Сахалиночки в Заболотье - книга 2

Зря, дружок, ты как сумасшедший, схватился за вторую часть этой книги. Надо было посидеть, подумать о том, как опасно отпускать детей в лес одних. Переосмыслить всё это для своей будущей, так сказать, семейной жизни. А теперь... Вот о чём ты собрался читать? Думаешь, наткнешься на что-то новое? Ай и не угадал! Тебя ждет всё та же нерадивая мамаша, и всё те же непослушные дети, снова ушмыгнувшие в темный лес. Хуже того! В болото.

Глава 1. Сестры пытаются прижиться в Мгачах

Прошел год. Диане исполнилось двенадцать лет, а Алисе целых тринадцать.
— Боже, какая я старуха! — говорила старшенькая, глядя на себя в зеркало.
— Не поминай бога всуе в советской семье, баба Алиса! — ухмылялась баба Валя, проходя мимо.
Кстати, Валентине Николаевне весь этот год жилось очень хорошо, она нашла новую жертву для своих сказок: «Колобок», «Теремок» и «Репка». Ну, а что? Диане нравилось, в аккурат после третьей сказки она и засыпала. Дед пытался вклиниться со сборником арабских мифов и легенд, но после непродолжительной драки ясельные байки отвоевали себе пространство: каждый вечер баба Валя садилась на детский стульчик у кровати младшей внучки и начинала:
— Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая...
Алиса старалась не смотреть на ее жирную спину, чтобы не психовать. Старшенькая пыталась читать на ночь литературу, которую задавали в школе, и мамины сказки. Но в этом году Инна Ивановна вообще ничего не писала. Всё свободное время съедал найденыш: одеть, обуть, причесать, выучить! Ой, учили Диану все: учителя, сестра, одноклассники и родные дедушка с бабушкой. Баба Валя объясняла, как сажать огород, а дед вел уроки политинформации. Так что новоявленная школьница к следующему лету перешла уже в третий класс.
— Умочка моя! — говорила мама младшенькой, позабыв, что старшая вовсе не старуха, а маленькая девочка, тоже нуждающаяся в похвале.
В общем, у Алисы накапливались обиды на маму и папу, тот тоже жалел Диану, когда приезжал в гости, а Алиса расценила это как любовь к сестре и нелюбовь к себе, да еще этот ужасный комплекс вины! Порой вина за то, что это она избавила на целых семь лет семью от своей сеструхи-конкурентки, раздувалась в ее мозгу до невероятных размеров, до головной боли. Ей мерещилось, что эту боль видят все, но никто ее не жалеет. И отсутствие жалости близких, выливалось в привычные детские истерики.
— Алиса — очень сложный человек! — вздыхали даже мамины подружки.
И от этого сама жизнь Алисе представлялась намного большим адом, чем путешествие по темной Руси. Ее почему-то туда очень тянуло, ей казалось, что в сказке всё родное, знакомое, именно там она героиня, а не в обычной жизни. Она постоянно думала: «Ну, кто я в том загадочном мире, кто?»
И даже хотела тайно убежать в темную Русь навсегда: «Потом, когда Динку на ноги поставлю».
Поэтому старшенькая всё чаще уходила в лес с блокнотом в руках и рисовала, рисовала зелень, деревья. Она мечтала только об одном: «Я фея. Да, да, я в сказочном мире прекрасная фея!»
А Динка и думать не хотела о возвращении в тот гнусный тоннель:
— Меня там обязательно в кого-нибудь превратят: в сову или в бегемота, фу-фу!
Она уже видела на картинке бегемота — вот кем бы ей совсем не хотелось стать. Да, да, у младшенькой тоже были свои страхи и комплексы, она боялась оборотничества и геологоразведочных шахт.
А вот кто прилип к той старой шахте, так это ворон Тимофей. Ну, родили они птенцов со своею подругой, ну, выкормили, ну, отправили в долгий путь. Но всё это было не то! Дар разговаривать он потерял, а девушки вплотную занялись наукой, так что птичка осталась не у дел. Черный ворон бился всем телом в темный лаз, но почему-то без своих волшебных подружек не мог пробиться на родину. Тимоша затосковал. Летал по лесу в поисках приключений, летал... Пока не наткнулся на домик мгачинского лесника. С ним и остался жить. Ему понравилось. Лесник разговаривал с крылатым товарищем, кормил со своей тарелки, кряхтел и жаловался на одинокую судьбу.
А время, скрипя и ойкая, добралось наконец до каникул. Лето! Счастье! Свобода!
— Где наш друг Тимошка? — спросила Динка, когда все учителя с нее наконец слезли и занялись прополкой грядок.
Алиса совсем не могла простить себе такой забывчивости и, схватив сестру за руку, поскакала по лесам, по полям, истошно крича:
— Тимофей, Тимоша, ворон! Тимофей, Тимоша, ворон!
Вечер застал девчат непонятно где. Заблудились малышки. Кинулись туда-сюда: темно, страшно. Сидят, ревут. А Диана еще масла в огонь подливает:
— Ты меня точно до смертоубийства доведешь! Сестра называется, психопатки кусок!
Алиса уже и не знала, что делать со своим внутренним миром, какая она: хорошая, плохая или бесноватая? Ей хотелось повеситься. Она поискала глазами какую-нибудь веревку на суку и наткнулась глазами на Тимофея, который гордо восседал на плече своего нового друга и злорадно поглядывал на сестренок.
Алиса заулыбалась:
— Тим!
— Нашелся, — выдохнула Диана. — Дяденька, а где Мгачи? Я говорю, что в той стороне, а моя сестра мне не верит.
Мужичок сощурился, не страшный такой мужичок, маленький, глаза добрые, одет в военный камуфляж.
«Этот дядька нам точно поможет! — подумала Алиса. — Тимофей к плохому человеку на плечо не усядется».
— Правильно, — кивнул лесничий. — Мгачи в той стороне, пойдемте я вас отведу.
Девочки заулыбались, подскочили и потелепались за охотником.
«Не, не охотник он, ружья нет. Да и ягоды, грибы пока не созрели», — рассудила старшая.
А вслух сказала:
— Вы кто?
— Я-то? Лесник.
У девочек ёкнули сердечки:
— А как вас зовут?
— Алексей Филатович. Но можно Лёшка.
— Лесник Лёшка! Леший Лёшка! — сестры забежали вперед и внимательно рассмотрели его лицо.
— Он!
— Он самый!
Девчушкам не верилось, что они так просто встретят своего сказочного помощника в реальной жизни.
— Да не просто, — буркнул лесник. — Если бы не ворон, не встретили бы.
— Что?
— Да ничего! — рассердился Алексей Филатович. — Вон ваш дом, бегите уже.
— А ворон?
— Ах, ворон! — мужик хлопнул птицу по крылу. — Лети за бабами, кому говорят!
Тимофей нехотя поднялся с барского плеча и полетел за сестренками. Казалось, он был обижен, но не посмел ослушаться лесного хозяина — ему виднее.
«Я девчатам еще пригожусь!» — утешал себя ворон.
Совсем стемнело. Дома уж начали беспокоиться. Бабушка собирала бригаду на поиски двух заблудших душ, дед намыливал ремень и бурчал. А мама беспомощно надеялась на ум и силу духа старшей дочери (жаль, Алиса не знала, как мать ее уважает):
— Не пропадут, вот-вот явятся, я сама такая же в детстве была. Помните, как вы меня и Толика Каргаполова искали по темным лесам? Ничего, мы сами всегда возвращались.
— Что ты сравниваешь, доню! — возмутилась бабушка. — Мы за застольем, бывало, как засидимся с Каргаполовыми и Бургановыми, нам и не до вас было. Пока спохватимся! А тут другое, на трезвую голову дщерей не углядели.
— Да как их углядишь? Они ж соберутся оравой и в лес, на море, а то и по скалам лазать, — мама задумалась, вспоминая, как дружочек Толик тягал ее по скалам, и аж вздрогнула. — Вы правы, надо искать!
Ближе к полуночи семья и мамкины подружки занимались поисками детей с фонариками в руках и звали их:
— Алиса! Дина!
— Домой, засранки! — орал дед Зубков.
Рано или поздно на мгачинскую дорогу вышли пропавшие малышки с вороном и попали прямо в руки сельскому тревожно настроенному обществу. Нацеловались и гуртом ввалились в хату. Поужинали. Тимоше на этот раз позволили находиться внутри дома и даже есть за общим столом.
«Так, так, девки тут ни при чём, дискриминация исходила от взрослых!» — думал ворон, важно расхаживая по шкафу, вскоре он успокоился и задремал.
Гости разошлись по домам, а Алиса пристала к деду:
— У нас в деревне есть лесник?
— А как же! — далее последовала непереводимая в детской книжке лексика.
Но суть ее была в следующем: чертов лесничий был виноват в том, что мгачинцы вырубили все ели на близлежащих сопках (под новогодние цели), а пустые пространства засадили пихтами, на черта они нужны эти пихты, ибо наше всё — это ель, и к тому же под пихтами маслята неправильные растут — не коричнево-желтые, а белые. Чёрти что на курьих ножках!
— Стоп, стоп, стоп! — прервала Алиса эмоциональную речь родного деда. — А как зовут лесника?
— Фролов! — хрюкнул дед Иван.
— А имя?
— Алексей Филатович!
— Уф! — выдохнула Алиса. — Живой!
— Ух! — выдохнула Диана. — Живет. В нашем мире живет, пусть живет, тут лучше.
— Ага, он и в сказке живет, там тоже неплохо! — размечталась старшенькая.
Диана недобро сверкнула глазами на сестру и пошла засыпать, а вернее слушать «Колобок», «Теремок» и «Репку» и лишь потом засыпать.
«Ну, и ладно, бог с вами со всеми!» — подумала Алиса, но осеклась.
Нехорошо поминать бога всуе в постсоветской семье.

Глава 2. Девочки попадают в Заболотье

Лето шло своим чередом. В Мгачах купальный сезон начинался рано, а заканчивался поздно. Это вам не холодные воды океана, а теплый Татарский пролив — самая его середина. Все поселковые дети в этот период «жили» у воды: загорали, облазили и снова загорали. По пять шкур с них слезало, но к осени всё одно — каждый был похож на негритенка. Наши два подростка занимались тем же, чем и все: ныряли под волну и грелись на сахалинском не жгучем солнце, чаще затянутым облаками да туманами.
Тимофею отсутствие подружек дома совсем не нравилось. Семью заводить он уже не хотел, сидел целыми днями, нахохлившись, у геологоразведочной шахты, а вечером недовольный возвращался в Зубковский двор. Следом приходили и дети: ели, мылись и засыпали счастливые. А когда лес налился своими плодами, то всем от мала до велика пришлось прервать морские процедуры и ходить по грибы да по ягоды. Семье Зубковых тоже. Вот тут-то и стало понятно, где околачивается сказочная черная птица. То дед наткнется на сидящего у тоннеля Тимофея, то бабка с мамой Инной, а то и сами девчонки.
Алиса собрала экстренное семейное собрание:
— Надо с птицей что-то делать!
— Что делать? — спросили хором родственники.
— Не знаю, но надо его на тот свет как-то отправить.
— Может, топором по башке? — ласково предложил деда Ваня. — У меня и опыт богатый есть, на курицах натренировался.
Вегетарианка Диана поморщилась:
— Алиска уверена, что только мы сможем Тимошу на тот свет проводить.
— Кто бы сомневался! — гикнула баба Валя. — Щас дедушка гробик выстругает, а я его красной тряпочкой обошью, но дальше ваша работа — провожать да поминать.
Хорошо, что Тимофей всё это не слышал, а скучно сидел у шахты.
— Хватит! — поднялась Алиса с лавки.
— Только мы, я и Дина, можем пролезть в волшебный лаз. Мы залезем, проведем его в родное отечество и сразу назад.
Все собравшиеся прыснули, кроме мамы и младшенькой. Ну, конечно же, дед с бабой не поверили в бредни детей о темной Руси и грешили на ведьму бабу Дусю. Но мама-то знала, что версию про похищение Дианы бабой Дусей придумала она сама. Поэтому тяжко молчала. С лавки зловеще поднялась младшая:
— Знаешь что, сама его и проводи, я туда не полезу!
— Я пойду с тобой! — сказала мама Инна.
И тут Алису понесло:
— Ты не волшебная, тебя в том мире нет и быть не может. Сказочники — самые худшие из людей. Юродивые. Хохочут над тобой? А ты пиши. Вот после смерти и прославишься!
Она припомнила все поселковые «уколы и колючки» в свою спину из-за мамы, и решила высказать Инне Ивановне накопившееся. Зря она это сделала. Мама обиделась и покинула собрание. Остальные члены семьи тоже ушли из парламента: не слушать же этот бред о проблемах ворона и темной Руси! Диана всё же осталась.
— Ладно, я одна полезу. Но ты будешь меня подстраховывать — стоять у входа, — огласила старшая итог сходки.
Младшая согласилась.
Алиса тщательно готовилась к переходу в потусторонний мир, она знала, что всё может пойти совсем не так, как хочется, то есть не по плану. А планировала она лишь открыть волшебную дверь и вытолкнуть Тимофея в сказку. Ой ли? Но как бы там ни было, собиралась школьница тщательно: освободила от барахла прошлогодний школьный рюкзак и упаковала туда термос царя-самодура с водой, запасной комплект одежды, спички, зажигалку, кусок мыла, перочинный нож, веревку, булку хлеба, шмат сала из бочки. Ну, вроде, всё. Больше ничего не вместилось.
На следующий день Алиса и Диана оделись походно и двинулись в путь. А идти то — минут пятнадцать, не больше. У входа в тоннель сидел беспокойно хлопающий крыльями ворон. Старшая перекрестилась слева направо, плюнула три раза через левое плечо и полезла. Тимофей впорхнул следом.
Не успела крошка проползти и метр сырого пространства, как за ней захлопнулась неизвестно откуда взявшаяся дверь. И вдруг в пещере стало светло, сухо и тепло. Пол под руками и коленками Алисы оказался деревянным, стены и потолок тоже деревянными, а свет болтался сам по себе. Он подмигнул гостьюшке, и глаза маминой дочери наткнулись еще на одну дверь, на которой было написано: «Темная Русь. Заболотье». Алиса поискала глазами Тимофея, он был рядом.
«Что такое Заболотье?» — подумала девочка беспокойно.
— Это соседнее государство, — ответил ворон.
— Тим! Заговорил! — обрадовалась подружка.
Ворон и сам пришел в восторг от этого факта и, важно расхаживая по узкому коридору, продолжил:
— Между темнорусью и Заболотьем лежит огромное, непроходимое болото. Но Заболотье — это тот же самый сказочный мир. Лес как лес, бор как бор, горы как горы, скалы как скалы. Ан нет, есть там скалы не совсем обычные.
— А какие?
— Бриллиантовые.
У девушки сверкнули глаза.
— Пойдешь жить в Заболотье? Всё равно у бабы Яги ее новый ворон тебе житья не даст, — робко поинтересовалась Алиса.
— Конечно, я же птица, куда угодно долечу. Наверное, к Лешему в услужение пойду. Понравилось мне у него.
— Ну, и ладно, иди.
Человек толкнул дверь и выпустил животинку наружу. Ворон вспорхнул. Но сказочное солнце так призывно манило, что Алиса не удержалась и распахнула дверь во всю ширь. Ей хоть краем глаза захотелось посмотреть на бриллиантовые горы.
Однако перед дитём предстали не манящие своим блеском бриллианты, а темный мшистый бор и избушка, на пороге которой сидела грязная, оборванная старушка и рыдала. Нет, нет, это была не баба Яга, а невинный «божий одуванчик» — уж слишком жалко она рыдала, подрагивая узкими беспомощными плечами, безвольно опустив голову.
У девочки от жалости застонала душа, и она сделала шаг наружу, а потом другой, третий... И оказалась рядом с незнакомкой.

*

Диана на том конце туннеля ждала сестру обратно, та ей объяснила, что она должна вернуться через одну минуту. И даже если Алиса проведет в другом измерении год-другой, то всё равно вернется через минуту-другую. Всё проверено!
— Зла немерено! — шипела Диана, прождав сестру полчаса, час, два.
Больше у нее не было сил ждать. Чертыхаясь, младшенькая полезла в темный лаз выручать старшую из беды. Не успела малышка проползти и метр сырого пространства, как за ней захлопнулась неизвестно откуда взявшаяся дверь. И вдруг в пещере стало светло, сухо и тепло. Пол под руками и коленками Дианы оказался деревянным, стены и потолок тоже деревянными, а свет болтался сам по себе. Он подмигнул красавице, и глаза девочки наткнулись еще на одну дверь, на которой было написано: «Темная Русь. Заболотье».
Матерясь, как дед Иван, внученька сердито толкнула дверь от себя, та распахнулась, и ребенок увидел свою сестру, склонившуюся над какой-то замызганной громко плачущей бабушкой, сидящей на крыльце трухлявой избушки, и прыгающего рядом Тимофея. Диана вздохнула, встала с колен и направилась к горемыкам.

Глава 3. Дочери решают выручить Сказочницу из беды

— Бабушка, как вас зовут? — склонилась Алиса над старушкой.
Та подняла голову и посмотрела в сторону исходящего звука. Оба ее глаза, изъеденные бельмом, закрылись, и бабка вновь зарыдала. Девочки подозрительно разглядывали ее морщинистое лицо: маленькие глаза, тонкие губы и большой нос. В головы сестренкам пришла одна и та же мысль: «Когда наша мама состарится, она будет выглядеть точно так же!»
— Хватит разводить мокроту! — рыкнула Алиса на грязнулю, она вспомнила свои детские истерики и ей стало плохо. — Как ваше имя, дорогая, и какое у вас случилось горе?
Старуха еще пару раз всхлипнула и промямлила заунывно:
— Я Сказочница, просто Сказочница, так меня зовут. А горе у меня большое, ой какое горе, самое большое горе на свете, для всех людей, живущих и не живущих мое горе — целое горе!
— Какое? — начала раздражаться Диана.
— Болят, болят мои глазоньки, не вижу я ничегошеньки, не могу писать свои сказочки. А как же малые детоньки? Никакого теперь воспитания! Лишь ремень останется и питание. Ой-ёй-ёй-ёй, горе-то какое! А сказания писать больше некому, лишь одна я сказочница великая на всю темную Русь, на всю светлую Русь и всю нерусь.
«С головой у бабоньки плохо! Это плохо. У нашей мамы подобные симптомы бывают. Но тут совсем плохо, ибо старческий маразм», — сделала вывод Алиса и пошла осматривать дом.
А дом, видимо, тоже болел слабоумием, он скрипел, ойкал, охал да тихо-тихо нашептывал слова какой-то былины.
— Что-то про Илью Муромца! — догадалась памятливая Диана, вспомнив фильм и мультик.
Она, что услышит, то и запомнит, в отличие от сестры. Старшая наоборот, всё с трудом запоминала, как мама. Памяти у них обеих не было никакой!
Девочки решили зайти внутрь хибары. Поднялись по скрипучим ступенькам, неловко обойдя умалишенную, и очутились в пыльной, неприбранной, но довольно уютной хатке. Русская печка, кухонька, полати, а посреди единственной комнаты стоял тяжелый, крепкий стол. На нем лежала огромная книга, рядом чернильница и перо. Дети сдули пыль с кожаной растрескавшейся обложки старого тома и с трудом раскрыли его. Книга ухнула филином и шумно улеглась на столешницу. Первая страница называлась «Пословицы и поговорки», ниже стройным чередом шли все русские пословицы. Алиса их знала. Следующая глава «Заклички», а под ней целый ворох маленьких стишков — обращений к солнышку, к небу, к дождю и даже к растениям и животным: «Солнышко, солнышко, выгляни в окошко: твои детки плачут, кушать хотят». И другие. Дочки перевернули еще один лист, и им улыбнулась глава «Считалки»: «На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой?» Ну, и так далее.
— Вот бабка дает! — ухмыльнулась Диана. — Чё, она сама такую книжищу накалякала?
— Я тебе щас дам по башке, не «чё», а «что» и не «накалякала», а «написала», — проснулся в Алисе воспитательно-угрожающий инстинкт.
Но это было еще не всё! Книга только начиналась. Загадки, скороговорки, потешки, частушки, небылицы, обрядовые песни и песни-скоморошины, байки, легенды, предания, баллады, былины, былички, бывальщина, небылицы, сказы, сказки да сказочки. И, что самое обидное, эта старуха написала даже сказки-пытки бабушки Вали: «Колобок», «Теремок» и «Репка».
— Ну старуха, я ей устрою! — со злостью захлопнула Динка книгу (малышку тоже начали раздражать вечерние посиделки Валентины Николаевны у ее кроватки).
— Не надо! — остановила младшую дальнозоркая старшая. — Сказки людям нужны и точка. Это не обсуждается.
— Почему?
— Потом поймешь, когда состаришься и захочешь своим внукам на ночь почитать «Колобок», «Теремок» и «Репку»! — прорычала Алиса.
— А можно я сразу повешусь?
— Нет!
— Почему?
— Потому что мама Инна повесится без тебя. А нам еще надо Сказочнице помочь, пошли!
Алиса вытолкала сестру из избы и ласково спросила у старушки:
— А давайте, бабушка, мы за вас попишем, а вы нам продиктуете.
«Божий одуванчик» попробовала посмотреть на милую девочку, и из ее глаз потекли слезы счастья.
— Но скажите, — продолжала напирать ученица. — Ведь всё, что в вашей книге написано — народное. Вы собирательница мифов и легенд?
— Нет, детонька, я сама придумываю сказки. Всё народное — мое. Ну, посудите, сказка «Иван-царевич и серый волк» разве могла сразу всему народу в головы вселиться?
Девочки живо представили, как миллионы Иванов-царевичей и серых волков лезут в головы миллионам пашущих землю крестьян, и рассмеялись:
— Нет!
— Да, любой текст имеет автора.
— А-а-а! Но как так? Значит, ты сидишь в Заболотье, а твои сказки гуляют у нас — в реальном мире?
— А то я у вас не живу! — начала раздражаться старушка. — Вот чем ваша мать занята? Сидит и мои сказки строчит, думая, что высшие силы ей диктуют. А вот и нет, я ей (то есть сама себе) нашептываю.
— Ты наша мама тут? Такая неказистая и сморщенная? — удивилась Алиса. — А мы тут тоже бабки?
— Не я ваша мать! А вас тут бабками нет и быть не может. Иначе б вы сюда не попали.
— Ладно, давайте дело делать и домой, — Диану не очень-то интересовало ее сказочное происхождение, ей и кошачья жизнь до сих пор комом в горле стояла. — Пойдемте в дом писать письмена ваши заветные, духовные!
— Не ёрничай! — одернула ее старшенькая.
Тут вернулся ворон Тимофей, который покинул компанию ненадолго, чтобы осмотреть окрестности. И, важно расхаживая по хвощам и плаунам, пробурчал:
— Писать за бабусю мелким шрифтом — оно-то, конечно, можно, но нужно ли? Опять же время потратите, состаритесь, умрете. В Мгачах вас обыщутся, не найдут! Есть способ получше. Там, за Бриллиантовыми горами бьет источник с живой водой. А сбегайте-ка вы туда, наберите водицы, дайте Сказочнице ее испить, она и протрезвеет, то есть прозреет.
Идея ворона очень понравилась девицам, тем более что им очень захотелось потрогать бриллианты своими руками.
— Алиса вытащила буханку хлеба, шмат сала из рюкзака, незаметно положила съестное на ступеньку рядом со старушкой и зашипела на сестру:
— Пойдем!
Сестры поспешили навстречу бриллиантам, а Сказочница долго и счастливо махала им рукой наудачу. Чернокрылый друг показывал дорогу. А хвощи и плауны сменились зарослями папоротника.
— Надо было прибраться у бабульки, — вздохнула Диана, еле поспевая за сестрицей, она, как бывшая кошка, не любила спешить.
— Некогда! Потом, когда вернемся, — отрубила тринадцатилетняя командирша.
А в воздухе запахло побоищем и небо, раскачиваясь и хлюпая тучами, затянуло свою длинную-длинную песню, которая мучила юных путешественниц всю дорогу туда и обратно, не прерываясь ни на секунду, рассказывая былину за былиной: «А Добрыня своей матушки не слушался. Как он едет далече во чисто поле, на тую на гору Сорочинскую, потоптал он младых змеенышей, ай выручил он полонов да русских...»

Глава 4. Криксы-Вараксы

Девчушки всё шли и шли, подгоняемые вороном. Вскоре сказочное Заболотье подмяло под себя папоротники и захлюпало под ногами болотцами, мягкими кочками, замелькало коряжистыми деревьями, заморгало глазами Болотников, ждущих с нетерпением, когда путницы оступятся и увязнут в зеленой жиже.
— Не глазейте по сторонам! — советовал подружкам Тимоша.
И сестры не глазели. Вдруг они услышали детский плач. Плач нарастал, превращался в истерический рев и вопли. Девушки переглянулись и поспешили на помощь к дитяти — совсем в другую сторону, налево. И тут кочки закончились. Дитя ревело всё жалостней, но нянек и несчастную сиротинушку разделяло болото, похожее на озеро. Глаза Болотников в воде хищно поблескивали. Сахалинки ни за что бы не догадались, что мохнатые кучи, еле-еле выступающие из воды (то ли пни, а то ли кочки) — это одни из самых нехороших водяных духов, которые жаждут новых утопленниц, дабы превратить их в Русалок. А малыш на другом берегу захлебывался от плача.
— Надо плыть! — решила Алиса.
— Не надо! — каркнула птица.
— Пусть ревет, — повела носом Дина. — Пойдемте отсюда.
— Вы оба бесчувственные остолопы! — сделала вывод семиклассница, передала рюкзак третьекласснице и прыгнула в воду.
Она попробовала плыть, но у нее не получилось. Кочки-Болотники подкрались поближе к жертве и стали ждать. Девочка тонула, махала руками и захлебывалась. Дитя перестало плакать, будто замерло, ожидая, что будет дальше. Ворон спохватился и сел на склонившуюся над водой тонкую осинку. Динка догадалась, наклонила дерево еще ниже, прямо на голову сестры:
— Хватайся, дура! — закричала она.
И дура, не будь дурой, ухватилась. Вылезла кое-как. Мокрая, зеленая, в тине.
— Русалка чистой воды! — обошел ее со всех сторон ворон.
Болотники разочарованно расползлись по своим местам-засадам. Детский плач возобновился с новой силой, но уже зловеще и угрожающе. Сестры поежились.
— Бежим! — крикнула младшенькая.
И они побежали. Плач, казалось, поскакал за ними следом. Он возникал то слева, то справа, то сзади, а потом и вовсе прочно засел впереди. И всё это вкупе с тем, что небо продолжало бубнить свои былины.
— Жуть! — твердили сестренки.
Но надо было спешить туда, куда указывал черный пернатый друг. Вдруг плач закончился, и девочки чуть не споткнулись о сидящего во мху голенького малыша. Он агукал, улыбался и жевал траву-мураву.
— Какой милый! — воскликнула Алиса.
Диана наклонилась над карапузом, понюхала его и отшатнулась:
— Пусть сидит, уходим! — она потянула Алису подальше от малыша.
Девоньки убегали, оглядываясь, а дитя разозлилось, раскраснелось, потом почернело и превратилось в мерзкое создание, похожее на отвратную ляльку-кровопийцу из фильма ужасов. Адова кукла взлетела в воздух и зависла над людьми, капризно хихикая:
— Крикса-плакса, Варакса-пустомеля! Крикса-плакса, Варакса-пустомеля!
— Ах, Крикса-Варакса! Как же я не вспомнил про него? — поразился Тимофей своей забывчивости. — Идем, идем дальше, не смотрите на него, девоньки, а то он в душу к вам поселится, и будете вопить с утра до ночи.
— Как Алиска в детстве? — хмыкнула Дианка, наслышанная о младенческих истериках сестры.
— Как я в детстве? Мои вопли? — тринадцатилетняя барышня нахмурила лоб, подумала секунду-другую, остановилась, подняла руки к летающему над ней уродцу и крикнула громко-громко. — Крикса-Варакса, изыди! Крикса-Варакса, изыди! Крикса-Варакса, изыди!
И вдруг случилось чудо: из Алискиной души вырвалось существо, похожее на малышку, но со страшной мордой, и полетело в объятия к Криксе-Вараксе. Жуткие младенцы обнялись и запричитали хором:
— Крикса-плакса, Варакса-пустомеля! Крикса-плакса, Варакса-пустомеля!
— Ну, слава богу! — вздохнула Диана и проделала то, что категорически запрещалось делать в их социалистической мгачинской семье — перекрестилась, как положено, справа налево.
А ее сестра, замороченная жизнью и злыми духами, облегченно выдохнула, опустилась на коленки и зарыдала уже своими чистыми и легкими слезами.
Дурные ляльки, нацеловавшись, улетели плакать в другое место.
— Полегчало? — спросил Тимоша у подруги.
Алиса радостно закивала.
— А теперь в путь! — махнул крылом ворон.
И они пошли: Диана с рюкзаком за спиной; Алиса, вымокшая в болоте и изгнавшая из себя злого духа; и черный пернатый проводник.
Кстати, некоторым пора было обсушиться и поесть. Поэтому, дойдя до первой сухой полянки, путешественники остановились. Алиса разожгла костер, а Диана отправилась по грибы да по ягоды под присмотром ворона.
Когда одежда у старшенькой обсохла, вернулась младшенькая с платочком-узелком, полным морошки, клюквы, голубики и опят.
— У нашей Динчи прям собачий нюх! — похвастался Тимофей. — Она самостоятельно дары природы выискивала и сама назад дорогу нашла.
— Кошачий нюх, — смущенно поправила его бывшая киска.
Грибы обжарили на прутике, поели, закусили ягодами, попили воды из термоса, набрали новой — стоялой. А куда деваться? Тимофей проглотил парочку жаб. Девицы старались не смотреть на это действо. Но набившая брюхо птица сделала глубокомысленный вывод:
— Всё-таки в Заболотье земля жирнее, чем в Темноруси. Останусь-ка я тут навсегда.
— Правильно, — согласились люди. — Живи со Сказочницей, вон она какая... как ребенок. Ты ей очень нужен!
— Крайне необходим!
— Это верно, — мотнул клювом ворон. — Я подумаю.
 И завел длинные разговоры. Он рассказал школьницам всё, что знал о Криксах-Вараксах:

— Крикса-Варакса — маленький злой, истеричный демон, несущий детям болезни от испуга и плаксивость. Такая тварь вызывает рев ребенка, особенно по ночам. Это мелкий назойливый и крикливый, меняющий свой лик, опасный дух. Криксу можно вынуть, «выкурить», изгнать из тела младенца. От Крикс парню оружейку делают — над изголовьем вешают, а девке — прялочку. Про них даже потешки-заговоры сочиняют: «Криксы-вараксы скакали из-за крутых гор, лезли к попу в огород, оттяпали хвост попову кобелю, затесались в малинник, там подпилили собачий хвост, играли с хвостом». А чтобы навсегда прогнать нечистого со двора, взрослые должны повторять: «Криксы-Вараксы, идите вы за крутые горы, за темные леса от младенца свет такого-то».

И Алиса, засыпая, шептала:
— Криксы-Вараксы! Идите вы за крутые горы, за темные леса от младенца Алисы свет Олеговны.
А Диана ей вторила:
— Криксы-Вараксы! Идите вы за крутые горы, за темные леса от младенца Дианы свет Олеговны.
Криксы-Вараксы гукнули вдалеке пару раз, прослезились и, разорвав пространство, исчезли.
— Никак полетели искать себе новую жертву в реальном мире? — возмутился Тимофей.
Но сестры уже дремали.
— Ну, и ладно, — ухнула черная птичка. — Меньше знают, крепче спят!
И сам прикорнул рядом. Ну, как рядом... на боках у свернувшихся калачиком хозяек.

Глава 5. В гостях у Морского царя

Девчата проснулись, собрались, перекусили и решительно зашагали за поводырем Тимофеем. Болото всё не кончалось.
— Да когда же эти Бриллиантовые горы начнутся? — сетовала в пути Диана.
— Уж замуж невтерпеж? — хихикнула темная птица.
Диана не поняла намека. Зато Алиса оказалась понятливее:
— У нас так шутят, когда кому-то чего-то не терпится.
— А вот и не угадала. Тянет к бриллиантам, значит, замуж пора! — ехидно каркнул ворон.
— Тьфу на вас! — обиделась Диана.
А Алиса тяжело вздохнула, уж очень она хотела замуж: «Лишь бы подальше от моей сумасшедшей семейки!»
Опля! Как только она так подумала, из болотной водицы выглянули торсы невероятно красивых парней. Их было тринадцать. Золотистые волнистые волосы, голубые глаза, загорелые тела, накаченные груди и руки, играющие круглыми мышцами. Они били по воде своими рыбьими хвостами и задушевно пели:
— Ой ты, дева краса, косы русы и глаза печальные. Перезвоны венчальные слышишь, слышишь, слышишь? Я иду к тебе, ты дышишь?
Откуда ни возьмись, послышались колокольные переливы, пареньки потянули руки к нашим невестам и запели еще сильнее да громче. Диана в ужасе отшатнулась от этого цирка. А юноши затянули уже отчаянно:
— Ой ты, дева краса, косы русы и глаза печальные. Перезвоны венчальные слышишь, слышишь, слышишь? Я иду к тебе, ты дышишь?
Алиса застыла на месте, ее глаза, будто затянуло гипнотической тиной, она вдруг ни с того, ни с сего возомнила себя русалкой и пошла навстречу судьбе, предварительно сбросив с плеч школьный портфель. Да, да, она, как дура, пошлепала прямо в болото, манящее ряской, кувшинками и сверкающими очами представителей противоположного пола. Динка и Тимофей не успели опомниться, как наша псевдорусалка оказалась в крепких мужских руках. И в мгновение ока один из морских принцев скрылся под водой вместе с Алисой. Двенадцать оставшихся не у дел красавцев хотели было еще попеть, но, видя Дианкину неприязнь, хлопнули сердито хвостами и тоже ушли под воду.
Тимоша опомнился первым:
— Это же Морские люди! Они соблазняют женщин и топят их, а потом превращают в русалок.

Морские люди — про них говорят «половина человека, а половина рыбы». Когда волнуется море, на поверхность выплывают Морские люди и поют песни. Морские люди поднимают бури и топят корабли, если где-то ранена Русалка. Хотя они более свирепые и безобразные, чем Русалки, их меньше интересуют смертные. Только один вид Морских людей выходит на берег, чтобы соблазнять женщин — это шелки, прекрасные люди-тюлени.  Шелки — потомки людей, изгнанных в море за свои проступки. Когда они выходят из воды, то сбрасывают с себя тюленью шкуру и принимают человеческое обличье, превращаясь в обворожительных красавцев.

— А-а-а-а! — дикий крик Дианы разорвал пространство, и она с разбегу прыгнула в мутную муть — спасать сестру. Растущая на поверхности ряска подождала, когда девичьи ноги уйдут под воду, и важно заполонила собой то место, куда нырнул ребенок. В Заболотье устаканилась тишина. Даже небо перестало твердить свои былины.
Черный друже нервно запрыгал по кочкам, замахал крыльями и заикаясь, закаркал — он не знал, что делать дальше, его черные бусинки глаз посерели и мгновенно состарились.
— Ну вот, ну вот, хорони теперь народ, — без конца повторяла дряхлая птица, а потом и вовсе уснула от шока, она впервые теряла любимых друзей.
Грустная кочка-Болотник медленно подплыла к Тимофею и попыталась его погладить коряжистой рукой. Ворон спал, как убитый. Или вовсе умер от горя?

Диана плыла вглубь болота и не знала, как у нее это получается. Вода не мешала ей дышать, не забивала легкие, девчушка просто-напросто не дышала и всё. И чем ниже она опускалась, тем чище становились воды. А вот и дно: лоскуты красно-бурых водорослей, устремленные на многие метры вверх, глупые рыбы с раскрытыми ртами, пятикилограммовые раки и чудовищные угри с муренами, норовящие поживиться свежей падалью.
— Я не падаль! — пригрозила им кулаком Диана и распихала наглых змей пинками.
Пробираться сквозь заросли водорослей было невероятно тяжело, но она шагала — шла ногами по илистому дну. А заросли тянули ее к себе и гудели похоронный мотив:

Мы плачем, рыдаем и ноем,
мы свои недра откроем,
откроем их и захлопнем,
и не будет никаких воплей,
лишь сон удивительно сладкий.
Зачем тебе, дочк, быть мамкой?
Ты устали, устала, устала;
жизнь ушла, ты ее проспала,
пропала, пропала, пропала,
упала, упала, упала,
и выхода нет никакого.
На воле? Там одно горе:
грешники, воры, убийцы
и их лица, лица и лица.
Лики эти недобрые,
не наши лики, голодные,
лики, исполненные печали.
Они, девчушечка, не встречали
твоей безвыходной нищеты!
Иди в наше жерло, иди.
И мутные, мутные воды
смоют непогоду,
смоют горькие слезы...
у девочки, у розы.

 Впервые в жизни Динка так злилась на флору! Будь ее воля, она бы вырвала все эти поганые водоросли и выкинула их на сушу.
Но всё имеет свойство заканчиваться. Закончились и поля буро-зеленых глубинных трав. И пред человечком-амфибией предстал роскошный голубой дворец с синими куполами и резными ставнями. Рядом игриво плавали морские коньки. У крыльца с трезубцами в руках стоял караул — уже знакомые ей красавцы на рыбьих хвостах, Морские люди. Типа воины. Ага!
Девушка бесстрашно подошла к женихам-русалам и постаралась пробулькать как можно громче:
— А ну отвечайте, куда дели мою сестру?
Рыбы-парубки хмыкнули и пробулькали в ответ:
— Коль сама пришла, проходи, Лоскотуха, будь нам верной женой, а царю Морскому подругой!
Ребенок осерчал еще сильнее:
— Во-первых, я не Лоскотуха! Во-вторых, мне двенадцать лет, в таком возрасте замуж не выходят. Еще чего! А в-третьих, будете приставать, напущу на вас своего деда, он вас быстро в ментовку определит!
— Буль-буль-буль! — зареготали подводные братья. — И кто это у нас дед-волшебник?
— Зубков Иван Вавилович. То есть... Иван-царевич. То есть Царь-самодур!
— Ух ты ж, ух ты ж, ух ты ж, буль-буль-буль, карасики! Это ты о первом на всю округу деревенском матершиннике? А второй, тот и вовсе безрукий. А еще у вас, девушка, папашка Грибнич — лесной заморыш бич!
Диана раздула ноздри. И если бы ни вода, было б видно как из них идет пар:
— Мой папа в Гидрострое работает!
— Ну да, ну да, он мужчинка гидростроевский, а ты кошка драная мгачинская! Вот поэтому он и бросил вас! Всех вас. Всю вашу ненормальную семейку.
Если бы ни вода, было б видно, как из женских глаз потекли огромные, обидные слезы.
— А вы, а вы, а вы... — девица чуть не задохнулась в припадке гнева и вспомнила наконец модное в их школе словосочетание. — А вы нарциссы геморройные!
Она оттолкнула дурней с трезубцами, покрутила пальцем у виска, указывая на их идиотские рыбьи хвосты, и прошлепала по богато украшенному жемчугами крыльцу, отворила тяжелую янтарную дверь, заглянула внутрь и сразу попала на королевский бал. Со всех сторон лилась сказочная музыка. А какая еще? По огромному залу кружили русалки и русалы, то бишь Морские люди с Морскими людихами.
— Врешь, не людихи мы, а Лоскотухи! И ты такая же будешь, — хохотали русалки и кружили, кружили, кружили.
А потом Лоскотухи бросили свое пустое занятие — танцевать, накинулись на гостью и принялись ее щекотать. Через минуту девочке стало невыносимо это терпеть, и она побежала. Дианка носилась из залы в залу (Лоскотухи за ней), пока не наткнулась на трон в виде белой раковины и сидящего на нем Морского царя. Выглядел царь, как обычный человек, но с зелеными волосами и бородой, в накидке из водорослей, в левой руке он держал весло, а в правой — трезубец.

Морской царь — владыка над всеми морями, над всеми обитателями моря и морскими стихиями. Разъезжает по морям в раковине, запряженной морскими морскими коньками. На голове у него венец из морского папоротника, в одной руке он держит весло, которым укрощает волны. А в другой — острогу или трезубец, которым он вызывает бури, сражается со своими противниками и карает непослушных. Чертоги его находятся в морской пучине, в глубине океана. Служит ему бесчисленное морское воинство. Когда Морской царь гневается или веселится, на море поднимается страшная буря, гибнут корабли и люди.

Рядом с вседержителем стояла Алиса, глаза которой были затуманены уже не гипнозом, а грозовыми тучами, направленными на повелителя морей и болот.
— Нашлась! — закричала Диана и бросилась к Алисе с поцелуями.
Та пшикнула на молодуху:
— Чего приперлась? Двух утопленниц наша мать не переживет!
— Батюшки мои! — запрыгал царь от восторга. — А вот и котейка Мары до нашей хаты доволоклась. Никак кот Баюн собственной персоной явился? Ты поди ж!
Диана вопросительно посмотрела на зеленого человечка. А Алиса попробовала ей всё объяснить:
— Этот непонятный мужчина уверен, что я какая-то там богиня смерти и зимы Мара, а иначе бы я в воде захлебнулась и утонула, как все обычные люди.
— Как смерды, — поправил ее Морской царь. — Да, да, всё верно. Ведь кто подружка у бабы Яги? Конечно же, Мара! А какая кошка в услужении у бабы Яги? Кот Баюн. А кто у нас баба Яга? Баба Валя — на том свете ваша родная бабка.
Царь обошел Дину три раза, три раза обнюхал ее и завизжал в ухо старшей сестре:
— Отвечай, нахалка Мара, зачем в наш нижний мир из Прави спустилась? Пошто котейку у Яги украла? Что замышляешь ты опять, медуза ядовитая? Никак все мировые воды заморозить удумала? Иль смерть посеять от чумы в Темноруси и Заболотье? — монарх показал Алисе кукиш. — Не выйдет, слышишь, не выйдет! Молиться буду, всех Водяных заставлю по берегам костры жечь, богов славянских призывать, чтоб тебя наверх забрали с глаз моих долой!!!
От такой пламенной речи у девочек закружилась головы, они обе были на грани обморока. Лоскотухи и их женихи сгрудились вокруг своего хозяина и не знали, что делать дальше: то ли бояться девчонок, а то ли продолжить попытку защекотать несчастных до смерти?
Первой пришла в себя богиня Алиса:
— Как мне доказать тебе, что я не Мара?
Морской батюшка подозрительно посмотрел на нее и, показывая рукой на проползающего мимо рака, приказал:
— Плюй на омара!
Алиса пожала плечами и плюнула на членистоногое. Не получилось — кругом вода.
— А ну потрогай, потрогай его руками! — увивался царек вокруг.
Алиса наклонилась и погладила рака, тот махнул хвостом и продолжил свой путь. Морской царь прикусил кулак.
— Так, так, не сдох. И этот факт настораживает еще пуще, — мужичок стал странно приплясывать. — Врешь, не возьмешь! Ну, не смерды вы. Нет, не смерды. Никогда не поверю, что смерды.
— Дяденька, можно мы пойдем отсюда? — взмолилась уставшая от его клоунады Диана.
Зеленый дядька с жалостью посмотрел на «котейку» и промолвил:
— Идите, чего уж.
— А мы? — заверещали Лоскотухи.
— А вы на бал валите!
Морские парни весело подхватили на руки русалок и поплыли в тот зал, где они танцевали. Алиса с Дианой охнули, пожелали Морскому царю побольше рыбы в прудах и двинули по дну болота к берегу.

Глава 6. Алиса продолжает выяснять, кто она на самом деле

Повелитель озер и прудов нервно побегал по своим угодьям еще часок-другой, подергал водоплавающих за хвосты, загадочно пожевал морской салат, но, так ничего и не придумав, уселся на трон-ракушку. Трон вдруг размяк, сплющился и превратился в Болотника.

Болотник — угрюмое неподвижное существо, сидящее на дне болота, безглазый толстяк, покрытый слоем грязи: налипшими водорослями, улитками, рыбьей чешуей. Болотник заманивает человека или животное в трясину и губит его. Приманивает болотник свою жертву, крякая по-утиному, ревя по-коровьи, дико стонет или хохочет. Когда человек застревает в трясине, Болотник хватает его за ноги и затягивает вглубь.
 
— Разрешите обратиться, господин Черномор! — сказал Болотник. — Дык эти две бабы с того света ползут нашу Сказочницу ото слепия выручать!
— Хм. И что с ней?
— Бельмо изъело очи. Рыдает. Не могёт она более сказочки строчить.
— Сказки писать не может?
— Гы-гы! Ага.
— Чего ж ты, дурень, ржешь? Не будет сказок, исчезнем и мы с тобой, да в прах рассыпемся... Ай, не брешешь ли, коряжина замшелая? Не может быть, чтобы Мара с Баюном нашу Сказочницу выручать надумали. Не в их прерогативе сии задачи.
— На, смотри, — Болотник выудил из своего неопределенного тела мутную бутыль, непонятно когда затонувшую, и приставил её горлышком к глазу Черномора.
Владыка посмотрел внутрь бутылки, калейдоскоп раскрылся и показал ему слепую Сказочницу, разговаривающую с мгачинскими ученицами и булку хлеба с салом на пороге избушки. Вот старушка машет девочкам рукой, а они уходят, подгоняемые черным вороном.
Черномор сочувственно поморгал, покивал, пару раз хлюпнул носом для порядка и засунул бутыль в карман своего плаща.
— Ну, лады. Пущай идут. Поможем, если сможем, — разрешил царь добраться сестрам до живой воды и задумался. — Чи не Мара она? Тогда кто?
Болотника этот вопрос мало интересовал, он снова превратился в трон и захрапел.

*

А сестренки в это время боролись со стихией. Идти по дну то ли моря, а то ли болота, конечно же, было непросто! Диана вела старшую за собой, нюх у девочки после кошачьей жизни остался животным.
«Ну, хоть какая-то польза от моего прошлого», — мысленно бурчала младшенькая.
Опля! Перед двумя недорыбами новой зловещей стеной встали заросли ламинарии и потянули жертв внутрь себя, гундя похоронный мотив:

Мы плачем, рыдаем и ноем,
мы свои недра откроем,
откроем их и захлопнем,
и не будет никаких воплей,
лишь сон удивительно сладкий.
Зачем вам, дочки, быть мамкой?
Вы устали, устали, устали;
жизнь ушла, вы ее проспали,
пропали, пропали, пропали,
упали, упали, упали,
и выхода нет никакого.
На воле? Там одно горе:
грешники, воры, убийцы
и их лица, лица и лица.
Лики эти недобрые,
не наши лики, голодные,
лики, исполненные печали.
Они, девчушечки, не встречали
вашей безвыходной нищеты!
Иди в наше жерло, иди.
И мутные, мутные воды
смоют непогоду,
смоют горькие слезы...

— В лютые морозы! — закончила их песню Алиса и поежилась, представив, что она и есть богиня холода и зимы Мара.
Продравшись через бесконечные заросли морской капусты и ругаясь, почти как дед Иван, девушки потихоньку приблизились к родному берегу.
 Они вышли из воды, как самые настоящие монстры-амфибии, не хватало только торжественной космической музыки. Но ее с лихвой заменило задремавшее было небо, которое вдруг очнулось от дремы и как ни в чём не бывало продолжило свой сказ:
— Ай, Василиса дочь Микулична подрубила волоса по-молодецки, нареклась Васильем Микуличем, брала дружинушки хоробрыя, сорок молодцов удалых стрельцов, сорок молодцов удалых борцов, поехала ко граду Киеву. Не доедучи до града до Киева, пораздернула она хорош бел шатер, оставила дружину у бел шатра, а сама поехала ко солнышку князю Владимиру...
— Тимофей! — закричали вылезшие из воды девушки.
Крылатый воин очнулся, увидел воскресших мертвецов и снова упал в обморок. Растормошив птичку, победительницы мутных вод разожгли костер, разделись и занялись сушкой одежды. Им очень хотелось есть. Ворон, потерявший на время дар речи, молча предложил подругам лягушек, но те отказались.
Морской царь, пристально следивший за передвижением иномирянок в подзорную трубу-бутыль, сжалился над «котом Баюном» и кинул к их костру жирную плотву. Алиса не удивилась летающей рыбе, она очень хорошо знала зоологию. Да, есть такая. И, достав перочинный ножик, лихо разделала рыбку, а затем поджарила ее на камне, как учил Леший. Диана поморщилась и отказалась от подарка. Владыка вод тоже сморщился и кинул привереде лист морской капусты и связку морского винограда.
— Неплохо! — оценили сестры обед, нажевавшись сырых водорослей и запеченной плотвы без соли.
Тимофей перекусил рыбьими головами, хвостами, и к нему вернулся дар речи. Он попросил юннатов рассказать, что они делали на дне болота и много ли там вкусных земноводных? Школьницы рассказали всё, что с ними приключилось.
— Тим, а кто такие Лоскотухи? — спросила Диана.
— О, Лоскотухи — это русалки, души мертвых дев. Они защекочивают насмерть парубков и девиц. А потом уносят их с собой на дно морское, где те превращаются в Русалов и Русалок.

Лоскотухи — это один из видов русалок, которые стали называться Лоскотухами из-за того, что могут защекотать человека до смерти. Чтобы уберечься от русалок-щекотух, старались не ходить в одиночку в лес или к воде, а также в засеянное рожью поле. А после захода солнца носили с собой отпугивающие Лоскотух травы (чеснок или полынь).

Ворон подозрительно обошел девушек со всех сторон. — Так вы говорите, что не превратились в Лоскотух? Это странно.
— Вот и болотному монарху показалось это необычным. Он обозвал Алису богиней Марой, а меня котом Баюном, — надула губы младшенькая.
— Мара? — птичка чуть не подавилась. — Кот Баюн? Нет, нет, нет, только не это!
Ворон взлетел и очень больно тюкнул в лоб сначала Алиску, а потом Динку. Дочечки закричали от боли и расплакались от обиды.
— Расслабьтесь! — важно гаркнул Тимофей и занялся чисткой перьев. — Вы обе не те, что подумал Черномор.
— Черномор?
— А Морской царь не назвал свое имя? Странно. «Там все красавцы удалые, великаны молодые, все равны, как на подбор, и с ними дядька Черномор».
— Да какие они великаны! — с досадой рявкнула бывшая кошка. — Нарциссы с рыбьими хвостами.
— Ну да, ну да, ну да, — согласился Тим.
— Так почему мы обе не те, что подумал Черномор? — взъелась Алиса, потирая лоб.
— Ха! То есть кар-кар! Я вам сделал очень больно, к тому же  неожиданно. Так? Так. А какая реакция была б у злыдней на такой маневр? Не знаете? А я вам отвечу. Мара инстинктивно заморозила бы меня, а Баюн вцепился бы в горло.
— Логично, — согласилась опытная Алиса.

Мара (Морена Кащеевна или Морана) — богиня плодородия и смерти, покровительница колдовства. Мара светлокожая, темноволосая и черноглазая красавица, воплощение льда и достоинства. Мара живёт во дворце из чистого льда и ей подчиняются все духи воды и холода. Она водит дружбу с Ягой. Мара отдаёт Яге души людей, а Яга взамен позволяет богине смерти спускаться в загробный мир, в который ни божество, ни живой человек не имеют хода.

Кот Баюн — огромный кот-людоед, обладающий волшебным голосом. Баюн сидит на высоком железном столбе. Обитает за тридевять земель в тридесятом царстве в безжизненном, мёртвом лесу, где нет ни птиц, ни зверей. Он заговаривает и усыпляет своими сказками путников. А всех, у кого недостаточно сил противостоять его волшебству, кот-колдун безжалостно убивает. Но тот, кто сможет добыть кота, найдет спасение от всех болезней и недугов — сказки Баюна целебны.

Озябшая без одежды Динка вспомнила, как хорошо, тепло было жить у мамы, спать на печке, и жалобно мурлыкнула:
— А мне жизнь прожить без всякой бредятины уже не светит никогда?
Ворон и старшенькая кинули на нее удивленные взгляды и угрожающе замотали головами:
— Нет! Размечталась, серая!
Ну, как говорится: разговоры говорятся, а дело делается. Кроссовки, штаны, футболки и курточки высохли. Походницы оделись да легли спать. Ворон же полетел на разведку.

Глава 7. Болотные духи Ичетики, карты и их несбывшееся зазеркалье

Когда девчонки проснулись, Тимоши нигде не было. Они звали его, звали да звать устали. Где же шныряет эта вольная птица, опять бросила их ради какой-нибудь старой любви? Эх, и дорогу до Бриллиантовых гор они не знали. Решили идти в ту сторону, куда и шли до сих пор.
— Найдется, он же крылатый. Увидит нас с высоты и прилетит, — вздохнула Дина.
И сестры продолжили путь к живой воде наугад да по наитию. Нет, они не прыгали по кочкам, как заставляла их делать коварная птица, а пробирались по краю болота. Они даже планировали свернуть к суше, но запасы мутной воды крепко держали людей рядом с собой. О! Алиса очень хорошо помнила свои засушливые мытарства в темной Руси.
Вдруг вдали замелькали два силуэта, они были по пояс в воде.
— Принимают грязевые ванны у бережка? — сощурилась семиклассница.
— Вроде бы да. Осторожно, мужчины! — подтвердила ученица начальных классов.
— Подойдем, дорогу у них спросим! — отважилась старшенькая, она уже знала: тут ее и смерть не берет, а сеструха — та и вовсе оборотень.
Девушки взялись за руки и крадучись, подползли к забавляющимся в болоте дядькам. Те оказались жирными, с зелеными телами, облепленными пиявками и водорослями, с длинными спутанными волосами, но веселые! Шпионки приблизились и присмотрелись: мужички азартно играли в карты, ругались и хихикали.
— Ха! — Алиса поднялась с колен и смело двинула к ним. — Здравствуйте, люди добрые, как вас звать-величать?
Однако нахватавшаяся модных старорусских слов девушка не поклонилась три раза до земли, как раньше, Заболотье уже успело отбить охоту от супер вежливости.
— От нижепоклонства, — подправила ход ее думок подошедшая Диана, она вновь обрела способность читать чужие мысли.
Алиса не обратила на это внимания, а, раскрыв рот, пялилась на толстых людей-жаб с безобразными рожами да с большими носами в форме соплей, отвисшими аж до подбородков.
Дядечки бросили свое развлечение и с интересом посмотрели на каликов перехожих.
— Ичетиками нас кличут! — представились носачи. — Духи водяные, нежить болотная, помощнички царю Черномору, слыхали о таких?

Ичетики — злые духи из рода водяных. Это души погибших младенцев, которых специально утопили по каким-либо причинам. Утопленник живёт, где совершено убийство. У таких мест, слышатся свист и стоны: так духи гоняются за людьми. Ичетики любят играть в карты и пакостить по-мелкому: заливать посевы, подмывать мосточки и крутые берега. Ичетик не упускает случая затянуть под воду ребенка или хмельного взрослого. Встреча с ним предвещает несчастье, а о грядущих неприятностях Ичетик предупреждает такими звуками: как будто кто-то громко хлопает по воде хвостом.

— Уже наслышаны! — сердито хрюкнула в ответ Диана. — Черной птицы не видали?
— Нет, — развели руками Ичетики.
— А до Бриллиантовых гор далеко отсюда?
Духи взглянули на девушек такими тоскливыми взглядами! Дина прочла в нем следующее: «Мы, конечно, знаем, сколько верст до чертовых блестящих гор, но как же мы вас отпустим? В картишки перекинуться — душа зудит!»
А вслух заверещали:
— А давайте в карты сыграем! Ваша возьмет — дорогу скажем, а коли нам повезет — затянем вас на дно болота, на съедение царскому сому, тому самому на котором Черномор ездит: океаны, моря проверяет, озера да болота ощупывает.
— Хм... — задумалась Алиса, внутри сома она еще не сидела, но нутром чуяла, что и из этой беды выберется целой да невредимой.
Водяные подозрительно покосились на бессмертную, заскучали и прошамкали:
— У-у, дочь мамкина, ты хочешь сделать триллер Инны Ванны совсем неинтересным. Кто же будет эту сказку читать, когда вам обоим любая гадость, что укус комарика?
— Триллер, говоришь? — задумалась младшенькая и вдруг не по-детски озверела. — А я его разукрашу! Пущай мамаша напишет и объяснит мне и добрым людям: зачем, зачем она рожала второго ребенка от мужика, который уже год как ее бросил?
У старшенькой округлились глаза, о таких душевных травмах сестры она даже и подумать не могла:
— Ты о себе что ли?
— А о ком же? Это ты у нас в любви да в браке родилась. А я брошенка!
Алиса аж подскочила на месте:
— Это кто тебе сказал такое, баба Дуся что ли?
— Мальчишки! — Диана расплакалась.
— Ты дура набитая! — закричала она на малышку. — Мама с папой до сих пор расписаны, они муж и жена, понятно тебе! Ты в паспорт к ним заглядывала?
Диана еще плохо представляла себе, что такое паспорт, поэтому нет, не заглядывала. Да и какая разница, что там в бумажке, вместе же не живут!
Динка насупилась и пошла в наступление:
— Факты такие: я родилась не по любви!
— И что? Ты сдохнуть хочешь? Ты для себя рождалась, а не для них! Слышишь, для себя! И кто бы тебя ни родил, да хоть Кощей Бессмертный с бабой Ягой, ты в этот мир пришла для себя и со своей собственной миссией! Поняла, мозги куриные?
— Кощей Бессмертный с бабой Ягой? — вздохнула Диана. — Ты недалека от истины...
Девчонки переглянулись, вспомнили бабу Валю — Ягу, папку — Грибнича, мамку — старуху Сказочницу, да деда Ваню — царя-самодура и рассмеялись.
— Да, да, коль родилась, так живи и стихи свои пиши! — вспомнила Алиса слова мамы Инны.
— А если жить совсем уж тошно? — спросила бывшая кошка.
— Борьба. Борьба за жизнь — главный фактор эволюции! Так все учителя говорят. А им нельзя не верить.
— Почему?
— Потому что учитель — это и есть бог на земле.
— Кто тебе такое сказал?
— Сами учителя и говорят.
Диана засомневалась.
— Да, да, и баба Валя это подтвердила, и мама, и папа.
— А дед?
Алиса развела руками:
— Ну, у деда свои бог и дьявол: топор да политика.
— Неужто?
— Так точно! — рявкнули водяные, нырнули в воду, вынырнули, держа в руках фляжки с бражкой, отхлебнули по глотку и гаркнули. — А теперь айда в картишки ёриться!
— Может, перескочим главу про карты? — попросила Алиса.
— Никак нельзя! Законы жанра-с, — заржали Ичетики, размахивая Таро перед носами сестренок.
Алиска запротестовала:
— Ну, нет, в картинки я играть не умею, мы только в подкидного или, на худой конец, переводного дурака ёрились.
— В лото хочу! — потребовала Диана. — Там такие смешные бочонки, и монетки так загадочно звенят.
Водяные пожали плечами, и карты Таро превратились в обычные, с мастями. Алиса деловито расселась на мху, Диана рядом, Ичетики раскинули колоду, и игра началась. Играли они тридцать раз подряд. День сменился ночью, но продолжалась ничья с переменным успехом. А как же! Ведь каждому хотелось отыграться.
— Стоп, баста! — не выдержал один из духов, когда выигрыш был на его стороне.
— Нет! — закричали сестры. — Играем в последний раз.
— По рукам, — кивнули водяные и раскинули в последний раз.
Выиграли наши внучки. А то! Деда Ивана школа. Нежити насупились:
— А всё одно — не скажем вам, где Бриллиантовые горы, где птица черная прячется и даже то, кто вы сами такие и откуда.
Алисе стало жаль потерянного времени, она сжала кулаки и зашипела:
— Ну, и ладно! Фиг с вами. Сопьетесь — не жалко!
А Диана, вспомнив свой животный инстинкт, резко развернулась и толкнула Ичетиков в воду.
«Буль, буль», — заволновалась мутная жижа, поглощая грузные тела.
— За вами должок! — пригрозила старшая пальцем сомкнувшейся воде.
— Пошли отсюда, — брезгливо сплюнула Диана.
Сестры поднялись и заспешили прочь по темному Заболотью — туда, куда несли их ноги. Темно, зябко, но лишь бы подальше от склизких пересмешников!
— Дин, а Дин, — пыхтела Алиса, едва поспевая за сестрой.
— Чего тебе?
— А ты никогда не простишь меня за то, что я тебя в шахту толкнула?
— Да ладно тебе, — пропыхтела девочка-кошка. — Зато теперь я чую дорогу. Всё плюс, а не минус в пути.
— И то верно, — облегченно вытолкнула из себя чувство вины вторая нашкодившая «кошка».
Бежать в темноте им стало гораздо веселее.
А где-то там, далеко-далече: у подслеповатой Сказочницы ёкнуло сердечко:
— И то верно, пусть бегут веселее. Не надо нам страшных сказок. Устал народ, сдулся, — старушка завернулась в теплый тулуп.
— Беги, дочка, беги! — промурлыкала она, засыпая.
И дочки бежали. Вернее, летели навстречу новым приключениям, уже не таким страшным и колючим, как раньше. Или просто они стали отважнее?
— Растут! — прослезился в темной Руси Леший и тоже захрапел в своем уютном шалаше.

Глава 8. Злой дух Моховой

«Вот я и бегу, загадочно так бегу, — думала Алиса на ходу. — Сказочницу из беды выручаю. Сказки — дело святое! Она должна их писать. Но почему судьба всегда бьет по самому больному? Ну, подвернула б она руку или ногу. Нет же, ослепла. А слепой как писать?»
Тут ей очень стало жаль не только незрячую старушку, но и горемыку маму, пытающуюся уловить и записать нашептывания Сказочницы, и даже свихнувшуюся на ясельных байках бабу Валю. Алиса вдруг сама захотела стать доброй-предоброй бабушкой и каждый вечер читать своим внукам «Колобок», «Теремок» и «Репку».
«Вот мы и бежим. А куда бежим? — думала на ходу Диана. — Прижаться бы как раньше к теплой печке, закрыть глаза и никогда-никогда их не открывать!»
Белый свет глазами кошки казался ей гораздо серьезнее, больше и загадочнее. Незнание мироустройства приводило ее то в дикий восторг, то в глубокое равнодушие. А теперь жизнь по-скоморошьи пестрила в глазах, очарование ушло, загадки стали объяснимы и не таинственны. Каждый взрослый и ребенок пытался ей что-нибудь да объяснить. Тьфу! Бывшей кошке как-то неинтересно стало жить. Она злилась на Заболотье, на родные Мгачи и на всё-всё вокруг: «Нет, есть где-то мой край, где мне будет хорошо! Или было...» — в ее голове иногда проскальзывал многогранный темно-сиреневый мир с осколками звуков «дзинь-дзинь», там она ощущала себя ни человеком и ни животным, а глазами, смотрящими в крохотную вселенную. Такую крохотную, что невозможно даже рассмотреть кипящую на планетах жизнь. И таких вселенных была тьма тьмущая! И они плавали какой-то в сфере, а ее глаза находились за сферой — в другом, еще более огромном пространстве. И ей не то чтобы было всё равно, что творится на планетах, но даже самые глобальные проблемы казались проходящими. Еще миг, и этот шар лопнет, и народится новый с новыми вселенными, а жизнь практически повторится со всеми ее большими взрывами и мучениями душ. Ее заботила только одна мысль: как сделать так, чтобы жизнь не повторилось, а сделала новый виток: лучше, добрее, веселее, без злобы? Но в этом она была бессильна. Она просто вглядывалась внутрь маленького мира, да и только. Хотя нет. Она пускала туда свои фантомы... Нет, нет, она запускала туда крохотные частицы своего разума, которые подселялись в души людей. А как всё это выглядит на планетах — ее глаза рассмотреть не могли. Или Динке просто дали посмотреть на запредельный мир теми большими глазами? Потому что ничего другого она не помнила и не знала о том гигантском пространстве. В детском уме осталось лишь ощущение фразы (даже не сама фраза, а легкий ее призрак): «За моим фиолетовым миром есть еще больший мир, я там никогда не была, но оттуда приходят посланники мысли. Разные. Злые тоже».
Диана, пожив кошкой и посмотрев на вселенское днище огромными космическими глазами, уже сомневалась, что она человек.
«Опять, поди, временное пристанище для моей души?» — думала она о своем теперешнем теле.
— Кар! — неожиданно прервал думки сестер родной звук.
Они остановились. У Алисы затрепетало сердечко:
— Тимофей!
Диана повела носом, принюхалась, вгляделась вдаль и сказала:
— Нет, кто-то темный, не он.
— Кар!
— Он! — зашептала душа, которая жила дольше в человеческом организме.
— Не он.
— Кар! — прозвучало уже жалобно.
— Бежим туда! — зашипела старшенькая. — Он мой друг. Ты его не любишь, я знаю.
И во всём уверенная девочка помчалась в сторону звука, младшая за ней. А куда деваться? Не бросать же эту неуравновешенную одну! Дина хотела было объяснить сестрице, что привыкла охотиться на птиц и сейчас ей очень трудно принять ворона как друга, но темнота опять закудахтала.
— Кар, кар, кар! — звучало всё дальше и дальше, в разных местах: то спереди, то сзади, слева, справа.
Подружки бегали за вороньем очень долго и уже без всяких думок. Наконец они вымотались, упали на землю и закрыли глаза. Но как только они прикрыли свои ясные очи и приготовились провалиться в царство сна, на свободу вывалилось красное солнышко и заулыбалось рассветом. Небо тоже очнулось, порозовело, поголубело, раскачалось, расшаталось на месте и забубнило прежним голосом, нуднее нудного: «А из-под ельника, с подберезничка, из-под часта молодого орешника, выходила калика перехожая, перехожая калика переезжая. У калики костыль дорог рыбий зуб, дорог рыбий зуб да в девяносто пуд, о костыль калика подпирается, высоко калика поднимается, как повыше лесу стоячего да пониже облака ходячего, опустилася калика на тыи поля, на тыи поля на широкие, на тыи лужка на зеленые...»
— Кар, кар, кар! — прокудахтало прямо на груди моей старшей дочери.
Дщерь открыла один глаз, потом второй и приподняла голову. Прямо по ее телу бодро прохаживался крохотный старичок зеленовато-бурого цвета, одетый в бараний кожух, с ярко-зелеными волосами и пушком на тельце. Алиса закрыла глаза, пощупала эмоции внутри себя: поискала ужас или на худой конец страх. Не нашла. Открыла веки и рассмеялась, уж больно смешно выглядел мохнатый дед. Пробудилась и ее соратница по несчастьям:
— О! Ёкарный бабай, и этот карлик водил нас всю ночь туда-сюда? — и закрыла лицо руками, уж очень ей хотелось спать.
Но старшая сестра знала, что всякое живое существо может пригодиться.
— Или навредить! — пробурчала младшая, засыпая.
Алиса снова не обратила внимания на то, что Динка прочла ее мысли и рассыпалась в приветствиях:
— Как звать-величать тебя, мил человек? Это ты каркал или наш ворон Тимофей?
Мохнатая кучка разразилась дурным самодовольным визгом, закивала глупой головой и замурлыкала сладко-сладко, пританцовывая на Алисиной печенке:
— Я. А то кто же? Кличут меня духом Моховым, от того, что живу во мху. Нежить я добрая, наказываю лишь тех, кто собирает ягоды в неурочное время. И не веду людей на погибель, а лишь замучу до полусмерти, да и отпущу подобру-поздорову.

Моховой — крошечный дух, покровитель лесного мха, обитающий в болотистой местности. Если он захочет спрятаться, то легко превращается в кочку. По роду занятий он постовой: следит, чтобы ягоды не собирали в неурочное время. А тех, кто попадется на этом, Моховой строго наказывает: в такое место заведет, из которого уж очень трудно выбраться самому, или заставит кружить путника по лесу на одном и том же месте — водит и водит кругами до той поры, пока вконец не измотает. Но обычно Моховой не ведет людей на верную погибель: помучив, отпускает подобру-поздорову.

— Нашелся тут добряк! Да было бы на дворе светло, я б на твое карканье и внимания не обратила, — осерчала Алиска.
— Ух ты ж, ух ты ж! — самодовольно передразнил гигантскую массу лилипут и прыгнул человеку на нос. — А вот откушу тебе то, что ты до неба задрала, будешь знать!
И вцепился девочке в ноздрю. Та брезгливо, двумя пальчиками оторвала Моховичка от лица и равнодушно отбросила его подальше. Карлик три раза перекувыркнулся, пообещал отомстить и исчез. Девочка прижалась к младшенькой и тоже уснула, невзирая на пыхтение небосвода: «Добрыня Никитич размахнулся левой рукой, а калика шла середочкой. Стал он своею дубиною помахивать, как куды махнул, так пала улица, отмахивал — переулочек, прибили всю силу неверную и обратились к славному городу...»

*

День начал уже клонится к вечеру и сестры проснулись. Дина нырнула в мох и вынырнула оттуда с узелком, полным морошки и с кедровыми шишками в карманах — подарок от кедрового стланика. Поклевав подножный корм, дети вспомнили о Тимофее. Алиса вздохнула:
— Скучно без него.
— А мне и с ним скучно, — сквозь зубы процедила Диана.
Старшая озабоченно присмотрелась к младшей:
— Ты у нас какой-то пессимисткой растешь!
— Зато ты у нас старушка-веселушка: то плачешь, то рыдаешь, то перед матерью истерики закатываешь!
Алиса смутилась, был за ней такой грешок. Она знала, что делает это не из-за душевных травм, а как бы специально да назло близким, но ничего не могла с собой поделать. Настала очередь Дианы внимательно присмотреться к сестре:
— А почему ты здесь не катаешься по полу и не ревешь по всяким пустякам? 
Алиса огляделась и поморщилась:
— Наверное, потому что в Заболотье пола нет. Хотя... Я регулярно лила слезы в темной Руси. Помнишь?
— Не помню.
— Я больше не буду вам всем причинять боль своими истериками, — пообещала Алиса. — Честное пионерское!
Диана подозрительно покосилась на нее, она не знала что такое «честное пионерское»:
— А не брешешь? Поклянись!
— Клянусь своим зубом мудрости.
Диана не поверила ее клятве: «Какой еще такой зуб мудрости?» 
Она закряхтела, поднялась и, впялив свое всевидящее око в горизонт пустынной тундры, страдальчески произнесла:
— Пошли, чего расселась!
И они побрели на ночь глядя туда, куда глядели глаза «кошки» Дины. А Моховой трепыхал за ними следом да квакал лягушкой, каркал вороном, плакал дитятей, ухал филином и махал невидимыми крылами, точь-в-точь как змей Горыныч. Но люди на то и люди — имеют свойство учиться на своих ошибках. Поэтому ученицы не пугались, не останавливались, а лишь вздрагивали и пробирались по настилу изо мха навстречу темной-темной ночи.
— Эх ты, нежить глупая, Моховик-дубовик, мал бесстыж твой дикий лик! — вздыхала время от времени Алиса.
С каждым часом глаза у девушек сверкали все ярче и ярче, как звезды! Они глядели друг на друга, изумлялись, но, ни слова не говоря, маршировали дальше. Со стороны казалось, что некая глубинная сила, надежно спрятанная в этих хрупких тельцах, вот-вот прорвется наружу. Еще немного, и она выпорхнет из детских душ и улетит отсюда навсегда в свой темно-фиолетовый гранит, внутри которого и колыхается наша Вселенная. Но дети, как ни в чем не бывало, продолжали путь, а сила померцала в их очах и потухла. Девочки  устали. Развели костер, попили из термоса болотной воды и задремали.
— Утро вечера мудренее.
— И то верно.
— Хр...
— Хр...
— Кар!
— Хр-хр-хр...
— Кар, кар!
— Хр-хр-хр...
— Кар, кар, кар! — черный ворон разозлился и тюкнул хозяйку по лбу.
Та подскочила и заголосила на всю округу:
— Тимофей, родной мой!
— Какими судьбами? — рассупонилась младшенькая и растопырила руки для объятий.
— Моховой изловил меня силками да в полоне держал: есть, пить не давал.
— А ты вырвался?
— Мой ты хороший!
— Да нет, не вырвался, Моховой сам меня отпустил.
— Чего так?
— Говорит, разглядел в вас силу сильную несгибаемую. Испужался. Передает поклон вам низкий до земли, обещает впредь ходить стороной да околицей.
Динка резко обернулась, хищно выхватила взглядом забившегося под пенек Моховичка, зыркнула на него устрашающе и развернулась к друзьям:
— Отбой! Утро вечера светлее.
Алиса обняла свою непутевую птицу и вся компания захрапела:
— Хр-хр-хр...

Глава 9. В Причудье, у Чудского озера

Когда путешественницы проснулись, ворон уже наловил лягушек и сложил их горкой перед носом хозяйки.
— Что это? — обомлела Алиса, продрав глаза.
— Ваш завтрак.
Дохлые лягушки аппетитно возлежали одна на другой. Диана уняла хищный блеск в глазах, вспомнила о том, что она с некоторых пор вегетарианка и демонстративно отвернулась. «Почистив перышки», младшая умотала в гости к Моховому — без спроса обрывать дикоросы. А Алиса разожгла костерок, достала перочинный ножичек, разделала и поджарила добычу. Голод скрутил ее желудок в узелок: «Едят же зеленых тварей французы и ничего, не жалуются на бесплодие!»
Ворон забеспокоился:
— Что-то наша девица совсем заневестилась, того и гляди, замуж за первого поперечного выйдет!
Алиса смутилась:
— За встречного.
— Что?
— Я говорю, не за поперечного, а за встречного.
— Хрен от редьки мало чем отличается.
— Поперечный — поперек чего-либо, а встречный — это путник.
— Вот и я говорю, выскочишь замуж за первого путника, вопреки дедовской воле.
— Тоже мне, нашел контроллера!
— Контролера ОТК.
— Чего?
— ОТК — отдел технического контроля на заводах, качество продукции проверяют.
Алиса закатила глазки:
— Не удивлюсь, если ты в реальном мире — человек и на какой-нибудь фабрике работаешь.
— Это исключено, я уже был в вашем мире, и я там был вороной. А если я попал в реальность, значит, меня там нет.
— А-а, — огорчилась фантазерка. — Значит, если мы с Диной попали сюда, то нас в сказочной Руси нет. А Правь — это сказочная Русь?
— Не-а!
— Уф, есть шанс, что мы там есть! — сделала вывод красавица, жуя лягушачьи лапки.
Потом она хитро сощурилась и спросила:
— А откуда ты знаешь про ОТК?
Тимофеюшка важно раздулся:
— Ты что думаешь, я зря топтался по газетам Ивана Вавиловича?
Ворон сел хозяюшке на плечо и зашептал ей в ушко:
— Диана мне буковки показала, читать научила.
— Вот те на! Я плохо о ней думала, а она, оказывается, тебя любит.
— Ну, не так чтобы очень.
Алиса задумалась, пережевывая жесткие лапки:
— Есть можно, вкусно! Хочешь? — предложила она жаркое подоспевшей сестрице.
Та отказалась и нанизала на веточку подосиновики. Поели, закусили морошкой и двинули к Бриллиантовым горам.
Через три дня пути, под фольклорное тарахтение неба, походницы вышли к воде. Напились, налакались до колик в брюхе, а уж потом рассмотрели окрестности. Тундра, песчаный берег и голубая гладь воды до неба. Ничего особенного.
— Море!
— Озеро.
— Море.
— Нет озеро, вода пресная.
Птичка разрешила их спор:
— Озеро Чудское, а посередине озера Пёсий остров, на нем и находятся Бриллиантовые горы.
Амазонки долго вглядывались в горизонт и приметили черный крошечный бугорок:
— Ужас, как далеко!
— Ну вот, почему ты сразу не сказал, что горы окружены водой?
— А вы бы тогда не пошли!
— Много ты про нас знаешь! — цыкнула на ворона Алиса, достала из рюкзака кусок мыла, разделась и полезла мыться да купаться.
Диана следом. Ну, и Тимофей тоже — перышки сполоснуть. Потом они долго стирали свою одежду да сушили ее у костра. А их верный друг наловил клювом рыбы, раков и даже черепаху припер. Живность будто сама лезла на его клюв-крючок. Черепашку решили отпустить. А рыбой и раками занялась старшенькая. Младшей же пришлось нырять в кусты и собирать, как всегда, ягоды, орехи да на мшистых пнях рыжие опята.
— Сегодня был пир горой! — еле дыша, прокурлыкал пернатый после обеда.
— Про горы очень кстати, — поперхнулась Алиска. — Давай рассказывай, что там за остров и какие они, эти горы? Что-то не видно, чтоб они блестели от бриллиантов.
— Горы как горы, — начал рассказ Тимофей. — А бриллианты в Змеиных пещерах глубоко запрятаны, их Дивьи люди добывают, они же их и берегут. Зорко стерегут! У них один глаз на лице, а на теле одна нога и одна рука. А еще их кличут Чудь — чудной то бишь народец.
— Как же они тогда ходят да дела делают?
— А левой ногой и правой рукой опираются о землю и прыгают, как звери.

Дивьи люди или Чудь белоглазая. Когда-то в Уральских горах жил таинственный дивный народ. Долгие годы они счастливо и мирно трудились, добывая полезные ископаемые. И жили они так, пока не стали на уральской земле строить заводы и фабрики. Это заставило Дивьих людей надолго уйти под землю и построить там целые города. Дивьи люди владеют сверхъестественными способностями и тайными знаниями. С внешним миром они общаются посредством многочисленных пещерных ходов. А плодятся эти карлики, посредством выделывания себе подобных из железа.

— Они злые? — настороженно спросила Диана.
— Всякое болтают. — ответил ворон. — Одни говорят, что любого к ним попавшего до косточек сжирают. Другие ведают, что надо от их богатства отказаться, тогда Чудь тебя домой и отпустит.
— От бриллиантов что ли?
— От них самых. А еще от злата, серебра и камней самоцветных. Но Дивий народ нам с вами задобрить  чем-нибудь ох как надо! Источник с живой водой как раз в их пещерах течет.
— Задобрить?
— А что они любят?
— Не знаю! — каркнула птица. — Может им страшные сказки вашей матушки рассказать?
— Страшным людям — страшные сказки. Гы-гы-гы! — не выдержала Диана.
— Ладно, хватит! — встала Алиса, она уже знала, что ни огонь, ни вода, ни медные трубы вреда не причинят ей и ее сестре. — Пойдем пешком по дну. Чего время зря терять?
— Сядь, — уселся на ее голову черный друже. — Я не всё вам рассказал. Бриллиантовые горы крепко-накрепко стерегут воины Песиглавцы, никого к ним не подпускают! Весь остров — их заповедный край.
— А это еще кто такие?
— Дикое племя воинов с человеческим телом и собачьей головой.

Песиголовцы  — в истории: племя воинов, носящих на голове звериные морды и живущих разбойными нападениями. Отличаются необычайной выносливостью, свирепостью и жестокостью. Постепенно племя Песиголовцев было истреблено в бесконечных войнах и набегах, которыми они промышляли. В мифологии Песиглавцы — это люди с песьими головами.
Воевода Полкан — герой русских былин, пес, богатырь, песьеглавец, один из героев былинного эпоса: Полкан побил богатыря королевича Бову целым дубом, но был побежден Бовой и сделался его верным другом.

— А этих чем задобрить можно?
— Знаю чем! — догадалась Диана. — Черномор обещал помочь. Кликнем его, пускай парней с трезубцами на псов напустит.
— И как ты себе это представляешь? У них вместо ног хвосты! — остудила ее пыл Алиса, уж очень она не хотела снова встретиться с гипнотизерами-русалами.
— Черномор, Черномор, — забурчал ворон и побрел к озеру, сунул клюв в воду и забулькал. — Черномор, Черномор, выручай, выручай!
«Буль-буль-буль», — поплыли пузырьки птичьих слов к Морскому царю.
Доплыли и забурлили в уши властелину вод: «Черномор, Черномор, выручай, выручай!»
Тот спохватился, сбросил с себя сон-тоску, полез в карман за бутылью-калейдоскопом и посмотрел в горлышко. Увидел на заплесневелом дне бутылки Причудье, Алису и Диану, тоскующих на берегу озера, Пёсий остров, Бриллиантовые горы, Песиголовцев, занятых домашними делами, и истолковал просьбу чернокрылого по-своему:
— Помогу чем смогу. А чтоб и не помочь?
Ах, царь, царек из-под трона выволок огроменного сома: «На нем плаваю сам я!»
Черномор похлопал большеусую тушу по спине, шепнул ему пару ласковых и отправил восвояси.
«Ух, ух, ух!» — пыхтела, нехотя уплывающая от царя рыба.

*

Тимофей рассказывал подружкам об особенностях характера Песиголовцев, об их воеводе Полкане, а Алиса тем временем рылась в своем рюкзаке в поиске подарков для собаколюдей. В портфеле лежала лишь веревка и комплект запасной одежды. Ну, как комплект? Очень красивый, черный спортивный костюм фирмы «Адидас». Китайская подделка, конечно. Но девочки об этом не знали. Папа привез из Владивостока два костюма — ей и Дине. А так как Алиса планировала путешествовать без малявки, то и спортивку с собой взяла лишь одну — свою.
— Не взяла, а украла, — подправила ее мысли младшенькая.
— Как это украла? — остолбенела от возмущения Алиса. — Он же мой!
— Ага, деда Ваня быстро объяснит тебе с помощью ремня: взяла ты или украла что-либо из его родного дома.
— Тьфу на тебя! Нашлась тут шутница. Не до хохмы, — и повернувшись к Тимофею, спросила. — А у Песиголовцев есть дети?
Ворон почесала клюв о песок:
— Есть, но мало. А что?
— Да вот у меня одежонка завалялась для мальчика или девочки моего роста. Чем не подарок? — Алиса потрясла штанишками и олимпийкой перед другом.
— Черный, блестящий! — восхищенно пробормотала черная блестящая птица. — А он мне будет впору?
— Ты что? Он же для людей!
— Уже для собак, — многозначительно прохрипела Диана, давясь от смеха. — А они говорят или лают? Бррр!
У нее остались неприятные воспоминания о псах из прошлой жизни.
— Вроде бы, говорят. Не знаю точно, — отмахнулся ученый ворон.
Из воды высунулся сом с большим усом, поднял на поверхность свою широкую, серую спину и призывно загудел.
— Опля, и карета подоспела! — прыснула Диана и поволокла всю компанию на «корабль».
— Ну, на корабль, так на корабль, — согласились Тимоша и Алиса.
Старшая моя дочь аккуратно сложила костюм обратно в сумку, надела ее на плечи и смело направилась к безобразной и огромной рыбине. Все втроем они уселись на сома, и тот поплыл к острову. А небо скрашивало им путь народными преданиями: «По морю, морю синему, по синему, по Хвалунскому ходил, гулял Сокол-корабль немного-немало двенадцать лет...»

Глава 10. В гостях у Песиголовцев

А Песиглавцы — народец не очень-то на ум гораздый, да и не грозный уж как тыщу лет. Это когда они по белу свету набегами наскакивали да мужей косили, жен полонили, а малых детушек в овражки кидали, тогда да — они слыли силой сильною, на сердца и души трепет наводящей. Но собрался род людской и изничтожил темну силу — всех псов смердящих до единого! Теперь они токо в Причудье и живут, свой остров от Ивана-дурака охраняют. А что Иван? Он не дурак оказался, поиграл перед их носами свиристелкой да и был таков. А в пещеры те поганые за златом-серебром и вовсе не полез, ну, не дурак же он. Но об том другая сказка. А Песиглавцы ничего, освоились в тесноте да в одиночестве века коротать. Даже дитяток своих холят да лелеют, старикам в обиду не дают. Вот об песьих детушках и думала хитромудрая Алиса, подплывая: «Алчность не один народ погубила! А уж детские душонки и подавно. Мой “Адидас” им точно-преточно понравится! Он, поди, дорогущий, папа даже цену не сказал. Наверное, чтоб мамка в обморок не упала».
Диане, подслушивающей глупости сестры, оставалось только закатывать глазки и хихикать себе тихонько в носовой платочек. А ворон всерьез задумался о бешеных псах, беспокойство его одолело, и он, ни слова не говоря, сорвался с места и полетел на Песий остров впереди царского сома.
Крылатый шпион облетел крохотную сушу три раза, оглядел собачью коммуну, занятую жизнеобеспечением: пол мужеский занимался ловлей рыбы да ковкой уже не нужных им кольчуг, бабы варили уху, старичье отдыхало, развалившись, а молодежь охотилась на пичужек малых. Тимофей поискал глазами Полкана, нашел, тот занимался строевой подготовкой: дрессировал троих могучих, сильных гвардейцев.
«Вот так войско-рать, нам на пальчиках считать!» — хмыкнул наш разведчик и опустился на плечо главнокомандующему.
Он быстро и страстно зашептал воеводе всю-всю историю двух сахалинских сиротинушек, долго шептал — три часа и тридцать три минуты. Полкану даже пришлось боевой отряд распустить по домам, по пещерам — пожрать да всхрапнуть. Притомила, в общем, птичка Полкашку. Ему, вроде бы, и Сказочницу жалко: в сказках-то сидеть хорошо, народ про песий род байки бает, всё какая-никакая, а слава. Но и совесть велит драгоценные горы обходить дозором: ни мышь, ни гада ползучего, ни змея летучего, ни богатырей киевских могучих не подпускать. Потер воеводушка свой собачий нос, потер да и говорит:
 — Пущай народ решает, как с пришлыми поступить! Созву-ка я большую сходню.
Протрубил Полкан в горн могучий, и пришли к нему стар и млад, загадочные дела свои бросив. Выставил главный Песьеглавец вперед свое брюхо и прорычал:
 — Слухай сюда, едет к нам татар орда: одна, нет две орды — две деревенских головы. Женщины, то бишь, младые, но уж дюже заводные.
Племя зашумело, загигикало, заулюлюкало, засюсюкало.
 — Молчать! Бабье племя — всё не рать. Воевать с ним смысла нет.
 — Так сожрать их на обед!
 — А сожрем мы их сома, жирный прет тех дев сюда. А с бабья навара нету, не хватит даже на котлету. Отроки они, однако. Лет им, то есть, маловато. Не годятся и в невесты.
 — Подрастут! Ну, честно, честно.
 — Нет, оставим их в покое. У них миссия.
 — Не спорим.
 — А кака?
 — Спасать и нас. У Сказочницы левый глаз, да и правый болен тоже. Ослепла, значит.
 — Эт не гоже!
 — Нам-то что?
 — А вот те шо: на глазу у ней бельмо, и писать она не может. Кто былину про нас сложит? Песен дивных напоет, мол, живет в горах народ: стан людской и волчий взгляд, храбрей Ярилы тот отряд!
Загудела волчья рать, каждый лезет выступать:
 — Поможем, да, а что им надо?
 — Живой воды.
 — Да нет уж, на кол!
Порешили, порешали, ничего не нарешали, сели все у брега, ждут.
 — Корабли уже плывут!
Сом наш тихо подплывал, в свой ус песню напевал:
 — Там за морем-океяном Пёсий остров есть. Болваны ждут меня к себе на ужин, сом им толстый очень нужен.
 — Земля! — выдохнула Алиса.
 — Земля! — напряглась ее напарница.
 — Земля! — промычала рыбина, вздыбила свою огромную спину, вытолкнула пассажирок на мель, а сама развернулась и поплыла обратно к Морскому царю, отсиживаться под жемчужным троном.
Обескураженные Песиглавцы долго пялились на круги в воде, в то место, куда нырнул их обед. А оставшись без желанной добычи, разозлились и пошли стеной на наших красавиц. Девчонки высунулись из волны, увидели грозное нечеловеческое войско, прущее на них с голодным блеском в глазах, и зажмурились. Тимофей рванул к соратницам, вцепился в Алискин рюкзак, болтающийся над водой, уселся на него и нахохлился. Идти в наступление за спиной хозяйки ему, видимо, было намного комфортнее. Хоть Песиглавцы на этот раз перли в бой без оружия на двух беззащитных крох, но вид у них был устрашающий: накаченные голые торсы и мохнатые волчьи головы, клацающие острыми клыками.
У Алисы за закрытыми веками промелькнула вся ее жизнь. Пробормотав какую-то молитву, строго-настрого запрещенную в их атеистической семье, дочка-внучка, уняла растекшийся по крови ужас и отчаянно шагнула навстречу зубастым псачеловекам. Вылезла на сушу, отряхнулась, прямо как собачка, поклонилась три раза и дрожащим голосом произнесла:
 — Здравствуйте, люди добрые! Меня зовут Алиса, а мою сестру Диана, — она поискала глазами младшенькую.
Та прямо-таки в кошачьей панике бултыхалась на мелководье, не зная, куда ей деться: в ад или сразу в рай?
Старшенькая вздохнула:
 — Мы ищем Бриллиантовые горы, внутри них, говорят, есть животворящий ручей, нам просто необходимо спасти Сказочницу от лютой смерти! — не прерывая свою речь ни на секунду, малышка сердито согнала ворона с рюкзака, открыла его, достала черный спортивный костюм и, тряся штанами да кофточкой перед носами зверья, продолжила. — А у вас есть дети моего возраста? У нас имеется для них подарок: одежда, обыкновенная человеческая одежда.
Любопытство взяло верх, и рать остановилась. Полкан наклонил голову набок и поднял руку вверх, мол, не трогать жертву до выяснения обстоятельств. Он в глубине души очень хотел помочь Сказочнице, он-то понимал, что такое сказки, в отличие от своих подданных, которым былинное небо, ох как житья не давало, а тут еще и сказки какие-то.
 — Гыть сюда, малява! — позвал начальник детушек Песиголовцев.
Сквозь толпу пролезли всего лишь пять малышей разного пола и возраста. Полкан вырвал из людских рук костюм, повертел его в лапах, понюхал и кинул мальцу, который был чуть пониже Алисы. Щеночек аж затявкал, заскулил от удовольствия, долго путался, но всё же напялил на себя обновку (воеводушка помог) и пошел колесом кружиться перед стаей. Взрослые умиленно заулыбалась, но остальные четверо парубков зарычали, опустились на четвереньки и поползли с грозным воем на Алису. Дочь судорожно схватила портфель и стала в нем рыться. Нашла веревку, вытащила ее:
 — Вот!
 — Зачем нам это вот? — гавкнули волчьи дети.
 — Вот, ну вот и всё, — девочка смущенно хихикнула, ужас снова начал растекаться по ее венам.
И тут небо заткнулось, громыхнуло грозой и нависло над школьницей тучкой малою. А эта тучка возьми и покажи девчушке картину прошлого: как она с подружками возле школы прыгает через скакалку, хохочет! В первые секунды видения несчастная девочка обзавидовалась своей мгачинской жизни, но потом спохватилась, взяла веревку в руки как скакалку, стала прыгать и притворно смеяться. Чудо дети застыли на месте, отвесили челюсти и выпучили глаза. Но быстро сообразили что к чему, вырвали бечевку из женских рук и тоже принялись прыгать, падать, спотыкаться, заплетаться и искренне хохотать. Взрослые особи расслабились, махнули на молодую купчиху руками и разбрелись по своим особо важным делам, оставив малышню играться на воле.
Подождав, когда толпа рассосется, Диана на карачках выползла на мрачный берег и обходными путями потянула сестрицу к Бриллиантовым горам. Девочки и их питомец растворились меж камней. Казалось, никто их исчезновения и не заметил. А может, сделали вид, что не заметили. Но как бы то ни было, мокрые ученицы пробирались по вражескому стану, прячась за булыжники. Тимофей пыхтел, перелетая от камня к камню. Темные, зловещие горы приближались и ухали эхом молотков да кирками одноглазых Дивьих людей. С каждым шагом становилось всё страшнее и страшнее.

Глава 11. В подземелье у Дивьих людей

Горы надвигались на бегущих к ним человечков огромным чёрным драконом, который расползался, раздвигался и готовился вот-вот проглотить наших крох.
«Из огня, да в полымя! — засело у Алисы в мозгах и стучало молоточком. — Тук-тук-тук»!
«Лишь бы от злых собачищ подальше!» — твердила про себя Диана.
Одноногие и однорукие люди рисовались ей неуклюжими уродцами, от которых всегда можно уйти, ну, или распихать их ногами.
Ворон же беспокоился за алчность своей хозяйки, знал, как она любит экономить да считать деньги в Зубковском хозяйстве. Мысли его были хмуры: «Как завидит моя Алисонька бриллианты, так захапает их для нужд семьи или для своего собственного приданого. И тогда всё, пиши пропало!»
А Бриллиантовые горы ничего не думали, они расступились перед беглецами зияющей черной пещерой, куда и юркнули юные геологи, дабы изучать там залежи полезных ископаемых да искать нефтяную скважину под названием «источник живой воды». Старшенькая чиркнула зажигалкой, а у Дины загорелись глаза зеленым светом. Никто ничему уже не удивлялся. Тимоша крепко вцепился в рюкзак хозяйки и нахохлился — оробел с непривычки: это тебе не по небу парить, да на голову любимой Ягуси гадить, как бы невзначай.
Пещерка оказалась пологой и плавно уводила нашу команду вниз. Послышался методичный стук.
— Чудь работает, — прошептал ворон.
Кувалды и кирки Дивьих людей стучали всё отчетливее и звонче. Как бы девочки ни внушали себе, что они в этом мире бессмертны, но страх не унимался, залезал им под кожу, в черепную коробку и особенно в глаза. Черные бусинки пернатого так и вовсе источали ужас, он-то как раз был смертен в этом сказочном мире.
Еще шаг, еще шаг, еще... И впереди замелькал слабый свет. Постояли, подумали, набрались мужества и почти поползли к сияющему огоньку. Впрочем, другого пути и не было, кроме как повернуть назад. «Бух-бух-бух» — отбойными молотками давался каждый шаг. Дивьи люди в воспаленном воображении Алисы (да и  Дианы) расплывались гигантами и одной рукой душили, а одной ногой топтали двух несчастных сестренок. Тимофей вздрагивал, расправлял и складывал крылья с периодичностью нервного тика. Он тоже никогда не видел Дивьих людей, ему о них лишь бабка Ёжка рассказывала.
Свет перестал приближаться и превратился в большой зал, на стенах которого висели факелы и капали смолой на каменный пол «кап-кап-кап». Зал пустовал. Звуки, работающей под землей Чуди, притихли, словно хозяева почуяли пришельцев и затаились. Посреди комнаты стояли большие кованые сундуки. Бригада двинулась к ним. Алиса на удивление смело принялась их открывать. А там! Первый сундук был доверху наполнен янтарем, второй — изумрудами, третий — алмазами, четвертый — малахитовыми камнями, пятый — золотыми самородками, шестой — рубинами, седьмой — сапфирами, восьмой — горным хрусталем, девятый — опалами, десятый — топазами, одиннадцатый — нефритом и так далее. Ворон в истерике метался от сундука к сундуку, от факела к факелу и истошно каркал:
— Не берите, ничего не берите, не трогайте даже!
— Цыц! — разозлилась хозяйка птицы, открыв последний сундук.
— А где тут бриллианты? — спросила младшенькая деловито.
— И эта туда же! — буркнул ворон и уселся на один сундук, широко распахнув крылья, не подпуская к ним девок. — Тут они, алмазами их кличут. А как алмаз обработают, так он бриллиантом и заблестит. Не трогайте, ничего не трогайте!
Невестушки склонились над сундучком. Серые, желтые и розовые прозрачные камушки игриво звали к себе, стыдливо прикрываясь первородной невзрачной матовостью.
— Ничего особенного, — огорчилась Диана.
— Ерунда какая-то! — подтвердила Алиса и стала захлопывать сундуки один за другим.
Тимофей оживился, расслабился и начал даже подхихикивать, вернее подкаркивать себе в ус... вернее в клюв... то есть клювом. Где ж ему, бедолаге, было знать, что в бедной семье Зубковых никогда, никогда не говорили про золото, серебро, драгоценные камни, про кучу денег «хорошо бы свалившуюся на голову нежданно, негаданно». Нет, тема внезапного обогащения — закрытая тема в доме бабы Вали и деда Вани. Запретная даже. Почему? А коммунисты и атеисты они все потому что. Наверно, поэтому. Так что зря паниковала черная блестящая птица, девочик на удивление легко перенесли искушение, справились с ним и тут же забыли про заманчивые для других людей самоцветы. Но не совсем. Закрывая сундук с малахитом, Алиса вспомнила сказки Бажова «Малахитовая шкатулка». Она не один раз пробовала прочитать эту толстую книжку, да уж больно тяжелы оказались те древние северные слова для ее восприятия. Но она запомнила «Хозяйку Медной горы» и «Серебряное копытце». И то, по мультикам.
Девчушечки устали, идти искать темные ходы-выходы не хотелось, и они уселись на казенное имущество отдохнуть. Старшая от скуки и давай рассказывать две сказки Бажова своим друзьям. Начала с «Копытца»:
— Жил на Урале старик бобыль Кокованя. Летом золото добывал, а зимой охотился на козла с золотыми копытами, но неудачно охотился. Удочерил он как-то раз девочку сироту Даренку...
Семейка заслушалась. Диана и ворон хотели даже прилечь подремать на пухлых узорчатых ящиках, но вдруг со всех сторон зашуршало. И из ниоткуда возникли они — Дивьи люди. Они бросили свою горнокопательную работу и подкрались, как рыси, но на одной руке и одной ноге. Поблескивая огромным единственным белым глазом, они внимательно слушали Алискины сказки. И судя по выражению их лиц, им нравилось!
Доевочки вздрогнули. Старшая решила не прерывать свой сказ, инстинктивно чувствуя, что именно ее байки и спасают им жизнь. Обе девы зажмурились и долдонили: Диана что-то похожее на молитву, а Алиса от Бажова перешла к Андерсену и братьям Гримм. Тимофей хрипло каркал и угрожающе махал крыльями — в общем, как мог, корчил из себя отважного воина.
А когда сказочница выдохлась, замысловатая Чудь подобралась совсем близко и потребовала еще сказок.
— Хотим ещё, хотим ещё, хотим ещё! — твердил подземный народ.
Сестры открыли глаза. Дивьи люди оказались вовсе и не страшными, а жалкими калеками, однако, очень быстро передвигающимися. Пугала лишь их одноглазость. Непривычно было это! Алиса сообразила первой:
— Вы любите сказки? А мы как раз и боремся за будущее сказок. Проведите нас к ручью с живой водой!
И дочка рассказала всю их историю от начала до конца. Чуди в диковинку рассказы долгие слушать, они кайлом привыкли махать да блестящие каменья из скал выковыривать. Окружили они человечков, обступили, стоят на «четвереньках» ждут «сладенького». Про ручей животворящий как бы и не слышат, мимо ушей пропускают.
Дина поняла, что их на жалость не возьмешь, и взяла ход событий в свои руки:
— Стоп! Хватит байки баить. Покажите нам источник, тогда будут вам еще сказки. А не покажете, хоть режьте нас, всё одно — жизнь не мила, бояре житья не дают, последнюю корову отобрали. Вот прям хоть щас режьте нас на куски, домой всё одно, ходу нету! Вот нам бы Сказочницу спасти. Токо это одно и держит на белом свете.
Тимофей аж поперхнулся от неожиданности, Алиса сделала страшные глаза и медленно повернулась к младшенькой. Чудь удалилась думу думать.
Думали они год. Так показалось девичьим желудкам, свернувшимся от голода в узел. На самом деле совещание длилось минут тридцать, не больше. А потом один из Дивьих людей снял со стены факел, и вся их толпа поскакала в темноту, прорывая ход огнем. Дети переглянулись, пожали плечами, слезли с полезных ископаемых и крадучись заскользили следом. Тимофей поехал за спиной хозяйки на ее опустевшем рюкзаке.
Долго ли коротко длился их путь, нам не ведомо. Но рано или поздно, поздно или рано послышалось журчание ручья. У девочек затрепетали сердечки, а сгустившаяся кровь обрадовалась: «Жидкость!»
— Вода! Живая вода! — донечки припали к земле и поползли прямо на звуки «буль-буль, буль-буль».
«Глыть-глыть-глыть», — это пьют волшебную жидкость трое подземельных засланцев, невзирая на волшебные последствия. Дивьи люди присели рядом в ожидании долгих повестей. Когда наши друзья напились, они почувствовали прилив сил, непонятно откуда взявшуюся сытость, а ссадины и синяки зажили, мелкие ранки затянулись. Но сестры не заметили обновление своих тел в темноте да под одеждой. Алиса догадалась: «Нужно набрать воду в термос царя-самодура!»
Судорожно полезла его искать, потому что отчетливо помнила: его не было, когда она раздаривала подарки Песиглавцам. Скажу вам по секрету, термоса в тот момент действительно не было, он спрятался, чтобы щедрая Алисина душа не всучила его собакам. А сейчас он снова материализовался. И о чудо, школьница нашла его в кармане портфеля. Она доверху наполнила сосуд драгоценной влагой, крепко закрутила крышку и надежно упрятала обратно в сумку. А ворон уселся на нее — охранять.
Калеки устроились вокруг сытых принцесс, весь их вид указывал на то, что без сказок незваных геологоразведчиков не выпустят на поверхность, а с образцами недр тем более.
Посвежевшая Алиса поведала подземным гражданам всего Андерсена. Но потом ее язык отказался шевелиться — устал. Одноногим бандитам почему-то показалось этого мало, и они взяли пленниц в еще более плотное кольцо.
Тут Диана взяла бразды правления:
— Итак, головастики! Мы все вместе пойдем к выходу, и я на ходу буду травить вам анекдоты. По-другому не будет! Я уже говорила, шо нам жисть не мила, последнюю козу медведи задрали, поэтому дома делать больше нечего. Одна мысля в мозгу засела: токо Сказочницу бы спасти. А так, хучь сейчас помирать!
Алиса и Тимофей схватились за головы от таких речей, а одноглазые кладодобыватели отвалили в сторону — думу думать. Посоветовавшись полчаса, они согласились на условия наглой гостюшки. И обступив ее кружком, медленно заковыляли обратной дорогой.
Пошлые анекдоты Ивана Вавиловича не понравились Дивьим людям, дурацкие детские анекдоты тоже, и тогда двенадцатилетняя красавица вспомнила Валентину Николаевну, читающую им каждый вечер ясельные сказки. Вот это анекдот так анекдот! Вы только представьте себе картину: темнота, пещера, по узкому коридору ползут однорукие и одноногие человечки. В середине этого муравейника бредут две двурукие и двуногие девочки. За спиной одной из них едет черная, как смоль, птица. Путь им освещает слабый свет горящего факела, до жути белые глаза калик, черные бусинки ворона и зеленые глаза младшей девочки, которая громко травит сказки «Колобок», «Теремок» и «Репка». Вся процессия хохочет и просит:
— Еще, еще, еще!
И Дианочка послушно рассказывает снова и снова эти три коротенькие сказки:
— Жили-были старик со старухой. Вот и говорит старик старухе: «Поди-ка, старуха, по коробу поскреби, по сусекам помети, не наскребешь ли муки на колобок»...
Так они добрались до уже знакомой светлой залы с драгоценностями. А Чуди отпускать девчонок на волю вольную ох как не хочется, и давай они открывать сундук за сундуком, предлагая невестам каменья самоцветные, жемчуга скатные да злата, серебра побольше:
— Берите, берите на приданое. Али как?
Алиса тоже умнела и хитрела не по дням, а по часам, на сеструху глядючи. Поэтому хмыкнула, почесала подбородок и произнесла многозначительно:
— Приданное нынче платиной берут. У вас есть платина?
— Платина? — удивились труженики-гномы. — Это серые самородки что ли?
Алиса гордо кивнула, мол, не зря я химию зубрила.
— Ну что ж, вот, берите, — старейшина открыл самый маленький сундук (чуть пониже колена) и показал на камни грязно-стального цвета.
Семиклассница деловито захлопнула красивый ящик:
— Это хорошо, что сума; невелика, берем всё. Ключ, пожалуйста!
Ей дали ключ, изрядно пошуршав связкой. Ученица закрыла ларчик на три оборота и засунула ключ себе в рот. Подозвала сестру, велела ей взяться за одну ручку ящичка, сама взялась за другую и... Тянем-потянем, вытянуть не можем! Тимофей от злости клюнул падчерицу в голову:
— Зря ты моего наказа не послушалась!
Но напрасно он это сделал. Алиса скосила взгляд, глупо хихикнула и расплылась в дурацкой улыбке:
— Ну вот, поднять не можем! Ну ладно мы пошли, всё равно не вытянем!

Платина — самый тяжелый металл после осмия и иридия. На один килограмм золота приходится тридцать грамм платины. Ну, вы, поди, и сами это уже знаете. Как у вас с химией? А с алчностью всё в порядке?

— Э-э нет, так не пойдет! — загудели рудокопы. — Возьмите с собой хоть несколько самородков.
Старшая невестушка порылась в своих карманах:
— А ключа нет, делся куда-то!
— Ну, берите другие каменья или металлы!
А Алиса уже разошлась да расходилась после удара клювом в лоб: она ходила от ларца к ларцу и захлопывала их со словами:
— Тут ерунда и тут, и тут, и тут — всё ерунда!
Рассвирепели Дивьи люди на слова такие. Заблестели труженики-«кроты» своими белыми глазами, засверкали и погнали наглых девок наверх, да прочь из своей медной горы. Колесом поскакали пленницы к выходу, подгоняемые улюлюканьем и боданием голов. Радостный ворон летел впереди процессии.
А вот и выход. Ну, здравствуйте, солнышко ясное да небко былинное.
Вот оно счастье! И счастливей этого счастья нет ничего на свете. Точно, точно! Было б солнце над головой да ветрище за спиной. А кто по подземельям не шарахался, так тот этого никогда не поймет.

Глава 12. Двум смертям бывать

Бедняжки выбрались на поверхность, и Алиса выплюнула ключ изо рта. Она размахнулась и кинула его обратно в пещеру, из которой блестели глазные яблоки Чуди, не решающейся выбраться наружу. Но было уже поздно! Разбуженная могучей силой подземного ключа, оказавшегося не в тех руках, великая птица Могол, разорвав по ранам-швам царство Нави, летела к маленьким человечкам, застрявшим в чуждом им пространстве и времени.
Отбежав на некоторое расстояние от Бриллиантовых гор, путники решили немного отдохнуть: позади глупый Дивий род, впереди страшное семейство псовых, а вокруг вода. Деваться практически некуда, только лишь поспать. Силы покинули сестер, и они упали чуть ли не замертво меж камней, раскинув руки и ноги. Тимофей тоже, он научился подражать людям. Вообще-то, вороны — самые умные птицы, недаром говорят «мудрый, как ворон», да и баба Ёжка не будь дурой, именно воронов выбирает себе в друзья.
«Ягуся!» — вспомнил Тимофей, дернул лапой от ревности к новому любимцу старухи и захрапел, почти как его бывшая хозяйка-карга.
Так вот, на спящих дочек неслась огромная могучая птица, обладающая невероятной силой, живущая в царстве смерти и летающая между миром Яви и миром Нави. Сокровища Причудья были растормошены плутовками из внешнего мира, и тем самым нарушился «Вечный Покой», настолько вечный, что драгоценные каменья — «проводники добра и зла» вдохнули в себя людской дух и испустили тончайшие тревожные сигналы-лучи, которые тонкой струйкой вырвались наружу и, добравшись до царства мертвых, разбудили дремлющую на углях зловещую птицу Могол.

Могол — огромная, могучая птица, обладающая невероятной силой и живущая в подземном царстве Смерти. Ее песни одурманивают человека и завлекают его в глубины потустороннего мира. Могол летает между двумя мирами: реальным миром Яви и миром смерти Нави. Могучая птица Могол подчиняется только одному хозяину — Чернобогу. Могол помогает ему бороться с представителями светлых сил. Волшебная птица больше всего на свете любит своих птенцов, и ради них она готова выполнить любое поручение любого человека или бога.

Могол закрыла своими крылами небо над Песьим островом и солнце померкло. Песиглавцы кинулись врассыпную без всяких думок в голове, то есть инстинктивно. А впрочем, куда им деваться было? Припали к траве и лежат. Но летяге-смерти сегодня понадобились не они. Высмотрев меж камней двух распластавшихся клух, Могол стремительно опустилась, одной лапой вцепилась в тело Дианы, другой подцепила Алису и взвилась ввысь. У Тимофея от страха выскочила из горла живая жаба, проглоченная им перед сном. Черный друже перекувыркнулся через себя несколько раз, очухался, осмотрелся и тоже поднялся в небо — догонять зловещую птицу. Он устало махал постаревшими руками-крыльями, он-то знал, что встреча с такого рода нечистью уж точно ничего хорошего не сулит.
Девчонки открыли глаза, узрели под собой постепенно меняющийся ландшафт: вода, болота, тундра, лесные массивы — и подумали, что это сон. И даже заулыбались, попробовали махать руками, «ласковых» когтей черной птицы они почему-то не чувствовали. Но ветер! Очень сильный ветер, размахнулся и ударил в сестер наотмашь, с размаху, не дал даже дышать, он очень быстро привел их в чувство. Несчастные ужаснулись, беспомощно подергались, огляделись, заметили друг друга и обреченно повисли в железных тисках. Одна единственная мысль старшего ребенка проделала синусоиду: «НеТ, нЕт, НеТ, нЕт, НеТ, нЕт!» — и потухла.
У бывшей кошки мыслительные процессы спутались в клубок, а потом сжались в точку и выстрелили изумительно ровной прямой линией: «Всёэтоконец».
Тимофей отчаянно пытался догнать пленных девочек. Большие слезы капали из его смоляных глаз и, соприкоснувшись с сырой землей, превращались в бусинки черного опала.
«У меня окромя них никого нет, у меня окромя них никого нет!» — твердило крылатое существо и всё роняло, и роняло вниз бесценные слезы-камушки.
Ну, вот и Заболотье осталось далеко позади, а леса темной Руси сменились бескрайними полями, и это значило, что навья ведьма размахивала руками-парусами уже над Сечью Богатырскою — самым печальным местом в сказочной стране. Там битва — мать родна, а кровушка — красна жена.
Да, конечно. Вон и темная монгольская рать, пыль подымая, наползает на... Да что ты? На могучих сильных русских богатырей. Те держат оборону своей заставушки, а может, просто озоруют — удаль молодецкую разминают. В общем, сверху не разберешь.
Могол хищно окатила угольным взором семь добрых витязей и начала посадку прямо в гущу улюлюкающей орды. Ан нет, она не дура давить мразью мразь! Птица разжала когти и кинула человеческих детенышей прямо на сабли вострые да под копыта быстрые.
Ох, лежат две буйные младые головушки, алой кровушкой истекая. А сила темная вдаль ускакивает, прямиком на стрелы да на копья богатырской дружинушки. Могучая ведьма Могол, выполнив великую миссию, шлепает крылами «ах-ах-ах», улетает в свой Навий мир, приговаривая:
 — Вы не суйте свой нос, куда не просят вас, ненадо смердам знать более, чем им знать положено!
Уселся Тимофей на бездыханные тела красавиц и зарыдал громче-громкого, пуще прежнего, горше горького:
 — Ну вот, ну вот, а вы говорили, что бессмертные! А где бессмертие ваше? В реку кануло, в реку кануло в тую Смородиновую, да под куст ракитовый закатилося!
Так причитал бы он долго, да время шло, колесом смешным катилось, в его малюсенькие ушки прикатилось «динь-дон», зазвенело легонечко:
 — Ты пошто сидишь дурень дурнем, пень пнем, песни тяжкие поешь, весь бел свет во гроб сведешь, там флакон с живой водой, его живенько открой да напои деток, глупых малолеток. А то времечко уйдет, их дух с собою заберет!
Встрепенулось несчастное пернатое, полезло клювом доставать термос с живой водой из кармашка рюкзака. Ан нет, никак! Закрыла Алисонька его на замочек. Всплакнул посеревший ворон еще раз, взмыл в небо синее, огляделся. Видит, бой идет. Взмахнут богатыри мечами один раз — улочка, взмахнут второй раз — проулочек выстилается из тел врагов. Сила темная уменьшается. Свел ворон взгляд в одну точку и стрелой каленой помчался на самого жирного русского ратника! Сел ему на плечо и шепчет, мол, печаль-тоска легла на землю черную, красных дев положили злыдни-недруги ни за что, ни про что, лишь за очи ясные да за невинен лик.
Илья Муромец речами посланца проникся:
 — А не шуткуешь ли ты, дружище Ёжкино, ни придумываешь чего сгоряча?
 — Да я давно уже не друг бабы Яги, обзавелась она другим товарищем. Две сиротинушки у меня на попечении. Да вон они там мертвые лежат, живой водицы просят, что в их сумке спрятана да замком-молнией застегнута!
 — Молнией, говоришь? — потер Муромец ус и ткнул легонечко копьем булатным в спины своих дружинников. — Сшибай маголку всех до единого, на семена не оставляй никого!
И пошла тут сечь! Голову свою беречь никто и не отважился даже. В пять минут расправились отважные воины с набегами, с теми, что с восточной сторонушки перли. И побрели у супротивника доспехи да сабельки собирать, дабы перековать их себе на кольчуги. А заодно и павших дщерей высматривать.
Наткнулся на них Микула Селянович, склонился низко-низко и возрыдал. Сто лет и сто веков он, окромя поляниц удалых, женского полу не видывал. А тут еще и младые. Павшие лежат, косы русые в глине да в сукровице.
 — Ой, горе мне, горе! Грех-то какой, грех! Давно я говаривал, шо побоища наши потешные добром не кончатся.
Отпихнул его Илья от тел несчастных дев, порылся толстыми пальцами там, куда ворон клювом указал, расстегнул замочек, достал термос с живой водой, встряхнул его три раза, открутил крышечку, налил в чашечку и смочил губы синие у отроков бездыханных.
И о чудо! Захлопали веки у Алисоньки, захлопали веки у Дианочки. И тут же зажмурились со страха. А и как тут не испугаться? Семь воинственных рож склонились удивленно на бедными дитятками и что-то лопочут про погубителей, да так тяжко вздыхают смрадом нечищеных зубов, что впору опять в глубокий обморок упасть. Но по подружкам запрыгал их верный Тимофей, и произошло второе чудо — сестренки заулыбались. Богатыри загигикали от счастья. Дети тоже.
Подхватили воины юных дев на руки сильные, уселись на своих бурушек и поскакали на заставушку — болезненных выхаживать, целебными отварами отпаивать, одежонку замусоленную отстирывать да тощеньких спасенышей откармливать.

Глава 13. На богатырской заставе

А застава богатырская вон она, недалече стоит. Ну, как застава? Целая крепость оборонная! А внутри город. Ну, как город? Городишка для сказочных богатырей непобедимых. Там и терема, и постройки хозяйственные, и конюшни для коней верных да для кобылок застоялых. Ноздрями фыркают, пшеницу белояровую едят. Токо кто пшеницу ту сажает? Неведомо. Мужика вокруг не видать. Ах да! То Микулушка Селянович балуется, пашет наш оратаюшко, забавляется, как от ратных подвигов отдохнет. А потом и козочек сядет доить. О! Как надоит, погреба от сыров ломятся, крынки стонут: краями жирно-желтыми, молочными в рот просятся, прокисают. В общем, сыто живут наши воины, на жизнь не жалятся. Мечи да щиты куют и лес валят на колышки-заборышки, а то и кашу пшенную варят: сами едят, нахваливают, голубей почтовых кормят да про своих бурушек, сивушек не забывают. А еще котов-ведунов да верных псов холят и лелеют, лесным зверям в обиду не дают. На волчью сыть лишь хазара и кидают, ведь те хуже всех: и татара хуже, и могола, и печенега, и половца. Но то история долгая. Нам сегодня не о том речи дивные вести.
Вот привезли сахалинских красавиц вояки к себе домой. Первым делом за стол посадили, яствами завалили, представились:
 — Илья Муромец я, крестьянский сын.
 — Чурило Пленкович с тех краев, чи Крым.
 — Михаил Потык, я кочевник сам.
 — Алешенька Попович хитер не по годам.
 — Святогор большой — богатырь-гора.
 — И Селянович Микула — оратай, пахарь.
 — Ну и Добрыня Никитич рода княжеского.
 — С князем киевским пил да бражничал!
И дружинники заржали, как кони резвые. А что им еще делать, мордам холеным?
 — Вы, дочки, кушайте, их не слухайте, на говорят они тут вам всякое непотребное, — нахмурился Илья Муромец.
И дети налегли на богатый, сытый стол. Дичь, рыба, хлеба, потроха, квашеная капуста, каши, разносолы, пареная репа и молоко! Не знали девочки до этого момента, что ненавистное и такое вонючее козье молоко покажется им слаще меда.
 — Попрошу бабушку козу завести, — мурлыкала Диана от удовольствия.
 — Ага, — вторила ей Алиса. — Токо ты это, веганка. Забыла?
 — Угу.
А Тимофей важно расхаживал по столу и клевал всё подряд. А потом и вовсе закатился в жалобном курлыканье, страдая от несварения в желудке. Его напоили теплой водой и отправили спать на лавку.
Доченьки наелись и оглядели богатырский терем. Всё в нем было такое большое: и столы, и табуретки, и полати, а печь так та вообще, как дом Зубковых в Мгачах. Хозяева даже для сестер положили несколько подушек на стулья, чтобы они достали до стола.
Богатыри загребли наевшихся гостей в охапку и понесли в баньку. Алеша Попович кинулся их было попарить, да девушки прогнали его прочь:
 — У нас не положено, у нас бани раздельные!
 — Брысь, срамно у них совместно париться! — оттолкнул его Добрыня и вежливо постучался в дверь, — Одежонку киньте постирать.
Принцессы разделись и выкинул наружу свои грязные шмотки без угрызения совести: мужланам стоялым всё равно удаль девать некуда — постирают, не переломятся. И давай мыться, париться, вениками друг друга нахлестывать.
 — Хорошо!
 — Еще бы!
А пока девы красные купались, их походная одежда как бы сама собой в корыте отстирывалась, шлепалась, полоскалась в могучих руках Михаила Потыка. Вот на этот плеск и сбежались остальные богатыри, побросав дела хозяйственные.
 — Невидаль-то какая, бабы к нам в гости пожаловали!
 — Да не бабы, а щеночки малые.
 — Дитятки, две щепы, не более.
 — Тростиночки, худые да замусоленные.
Пока мужской род обсуждал женский, сестры вывалились на свежий воздух чистые, румяные, простыночками обмотанные. И раскрыли рты от удивления — столько воинов-великанов они в жизни не видели и даже на картинке. А детинушки богатырские, смущаясь, называли себя да низко кланялись:
 — Балдак Борисьевич, Бова Гвидонович, Бутман Колыбанович, Булат Еремеевич, Василий Буслаев, Василий Игнатьевич, Волх Всеславьевич, Глеб Володьевич, Данила и Никита Денисьевичи Ловчанины, Дунай Иванович, Иван Гостиный сын, Иван Годинович, Михайло Данилович, Калика богатырь, Колыван Иванович, Константин Саулович, Михайло Петрович Казаренин, Петр и Лука Петровичи  — королевичи из Крякова, Рахта Рагнозерский, Садко Новгородский, Самсон Самойлович, Сухмантий Одихмантьевич, Соловей Будимирович, Ставр Годинович, Хотен Блудович, Дюк Степанович, Василий Казимирович.
 — Всего нас тридцать шесть славных витязей. А вас как звать-величать, девицы заморские?
И Алиса, придирчиво оглядев великанов-буянов, завела свой привычный рассказ: кто они такие, откуда идут и что делают здесь, в суровом царстве-государстве, да куда путь держат, чего несут, кого спасать им понадобилось. Мужчины присели прямо на траву и внимательно слушали, а по ходу пьесы то реготали, то плакали. Сказочницу они знали, кивали башками аршинными:
 — Помочь старушке надобь! Да, да. А то как же?
Диане по сто раз одно и то же слушать было скучно, и она отправилась заставу осматривать, кошек гладить, собак стороной обходить, к лошадкам присмотреться, коз за вымя подергать, да свою высохшую одежду с веревок снять.
— Пойдем одеваться, — потянула она рассказчицу, едва та успела захлопнуть рот.
Красны девицы оделись в баньке и вышли оттуда… вроде как, победительницами всех драконов на свете: модные грязно-зеленого (почти военного) цвета курточки со спортивными штанцами так и пищали от легкого ветерка: «Мы солдатки хоть куда, нам война — пустяк, игра!»
Богатыри, привыкшие видеть гражданских баб только в платьях, заулыбались:
— Вот это по-нашему!
— На поляниц удалых дюже похожи!
— Есть такое.
— А где ваши поляницы? — поинтересовались девчонки.
— Ну, так это, на своей заставушке сидят, нас к себе не пущают.
— Во-о-он там они, за Чертовым пригорком живут. А с нами токо бьются и махаются, ежели близехонько проезжают.
 — С мужицким родом не знаются, гордыя!
Дети вглядывались в тот пригорок: нет, не видать отсюда бабьего поселения. Но так как у сестренок мать, как грибами, поросла былинами, то Алиса уже знала кое-что. Она сощурилась и многозначительно произнесла:
 — А почему в наших книжках половина из вас женились на бывших поляницах?
Мужики хмыкнули, крякнули, почесали репы, развели руками: не знаем, мол.
 — Зато я знаю, — буркнула младшенькая. — Цветы в лапы и вперед! Тоже мне, ухажеры!
 — В руки, — поправила ее старшая.
 — Во-во, в руки. Как маленькие, ей-богу!
 — Ну, слава Ладе, супруге Сварога, — выдохнули богатыри. — И что, помогут нам жениться цветы эти?
Алиса внимательно оглядела двор:
 — Не помогут. Надо поляниц мясом задабривать, а также блинами, пирогами и творогом.
 — У-у, пробовали, не берут! У них и своего добра хватает.
 — И от кольчужных изделий напрочь отказываются!
Алиса вспомнила, что дамы любят украшения, но в памяти тут же всплыли сундуки с самоцветами Чуди белоглазой. Ее затошнило, и она промолчала о бриллиантах там всяких.
Диана же припомнила, из каких огромных безобразных чашек, сделанных на скорую руку, кормили ее былинники, и ее тоже затошнило (а может, как веганку, молока напившуюся), но она твердо сказала:
 — Женщины любят роскошную посуду.
 — Ах да, — сообразила Алиса. — Ну, такие чашки, кружки узорчатые, блюдца ажурные, бокалы хрустальные, кастрюльки сердцу милые. Наши тетеньки аж пищат, когда в магазинах фужеры рассматривают.
Зачесали лбы дуралеи-вояки, задумались:
 — Про хрусталь нам не ведомо.
 — Но красивую посудину выковать сможем!
 — Смогем, смогем!
И убежали богатыри в кузницу — отливать да чеканить медные чаши, гравировать узоры на серебряных кубках, котелках, ножах и ложках. Уж больно они жениться хотели!
Но не все убежали, семь спасителей остались развлекать боярышень, байки баить да на гусельках яровчатых играть.
 — А передайте вы, милашки, нашей несчастной Сказочнице новые истории. Как прозреет, пусть их в амбарную книгу и запишет.
 — В летопись.
 — В рукопись.
 — Мы их сами придумываем. Правда, правда!
И завели они свой первый сказ:

О ТОМ, КАК БОГАТЫРИ ЗА СЧАСТЬЕМ В БОЛОТО ХОДИЛИ.
 
— А на что нам, богатырям, счастье далось?
Едем туды-сюды, бьемся
и без него не сдаемся!
 — Не, о счастье мы ничего не слыхали.
Поехали что ли, его поискали?
 — Сказали искать, значит, надо.
 — Найдем, нам же будет награда!

Собрались, отправились в путь:
по полям, по лесам прут, не продохнуть!
Лешего встретили, видели и русалку,
Мамая еще раз убили, не жалко!

А про счастье слухи не ходят.
Богатыри по болотам бродят.
Наткнулись на водяного:
 — Где счастье зарыто? «В броде!»

Ну, в броде, так в броде —
полезли в болото.
Вот дуракам охота!
Увязли в трясине, стоят,
по сторонам глядят:
не квакает ли поблизости счастье?
 
К ним цапля носатая: «Здрасте,
знаю я вашу беду,
увязли по самую бороду!
Кто же спасет вас теперя?»
 — Слетай, Цаплюшка, позови Емелю!

Цапля покладистой оказалась,
долго не пререкалась,
а в путь отправилась за Емелей.
Летала она две недели.

Это время Богатырям показалась адом!
Погибли б с таким раскладом,
да Емеля парень отзывчивый,
(он лишь к печи прилипчивый)
доехал на печке к болоту быстро
и вытащил сталкеров коромыслом.

 — Вот это счастье! — богатыри вздохнули,
когда от грязей лечебных отдохнули.
 — Да, да, и народу поведаем,
где счастье сидит, кем обедает, —
поскакали добрые витязи дальше.

А цапля крылами машет
и курлычет тревожно:
«Спасать дураков разве можно?»

Глава 14. У богатыря без зазнобы жизни нет

Заскучали богатыри, пригорюнились. Алиса с Дианой уже спали сладким сном, посапывали, как птенчики малые. Отнесли витязи их на перины белые и тихонечко вышли во двор — мечтать о чем-то своем, небывалом, несбыточном. Тимофей же, наоборот, выспался, переварил всё, что напихал в свое брюхо и ползком пополз подслушивать богатырские разговоры. Вскоре ему стало понятно, что мужланам срочно понадобились жены да детки малые, и они даже подарки приготовили невестушкам по совету хозяйственной Алисы и любительницы всего прекрасного Дианы. Ворон сморщил скудный лобик и разворчался: «Ой, ну что ты! Нунь обдетиниться былинным приспичило. А то! Кто же будет воевать после их смертушки-коловертушки? Хотя...»
Чернь крылатая никогда не видела поляниц вблизи. Только понаслышке о них и знала.
«Любопытно было бы взглянуть на воинственных баб!» — подумал ворон.
А вслух промолвил:
— Эх, хлопчики-сотрапезники, как к девам ратным соберетесь, возьмите-ка вы с собой моих сиротинушек. Давать советы они мастерицы, вот пущай дипломатами между двумя враждующими сторонами и выступят. Оно ведь знаете как: девка девку всегда поймет!
— Шо? — опешили вояки.
— Я говорю, возьмите нас с собой к зазнобушкам в качестве переговорщиков.
— Чё?
— Ну, типа сватов. Чего тут непонятного?
— А-а! — дурьи головы поняли наконец ход мыслей мудрого ворона и согласились. — Возьмем, отчего ж не взять.
— Угу, — махнула клювом птичка и полетела осматривать богатырскую заставу.
— А не крылатый ли это шпион бабы Яги? — задумался Святогор.
— Плевать, — отмахнулся Василий Буслаев. — Яга у нас где сидит?
— Где?
— В моем могучем кулаке!
— Ну да, ну да, — согласились дружинники. — Нам Яга, что мышь писклявая. Возьмем с собой детушек.
— Значит, так тому и быть! — поднялся Чурило Пленкович. — А теперь айда спать.
Разбрелись воины по своим теремам, по темным горницам, завалились, кто на лавку, кто на полати, а кто поумнее, тот на кровать. И задрожала сыра земля от храпа богатырского! Тимофей аж с дозорной башни свалился:
— И какие жены с этими увальнями уживутся?
— С такими же, как они сами! — фыркнули лошадки в стойле и захрапели ничуть не слабее своих хозяев.

*

Взошло красно солнышко, и петухи Микулы Селяновича залились крикливыми, кичливыми голосами, не оставив ни единого шанса дрыхнуть всем тварям дрожащим на сто миль вокруг. Им завторили петухи из-за Чертова пригорка, из заставушки поляниц. Заулыбалось красно солнышко, кинуло яркие лучи в спаленку гостьюшек заморских. Вытаращила глаза Алисонька, вытаращила глаза Дианочка. Закрыли они белыми ручками свои ушки малые:
— Невыносимо слушать!
— Похоже на кукареканье петухов.
— Динозавры это. Куры так не поют.
Упали со страху и курочки с насестов — проснулись, значит. Петюни успокоились. Продрали очи ясные все витязи ратные. Побежали в баньку, потом за столы с яствами и на строевую подготовку... Ан нет. Солеными огурчиками с румяной картошечкой сахалинок угощают да льстят и челобитничают:
— Гой еси вы, девы красные! Соблаговолите нас спровадить к поляницам удалым в качестве дипмиссии, а ежели попроще, то будьте нашими сватушками.
— Сватами, то есть свахами.
— Сосватайте, то бишь нас. У вас речи умные. А баба бабу завсегда поймет.
Тимофей слетел с частокола, откуда он осматривал местность, залетел в оконце и уселся на буйну голову Алисе:
— Соглашайтесь. Прошвырнемся туда-сюда, на женщин-воинов посмотрим.
Буйной голове такая идея вовсе не понравилась:
— Нам спешить надо, Сказочница ждет, слезами утирается.
— Успеете поспешать, обернемся пуще ветра, — положил конец размусоливанию Дунай Иванович. — А как подсобите нам, так и отвезем вас быстрее стрелы каленой к вашей Сказочнице!
— К нашей общей Сказочнице, — поправила его Диана. — Это шантаж?
Богатыри утвердительно кивнули подбородками, схватили в охапку дочек, а также изделия кованые — подношения невестам. Вскочили на коней резвых и поскакали. В караульщиках оставили лишь Балдака Борисьевича от роду семилетнего. Мол, мал еще, рановато ему женихаться. 
А как поскакали, только пыль столбом встала, да голосили козы не доеные.
— Балдак и подоит, —  надеялись.
— Меня забыли! — хлопал крыльями черный друже, догоняя войско.

*

Чертовую сопку в два счета обогнули и приехали. Застава поляниц почти ничем не отличалась от заставы богатырей. Ну, забор размалеван да цветаст, ну, скатерти на столах, занавесочки на окнах вышиванные. А так всё то же самое. Даже и описывать не будем. Время, как говорится, дорого: Сказочница ждет, рыдает слепошарая.
«Туки-туки» постучались женихи в деревянные ворота, которые нашим девочкам показались выше неба. Тишина. И тут с караульной вышки раздался голос-гром:
— То не рысь пробегала, рыкнула; не лиса проскакала, тявкнула; не медведь прокосолапил, взревел; а то тридцать пять козявочек к стенам наших прилепились, а в наездничках у них муравьишечки.
— Ты другим стихами песни пой, коровка божия! — закричал на нее гусельник Садко, за обидушку да за злобушку пробрали его речи насмешливые поляницы удалой. — Открывай ворота, а то выломаем.
— Кто же так женихается? — засмеялась Динка.
— Тс-с... — зашипела Алиса на великовозрастного дурня. — Вы отъедьте подальше, поклонитесь низко и скажите, что приехали в гости с подарками.
Скривили богатыри губы сальные, сжали скулы злые, но сделали, как велела молодая сваха. Отъехали они на сто аршин, слезли с бурушек, поклонились низко-низко и заговорили сладко-сладко:
— Гой еси, поляницы удалые! Встречайте добрых витязей расстегаями да супом гречишным. Мы явились к вам не с пустыми руками, а с приданым — с посудой резной, узорчатой, краше на всём белом свете нету.
Заинтересовалась с вышки-башенки поляница, высунула свой шелом наружу:
— А для кого приданое это?
— Для вас. Надумаете замуж выходить за кого, так и будет с чем к молодым мужьям в дом идтить.
— Замуж?
— Замуж. А чё тут такого?
— А за кого замуж?
— Ну не знаем. За кого захотите.
— Вы что ли женихи?
— Ну, может и мы. А чем плохи-то?
Залился шелом пляницы звонким хохотом и исчез. Ждали богатыри долго. День. Два. Три. Стучались, скреблись в дубовые двери оборонные; припасы, с собой прихваченные съедали, да новые сказки нашим деткам рассказывали:

БОГАТЫРЬ И СИЛА СИЛЬНАЯ.

— Ты покуда, воин, скачешь?
— Покуда умом не тронулся.
— А куда путь держишь, не скажешь?
— На Кудыкину гору.
— Понятно.
— Понятно, так и проваливай!
— А ты меня идти с собой не отговаривай.
— Вот черт чумной привязался!
— Ты, рыцарь, сам в любви мне признался.
— Когда ж это было?
— Сам сказал: хочу, чтоб сила меня любила.
Вот я и есть твоя Сила могучая!
— Что за зараза скрипучая
за мной увязалась?
Хочу, чтоб ты отвязалась!
 
Как сказал, так и стало:
Сила сильная от него отстала.
Стало плохо герою сразу,
пошел искать на себе заразу,
лопнул блоху, две.
— Всё не то! Что за тяжесть во мне?

Развернулся, домой поскакал.
Забыл куда и скакал.
А дома жена с пирогами,
тесть с ремнем да теща с блинами.
Хорошо! Да так хорошо, что больно.

Не думал воин о воле вольной
больше никогда в жизни,
Кудыкину гору не поминал,
он и так всё на свете знал.
А силищи лишней нам отродясь не надо,
нам со своей нет сладу!

Вздохнули богатыри еще раз да и размечтались о женах с пирогами. А солнце хмурится, к закату клонится. Разморило нашу братию. Хотели уж было прилечь, но тут высунулись из-за забора шлемы поляниц удалых и запели:

Не отдай меня, мать,
за рубеж умирать.
Не отдай меня, отец,
заграницу под венец.
Не отдай меня, родня,
я у вас и так одна!
Не пускайте меня к князю —
чужеземнейшей заразе!
Двери позапирайте
и никуда не пускайте!

— Славно придумали! — заломил соболью шапку Соловей Будимирович. — Только вы всё по старинке поете. Отворяй запоры, не князя заморского мы сваты, а сами молоды да хваты!
Ворота подумали маленько, помолчали и с тяжким скрипом начали потихоньку отворяться.

Глава 15. Баю-бай, богатырь засыпай

Створы отворились, дубовый тын охнул и встал крепче прежнего. Под кровлей ворот заблестели тринадцать маковок шлемов могучих девок-воинов.
— Свят, свят, свят! — перекрестился богатырь Калика. — Чертова дюжина, пойдем до дому от греха подальше.
— Погодь, не спеши, — остановил его Бова Гвидонович, тому в опасную затею пускаться было не впервой. — Войдем тихонечко, полобызаемся с девицами и назад. Сидеть у них до петухов никто ж и не неволит.
— Не неволит, — охнули тридцать пять отважных воинов и полезли целоваться с поляницами удалыми.
Девки долго отплевывались и утирали сахарные уста платочками.
— Заходите, люди добрые, берите что хотите, — подлетел к богатырям Тимофей, он обследовал хозяйство поляниц, пересчитал их добро и остался довольным.
— Пш... — шикнули на него маленькие хозяйки.
— Как вас звать-величать, красавицы? — обратился Василий Казимирович к большим хозяйкам подворья и поклонился низко-низко.
Остальные мужланы, глядя на него, тоже отвесили поклоны и по очереди представились.
Воительницы хмыкнули и тоже назвали себя поименно:
— Василиса Микулишна, Настасья Микулишна, Настя Королевична, Златыгорка, Савишна, Марья Моревна, Хозяйка яблочек молодильных, Девка-Турка, Марина Игнатьевна, Мария Лебедь Белая, Девушка-чернавушка, последняя Амазонка, Казачка-наездница.
Илья Муромец спрятал в ножны свой ножище-кинжалище, махнул плечом аршинным и достал из сумы подарки дивные — расписную посудину. 
Ой что тут сделалось с храбрыми воительницами! Заверещали, побежали на блестящее серебро узорчатое. Расхватали столовые приборы и в горенку! Только женихи их и видели.
Ну, что делать? Слезли мужчины с коней, отпустили их на вольные хлеба попастись, а сами побрели вслед за вороном хоромы богатырш осматривать, починять то, что завалилось, перекосилось, прогнило да заплесневело. Только не успели они ничегошеньки, ночь накрыла деревеньку. А раз поляницы в дом не зовут, деваться некуда, улеглись плотники на ступеньках терема самого справного. Алису и Диану укутали плащами походными да и сами задремали. А черный разведчик юрк под дверку, на одной петельке болтающуюся, и айда подслушивать под столом разговоры дев сердцекаменных.
Девы же подарки рассмотрели, расчувствовались, всплакнули даже, налили вина в кубки новые, пригубили и призадумались:
— Что делать с богатырешками будем?
— В полон взять!
— Прополоть наши грядки их обяжем.
— Пущяй починят то, что хотели, а опосля усыпим их медовухой терпкою и убьем сгоряча, да как бы понарошку.
На том и сговорились девки сильные, разошлись по теремам и легли почивать.
Дюже не понравилась Тимофею их задумка несусветная. Прокрался он к богатырям, тюкнул по лбу Муромца и рассказал ему всё. Нахмурил брови Илюшенька:
— Приляг, утро вечера мудренее.
Утро вечера оказалось и впрямь мудренее: запели первые петухи (в ужасе подскочили сахалиночки), потом вторые запели и третьи. Проснулось войско-рать. Подмигнул воевода ворону и распределил фронт работ промеж своими дружинниками.
Ох как быстро замелькали богатырские руки, замахали невесть откуда взявшиеся топоры. Раз и два, и три — всё готово, посмотри! Засияли, заблестели терема, амбары, свинарники и конюшни в славном поселении удалых поляниц. Алиса с Дианой лишь успели до колодца добежать и умыться, да выслушать вещания пернатого друга о коварных планах воинственных ведьм.
Как утерли мужики после работушки лбы потные, так на расписное крылечко и вышли девы-павы не в кольчужечках, а в белых платьях, на руках несут хлеб с солью, низко кланяются, зовут работников завтракать да испить меда сладкого.
А воевода дружину взад ворочает:
— Мы это, пойдем во поле чистое, цветочков лютиков нарвем и вмиг воротимся!
Такая идея понравилась всем враждующим сторонам. Побежали богатыри за ворота по зеленой травушке. И давай ромашки, лютики срывать да в букеты складывать. А Илья подозвал к себе девчонок-мгачинок и шепчет им (ворон подслушивает):
— Как напьются мои соратники зелья лютого, уснут вечным сном, так вы плесните в кружечку живой воды, да смочите их губы сладострастные.
— Может, поскачем отсель? — забеспокоилась бывшая кошка.
— А не лучше ли всё рассказать твоим названным братьям, дабы избежать беды?
— Ай да молодцы! — отвечает им Муромец. — Гутарить по-нашему вы уже научены, а вот в психологии богатырской до сих пор не кумекаете. Богатырь, он же пока палицей по носу ни получит, не уразумеет ничегошеньки!
— А-а, — девочки сделали вид, что им понятна мысль воеводы и стали беспокойно срывать цветок за цветком.
— А мы справимся?
— А то как же! — хмыкнул Илья, игриво засвистел и тоже сорвал цветочек.
— Не свисти, денег не будет, — нахохлился Тимофей, отчаянная идея воина ему дюже не понравилась.
Диана посмотрела на облака, вдохнула и спросила неизвестно у кого:
— А почему небо перестало былины рассказывать?
— Потому что вы сейчас не в Заболотье находитесь, а в Сечи Богатырской. Тут и так каждая травинка былинкой пахнет.
— Ну да, наверное, — погрустнела Алиса, предстоящая гибель друзей не очень-то радовала детское сердечко.
Вот и пышные букеты готовы, глаза мужицкие горят. А кони сытые в сторонке фыркают, головами мотают, хозяевам как бы говорят: мол, не люба нам ваша затея.
— Баста, айда во двор пировать да праздновать! — воскликнул Дюк Степанович.
И толпа с гиканьем бросилась к невестам, к хлебу с солью, к столам, накрытым яствами.
Битый час шел пир горой: рот пошире открой и никогда не закрывай, может, влезет каравай, а если влезет два, то так и знай, пришла беда. И беда пришла. Напившись отравленной бражки, мужланы жутко устали и упали замертво прямо на накрытые столы. Алиса и Диана, по плану Ильи Муромца, спрятались в сараюшке. К ним прилетел шпион-ворон с докладом: 
— Наши други спят мертвым сном, а поляницы волокут их к помойной канаве на долгое, так сказать, хранение.
— А Муромец, а Муромец?!
— Тот храпит пуще всех. Он мед пил и мне подмигивал: мол, откачают нас девчата, а удовольствие получить завсегда надо!
— Госпадя! — заломила руки Диана. — Таких пьяниц даже в Мгачах днем с огнем не сыщешь.
Алиса зыркнула на нее горьким взглядом:
— Много ты о Мгачах знаешь! Малявка еще.
Стемнело. Богатырши отправились баиньки. А маленькие диверсантки крадучись поползли к канаве. В зловонной жиже валялись-отдыхали хмельные воины. Девочки побили их по щекам, растормошили, пощупали пульс. Пульса не было. Старшенькая судорожно покопалась в своем портфеле, достала термос царя-самодура, попробовала открутить крышку-кружечку, та не поддавалась. Алиса поднатужилась и использовала всю свою мышечную силу. Крышка ни в какую! За дело взялась Диана. Крышка ехидно скрипела, но не двигалась с места. На глянцевой поверхности сосуда проявилось лицо Ивана-царевича, подмигнуло внучкам и исчезло. Обескураженные девчонки потрясли термос еще пару раз, всплакнули, и по просьбе крылатого советчика, запихали его обратно в рюкзак.
— Вылезайте подобру-поздорову на свежий воздух, в поле, — прокаркал ворон.
— А как же богатыри, кто им поможет?
— Сами виноваты.
— Мы не можем уйти, бросив друзей в беде!
— Пропоют петухи, выйдут утречком поляницы проведать своих женихов, а тут вы сидите. Кинут они вас в раскаленную печь, как соперниц неугодных. И термос ваш туда же. Кто тогда Сказочницу спасет?
— Как же быть?
— Я сказал, они сами виноваты. Теперь пусть дохлые и валяются на съедение воронью. Нашему брату тоже питаться чем-то надо!
 Девчата не оценили черный юмор черной птицы, но бывают в жизни непреодолимые обстоятельства, и тогда нужно сделать выбор. Такой особый вид выбора: какую сторону ни прими, будешь терзаться до самой смерти. И неважно, близка ли смерть иль далека.
Подумав еще немного, дочки выбрали сперва помочь маме, то есть старушке Сказочнице. Собрав всю свою волю в кулак, малышки закрыли глаза всем богатырям и, мучимые совестью, побежали к воротам. Ворота грозно покосились сквозь мрак на беглянок и звякнули железными запорами.
— Закрыто! — охнули сестры.
— Не зря я тут обследовал каждый уголок, — мурлыкнул Тимофей. — Идите вдоль забора налево, там будет лисий лаз.
— ???
— Лисички нору прорыли курочек тягать.
— А-а-а!
Младшая кошачьей походкой пустилась на поиски норы, старшая за ней следом, а ворон предпочел воспользоваться крыльями — взлетел на частокол и поскакал по нему, указывая путь тихим курлыканьем. Жуткий храп богатырш провожал нежданных гостьюшек: «Пока, пока, хра-хра-хра, не возвращайтесь никогда, а то хра-хра-хра, похороним навсегда!»

Глава 16. Встреча со старым другом Ягодником

Ограда богатырш казалась бесконечной, да и в высоту она достигала трех метров. Искать в кромешной темноте какую-то норку под дубовыми бревнами — дело почти немыслимое даже для пронырливой Динки. Метр за метром — твердь, твердь и твердь вдоль тына. Вдруг Тимофей отчаянно курлыкнул, слетел вниз, уселся на голову Алисы и еще раз курлыкнул:
— Где-то тут.
— Ну, тут так тут, — младшенькая обнюхала траву и принялась разгребать ее руками. — Есть лаз! Нашла.
Норка была небольшая. Но и наши девушки тоже не шибко откормленные. Дина пролезла первой, затем рюкзак с живой водой и толкающая его Алиса. Тимофей  перелетел. Выползли. Всё. Свобода! Шелестящее муравой поле манило похлеще манны небесной.
— Бывают же на свете такие злые бабы! — возмутилась Дина.
— И пьяницы мужики, — буркнула Алиса, ее уже не так сильно мучила совесть.
«А может, всё-таки так? — всплакнула совесть. — Они же вам жизнь спасли, отмыли, накормили, спать уложили».
— Я вернусь и всё исправлю! — твердо сказала старшая. — Мы вернемся. Обе.
— Вернемся, успокойся уже, — хмыкнула ее сестра. — А вон и лошадки былинничков. Спят походу. Стоя спят, прикинь!
— Лошади спят стоя. Не знала что ли?
Нет, малышка еще многого не знала, но она уже бежала к спящим животным, повторяя стишок: «Кони, кони, коняжки, какие они симпотяжки! Сяду на коняжку, возьмусь за упряжку и умчусь куда-нибудь. Баба с дедом не найдут!»
Жеребцы почуяли угрозу и проснулись. Повели ноздрями, пофыркали и успокоились. Запах малявок был им знаком. А малявки-то были и вправду малявками. Богатырские кони ого-го какие большие! Девчонки им по колено. Алиса печально уселась на землю и стала рассуждать:
— У нас проблемы. Пешком не дойдем. Вот где мы сейчас находимся? В Богатырской Сечи, потом пойдет темная Русь, а уж потом Заболотье. На коня нам не залезть. Дорогу мы не знаем. Что делать-то будем?
— Ничего! — Дианка по хвосту забралась на приглянувшегося ей скакуна и весело махала руками с высоты.
Деваться некуда, пришлось лезть. Диана подала руку старшей сестре и с нечеловеческой силой забросила ее на Бурушку,  а затем подняла конское ухо и что-то жарко в него зашептала. Конь гневно заржал:
— Ну, Илья Муромец, спи-почивай, свою дурь на ус мотай!
— Кто на рожон полезет, тот с него и не слезет! — поддакнул мудрый ворон и уселся между своими падчерицами.
Топнул Бурка копытом, встал на дыбы и оторвался от земли. Стал он скакать с горы на гору, с холма на холм; реки, озера перескакивать, а широкие раздолья промеж ног пускать. Сестры зажмурились, держались за его гриву, да друг за дружку цеплялись. Страшно!
Скок-поскок, скок-поскок, позади Богатырская Сечь, впереди темная Русь. Ночь сменилась утром ясным, выкатилось солнышко красное, перекувыркнулось через себя три раза, улыбнулось и замерло у горизонта, приготовившись медленно-медленно ползти по небосводу. Приземлился боевой конь на темнорусской полянке и мягко так детей с себя скидывает:
— Я отдохну, а вы это, попаситесь.
— Попасемся, чего уж, — буркнули наездницы и плюхнулись на ягодные кусты.
Жирная голубика и черника запели, призывно зазвенели у детских носиков «динь-динь-дзинь». Школьницы, ворон и даже Бурка жадно накинулись на сочные, крупные голубые  и синие бусинки. Наелись. Задремали.
Долго ли спали человечки и животные, нам неведомо, но проснулись они от того, что почувствовали, как кто-то бьет их палкой по бокам. Путешественницы подскочили и увидели маленького старикашку в лохмотьях, отважно размахивающего своим хлыстом — веточкой орешника. Старичок был странный: сам ростом с пень, на ногах лапти, на спине колючки, как у ежа, на которых висели гроздья разных ягод, а волосы и борода его были из зеленых листьев, на голове гнездо с морошкой. Дети выпучили глаза. Алиса вырвала ветку из рук чудного старикашки и закричала:
— Здравствуй, дедушка Ягодник! Ты совсем не изменился, старый дурак.
Лесной дед опешил. Сел, задумался, потом встал и сказал в сердцах:
— Нет, ну, надо же разрешения спрашивать, прежде чем ягодку срывать!
— Ты нас не помнишь? — удивилась Алиса. — Забыл? А знаешь, ведь лес кругом, а в лесу ягода ничья, то есть общая или даже всеобщая.
Диане стало жаль безумного старичка, она решила ему угодить, встала перед ним, поклонилась три раза и произнесла:
— Дедко Ягодник, дедко дух лесной, позволь набрать в лукошко ягоды немножко!
И тут Ягодник расплакался:
— Конечно, я вас помню, скучал даже. Сильно скучал, — и он полез обниматься с внучками.
Вырвавшись из жарких объятий нежити, сестры с благодарностью взглянули на лошадь, та самодовольно фыркнула: «То ли еще будет!»
— Ну, рассказывай, как ты тут жил без нас? — спросили сахалиночки у лесного духа.
— Ну, я... А по-старому, ягоду от зверья охраняю, от всяких разных вороватых птиц ек берегу, — Ягодник зыркнул на Тимофея. — Видите, какая она висит справная, обильная, никем не тронутая. Ну, почти никем.
Ягодник опять недобро зыркнул на людей и на сивку, продолжающую жевать чернику.
— Жадина-говядина! — обозвала его Алиса. — Получается, что у тебя зверята голодают.
— Ага, от меня, скупердяя, к «добрейшему» Грибничу бегут. Можно подумать, папашка ваш щедрей меня!
— Грибнич! — вспомнили сестры. — Как он там?
Ягодник отвернулся и насупился:
— Не знаю.
А Диана вспомнила свое кошачье прошлое, и кое о чём догадалась:
— Послушай меня, милый Ягодник. Сам посуди, ну, каким-таким образом звери и птицы будут просить у тебя разрешения сорвать ягодку, да к тому же еще низко кланяться? Допустим, когда я была кошкой, то о многих вещах даже и не догадывалась. Бывало, поест вся семья Зубковых и хором говорят «спасибо» бабе Вале или маме (смотря кто из них пищу готовил), но я только вздрагивала от этого. А успокоившись, продолжала облизывать свою мордочку. И мне тогда никто не объяснил, что существуют какие-то там правила вежливости, и что я должна вместе со всеми хором кричать «спасибо».
— И? — старикашка не уловил ход человеческой мысли.
— Что и? Ты объяснил своей живности, что прежде чем ягодку сорвать, надо разрешения спрашивать и низко кланяться?
— Нет.
— Ну, вот. Объяснишь, тогда и требуй!
— Чего требовать?
— Чтобы кланялись, ласково просили у тебя ягодку и только потом срывали ее.
Нежить нервно зачесался:
— А я не хочу, чтоб мою ягоду обрывали! Хоть спрашивая, хоть не спрашивая. Не хочу и всё! Вон она висит какая красивая. А оборвут, на что я тогда любоваться буду? Сожрут все мои угодья, и сгинут все мои угодья. Кому я тогда нужен буду? Я же ягодный дух, хозяин ягодок и их служка. Послушай, послушай, глупая кошка, о чём они поют.
Ягодник нагнул голову Дианы прямо к матовым веточкам. И девочка услышала слабый писк голубики: «Жить хотим, жить хотим, солнце круглое хотим, мы лучи его едим!»
— Они живые! — расплылась младшенькая в глупой улыбке.
— Ай, — махнула рукой Алиса. — В этой темной Руси всё живое. Тут мораль вбивать бесполезно. У каждого своя правда и свои заскоки.
Диана задумалась:
— И в реальном мире всё то же самое: и заскоки, и правда, и ложь. Деда Ваня вроде бы и сам чокнутый, а слышала, что он про наше правительство говорит?
— Ты только смотри не ляпни кому-нибудь дедовские выводы. А то это, того, посадят.
— Куда посадят?
— Ай, малявка ты еще. Потом объясню. Популярно и на примерах.
— Как моя учительница?
— Ага.
— Хватит споров жарких, — устал их слушать сивка Бурка. — Поскакали к вашему Грибничу.
— Ура! — заверещали школьницы и полезли на жеребца.
Пернатый друже за ними. Ягоднич снова расплакался, он не ожидал, что так быстро останется опять один-одинешенек, и снова мимо его носа поползут века, наполняя лесную опушку тоской и печалью.
— Ты что, подумал, что мы тебя бросим? — возмутилась Алиса. — А ну быстро прыгай в седло!
Тимофей недовольно подвинулся, подумал немного и переместился скакуну на холку.
— Я сейчас! — обрадовался лесной дух и исчез.
Вскоре он появился с огромным лукошком всяких разных ягод и лихо запрыгнул на конский зад. Алиса ехидно хмыкнула:
— Я из твоего лукошка есть не буду, а то у меня еще где-нибудь на теле вырастут ягоды.
Ягодник обиделся, прижал корзинку к себе покрепче:
— А то мои ягодки вам жизнь не спасли?
— Спасли, — согласилась Диана, но сарказм выпер и из нее. — Поехали уж, пущай твои угодья облысеют! Зато зверьё насытится. А чё?
Ягодник хотел было слезть с коня, но Бурушка поскакал быстрее ветра, приговаривая:
— Судьба, она странная штука, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Сиди уж дед-барадед, свезу тебя я на обед. А как нажрешься, глядишь и подобреешь!
Ягодник вспомнил развеселый обед у царя-самодура:
— К Ивану-царевичу потом полетим?
Скакун кивнул. Дух обрадовался и замер в предвкушении. Сестрички тоже:
— Всех друзей соберем?
— Всех.

Глава 17. Гулянка у царя-самодура

Скок-поскок, скок-поскок. Вот и грибные полянки. Скинул конь седоков прямо на грибы. Помяли, потоптали грибочки наши путешественники. Бурушка больше всех постарался!
— Ах вы засранцы! — услышали они голос сверху.
Путники подняли головы и увидели Грибнича, раздувшегося до небес. Но вскоре он сжался и превратился в маленького матерящегося старикашку. Обликом чудак был похож на Ягодника, но черты лица были другие, такие же как и у реального отца Алисы и Дианы. А вместо ягод на его волосах, спине и в лукошке, торжественно восседали грибы.
— Извини нас, дедушка Грибнич! — поклонилась ему до земли Алиса и прыснула со смеху. — Это царь Иван тебя матюкаться научил?
— Нас он тоже матюкаться учит, но только ртом деда Вани, — прыснула Дианка.
Грибнич перестал бурчать, еще раз окинул скорбным взглядом затоптанные грибы, пшикнул на богатырскую лошадь, поздоровался троекратным поцелуем с Ягодником и внимательно рассмотрел девчонок.
— Подросли, — вздохнул он. — А как там ваш папашка поживает?
Дочки хором рассказали как он, Грибнич поживает на Сахалине. Ой, то есть их отец. А также мама Сказочница, бабушка Ягуся и дед самодур. Ну и о том, что в Заболотье живет настоящая Сказочница, мол, она ослепла, и им просто необходимо ее вылечить. Грибнич и Ягодник слушали, переживая за каждую мелочь в похождении малышек, за их родственников и, конечно же, за обитателей сказочного леса, особенно за всем нужную старушку Сказочницу.
— Пора! — устал клевать помятые сыроежки ворон.
Но не тут-то было! Затрещал валежник, еловые ветки задрожали, и на полянку вывалился мужичка в лаптях, рваных одеждах, с длинной бородой и серо-зелеными запутанными волосами, в которых торчали листья да ветки. Лицом сер, без бровей и ресниц, но с большими зелеными глазами, светящимися изумрудным блеском.
— Леший! — заверещали девицы и кинулись его обнимать, а если точнее, то раздирать на части или даже на куски.
— Привет, красавицы, — прохрипел лесной хозяин и сдался, в общем, сдулся и превратился в колючего ежика.
Попробуй теперь его обними! Диана посадила ежа на лошадиную гриву, там же поселился и Тимофей. Ягодник пинком забросил на коня Грибнича, вспрыгнул сам, протянул руку сестренкам и легко усадил их в седло. Бурушка лягнул невидимого противника, встал на дыбы и поскакал, сам зная куда. К бабе Яге, короче.
Вон она кверху задом на грядках стоит. А новый друг ворон сидит на ее заднице. Жеребец прыг и встал одной ногой на грядку. Бабка в обморок! А как ведьму откачали, так радости не было предела! Аж солнце со страху за тучку спряталось: «Ну их! Мало ли чего?»
Оказалось, что бабушка жила по-старому, по внучкам скучала, Тимофея поминала, во все миры заглядывала, за всеми наблюдала, всё на свете знала. И про спасение Сказочницы тоже.
— Вот и ладушки, вот и ладушки, — Ягуся, бурча и икая, покатилась в избушку на курьих ножках за блинами, пирогами и расстегаями.
А как вернулась с котомкой, так прыг на Бурку! Остальные члены команды тоже прыг-прыг. И девчонок закинули. А Тимофей из лошадиной гривы даже не высовывался — молодого ворона боялся. Сидел там себе тихонечко в волосах, по бывшей хозяйке всхлипывал да ежа пытался укусить.
Поскакали! На ходу подхватили бегающего по полям Полевичка. Но проскакали мимо горохового поля, мимо вновь озверевшей Гороховой бабы. И не доехали до сопки Горюхи, где злой змей Горыныч свою жертву поджидает. Не доехали и до озера Чудесяки-Превращаки, где Водяной с Водяницей строго-настрого берегут голубые воды от нехороших девочек. А поскакали, полетели прямо к яблоневому саду!
И прилетели. Наливные яблоки на ветках висят, в рот просятся. А где дворец царя-самодура? Да вот же он! Вернее, два дворца: один большой и старый, а другой маленький и новенький. Ан нет, кое-где уже и ставенька перекосилась.
— И ступеньки скрипят! — недовольно заметила Дина.
Гости толкались на крыльце и стучались в двери. Ежик усиленно превращался обратно в Лешего. Вороньё легонько цапалось друг с другом. Конь с жадностью поедал яблоки прямо с дерева, оно было чуть выше его спины. И все остальные яблоньки — тоже.
— Самодурище дрыхнет что ли? — ворчал житный дедушка Полевик.
Через некоторое время (не знаю конкретно через какое) дверь отворилась, и на пороге появился заспанный царь Иван в рваном, засаленном, нестираном шмотье. Он зевнул, продрал глаза и только потом понял, кто к нему приперся. Далее последовали объятия и само собой, поцелуи. Но сестрам (а особенно Алисе) весь праздник испортило то, что вредный царь вернулся к своим вредным привычкам: к лени, грязи и пьянству. Да, да, от него несло перегаром. Поди, яблочной наливкой вчера побаловался. Но ничего! Зато вся остальная команда радовалась, накрывала во дворе стол и ждала той самой заветной наливки.
Дедок как раз за ней и поперся в погреб. Сахалинские девочки и Тимофей уселись под деревом и мрачно кусали яблоки. Алиса:
— Какого рожна я ему пыталась помочь?
Диана:
— Горбатого...
Ворон:
— Могила исправит.
Алиса:
— Да они все тут, как мгачинские пьяницы!
Ворон:
— Таков человек.
Диана:
— Они не люди.
Ворон и Алиса:
— А кто они?
Диана:
— Сказочные герои.
Ворон:
— Герои?
Алиса:
— Да уж герои!
На этом их передышка закончилась. Нежить и царь подхватили девчонок на руки и начали тискать. Тимофей под шумок пытался поцеловаться с бабой Ягой. А потом все уселись за стол, налегли на бабушкину выпечку, а также пили эту чертову наливку (благо, у самодура был яблочный сок для детей) и вели длинные разговоры. Каждый рассказывал о себе. Девочки тоже. И, конечно же, о слепой Сказочнице.
— Вся сказочная страна под угрозой из-за ее слепоты! — забеспокоился Иван.
— Поможем! — постукала Алиса по своему рюкзаку. — Но немного грустно от того, что мы не пригласили к столу Гороховую бабу и Водяных.
— Вот поэтому и не пригласили, — огрызнулся Леший. — Держи живую воду покрепче, пока ее никто не украл!
— А-а! Ну, а как змей Горыныч поживает?
— Озлобился. Ловит жаб и жрет их!
Тимофей аж поперхнулся, он тоже любил жрать жаб.
Пока сказочный народ веселился и горланил песни, сестры наелись, покинули пиршество, нашли в сарае деревянные тазики, набрали в них воды из колодца и с тяжелым сердцем затеяли в теремочке генеральную уборку. Бабая Яга смекнула и побежала топить баньку: «Надобь опосля этих двух работяев покрепче попарить. Ай и самодура тоже!»
Так и вышло. Выдраив Ванькину хату до блеска, усталые малышки хмуро поплелись в раскаленную баньку, баба Яга с ними — отходить веничком трудяг.
— Мы уедем, а дед Иван опустится, зарастет грязью, и его новый дом с годами развалится, — сокрушалась Алиса, лежа на лавке.
Яга вздохнула:
— Не опустится, я обещаюсь за ним следить. Навещать его буду. По жопе веником ходить, опять же.
— Правда? — обрадовались девчонки.
— Честное пионерское!
— Поклянись.
— Клянусь своим последним зубом!
Сестры заулыбались:
— Недаром вы в нашем мире муж и жена.
Попарившись, накупавшись, девочки выпрыгнули из бани в вырытую Водяными прорубь, то есть в озеро. А в парилку нырнули мужики. Бабу Ягу замучила совесть, и она поплелась отстирывать свои лохмотья, одежонку царя и заодно одежду девчонок. Ай да и тряпье четверых старичков-лесовичков.
Пока вещи и лохмотья развевались на ветру, друзья пили чай в простынях да в полотенцах, и беседовали.
Леший:
— Хорошо!
Ягодник:
—  Хорошо-то как!
Полевик:
—  Надо почаще у Ваньки собираться.
Грибнич:
— Ага.
Баба Яга:
—  Почаще.
Самодур:
—  С нетерпением буду ждать.
Молодой ворон «тюк» Тимофея. Тимофей «тюк» молодого ворона. Подрались!
Бурка нетерпеливо:
—  Нам пора.
Что тут началось!  Слезы, сопли, прощание. Грусть, печаль. Летит конь, везет двух поникших малых детушек и их черную птицу через леса, через болота к загадочной стране Заболотье. А веселье у царя-самодура только-только начинается.
Нежити перекрестились с облегчением слева направо:
— Уф, ревизоры ускакали!
— Легкого им пути! — радостно произнес дед Иван и засеменил в погребок с пустым графином за новой порцией любимой наливочки.

Глава 18. Наконец-то у Сказочницы

Прыг-скок, прыг-скок. Вот и Темнорусь позади. Прыг-скок, прыг-скок. И Сечь Богатырская уже тоже в зад коню хмуро уставилась. Прыг-скок-поскок, до Заболотья один «скок». Еще два прыжка и избушка Сказочницы. Наконец-то!
Скинул Бурка седоков наземь, развернулся и поскакал, не прощаясь, к своей лошадиной дружинушке, во поле русском пасущейся, недобрым словом друзей-богатырей поминающей.
Сказочница сидела на ступеньках своей хаты и шамкала губами новую сказку. А так как положить ее на бумагу она не могла, то нашла другой способ запомнить былинку: старушка вязала длинный-предлинный чулок, завязывая слова в узелки. И о чудо! Каждый узелок пищал именно свое слово, ну, если надавить на него пальцами. А затем можно будет легко записать навязанное, прощупав весь чулок от начала до конца.
— Сказочница! — закричали девчонки, как только поднялись и огляделись.
Малышки побежали к бабульке-матушке, та поспешно убрала спицы, чтобы случайно не уколоть их. Сестры чуть ли ни растерзали ее своими целовашками да обнимашками. И захлебываясь от счастья, сообщили:
— Мы нашли живую воду, попей!
Алиса судорожно открыла портфельчик, достала термос, открутила крышечку, налила в нее живой воды и поднесла ко рту пожилой женщине. Сказочница нащупала руками крышку-кружечку, сделала один глоточек, и... мир вокруг обрел свои прежние краски: расцвел, расзеленелся листьями да травами, запестрел Алисой и Дианой, раскраснелся закатом и зачернел вороном Тимофеем. Сказочница рассыпалась в благодарностях и обмякла. Квашня-квашней! Но зато зрячая. Дети запрыгали от счастья.
— Пойдемте в дом, — заспешила старушка. — Вечереет.
«Скрип-скрип-скрип», — запели ступеньки, поднимая трех человек в такую же скрипучую и певучую избу. А ворон улетел подкрепиться в ягодно-лягушачий рай Заболотья.
Избушка как будто очнулась от долгого сна и ласково заурчала свои былины: «И выехали два брата Ливика далече чисто поле, развернули шатры полотняные, начали есть, пить, веселиться на той на великой радости, сами говорят таково слово: не честь и не хвала молодецкая, а не съездить нам к князю на почетный пир».
Хозяйка пшыкнула на дом, и тот заткнулся. А сестры вдруг вспомнили спящих мертвым сном напировавшихся богатырей:
— Бабушка! А мы друзей бросили, не спасли, не оживили! — и взахлеб рассказали о своих мытарствах по сказочной стране.
Бабка дослушала их историю до конца, нахмурилась и пошла ласково разглядывать залежавшуюся без дела книгу сказок, трогать листы, шуршать страницами, вдыхать бумажный аромат. Насладившись своими прошлыми трудами-письменами, она повернулась к дочкам:
— Я так думаю, не надо богатырям мешать лежать у поляниц. Не мертвы они, а в коме. Поваляются, побалдеют... то есть попреют, отдохнут от трудов ратных. А поляницам безделка будет: ходить мимо туда-сюда, к мужскому полу приглядываться, выискивать себе суженых. Вон у них теперь выбор какой! Женихов тьма-тьмущая. Невест, однако, маловато, — старушка вдруг забеспокоилась. — Как бы те богатыри, которые в бобылях останутся, распри с женатыми ни затеяли. Вот беда тогда будет, так беда!
— Бабушка, а кто такие бобыли? — робко спросила Диана.
Сказочница махнула рукой и устало присела на табуретку:
— По-вашему, обнищавший, одинокий, бездомный человек. А по-нашему, любой холостяк, тот, у которого жены нету.
— А наши дяденьки точно не мертвые лежат? — недоверчиво переспросила Алиса.
— Точно, лапочка, точно.
Бабушка погладила обеих девочек по головкам, кряхтя, поднялась и полезла по сусекам. Нашла муку, замесила тесто, разожгла огонь, сходила к колодцу за водой. А когда вернулась, сестры уже спали на полатях прямо в одежде.
Вскоре в хате запахло пирогами. Сказочница взялась за веник, за тряпки и, не дожидаясь помощниц, навела в доме порядок. Затем она поставила самовар, достала из печи пышные булочки, смазала их медом и стала ждать, когда дети проснутся.
В окно постучался Тимофей. Старушка впустила птицу. Хотела было с ним поговорить обо всём, но ворон куда сел, там и задремал. Хозяйка поскучала, поскучала, с тоской поглядела на большую книгу сказок, еще раз поглядела... И решила к ней не подходить, пока гости в доме. Она знала, стоит ей нырнуть в заветные переплеты, и никакая сила ее оттуда уже не вытащит.
— Потом, попозжа, — пробормотала писательница, уронила руки на стол, опустила на них голову и тоже прикорнула.
Пронесся вечер, прошла ночь, прогудело утро в окно. Закукарекал петух. Три его курочки побежали откладывать яйца. Вот и вся живность Сказочницы. Но и этой живности хватило, чтобы разбудить сестренок. А пока они зевали и протирали глаза, старушка уже суетилась по хозяйству и наливала в деревянные чашки иван-чай. Тимофей сидел на столе и клевал сладкую булочку да квашеную капусту.
— А я баньку истопила, — тихо сказала хозяйка дома.
— Угу, — кивнули дети, по разочку откусили, отхлебнули бабушкины угощения, тоскливо посмотрели на Сказочницу. — Мы домой хотим, там помоемся, там и отъедимся.
— Понимаю, по мамке соскучились.
Сестры кивнули и потупили взгляд. Тимофей оторвался от трапезы, жалко заморгал, из его черных бусинок-глаз начали выкатываться бусинки-слезы. Он захлопал крыльями и сел на плечо Алисы. Девочка обняла птицу, заплакала и прошептала:
— Ты должен остаться, на Сахалине тебе будет плохо.
Ворон закивал. А бабушка открыла дверь и запустила внутрь пронзительные лучи солнца. Избушка залилась светом. Но свет за дверью на этот раз был какой-то особенный: белый-белый, как вход в пустоту, как лестница на небо или даже в рай.
— Ну, что ж, идите, — сказала старушка и легонько толкнула девушек к выходу.
Дети робко сделали шаг навстречу судьбе.
— Постойте! — окликнула их Сказочница. — А как же прекрасная фея?
Сестренки медленно повернули головы:
— Какая фея?
А Сказочница закрыла глаза и как будто прочла, а не сказала:
— Алиса всё чаще уходила в лес с блокнотом в руках, рисовала и мечтала только об одном: «Я фея. Да, да, я в сказочном мире прекрасная фея!» Она гадала: «Ну, кто я в том загадочном мире, ну кто?» И даже хотела тайно убежать в Темнорусь навсегда.
Старшенькая смутилась:
— Нагулялась я тут у вас уже. Нет меня в сказке, иначе б я сюда не попала, — девочка вгляделась в сморщенное лицо Сказочницы и вздохнула. — Хочу к маме, пока она молода.
— Да, да, — выдохнула младшенькая. — И к деду с бабушкой, пока они живы. И к папке, покуда он совсем не испортился и не превратился в Грибнича.
Все выдохнули, хохотнули и стали прощаться. Алиса вспомнила про свой рюкзак с живой водой и побежала за ним в другой конец хаты. Рюкзачок совсем прохудился.
«Придется папке новый покупать», — вздохнула детка, достала термос царя-самодура, повертела его в руках, подумала и протянула старушке:
— На, коль будет совсем от хвори тяжко, хлебни! И рюкзак бери, он крепкий. Если залатать, то можно за грибами с ним ходить или за травами.
— Да я как-то к корзинкам привыкла да к коробу.
— Бери, бери, короб у нашего деда есть — деревяшка неудобная, а корзинки руки к земле тянут.
— К земле, — согласилась бабулька. — К земле... Вот и вы заспешили домой. Ваши дед с бабкой как помрут, так внучки их и похоронят. А кто меня хоронить будет? Он?
Каргуся с тоской взглянула на Тимофея, тот отвернулся, скрывая свои бусинки-слёзы. Девочки почернели:
— Попьешь живой воды и будешь жить дальше. Там еще много осталось.
— Ладно, — ухнула пожилая женщина, обняла дочек в последний раз и с силой вытолкнула их за дверь в белую-белую бездну.
— Кар-кар-кар! — истошно заголосил ворон и поперхнулся.
Сказочница осторожно закрыла дверь, и загадочный свет исчез.
— Пойдем, пойдем, Тимофей, кушать, самовар уж битый час остывает, — засуетилась новая хозяйка птицы.
И только теперь она позволила себе выпустить из глаз соленую прозрачную жидкость. Слезы?
— Ай нет, показалось.

Глава 19. Последняя

Алиса летела целых полтора дня в воздушном пространстве и думала: «Где-то рядом должна лететь моя сеструха».
Девочка крутила головой по сторонам, но Дины нигде не было:
«Это странно, что я возвращаюсь домой не через геологоразведочную шахту, а по небу. Хотя, какое это небо? И не небо вовсе, а пустота. Совсем не страшная пустота, вроде как сон. Да, наверное, я сплю».
Вдруг вдали замелькали буквы: «Добро пожаловать в Правь».
«Ну, хорошо, — подумала Алиса. — В Правь так правь.»
И она медленно подлетела к невесть откуда взявшемуся деду с длинной бородой, в красной рубахе и с трезубцем в руке, а из другой его руки сверкали молнии. Дедушка хитро улыбнулся и сказал:
 — Здравствуй, доченька, чего хотела?
Дочка закончила свой полет, встала ногами на что-то мягкое рядом с дедом и пожала плечами:
 — Домой хотела. И это, сестру увидеть. Где она?
Дедушка разочарованно поник, еще раз сверкнул молнией, и тут же из ниоткуда появилась ничего не понимающая Диана.
Дети кинулись друг к другу. Дед молчал. Молчание затянулось. Девчонки немного оробели.
 — А я бог Сварог, — внезапно сказал старец. — Я сварганил этот мир.

Сварог — бог-кузнец. Его родил самый первый бог — Род. Деяние Сварога — это сотворение новых богов и Земель. Найдя однажды древний камень Алатырь, Сварог произнес заклинание, камень начал расти и превратился в огромный бел-горюч камень. Благодаря ему Сварог вспенил океанские воды. Пена застыла, и таким образом появилась первая земля. Но настоящая сила бога — это огонь и его кузнецкий молот. Сварог — бог солнца, владыка небесного огня, символ новой жизни. В его руках способность повелевать самой жизнью. Сварог творит дела собственными руками. У него четыре лица, которые всегда смотрят во все стороны света.

 Сварог разгладил свою белоснежную бороду:
 — Просите чего хотите, пока я добрый.
 — Дык мы это, домой хотим, в Мгачи, — улыбнулась Диана.
 — Врете, — сказал Сварог. — Кто-то из вас желал поискать себя даже в Прави.
 — Я, — смутилась Алиса. — Ну, я просто обдумывала все варианты. Извините.
 — Возомнила себя богиней? — хмыкнул бог. — Ну, иди, поищи себя среди наших, у нас богинь-красавиц много, авось и отыщешь.
 Алиса разочарованно осмотрела пространство: зияющая пустота от края до края и ничего более. Нет ни солнца, ни облачка! А главное, ноги... Ее ноги упирались не в материю, а в мягкую, колышущуюся пустоту. Стоит только взмахнуть всего одной-единственной мыслью, сгустившаяся пустота разжижется и тело полетит.
 — Нет, — сказала старшая. — У меня пропало желание выискивать себя тут. Здесь скучно. Не хочу быть вашей богиней. У нас свой бог есть, наверное. Не знаю. В моей семье не принято о нем говорить.
 Она уже догадалась, что Правь — это не ее сложно устроенный мир с предполагаемым единобожием, а продолжение сказочного мира. По сути, та же самая сказка, только скучная. И даже если она и выполняет тут роль какой-нибудь богини, то и пусть себе выполняет тихонечко. А сегодня, сейчас ей очень хотелось на Сахалин, чтобы хоть еще немножко пожить в человеческом теле со своими папой, мамой, дедушкой и бабушкой в теплом мгачинском домике, походить в школу, помечтать о будущем и так далее. Судя по выражению лица Дианы, ей хотелось того же самого.
 — Нет, — замотала головой Алиса. — Мы в реальный мир хотим. Там у нас тоже есть свой рай и ад.
 — А ты уверена, что попадешь в тот рай и ад, а не в нашу Навь, Явь или Правь?
 — Не уверена, — потупила взор Алиса. — Я больше не смогу быть вообще уверенной в чём-либо. Никогда не смогу!
Диана нахмурила брови:
 — Итак, дедушка, по вашему миру мертвых у нас нет никакого желания лазить. В вашей Яви мы только что побывали. И в сказочном раю, по-видимому, тоже. Отпусти нас домой. А когда мы там состаримся и умрем, то сами разберемся, в какой из миров нам лететь. Ладно?
Сварог хмыкнул:
 — Логично, только разбираться будете не вы. А я или бог реального мира. Хотя реален ли тот мир? Вот в чём вопрос.
У Дианы глаза вдруг блеснули бледно-голубым светом:
 — Всё относительно, детка!
Сварог почему-то испугался.
 — Ладно, ладно, идите, бог с вами, — промямлил он, отшатнулся от гостьюшек и щелкнул пальцами.
Девчонки оторвались от пустотной тверди и полетели! Они летели ровно полтора дня без тоски и печали, без голода и холода, видя друг друга и пытаясь переосмыслить всю свою жизнь. А когда жизнь полностью переосмыслилась, они внезапно приземлились у знакомого им холма. И увидели деревянную дверцу.
 — Наконец-то! — сказала Дина, взялась за дверную ручку и открыла ее.
Неприветливая темнота пугала, но не бывшую кошку. Первый пошел! Второй пошел! Девчушки залезли внутрь. В пещере было светло, сухо и тепло. Пол под руками и коленками оказался деревянным, стены и потолок тоже деревянными, а свет болтался сам по себе. Он подмигнул, и глаза девушек наткнулись на другую дверку, на ней было написано: «Это Сахалин, детка!»
 Туда и надо было ползти. И они поползли. Диана доползла до заветных дубовых досок, толкнула их головой, дверной проем открылся, и мгачинский лес, качнувшись, показал малышкам свою мягкую, добрую полянку: «Всё, приехали, вылезай, поспешай, в печи зреет каравай!»

 — Мама! Дед! Баба Валя! — сиреной скорой помощи ревели сестры и скатывались с горки к дому.
Копошащаяся в огороде спина Ивана Вавиловича дрогнула, правая рука схватилась за сердце, голова медленно повернулась в сторону несущихся, как с пожара, внучек, а тело почему-то обмякло, и ноги стали ватными.
 — Что случилось? — прохрипел дед и присел от сердечной боли на корточки.
Валентина Николаевна оторвала зад от капустной грядки и тут же снова уронила его на землю.
Инне Ивановне ронять на плодородную почву было нечего — она ушла в магазин.
Внучки повалили деда (бабушка и так уже валялась):
 — Как же мы соскучились!
А когда старики немного очухались от жарких объятий свихнувшихся внучат, то очень сильно разозлились:
 — Вашу мать, до инфаркта доведете!
 — Наша мать!
 — Где она?
 — За хлебушком ушла да за колбаской, кормить придурочных детей хоть чем-то, да надо!
Сестры отклеились от бабы с дедом и полетели в магазин. Переполошив всю очередь, набросились на мать. Мгачинцы хотели было сдать Зубковских выкормышей в психушку, но передумали, пожалели:
 — Они ведь токо-токо младшенькую нашли!
 — Да ладно уж.
 — Хай с ними, пущай до своей хаты идут, а там как знают...
 По дороге домой выяснилось, что никто из родственников не заметил, как дочки с утра улизнули в лес. Но когда вернулись — сие событие было очень заметно. А сколько суток они в лесу провели? Да бог его знает! Может час, а может и меньше.
За обеденным столом девчушки рассказали о своих приключениях в Заболотье. Дед Иван только хмыкал и хватался за сердце:
 — Во заливают!
Баба Валя разливала чай по кружкам, мотала головой и страшно ругалась:
 — Аж три кочана капусты из-за этих мерзавок загубила!
А мама Инна молчала. Она уже приняла решение записать слова любимых дочек и подарить новую чудесную сказку всем-всем детям на планете!

* * *

Ну, вот и всё. Жаль расставаться, но придется. А теперь сними свои наушники и иди делать уроки. А то это, буковки нашей Сказочницы кому-то ж надо уметь разгребать... Загребать... Читать! Да, да ты эту повесть не только прослушай, но и прочти. Люблю я, когда своими глазками в текст пялятся, мозги натужно морщат, стараются. Автор.


Рецензии