еще от лирики отступить. Мы с дочерью-старшеклассницей гуляли по дну реки, обнаженному осенней меженью. Ближе к берегу, где летом был пляж – белый сыпучий парадный песочек, а ниже – ржавая и илистая речная подноготная. И вот на этом жирном илистом фоне мы увидали дивные узоры – завитки причудливые, спирали и круги! Художнику – респект, и еще, дочь ведь похожие узоры на полях тетрадки рисует, познакомиться бы с автором, да? Я вещаю вдохновенно свое любимое, что мол, автор всегда значительнее картины, и тут запнулась. Беспозвоночный художник сидит где-то внутри нарисованного им завитка, как скромная поэтесса Дмитриева в романтической башне Чурубины де Габриак, и лучше бы не показывал оттуда свое червеобразное тело неподготовленному зрителю. Мы шли по дну реки, я рассказывала дочери про мистификацию Черубины, блеск ее и крах, а скромный художник, лишенный не только красоты, но и сознания, всем телом рисовал очередной безупречный завиток.

Но это отступление, снижение было, потому что у желудевой поэмы Автор с самой большой буквы, какая только есть. Я восторженная слишком, да? Будто с жизнью прощаюсь, и целую каждый ее миг, но ведь я прощаюсь беспрерывно с того момента, как впервые открыла глаза.

Итак, я вступила в живую, настоящую поэму, и шла по ней бережно, чтоб как-то случайно не испортить ее своим вторжением. Кстати, да, я же была не одна, со мной в поэму пришли дочь М. и пес Ларик. Пес попал в текст под своим именем, потому что прост, а девушка – сложное существо, и чтоб не быть ей оболганной мною случайно – просто старшеклассница М., и никаких знаков равенства, имейте в виду.
Я не хочу обижать и врать, я хочу, чтобы все было доброе, округлое и добротное, как желудь. М. была несколько раздраженной и усталой, у нее болел живот.
Милая старшеклассница М., если ты оказалась здесь, то только потому, что без тебя – никак.

Ларик ничего не понял, а может быть понял все, и ломанулся за упавшим в реку желудем, тяжелым как яблоко. Все ему игрушки.
А мы с М. сели на берегу, в самую гущу метафор. Пусть ничего толком не понятно, но мимо сознания в самую глубь пошли поэтические токи. Вслушиваться в музыку шуршащих строк, по желудям и прожилкам листьев, не по словам – вчитываться, и каждому вычитать свое, что-то в себе открыть.

Начитавшись, намолчавшись, переполнившись, спрашиваю – ну как тебе?
– Хорошо! – и выдохнула. Глаза блестят. – То есть, понимаешь, ХОРОШО. Как в детстве «ЫЫЫ», помнишь? Как раньше.
Я понимаю, о чем она, это наше с ней давнее. Когда слов нет, потому что их таких не бывает в принципе, и остаются только первобытные звуки, вроде «ЫЫЫ и ААА», что-то вроде счастливого визга пса Ларика, встречающего нас после разлуки.
Но тут пошло дальше : ХОРОШО, все слово из сплошных заглавных букв.
– Понимаешь, так ХОРОШО. Было плохо, стало хорошо, но плохо – никуда не делось. Просто я увидела, что есть на свете ХОРОШО.
– Оно ведь тут – рядом. Рядом – всегда.
– Да. Не хочу уходить из-под дуба, здесь – хорошо, а дома сумрак, пыль, уроки, тревога. Как это все забрать с собой?
– Не хочешь покидать поэму?
От низкого солнца вода становится еще более рыжей, чем была. Ларик ловит глупой пастью плывущий по реке лист, а потом – рябь от того листа, блик и плеск.
– Знаешь, М., какой сейчас месяц?
– ?
– Месяц Желудень, я так считаю. Только что сама придумала.

В детстве всегда хотелось заготовить на зиму приметы простого человеческого счастья, вроде засушенных в любимой летней книжке листьев и цветов, хрупкого фонарика физалиса и прочей ерунды. Зимой детство наглухо заваливалось бременем учебников и снега, и среди унылого вороха исчирканных бумаг и погрызенных карандашей вдруг обнаружилась чудесная капсула ранней осени – ягоды рябины во флаконе из-под бабушкиных сердечных таблеток. Такие живые и настоящие, будто только из сини «бабьего лета», совсем не такие объедки, как на нищих кустах школьного палисадника.
Еще можно было заготавливать каштаны и желуди, но с желудями все время происходило что-то нехорошее, пролежав несколько дней в ящике стола, они усыхали и трескались, и это в лучшем случае…
Вот и у М. с желудями вышел казус, да еще какой. Дубовые плоды, идеально гладкие и крепкие, увенчанные такими же крепкими бугристыми шапочками, были унесены из самого сердца поэтической дубравы, и, как воплощенное благо, сложены в пенал. А в школе М. открыла пенал, и оттуда на нее нагло уставилась жирная личинка с белесым червеобразным телом. Какой ужас! Пенал полон личинок, в каждом желуде по черному круглому отверстию, неужели ничего нет в этом мире безупречного.
Я говорю М., что это личинка желудевой плодожорки, в потенциале, значит, бабочка с красивыми серыми крылышками, но как-то все равно смешно и немножко гадко. Личинок всех выпустить, желуди вернуть на место…

Но в дубраве то же очарование тишины, не нарушаемое никакими плодожорками. Только река в берегах своих все сильнее рыжеет, скоро будут совсем как лиса.
– Ну как, ХОРОШО?
 – Да. ХОРОШО, но и плохо (вздохнула). Но ХОРОШО больше. И – знаешь, они не смешиваются, хотя и рядом. Вот как два разноцветных слизня, вписанных в круг, вроде инь и янь. Черный и белый рядом, но не серый. ХОРОШО и ПЛОХО, но не ТАК СЕБЕ.
 – Ух ты… Понимаю.

Месяц Желудень потихоньку уходит, гремя рассованными по карманам желудями.
Как удержать в себе поэму, как заготовить впрок красоту, тишину, покой?
– Не знаю…. но, вообще, помнишь, я тебе говорила, что у поэмы всегда есть Автор?
Надо его найти.