Эксперимент

ААААААААА! Вот он, серый, грязный, страшный летит мне прямо на голову. Какой огромный! Принимать или увернуться? Мужик я, или не мужик? Я закрыл глаза. Волком из любимого «Ну, погоди!» постарался спрятаться в кирасе, которой у меня не было, и почувствовал подбородком левое плечо. Грузный мокрый мяч шмякнул меня по голове чугунной болванкой! Такие железки грузил мой дедушка на заводе -  я самолично видел на экскурсии. Столкновение вызвало звон в ушах и мгновенную боль в черепной коробке. Кто-то засмеялся, то ли слева, то ли справа, было не понять. Мой внутренний компас, наверняка, прокрутился несколько раз вокруг своей оси. Сбитый с толку, я, однако, устоял на ногах. Но не бросился вперед ястребом, вслед отскоку, а чудно, маленьким лебедем поплелся вбок. Подбежал Прохожаев Женька, шлепнул меня по выпирающей лопатке и одобрил:
- Молодец, Попик!
«Попик» - это я, Попов Котя, то есть Костик. А Попик  из-за моего ФИ.
Вечернее октябрьское небо прояснялось, особенно выделяясь на фоне черноты поляны, полной грязи. Вдали я увидел неприятельские ворота, возвышавшиеся за суетными тонкими фигурками, и осветительную мачту, которая ничего не освещала. И, честное пионерское, не увидел больше летающих мячей. Я глупо улыбался. Кажется, я сейчас сделал что-то героическое, но пока не чувствовал  гордости. Никто уже не обращал на меня внимание. Всё вертелось вокруг испачканного забитого мяча: ноги, руки, вихрастые головы. Мальчишки азартно кричали: Пас! Дай мне! Мазила!! И яростно свистели при каждой удаче или досадной ошибке. Дразнились, каркая, вороны - единственные болельщики нашего матча. Как куски взлетевшей грязи, они тяжело перелетали с места на место.
Раздалась противная, поперечная  трель свистка, отделившая первый тайм от второго. Тренер дал команду идти на перерыв. Я сел на холодную скамейку, пощупал абсолютно здоровую ногу, стесняясь прикасаться к болящей голове. Сердце от всего пережитого стучалось в груди молоточком. Было страшно и холодно, пот лился по вискам. Не хватало дыхалки, хотя, я почти все время стоял на одном месте, дожидаясь встречи с мячом. А дома меня дожидались невыученные уроки и добрые бабушка с дедом. Мама лечилась в санатории, а то кто бы меня пустил вечером на футбол, ведь я неумолимо съезжал по всем предметам. Съезжал еще и потому, что папа был на дальнем Востоке, и не мог меня контролировать.
Весь сентябрь, на физре, Прохожай пугал пацанов: мяч на голову  – это как белый кирпич о лобешник. Кто взял, тот настоящий футболист! И, пока мы делились на матках: «матка-матка, чей допрос?», он изумительно жонглировал головой. Школьный мяч со шнуровкой гулко стукался о его лоб двоечника и легонько подскакивал. Женьку будто долбил по голове его опухший с похмелья отец: когда ты начнешь заниматься делом, дурень?
Мы с друзьями, кто получше учился, не могли поверить: как так? Мяч же внутри пустой, ну, или если не пустой, то с воздухом!? Мы, ученики второго класса советской школы, конечно, знали, что воздух совсем не пустота. Но Женька Прохожаев, наш главный озорник класса, ухмылялся и бывальчески говорил: вот когда примите на кумпол, тогда и поговорим. Килька, он же Колька Сюкрев, пацан на год старше, молча кивал. Оба они целый год ходили в футбольную секцию, где имелись настоящие футболисты, бутсы и… мячи. А Колька был еще и чемпионом по чеканке. Раз двести набивал каждой ногой, не утруждаясь, со своей вечной ухмылкой.
Я, Котя Попов до того не боялся ни игры, ни мяча, но был к футболу равнодушен. И вот, «тяжелый мяч», как «объект», как, например, «тяжелая вода» - меня жутко заинтриговал. Я и мой друг Копысик, решили записаться в секцию. Опытный Женька велел взять с собой кеды и целлофановые пакеты. Пакеты для того, чтоб на октябрьском месиве поля не промокли ноги.
Переобувшись, мы подошли  к тренеру. Он посмотрел на нас, и на десяток других новичков, пришедших в секцию, разделил поровну, и отправил по разные стороны защищать вратарей. Наше разнокедовое стадо, человек сорок, поначалу переливалось с северной половины поля на южную и обратно, изредка выплескиваясь за пределы, в виде какого-нибудь несчастного мальчика с подбитой щиколоткой или голенем. Тот досадливо морщился, но находил в себе силы возвращаться в игру. Я не знал что делать, куда бежать, мяч всё время катался где-то вдали, на южной половине, возле чужих ворот. Кажется, наша команда была сильнее противника. Я себе объяснил это тем, что Женька и Колька играли за нас. Я нетерпеливо ждал первого экспериментального прикосновения к этому чудному, шитому из многоугольников настоящей кожи мячу. Мне казалось, именно так всамделишные ученые ждут результатов проведенных ими опытов. Возможно, я и выглядел сейчас, как настоящий ученый!
Что плохо, до игры я не успел даже потрогать мяч, не говоря уже о том, чтобы разок его пнуть. Те ребята, что не первый раз пришли в секцию, сразу убежали с ним к воротам и там проверяли вратаря, который был вороной, (или бабочкой? не запомнил как правильно), он всё пропускал. И вот, в конце первого тайма, я всё же столкнулся с объектом своих исследований! И столкнулся так, как менее всего хотел. Поймал на голову «белый кирпич» и понял всю справедливую тяготу прохожаевских слов.
Сейчас, сидя на скамейке, я уже жалел, что пришел в секцию. Я тайно от всех провел свой эксперимент, да еще и прошел испытание на звание «настоящего футболиста», но какой ценой? Я разочарованно понял, что футбол мне куда менее интересен, чем книги. Встреча книг с моей головой сулила меньше травм и больше удовольствия.  Сам книжный мирок мнился мне кирасой, защищавшей от всех неприятностей внешнего мира. Книги, как и бабушка с дедом, казались полюсами справедливости, и помогали пережить родительские затрещины и окрики.
Копысик сидел рядом и преданно смотрел на мой лоб, почти так же преданно, как на бутсу своего кумира чеканщика Коли.
- Котя, тебе больно?
Я пришел в уныние от таких излишне нежных слов. Я что девочка что ли? Я нагрубил обескураженному другу, и пошел в раздевалку.