Мой друг Бичико

Если говорить честно, то, скорее всего,  Бичико мой однокурсник, сосед по комнате в общежитии, и по-настоящему другом его можно назвать с большой натяжкой.  Мне захотелось рассказать о нем, очень уж колоритная личность на нашем курсе.

Бичико – это его настоящее грузинское имя, хотя  так его называли немногие. Чаще называли Александром, Сашей. По крайней мере, он так представлялся.  Фамилия – Цалугелашвили.  Он был на 2 года старше меня, потому что до поступления в Хабаровский медицинский институт два года прослужил в армии. Служба его проходила в Хабаровске, в одной из воинских частей на Красной речке. В институт он поступал сознательно, очень хотел стать хирургом.  И всё делал для этого, но об этом позднее.

Не заметить его среди сокурсников было невозможно. Высокий, стройный, черноволосый и красивый грузин с усами. Девчонки в него влюблялись толпами.  Вполне хорошо говорил по-русски.  Но думал, как он сам признался, на-грузинском языке.  Он учился в группе 5, а я в 7-й, так что на семинарских занятиях мы обычно не встречались, только на лекциях.  Поэтому первый семестр разве что кивали друг другу при встрече.  Я жил  эти полгода у бабушки под Хабаровском, так как общежитие еще не сдали строители. Но к Новому, 1966 году, общежитие было готово, и после зимних каникул я получил место в комнате № 15. Моими соседями были Вадим Гондуренко, Олег Пак и Борис Шапиро.  А вот в соседней комнате № 13 поселился Бичико. Не помню всех его соседей, только наших сокурсников Ревзина и Ровнера, парней из Биробиджана.  Теперь мы стали намного чаще встречаться с Бичико, и уже стали здороваться за руку. Рукопожатие у него было крепкое,  как у настоящего борца.

Со мной в комнате жили парни, двое из которых были хабаровчанами, у Вадима жили в Хабаровске родители, у Олега только мать. А вот третий парень, Боря Шапиро, был из Львова, работал 2 года на заводе «Энергомаш», потом как «стажник» по льготному конкурсу поступил в институт.  Принес с собой в комнату общежития отличные разборные гантели, которые ему сделали на заводе. Но он их не понимал, только катал с места на место, когда приходила его очередь мыть полы в комнате. Вторая вещь , принесенная им, была намного ценнее – кассетный магнитофон. На кассетах были песни Окуджавы, Клячкина, Высоцкого, который еще только входил в моду.  А Вадим Гондуренко приволок из дома радиоприемник, и мы могли слушать по нему радиорепортажи того же хоккея, футбола.

Я прекрасно знал большинство футболистов ведущих команд страны.  В том числе чемпионов двух последних лет – Динамо (Тбилиси) и Торпедо (Москва). Сам я болел за Торпедо, мне очень нравились 2 футболиста этого клуба – Эдуард Стрельцов и Валерий Воронин, а также мой однофамилец Щербаков.  Приближался матч этих команд в Тбилиси, и мы решили разыграть Бичико.  Я надиктован на магнитофон голосом знаменитого грузинского комментатора Котэ Махарадзе репортаж со стадиона в Тбилиси, где динамовцы на первых минутах матча пропускают 3 безответных гола, пересыпая репортаж знакомыми фамилиями Метревели, Месхи, Сичинава, Баркая, Яманиде из Динамо и игроков Торпедо.  Подключили к радиоприемнику, чтобы создавалось впечатление репортажа из него, и ночью позвали Бичико послушать репортаж. Он краснел, бледнел, когда Динамо пропускало очередной гол, на него было жалко смотреть. И мы не выдержали, рассмеялись, и во всем признались. Бичико на нас страшно обиделся, особенно на меня.  Несколько дней даже не отвечал на приветствие. Но, как умный человек,  понял, что это всего лишь розыгрыш, хотя и очень злой.  Мы были им прощены, в том числе и я. Так он узнал, что я большой любитель спорта и знаю очень много фамилий советских спортсменов.  В том числе и том виде спорта, которым он занимался – в вольной борьбе. При встречах с ним мы часто говорили на спортивные темы.

Мои соседи по комнате были все старше меня, поступили не с первого раза, один из них, Вадим Гондуренко, был солистом в нашем вокально-инструментальном ансамбле института. Ансамбль бы популярен, и Вадим тоже пользовался успехом. Частенько вечерами в нашей комнате тусовались гости, шумели. А так как наша комната была на первом этаже недалеко от вахтера, то нам периодически делались замечания от вахтера, да и от коменданта общежития доставалось.  Но никто не думал, что по окончании первого курса встанет вопрос о выселении всех нас из общежития.  Я был самым спокойным в комнате, и попал под раздачу за компанию. И Бичико решил заступиться за меня. Он вступил в члены КПСС еще во время службы в партии, и к его мнению, коммуниста, прислушались в ректорате, тем более что он поручился за меня. И меня не выселили, что было  очень важно. Но нам пришлось с Бичико перебраться на цокольный этаж.  Там в основном жили работники института – аспиранты, лаборанты, электрик, сама комендант общежития. Естественно,  там уже не было такого контроля, как на том же первом этаже. Даже систематических обходов комнат по проверке санитарного состояния не делалось.

В тот год в Хабаровске был большой дефицит тепловой энергии в домах, температура не поднималась выше 18 градусов тепла.  Было холодно и в нашем общежитии, в некоторых комнатах 12-13 градусов, студенты мерзли.  А в нашей комнате на цокольном этаже было тепло, только влажно. Оказалось, именно под полом нашей комнаты в здание заходили трубы отопления, так что в особо холодные дни к нам приходили греться.   Так уж сложилось, что в нашем институте учился на каждом курсе хотя бы один грузин. В Грузии знали, что для поступления на Дальнем Востоке надо иметь знания, а не деньги, как для поступления в Тбилисский медицинский институт.  Но часто грузины только поступали у нас, учились год-два и переводились в Тбилиси. Вот эти теплолюбивые грузины и приходили к нам греться.

Третьим в нашей комнате жил студент, на год младше курсом, Юра Зиборов. У него в поселке Тополево под Хабаровском жили родители, и привезили ему картошку в мешках, которых обычно стоял в углу комнаты у входа. Так что сварить или пожарить картошку на ужин у нас всегда можно было. А кормежка нам требовалась хорошая. Мы с Бичико много тренировались. Он ходил в спортзал ОДОСА, а потом в зал для борьбы, расположенный в подтрибунных помещениях открытого плавательного бассейна. Иногда ходил в этот зал и я. Об это у меня написан рассказ. http://www.proza.ru/2018/02/04/483

Но  я   еще занимался в своей легкоатлетической секции в институте, пока меня не пригласил к себе ведущий тренер края по прыжкам в длину и тройным Поддубный, где нагрузки возросли, и мне было не до тренировок по вольной борьбе.  Но мне хотелось знать основные приемы борьбы, броски, захваты, и Бичико мне их показывал.  В нашей комнате, как обычно, стояло четыре кровати, а нас жило три человека. На четвертой кровати было все:  матрас, одеяло, подушка, белье. Вот на эту кровать мы и бросали друг другу с моим грузинским соседом. Вес у нас был приличный, 75-80 кг, а если на кровать плюхаются сразу двое, то за полтора центнера. И со временем панцирная сетка кровати прогнулась, стала чем-то напоминать гамак, хотя и не до такой степени. Причем прогнулась больше с одной стороны, той, что обращена в проход между кроватями.  У нас периодически кто-то ночевал четвертым. И пока прогиб был не очень большой,  было терпимо. Но однажды наш гость лег на кровать и – о боже, - свалился в проход вместе с одеялом.  Пришлось выгибать сетку, чтобы стала более-менее ровной, и гость не падал на пол.  Часто таким гостями были борцы. Здесь я должен сделать некоторые пояснения.

В те годы спорту уделялось много внимания и партией, и правительством, и общественными организациями. Наиболее сильными в СССР были  спортивные организации армии, милиции,  профсоюзных обществ «Спартак», «Труд», «Трудовые  резервы», «Локомотив», студенческий  «Буревестник».  Они соревновались между собой, и внутри обществ было свое соревнование. Армейцы разных военных округов соревновались между собой.  Для этого в каждом из округов формировали спортивные роты, где  проходили срочную службу спортсмены, а кое-кто становился и сверхсрочником. Дальневосточный округ был очень большой, в него входила Камчатка, где военнослужащие получали очень большое денежное довольствие. Поэтому округ мог соблазнять этим всяких сверхсрочников или  солдат срочной службы. Они по бумагам вроде как служили на Камчатке, а фактически жили и тренировались в Хабаровске. За усердие в тренировках и победы на соревнованиях спортсменов-срочников награждали  увольнительными в город. Но ходить в солдатской форме неудобно – патрулей много, да и девушки на солдат смотрят косо. То ли дело в гражданской одежде молодой, спортивного вида парень если пригласит девушку, та вряд ли откажется.  Но выйти через ворота части надо было в военной форме, так же как и вернуться.  Значит, надо иметь место, где солдат мог бы переодеться в гражданскую одежду, которую ему прислали из дома. Вот таким место для переодевания и стала наша комната, в основном для борцов.  Кое-кто и ночевал у нас. 

Среди борцов много было представителей кавказских республик, где культ силы и народные традиции борьбы – осетины, лезгины, аварцы, ингуши, грузины.  Вот все они и приходили именно к нам, где их приветствовал  грузин-борец – Бичико Цалугелашвили.  Так что скоро я стал почти своим среди этой братии борцов. Однажды, когда я пошел с девушкой на соревнования по вольной борьбе, меня увидел один из участников соревнований, мастер спорта, осетин, многократный чемпион. Он усадил нас на самые хорошие места, согнав с них других зрителей.

Помню, как у нас в комнате появился солдат срочной службы Резо, огромный грузин, борец тяжелого веса.  Улыбчивый, еще скромный, уважительный.  Вначале он ходил в военной форме, потом  ему прислали гражданскую одежду из дома, и он стал переодеваться у нас. А потом его послали на Универсиаду,  подделав ему документы. Ведь на Универсиадах выступают студенты со всего мира.  И Резо стал чемпионом Универсиады. Ему по этому поводу прислали роскошный белый костюм, светлые туфли, и за них табуном стали ходить девушки из Хабаровска. Кстати, он так и остался жить в нашем городе, женился, работал таксистом. Ко мне он обращался только Сашка, даже потом, когда я стал врачом и даже начальником. Если он не переехал, то живет в Первом микрорайоне города.

Помню, в этот период жизни на цокольном этаже, у меня вышел спорт с одним грузином, его звали Реваз. Он был не очень высок ростом, и немного косил на один глаз.  Учился на первом курсе, т.е. на год младше нас с Бичико. Ему очень глянулась одна девушка из нашей группы, Люда Комарова, блондинка, с хорошей фигурой.  Он стал её расхваливать в нашей комнате, мол,  обращает на меня внимание, но не знал ни её имени, лишь номер комнаты.  Я тоже симпатизировал этой девушке, весной у нас с ней были свидания. Но летом она познакомилась с парнем, племянником академика ВАСХНИЛ Казьмина, и предпочла его.  И тогда я сказал Ревазу: «Да она в меня, как кошка влюблена». У нас вышел спор, он не поверил мне. Тогда я говорю ему: «А ты вот поднимись в их комнату, скажи, что я заболел. Посмотришь, она тут же прибежит». Ударили по рукам, и он пошел в комнату девчат на пятом этаже общежития.  Не успел он вернуться, как в комнату вбегает Люда и ко мне: «Что с тобой? Что болит?» А я, глядя на Реваза, спокойно говорю: «Да ничего. Мы просто поспорили».   Людмила покраснела и убежала, а я выиграл спор. Конечно, дурацкий, выставил девушку в неловком свете, но уж больно меня раздражал этот хвастун Реваз. Если Людмила прочитает мои воспоминания, пусть простит меня.

Бичико ввел меня в грузинскую диаспору в городе.  Некоторые праздники мы отмечали в их кругу.  Помню, с нами ходил в гости сын знаменитого хирурга, профессора Сергея Ивановича Сергеева, которого звали Сергей, но фамилия у него было Бугер, по матери, немки по происхождению.  Он учился года на два старше нас, и был не прочь заложить за воротник, и тогда начинал бахвалиться, задираться. Есть такие люди, чуть выпьют, и им море по колено. Вот Сергей Бугер был из таких.  У нас дважды с ним был конфликт. Один раз как раз в гостях у грузин. Мы вышли на лестничную площадку покурить, и Бугер стал задирать русскую нацию. Уж не помню, как именно, но я разозлился. И когда он сказал: «Я фон Бугер», так вмазал ему в челюсть, что он скатился вниз по лестнице. А второй раз эта стычка случилась в ресторане. Но я не стал бить, взял его яйца и сжал, и он замолчал, испуганно тараща на меня глаза.  А вот диплом он получил на фамилию отца, стал врачом Сергеем Сергеевичем Сергеевым.

Прошло полгода нашей учебы на втором курсе, на улице потеплело, и в общежитии тоже.  И нас троих переселили в комнату № 2, на первом этаже, с окнами, которые выходят на улицу Ленина, прямо на книжный магазин на углу улиц Пушкина и Карла Маркса.  В нашей комнате оказался шкаф с зеркалом, это было так круто.  Соседями по комнатам рядом были наши сокурсники – Серега Колпаков, Женя Зайков, педиатр Боря Тимоненко, лучший бегун-спринтер в крае, Толя Таенков, тоже легкоатлет, член сборной команды института, куда и я входил.  А Бичико по-прежнему ходил на борьбу. 

После второго курса у нас еще не было летней практики, но Бичико стал ходить в краевую больницу,  и работал там санитаром в хирургическом отделении. Его заметили, и иногда он стал мыться на операцию аппендицита вторым хирургом. (Прим. – мыться на операцию – процедура, при которой хирурги стерилизуют свои руки). Приходил с таких дежурств необычно возбужденным, еще бы, его мечта почти осуществилась, он стоял у операционного стола. Мне лично его радость была непонятной, я не хотел стать хирургом, да и вообще, не знал, каким врачом хочу стать.

На третьем курсе к нам в комнату поселили первокурсника, Бориса Толчинского из Комсомольска. Его отец был военный врач, и сын решил пойти по его стопам.  Был это рыхлый, совсем неспортивный парень,  и после нашей с Бичико критики стал поднимать гантели, которые  когда-то сделали для Бори Шапиро.  Занимался он в комнате, и после занятий в неё невозможно было зайти – такой вонючий пот был у первокурсника.  После занятий он обязательно проветривал комнату,  без этого в ней находиться было невозможно.  Вторая его особенность меня тоже удивляла. Он по полчаса ходил в туалет. Я понимаю, когда человек сидит на унитазе в своем домашнем туалете и читает книгу, но пребывать столько времени в общественном, где унитазом не пахло – это нонсенс.  А так Боря был неплохой парень, не жадный, уважительный и воспитанный. Он больше контактировал с Юрой Зиборовым,  а мы с Бичико были для него слишком взрослые и самостоятельные.

Третий курс – это уже ближе к настоящей медицине, чем на первых двух. Мы уже начали проходить терапию и хирургию.  И Бичико в своей –й  группе выделялся на занятиях по хирургии.  И когда он однажды при всех помылся на аппендицит и встал к операционному столу, у его одногруппников глаза вылезли на лоб. По крайней мере, Бичико именно так мне потом рассказывал.  Вообще я уже давно заметил, что мой однокашник был приличный врун, запросто мог приукрасить любой рассказ несуществующими деталями. Особенно он много привирал, когда общался с девчонками, а их у него было видимо-невидимо.  Я понимал его. На фоне нас, желторотых пацанов,  он выглядел старше, особенно когда после смерти отца сорок дней не брился, поэтому и представлялся не студентом третьего курса, а пятого-шестого.

В это время у него появился еще один источник заработка. До этого он покупал в Хабаровске японские рубашки, которые пользовались бешеным спросом в Грузии, и отсылал на свою родину родственникам. Те рубашки реализовывали, и присылали Бичико деньги. А тут ему предложили более выгодное дело. Как известно, в Грузии ценится лишь одна машина – «Волга».  Бичико стал высматривать автомобили «Волга» с частными номерами и разговаривать с владельцами их на предмет продажи с большой выгодой. Найдя такого владельца, он связывался с родней в Грузии, те искали покупателей с большими деньгами, и эти покупатели приезжали в Хабаровск.  Для нас, вечно голодных студентов, это были райские дни. Покупатель, а чаще их приезжало двое, доставал толстую пачку денег, на которые мы покупали на рынке дефициты, и мы все вместе обедали и ужинали. Тогда Бичико стал впервые приезжать к институту за рулем «Волги», и многие думали, что на своей.

После того, как я женился, и стал жить с женой в кооперативной квартире своих родителей, наши встречи с Бичико стали намного реже. Он иногда приходил к нам домой, чтобы в домашней тишине подготовиться к очередным занятиям или написать реферат. Но чаще он занимался в библиотеке института. Все также рвался к операционному столу, и ему на старших курсах доверяли делать самостоятельно операции, конечно, под присмотром опытного хирурга. Все же диплома врача  у него еще не было. Как-то однажды я спросил его: «Бичико, почему ты не перевелся в Тбилиси? Тебе бы проще жить там было. Все же родные места». Он ответил: «Ты знаешь, у нас все в Грузии знают, что в Тбилиси дипломы получают те, у кого есть деньги, и часто это плохие врачи, у них нельзя лечиться. А в Хабаровске диплом дают только тем, кто хорошо учился, и стал настоящим врачом. Когда я вернусь в Грузию с дипломом, ко мне многие пойдут лечиться, потому что будут знать, что я окончил институт в Хабаровске».

Мы много говорили с Бичико о его Грузии, о народностях, населяющих этот край. Это и хевсуры, мегрелы, и многие другие, которые отличаются окончаниями своих фамилий.  Среди этих народов есть те, кто считается более высоким по развитию, это хевсуры, если мне не изменят память. Много позже я узнал, что и у малочисленных народностей Севера есть такое же деление. Среди них самые высокоразвитые – нанайцы.  Научился у Бичико я и ругаться по-грузински.  Иногда так хочется выругаться, но воспитание не позволяет. А ругнулся по-грузински, например, «амесдедацмодхан»,   на душе полегчало, а никто не понял, что я матерился. Лишь однажды у меня случился прокол.  Через много лет после окончания института отдыхал во Владивостоке. Там на морском вокзале было кабаре, танцевали канкан, вот мы и пошли отдохнуть. Танцуем с дамой, и кто-то меня очень сильно толкнул в спину.  Я выругался по-грузински, и вдруг слышу за спиной: «Кацо, друг!». Оказался грузин. Он не поверил, что я не его соотечественник, среди них всякие бывают, даже рыжие.  Потом он прислал со своего стола на наш стол бутылку вина. Пришлось ответить любезностью на любезность.

Последний раз мы виделись с Бичико на выпускном вечере в тогдашнем театре музыкальной комедии ( сейчас это концертный зал филармонии).  Он распределился в Вяземскую центральную районную больницу, а я на Тихоокеанский  флот.  Через пару месяцев после начала военной службы нас, запасников, выпускников ВУЗов, где есть военно-морские кафедры, собрали на Русском острове под Владивостоком на курс «молодого бойца», хотя мы все были офицерами. И я там узнал, что Бичико попал в зону под Бирой, его осудили на несколько лет.  За что, почему, никто не знал.  Приехав в отпуск в Хабаровск, встретился с Резо, и он мне рассказал, что якобы в Резо влюбилась жена первого секретаря райкома партии, тому это не понравилось, и на Бичико завели дело по статье «Посредничество во взяточничестве», и осудили. Причем не условно, а он получил реальный срок.  Но он не сидел, а на зоне работал врачом-хирургом,  и его ценили за это. После освобождения уехал в свою Грузию. Об этом я продолжал узнавать от Резо, который поддерживал связь с Бичико.

Прошло несколько лет. Я работал в 11-й больнице города Хабаровска уже заведующим рентгеновским отделением, был парторгом больницы. Вдруг в мой кабинет заходят две очень симпатичные молодые женщины, спрашивают меня, и передают привет от Бичико Цалугелашвили. Они были по туристической путевке в Грузии (помните, это было распространено весьма широко), там познакомились с Бичико. Он сказал им, что врач-онколог, кандидат медицинских наук, работает в онкодиспансере, просил передать мне привет.  Дамы передали мне тбилисский адрес Бичико. Я написал ему подробное письмо, но ответа так и не получил.

Прошло очень много лет. Почти 2 года назад я поздравлял своего друга Бориса Шевцова с 70-летним юбилеем. Он до сих пор работает заведующим инфарктным отделением краевой клинической больницы № 2.  Выслушав мое поздравление, Борис сказал, что недавно разговаривал с Цалугелашвили по телефону. К нему обратился живущий в Хабаровске грузин по поводу проблем с сердцем, передал привет от Бичико и просьбу того помочь этому грузину. Чтобы подтвердить, что грузин не самозванец, он набрал мобильный телефон нашего сокурсника, и Борис услышал знакомый голос Бичико. Это был последний контакт с моим далеким грузинским однокурсником.