СВВ. 33. Тьма кромешная

В подъезде стояла совершенная тишина, какая бывает в пустых пещерах, или, не к ночи сказано, в гробницах с забытыми именами на пыльных плитах, подозрительные царапины на которых заставляют думать, что кое-кто попал туда раньше времени и не по собственной воле. Что-то такое, блуждающее по свету, но не на свету, притулилось здесь, в этой парадной в центре Москвы, приглушило звуки, вычернило тени, расставив их неподвижно как часовых, угомонило детей и пьяниц, усыпило стариков с их бессонницей. Луна буравила темноту сквозь мутные стекла, смотрела на пустые лестничные пролеты, горбы отставшей штукатурки, паутину, бездвижный воздух, и двери, двери, за которыми спали люди.

Тишину эту вдруг прорезал громкий звериный вой, не сразу унявшийся, на который отчего-то никто не поднялся, не выругался матом спросонья. Через секунду внизу в подвале коротко вскрикнула женщина.

***

Уронив на пол что-то тяжелое и ударившись обо что-то локтем, Тундра завертела головой, ничего не видя вокруг – ни стола, ни зелени, ни ночного неба Москвы.

Было душно. В голове набатом гудел коктейль, смешанный с отзвуками какого-то крика, растворявшегося в сознании, как растворяется только что пережитый сон.

Уж не она ли сама кричала только что?

Хотелось промыть мозги ледяной водой или срочно выпить еще, но только не стоять вот так, растопырив пальцы, в удушливой темноте, не представляя, где ты и что случилось.

– Лор?.. Ты тут?.. – тихо спросила Тундра, хватаясь на шерстинку надежды, что в иную бурю удерживает линкор.

Ей никто не ответил.

Тундра осторожно вытянула руки перед собой и начала вращаться, шаря ими в пространстве. Задела что-то. На пол полетел тяжелый предмет. Что именно это было, осталось неясным.

Тут ее бедро наткнулось на что-то мягкое. Ладонь легла на густую шерсть. Сердце Тундры подскочило к гортани, хмель мгновенно улетучился. Она отпрянула и поджалась, ожидая нападения, подтянула руки к груди, бессознательно крикнув «Фу! Сидеть!» как учат кричать кинологи, когда питомец пытается напортачить.

Однако пес не намерен был нападать и сам, похоже, был перепуган: поскуливая, он завертелся вокруг нее и уселся рядом, проверив мокрым носом ладонь. Его голова доставала ей до груди.

Все, как сказано, происходило в кромешной тьме, в которой взгляду не за что зацепиться. Странный дурацкий сон… Если бы не густой запах каких-то забродивших отбросов, такой крепкий, что на глаза навернулись слезы, она бы была уверена, что спит, устроившись у подруги в кресле. Но такого, чтобы вонь буквально сшибала с ног, с ней во сне еще не случалось. К горлу подступала тошнота. Владей Тундра хоть сколько-то предметом благородного домоводства, то сразу и безошибочно определила бы густые ароматы квашеной капусты, оставленной по недосмотру в тепле. 

За этим произошло сразу два события: во-первых, послышался мучительный хлюпающий кашель, будто кто-то давился тяжелым воздухом или пытался кашлем сыграть токкату; во-вторых, Тундра, отступая, обнаружила сзади стену, а на ней бородок громоздкого выключателя, которым тут же щелкнула, готовая узреть худшее в своей жизни.

И узрела.

Она стояла у входа в тесное, разделенное надвое выступом стены помещение, захламленное, с серыми стенами в потеках и двумя сплюснутыми окошками под потолком. В дальнем углу на топчане лежал грузный мужчина в меховой фуфайке. Его грудь мучительно содрогалась, а глаза-щелки на мясистом лице смотрели с неприкрытой досадой.

Стоило мужчине пошевелиться, свесив с топчана ногу, как что-то большое и рычащее ринулось к нему, роняя на ходу приставленную к стене метлу. Между незнакомцем и Тундрой встал, оскалившись, небывалых размеров алабай, который мог бы сойти за пони. Тундре почему-то захотелось назвать его Бадаем и она подозвала собаку к себе, не желая становиться свидетелем кошмара, который может сотворить такая тварь с безоружным человеком (а, возможно, и с неплохо вооруженным). То, что пес был явно на ее стороне, невольно успокаивало и даже немного льстило. В неопределенных обстоятельствах это могло стать весомым аргументом в ее пользу – килограмм этак в девяносто плюс полная пасть зубов.

Алабай не сразу, но все-таки послушался, и, рыкнув для острастки, уселся у ее ног, высунув пятнистый язык, похожий на слюнявый совок.

(Будучи верным обязательству описывать историю правдиво, отмечу, что источник зловония – прикрытый фанерой бачок с жуткой капустной массой – стоял рядом у входа в дворницкую камору, у обитой войлоком узкой двери. Он-то, точнее, идущий от него фетор, и вывел даму из ступора лучше ведра ледяной воды.)

Бросив беглый взгляд на бачок, полный играющих пузырьков, на разбросанный по халупе хлам, грязные стены и подозрительного типа в фуфайке, Тундра в долю секунды перескочила стадии смятения, страха и любопытства, впав в крайнюю степень раздражения, не сулившего ничего хорошего тому, кто все это устроил, кем бы он ни был. Она готова была мириться со всякой дрянью, если та происходила не с ней.

Все внимание Тундры теперь было сосредоточено на обнаруженном персонаже, теперь сидевшем на своем ложе, не решаясь подняться с места, который, вероятно, был во всем виноват. Судя по всему, пес, достойный размерами Баскервилей, произвел на него неизгладимое впечатление.

– Агрх… – прокашлялся незнакомец и, кажется, намеревался что-то сказать.

– Do you speak English? Hah? I’ve called police, guy! Understand me? They’ll be here in a minute[1], – сказала Тундра, идя ва-банк.

В критические моменты она всегда соскакивала на английский, который худо-бедно понимали в большинстве стран, стараясь придать голосу стальные нотки, не позволявшие усомниться, кто тут владеет ситуацией.

Ее визави, сидящий на топчане, никак не отреагировал.

– Chinese? Mongolian? Indian?[2] Какого лешего происходит, ты, черт узкоглазый?! – сочно добавила она на родном, пересекая комнатенку с решительностью обезумевшей росомахи, по ходу дав пинка алабаю.

Реакция мужчины была неожиданной: он крякнул, потер лоб ладонью и тяжело повалился набок, отвернувшись лицом к стене, явно намереваясь продолжить сон. Пес глухо зарычал, но тип лишь завернулся в тулуп, который использовал вместо одеяла, и пробормотал что-то неразборчиво в облезлый коврик с русалкой, как мог украшавший стену.

Не обращать внимания на очевидную проблему – весьма опрометчивый поступок, если иметь дело с людьми определенного склада – такими, например, как Дэба Батоева. В лежащего полетела ушастая алюминиевая кастрюля с присохшим варевом – первое, что попало под руку разгневанной даме, желающей выяснить, где она находится и вообще. Особо это вообще.

– Я, мать твою, с кем сейчас толкую?! Ты, бурдюк с глазами!

Мужчина снова вскочил с лежанки, занеся над головой кулаки, но тут же сдулся, глядя на рычащего пса.

– Ты дура совсем, да, Гульсибяр?! – закричал он, прикрываясь от напасти тулупом. – Собаку убери, а?!

– Сидеть! Оба!

***

Вернувшись после вылазки на местность, Тундра сидела в глубочайшей задумчивости, облокотившись о стол, на единственном в подвальчике шатком стуле. Говоря точнее, она была ошарашена произошедшим и всем увиденным за последний час. В частности, афиша, возвещавшая премьеру Довженковской «Земли» – 8 апреля 1930 года, на минуточку – и прочие необъяснимые вещи отдавали явной чертовщиной.

«Художественные коллективы союзных республик» … «Нигде кроме, как в Моссельпроме!» Господи! Если это был сон, то реальный до мелочей – от чувства зверского голода, до газетных визгов про победы политактива. А ретромобиль неизвестной марки со странным номером «Г-03-47», кативший с какой-то сонной гражданкой под вуалью по пустой улице? Как вам это? Мобильник, не ловивший ни одну сеть?

Тундра поежилась, обхватив плечи руками. Еще раз обвела взглядом подвал и с отвращением глянула на слепые окна под потолком, за которыми возились голуби.

Что стряслось? Как она попала сюда? А этот безумный мужлан Азиз, твердящий, что она, Тундра – его жена, которая, видимо, сошла с ума отчего-то ночью… но с женщинами такое бывает… и что нужно сейчас же позвать какого-то Палыча из одиннадцатого дома, который «все лечит», и что он немедленно сбегает за ним, только пусть Гульсибяр уведет собаку…

Уж не в самом ли деле она живет в подвале с мужем дворником, а вся жизнь до ей приснилась?..

Под конец учиненного пришелицей допроса Азиз добавил, что всегда считал свою жену немного «азга тиле»[3], и что это безумие, он уверен, у нее от бабки, которую боялась вся деревня, когда та бывала не в духе. (Тундра заочно черкнула «респект» неизвестной бабке и пожелала ей здоровья, если это еще актуально – женщинам приходится быть умнее мужчин, чтобы их не втоптали в грязь просто потому, что они не могут себе позволить жить только для себя.)

Между тем за грязными как козлиный зад окошками, сидевшими на уровне тротуара, расцветало чарующее летнее утро. Слышалось, как хлопнула дверь подъезда, и кто-то перешел двор, стуча подбитыми железом подметками, сгинув за подворотней. За домами звякал трамвай и гудели автомобили.

Косолапый грузный Азиз все также сидел на засаленном топчане, бывшем семейным ложем Нигматуллиных, зыркая узкими глазами по сторонам. Лицо его ничего не выражало, и сам он казался совершенно спокойным, лишь косился на дремлющего пса, едва поместившегося под столом.

– Пора работать, а? – сказал он Тундре, будто ничего вообще не произошло.

– Что? – не поняла она.

Азиз кивнул в сторону опрокинутого дворницкого инвентаря, рядом с которым валялся гипсовый пионер с обломанной рукой, какие ставят на пьедестальчиках в «красном уголке» – его-то она и уронила с отменным грохотом, объявившись ночью в подвале.

– А, работать… ну, ты иди… мне еще надо тут… – ответила она, погружаясь в свои мысли.

Ни документов, ни вещей у нее не было, кроме тех, что сейчас на ней – хлопковая майка «Армани», узкие зеленые бриджи, золотые часы – хоть что-то ценное…

Пес, видя, наверное, что хозяйка перестала беситься, выглядел совершенно довольным жизнью. Ни грязь, ни вонь подвальчика его не смущали и компания, похоже, вполне устраивала. Время от времени обращенный алабаем Бадай одним глазом смотрел на дворника, вскинув карюю бровь, но без особого интереса – так, для сторожевого приличия.

Тут Азиз, не привычный к аналитическим заключениям, совершил фатальную ошибку: почесав свисающий подбородок, он снова обратился к «жене»:

– Ты, э… давай уже, а? – и снова кивнул на метлы.

Сцена безобразного утреннего скандала, разразившаяся в подвальчике, не стоит того, чтоб ее описывать. Скажем лишь, что Тундра не стеснялась в выражениях, едва удержавшись от того, чтобы натравить на мерзавца пса. Обстановке дворницкой, и без того не блестящей, был нанесен катастрофический ущерб, а сам трудовой элемент Азиз выбежал из нее, ссутулившись, без метлы и сапог – и не сразу за ними вернулся, опасаясь опять нарваться.

Его мясистую сгорбленную фигуру проводила смешливыми взглядами чета прилично одетых граждан, шедших в эти минуты через двор.

– Что это с Азизом? – спросила Варя.

– С женой, может, поругался, – ответил Илья. – Жены – страшная сила!

Словно подтверждая его слова, в подвальчике разбилось окно.

________________________________

[1] Говоришь по-английски? А? Я вызвала полицию, парень! Понял меня? Они будут через минуту. (англ.)

[2] Китаец? Монгол? Индус? (англ.)

[3] Немного безумный. (татар.)