Испуганное солнце

- Мам, а почему солнце появляется утром, а вечером прячется? - спросил за обедом семилетний Мишка, уплетая молочную тюрю.
- А сам ты как думаешь? - улыбаясь ответила мама.
- Нуу... - протянул он задумчиво, - наверно ему любопытно посмотреть сверху, что там у нас на земле творится - и многозначительно добавил, - а у нас тут таа-кое творится...
- Какое такое? - спросила мама, смешно нахмурив брови и подбоченясь.
- Спроси лучше у солнца - засмеялся он, шмыгнул из-за стола и ловко увернувшись от появившейся в дверях бабушки, выбежал на улицу. Та успела только всплеснув руками прошипеть
- Тшш, отца разбудишь.
 ...Лето 65-го года. Это было его последнее лето детства, как он думал. Осенью школа. Первый класс. Другая, взрослая жизнь. А до этого, пока старший брат и сестра были в пионерском лагере, нужно было сделать ещё очень много важных дел... Толстый Вовка, из десятой квартиры уже ждал его у подъезда.
- Принёс? - спросил Мишка.
- Да - ответил тот и похлопал себя по карману в которм лежали спички. Он стащил их на кухне пока мать вывешивала бельё на балконе.
   Ох уж эти спички. Мишка всегда был к ним неравнодушен, о чём хорошо знали его родители и по этому надёжно прятали их. Спички нравились ему, потому что зажигали огонь, а огонь, как ему казалось, имел над ним какую-то власть. Он мог подолгу смотреть на него не отрываясь. Причудливые языки пламени, потрескивание дров, всполохи искр и запах..., этот великолепный запах костра, будоражащий фантазию и мысленно переносящий его куда-то в неведомый, пугающий и манящий, полный приключений мир, в который когда нибудь он обязательно попадёт.
   В то время, в двухэтажных домах, в одном из которых жили друзья, на кухнях стояли большие, чёрные печи с керогазами и огромные титаны. Эти титаны грели проточную воду, чтобы можно было стирать и принимать ванну. Топили их дровами. Для хранения дров, во дворах были построены вереницы сараев. Семнадцатый квартал или просто семнадцатый - это целый район двухэтажек с причудливыми лабиринтами сараев, что для местной ребятни  было здорово, потому что давало много возможностей для всяких там игр и бесконтрольного озорства.
   Но прогресс не стоял на месте и на семнадцатый пришла бездушная, лишённая всякой романтики газификация. Взрослые были в восторге. Ещё бы. Никаких тебе дров, никаких керосинов для керогазов. А для Мишки это была настоящая катастрофа, потому что он лишался возможности делать то, что очень любил делать. Вечерами, когда топился титан, он не отходил от него и улучшив момент, когда рядом не было взрослых, пытался поджечь щепку или бумажку. И если они загорались, он быстро бросал их в открытую топку. Его уже несколько раз заставали  за этим занятием, объясняли что это опасно и может плохо кончится, ругали и даже пару раз отшлёпали. Но это не помогало. Тогда отец, боясь что сын спалит весь дом, решил пойти на крайнюю и очень действенную, как ему казалось, меру. Дождавшись, когда любитель огня остался наедине с титаном, он подкрался к нему сзади и в тот момент, когда сын пытался бросить очередную горящую щепку в огонь, схватил его за руку и на секунду, чтобы ребёнок не успел обжечься, засунул её в топку. Мишка заорал от неожиданности и страха. Он пытался вырваться, но куда там. Отец крепко держал его руку возле открытой топки и страшным голосом повторял
- Ну что, ещё засунуть руку? Ещё?
- Нееет!!! - истошно орал Мишка.
Но даже этот «сеанс шоковой терапии» ничего не изменил и отец, махнув рукой, сказал матери:
- Тань, поставь там что ль какой нибудь тазик с водой под топку. Да и пусть старшие приглядывают за этой бестолочью.
  И вот теперь, эти чудесные, ещё недавно уютно гудящие титаны и эти неуклюжие, но милые Мишкиному сердцу чёрные чугунные печи, покидали свои насиженные, закопченные места, уступая их изящным и миниатюрным газовым колонкам и газовым плитам. В тех домах, где уже сделали замену, эти демонтированные «монстры» выставлялись на улицу к большому восторгу детворы, которая невероятно испачкавшись  и тем самым доводя своих мамок и бабушек до истерик, играла в танковые сражения, представляя старые печи танками.
   Эта же участь замены старого на новое, ждала и дом в котором жил наш герой. Но пока этого не случилось, он решил подготовиться к неизбежному, чтобы и дальше иметь возможность наслаждаться созерцанием огня и даже стать его повелителем. С торца дома, под окнами их спальни, росли кусты смородины и большой, густой куст акации. В центре этих кустарников, из собранных по всему семнадцатому обломков кирпича, друзья соорудили некое подобие маленькой печки, которую не было видно со стороны. И теперь им предстояло испытать её. Нужно было только дождаться, чтобы мама и бабушка ушли. Мишка слышал, что они собирались пойти к бабушке, она жила не с ними, но когда уйдут, не знал. Ждать пришлось долго. Ребята крутились во дворе, делая вид, что заняты чем-то важным, всё время поглядывая на дверь в подъезд.
   И вот наконец-то этот момент настал. Из дома с сумками вышла сначала бабушка и через минуту мама..
- Миша, я скоро приду. К бабушке схожу и приду - крикнула мама.
- Лаадно - как можно беззаботней ответил он, а сам подумал - «Ну чего ж вы так долго копались-то».
Когда мама и бабушка скрылись за поворотом, мальчишки побежали в кусты к своему неуклюжему сооружению.
- Ну что, начнём? - прошептал Мишка потирая руки.
- А дядь Толя где? - испуганно спросил Вовка про Мишкиного отца.
- Да спит после рыбалки. Не боись, он не скоро проснётся.
   И так как в печке уже лежали сухие ветки и старые газеты, то оставалось только зажечь спичку и разжечь огонь. Но это было слишком просто и не интересно. По этому Мишка, прежде чем зажечь спичку, слегка её слюнявил, быстро зажигал и бросал на торчащую из печки газету. Делал он это для того, чтобы замедлить возгорание спички и чтобы она начинала воспламеняться на газете. Примерно с пятой попытки газета всё таки загорелась, потянуло дымком и пламя сначала не уверенно, а потом всё сильней, стало разгораться. Вот уже языки пламени стали довольно большими, ветки в костре стали потрескивать, а ветерок стал подхватывать лоскуты тлеющего пепла от газет, поднимать их вверх, выше кустов где они бесследно исчезали. Мишка смотрел на огонь и радовался. Это был его огонь. Он сам его разжёг. А Вовка тем временем пытаясь спастись от едкого дыма, тер глаза и повторял заклинание
- Дым, дым, я не богач. Дым, дым, я не богач...
И в этот самый момент кусты раздвинулись и показалась голова Мишкиного отца. На его побелевшем лице застыл ужас вперемешку с гневом.
- Вы что тут делаете!? - рявкнул он и пробравшись в кусты стал ногами рушить печь и затаптывать огонь.
   Воспользовавшись тем, что отец занят тушением, ребята кинулись бежать. Вовка, розовый пухлячок, немного отставал и Мишка  всё время оглядывался, боясь что отец гонится за ними и может поймать отставшего. Но погони не было. Они промчались мимо соседнего дома, мимо пятиэтажного здания строительного треста и перебежав через дорогу оказались в парке Текстильщиков.  Забежав в парк, они остановились чтобы отдышаться. Вовка плюхнулся на траву.
- Вставай! Пошли... я знаю... одно место...тут - задыхаясь от бега и от страха, дрожащим голосом сказал Мишка. Вовка, тяжело дыша, неохотно встал и они пошли.
   В парке действительно было много укромных уголков. Его заложили всего несколько лет назад и кроме задачи, как тогда говорили, «по обеспечению культурно-массового отдыха трудящихся», он выполнял ещё и функцию зелёной зоны, отделяющей недавно построенный, огромный хлопчатобумажный комбинат от жилых районов. Деревья в парке были ещё довольно молодые, зато кустарники ирги, смородины и волчьих ягод,  посаженные в огромных количествах, за восемь лет разрослись на столько, что позволяли устраивать укромные уголки не только влюбленным, но и местной детворе. Один такой уголок, недалеко от центральной аллеи и облюбовал Мишка. В этом месте аллея, засаженная по периметру густым кустарником, расширялась и к её плавному изгибу примыкала боковая дорожка, вдоль которой тоже росли кусты. В образовавшийся из кустов закуток, какие-то любители уединений, притащили здоровую, тяжёлую, на чугунных ногах, с изогнутой спинкой скамейку. Такие, выкрашенные в серый цвет скамейки, стояли вдоль всей центральной аллеи и возле деревянных павильонов. Один из них, читальный, очень нравился Мишке. Добравшись до заветного места, он улёгся на широкую спинку скамьи и стал с тоской смотреть на небо сквозь дрожащую листву какого-то дерева. Вовка, весь вспотевший от бега, развалился рядом. Они долго молчали. Потом Мишка произнёс потухшим голосом
- Всё, батя меня убьёт - немного подумал и решительно добавил - Нет! Домой я больше не вернусь. А ты?
   Вовке, идея стать невозвращенцем, не очень понравилась. Ему конечно было страшно идти домой, но перспектива остаться без ужина, как-то заглушала страх неизбежного наказания. «Ну поорут на меня, ну шлёпнут пару раз и всё» - подумал он, а вслух сказал
- А есть мы чего будем?
Мишка задумался и после продолжительной паузы произнёс
- Да, охотится не получится. Нечем.
- Нечем - как эхо повторил Вовка и тут же затараторил - Да меня и не сильно ругать-то будут. Разве что за спички. И то если узнают. А если не узнают то может и не будут - и заискивающе спросил  - Ты же им не скажешь?
- Нет - буркнул Мишка. Возникла неловкая пауза и стало ясно, что у них разное видение ближайшего будущего.
  Михаил (да да, именно Михаилом он себя сейчас называл) понимал всю серьёзность и судьбоносность возникшей ситуации. В голове у него проносились всевозможные варианты его дальнейшей, самостоятельной жизни. То он представлял себя в цыганском таборе, сидящем на телеге вместе со старым цыганом шаболятником, принимающим на вес всякое тряпьё у хозяек во дворах, меняя его на разные безделушки, то юнгой на большом красивом теплоходе, которые иногда швартовались в речном порту, то сыном полка в воинской части, где флейтистом в полковом оркестре служил Вовкин отец. Идея стать сыном полка ему понравилась больше всего и он спросил
- Сыном полка буду у твоего бати в части. Как думаешь, возьмут?
- Ну не знаю - важно ответил Вовка, как будто от него зависело брать или не брать Мишку     в сыновья - У бати спросить надо. Давай я сбегаю спрошу? Я быстро - и не дожидаясь ответа соскочил со скамейки, нырнул в узкий проход и исчез из виду.
   Оставшись один, Мишка почувствовал невыносимое одиночество. Ему стало тоскливо и жалко себя. Он мог бы заплакать, но не стал. Ведь сыновья полка...  Или сыны полка? Нет, всё таки наверно сыновья. Ну уж точно не сынки. Смешно как-то звучит — сынок полка. Ага, ещё внучек полка. Он хихикнул. А интересно, как к нему будут обращаться в части? Товарищ сын полка? Или просто - товарищ сын.  А оружие интересно дадут? Хоть бы дали. Хотя бы пистолет. Эти мысли развеселили и отвлекли его от трагической реальности произошедшего. Захотелось есть. Эх, был бы у него пистолет. Он мог бы охотиться. Ведь в парке наверняка жили зайцы. Спички у него есть. Нажарил бы себе зайцев на костре. При мысли о жареных зайцах, есть захотелось ещё сильней.
   День заканчивался длинными тенями деревьев... Какая-то парочка, ища уединения, заглянула в укромный уголок и увидев сидящего на спинке скамьи мальчика, спешно ретировалась, хотя парень и был готов прогнать какого-то мальчишку. Но девушка была против.  На раздавшийся в следующий раз шорох, будущий сын полка сначала не обратил внимания, приняв его за очередную попытку вторжения влюблённых. Но когда обернулся, то обомлел. Это был отец. Он стоял в проходе и пристально смотрел на сына плотно сжав губы. Посмотрев так какое-то время, он коротко сказал
- Пошли - повернулся, вышел из закутка и не оглядываясь, зашагал в направление дома.        Сын молча, опустив голову, поплёлся за ним. Откуда-то выскочил Вовка и засеменил рядом с другом, виновато заглядывая ему в глаза.
-  Меня лупили... Мой отец... Ремнём... - оправдывался он - Знаешь как больно?
Мишка посмотрел ему в лицо и увидел его заплаканные глаза. Он не испытывал страха, перед грядущей экзекуцией, боли он не боялся, он не обижался на Вовку, за его предательство, потому что предполагал это, он сожалел только о том, что теперь у него наверняка уже никогда не будет настоящего пистолета...
   Во дворе, у скамейки возле подъезда, уже собрались почти все жильцы их десяти квартирного дома. Увидев вышедшего из-за угла соседней двухэтажки Мишкиного отца, кто-то крикнул
- Толик, ну что, нашёл его?
- Да вон они идут - ответил тот, махнув рукой куда-то в сторону. Из-за угла вышли несостоявшиеся повелители огня.
- Поджигатели, мать вашу...! - выругался дядя Витя, Вовкин отец и добавил, обращаясь к Мишкиной матери - Тань, ты всыпь ему там как следует.
  Она ничего не ответила, а  быстро пошла на встречу детям. Мишка, увидев мать, подбежал к ней, уткнулся в её живот и заплакал. Она обняла его, взъерошила ему выгоревшие на солнце волосы и повела домой под общее неодобрение соседей, наверно ждавших от неё каких-то публичных мер воздействия на этого оболтуса.
  Дома, накормленный и отмытый, уже лёжа в кровати, Мишка спросил
- Мам, так почему же солнце прячется каждый вечер? Ему что ль страшно ночью в темноте?
- Нет Миш - улыбнувшись ответила мама - Солнце прячется не от того, что становится темно, а темно становится от того, что солнце прячется.
- Так что ж это получается!? Солнце думает что сейчас будет темно, пугается и начинает прятаться, а когда оно начинает прятаться, то из-за этого становится темно - удивился он.
- Спи давай, солнце ты наше - ласково сказала мама закрывая дверь в спальню.
Поворочавшись ещё немного и помечтав, Мишка уснул.
А где-то там, далеко-далеко, испуганное солнце торопливо пряталось за горизонт...