Столовая для рыб

Важным медленным маршем Коля Герасимов с крыльями лебедя суровым лицом прошел к окну, снял экспозицию из солнца над полем и повесил грустный подсолнух под линзами дождя с табличкой: "Сейчас печалимся во имя Кемерово. Дети погибли, чтобы не началась война. Как их оформят, вы не показывайте невоспитанность. Ведь их приведут печенье кушать."

С диким удивлением библиотекарь водила глазами по детским табуреткам, подобные тем, что в детсадах. Они заполнялись новыми людьми и персонажами. Каждый, приходя, брал талончик, топал к разносам, и по нему им наливали стакан светящегося молока, и отсчитывали печенье, почему-то глядя на люстру. Заинтересовавшись люстровым моментом, Марго подняла голову, увидела на потолке канделябр советского типа. От него летел свет, но это был не привычный свет электрических спиралей накаливания, а отраженная светимость благодати, которая в разной степени веяла от всех посетителей. В отражении осветительного прибора пришедшие казались в белых одеждах каждый по своей яркости. C каждым новым гостем общепита становилось ярче, и гамма лучей обогащалась.

После скольжения разносами по прилавку, посетители усаживались за разрисованные мультиками столики друг перед другом. Они крошили печенье в молоко и обсуждали премьеру какого-то мультика, что Свет опять победил, оттянули войну, что на этот раз удар по черноте нанесен надолго.

Пришло два рыцаря, бряцая зерцалами, поставили алебарды у стойки, и один другому говорил:
- По-моему, Винни Пух идет в конфликте с пифагорейцами и Платоном. Зато Матроскин полностью согласуется с Эпикуриейцами и со стоиками. Вслед за ними вход пронзил грустный крокодил Гена. Он снял шляпу на вешалку, сел в угловой столик, вцепился пальцами лап в мохнатую черную шевелюру, достал из-за пазухи коньяк "Чебурашка" и стал пить. Для закуски  отверткой вскрыл "Тайну третьей планеты".

Добавилось двое со входа в "кинопленку". Леонов - в рыцарских доспехах без шлема, и Евстигнеев - в цилиндре, и помахивая тростью. Эти взяли молоко и печенье, но не присаживались, а по-привычке как охранники встали в углу за спиной Гены. В цилиндр Евстигнеева они вылили молоки и высыпали печенье, перемешали, понюхали, бросили туда еще усы Папанова из Бриллиантовой руки и по-очереди ложками стали пробовать и следить за крокодилом.

- Что это за место? - Спросила Маргарита приведшего Мастера.
- В безместье нет более уместного места. Расслабляйся. Институт питания.
- Питание - важнейший пункт в любом писательском деле.

Марго присела под плакатом, на котором был изображен подкаченный кучерявый Альберт Эйнштейн в перчатках и с голым торсом. Ринг был окружен красным барьером, подписанным как "постоянная Планка".
- А с кем бьется физик?...
- С Нильсом Бором. Нелегальный бокс у нас большое развлечение. Бой по защите квантовой теории света. Я обязательно пойду!
- То есть ученые и писатели в жизни, здесь - обычные мальчишки?!
- Но-но! Здесь проявляется правда... А раньше она была как через мутное стекло.
Говорят, Альберт в отличной форме: перчатки бьет друг о друга так, что искры идут. Оно и понятно: рекламная компания по продвижению теории относительности.

В руках повара прозвучал колокольчик, и все схватили ложки и обратили горящие глаза к поварской двери.
- А это что? - Снова интересовалась гостья.
- А это манку раздают.
Из подсобки, всхлестывая бесчисленными руками, выкатил по рядам Громозека. Он расставил каждому по миске с курящейся манкой, подписанной "Реквизитом". К мискам на резиночках были привязаны ложки. Точная порция прилетела и под нос Маргариты. И Мастер ей указал:
- Ешь, это обязательно.

Но только Маргарита Николаевна поднесла первую ложку ко рту, как близнецы Гайдая встали и, как гриф раскрыв руки в приседе, гаркнули над тарелкой:
- Гай дай-дай-дай.
Раневская с ухмылкой уперлась коленом в стол, приняла тарелку с кашей в руку на колено как пулемет, зачерпнула жмень ладонью, пульнула в комедийного режиссера:
- Хватит летать, видишь перед физкультурой все кушают.
Последний вытер кашу с лица раскрыл рот и пустил ответку Раневской, но та увернулась, и пищевая бомба шмальнула по затылку Громозеке. Тот бухнул носом в тарелку Станиславскому, который очень обстоятельно подошел к кашеедению. Одев сопливчик, театральный классик держал под носом две тарелки. В итоге, оказался в каше и спереди и сзади и поднял руки к потолку: "Кашная благодать снизошла! Значит, основываем МХАТ опят. Евстигнеев из котелка достал нитроглицирин, от накалившегося протвиня чепца Громозеки поджег его и бабахнул им под люстрой. Тусклый Гена изменился в лице, оскалился, смел все со стола, расправил плечи и со словами: "Приди, сила Успенского" тоже стал катапультировать злаковый продукт в творческий народец. В уголку на коленках на табуреточках в китайских шляпах сидели Высоцкий и Папанов. Эти синхронно проглатывали кашку. Потом в мысли закрывали глаза, пукали белыми облачками и испускали как из белого пластика кирпичик-игрушку, невозмутимо складывали в воздухе из таковых невесомую стену вокруг себя. Когда в сидевших прилетела каша, они даже не шелохнулись, а Эйнштейн на плакате хихикал, закрывая рот перчаткой. Манка попадала и в плакат, но там она как-то квантовалась, превращалась в цепочку световой манки, разлагалась в радужный спектр и освещала ринг. Тогда Нильс Бор подумал, что пора. Он пожал плечами, вышел на ринг к Эйнштейну и они стали прыгать вдвоем в боевых стойках.

Добрая вакханалия разрасталась, а Мастер с женой сидели нетронуто и созерцали. Каша в них не попадала, будто весь спектакль для них. Участники боя переглядывались, будто следили чтоб каша летела мимо мастерова стола.

Спутник Маргариты дал тихое слово:
- На этих детей погляди. До зарезу внимания хотят. Всему миру нужно доказать, что они существуют. А мне для реализации нужен один человек, авторитетный зритель-женщина на букву М.
Польщенная Марго ухмыльнулась:
- Скажи: "Спасибо, Латунский, что помог найти читателя - женщину с манкой у рта."
Мастер ложкой двусмысленно прижал ее руку к столу.

Шарики манки летели друг через друга. Те, что сталкивались, отсыпали снопом изящных искр. Эффект был великолепен. Рыцарь Леонов, оценив разгул страстей, поспешил удалиться. Остатки каши жарились и шкворчали на его доспехах. Шоу продолжалось, пока Евстигнеев не хлопнул в ладоши:
- Так... Завершаем эпоху рыб... Прекращаем.
Он захлопал в ладоши, и из них посыпались мелкие рыбешки. Они мгновенно поплыли по помещению в воздухе. Кто-то, то ли Гердт, то ли Гайдай, открыл на стенах краны. А нет. Вентиль отдал тот невозмутимый "китаец" Папанов с кирпичиками. Он широкими жестами отдал главный вентиль, и из крана понеслась водища. Вся столовая быстро приняла уровень жидкости, сам Папанов запрыгнул на подвернувшегося под руку Миронова:
- Все по коням! Пора уматывать.
И хлестанув того, помчался в потоке. Остальные последовали тому же варианту, приглядев из соседей  транспорт по своим габаритам.
- Прощай, прежняя столовая жизнь, - кричал уже сам Гайдай.
Последним в расширившуюся шляпу прыгнул Гена и, стоя как Наполеон перед полком, в гондоле шляпы греб из нее хвостом.

Когда двери столовки открылись настежь, с той стороны возле потока стоял кот в рясе и Мастеру с женой указал:
- А вы подруливайте за мной.
Он подтянул их.

Ввернувшись, куда указал кот, граждане творческого царства оказались на медно-асфальтовом поле, на котором котище - рыжий хвостище - запрыгал с ноги на ногу как шут в мультфильме про капризную принцессу:
- Тирлим бом-бом, тирлим бом-бом - клянусь своим кошачьим лбом... Мадемуазель, вы же подготовили при жизни свои жизни к иной жизни, настоящей? Стяжали сокровища добродетели?..
- Э-э....
- Ну пусть творческие, как у этого гражданина-писателя? Вот теперь и будете во славу Света применять.
Марго опустила глаза:
- Кажется, я просто жила и занималась, не понять чем...
- А вы должны были познать Подобное подобным насколько возможно. Как мы теперь Богу служить будем?
Жюль грустно скривил лицо и ткнул пальцем куда-то вдаль, уточнив план действий:
- Как дотопаете, заходите в храм.
- Так.
- Начинаете креститься.
- Угу.
- А я внутри служить начинаю.
- Все просто и доходчиво.
- Долго ждать не буду! Брысь-молись!
С этими словами на мопеде своей черепашки рыжун быстро укатил вперед.
Мастер утешил библиотекаршу:
- Ты уже привыкаешь к нашему лагерю?...
- Сложно воспринимать мультики личностями.
- Наши книги делают из личностей мультики. Где мой издат-продукт?
- Ты бы видел, как я с отверткой форсировала Кащенку. Лара Крофт на добыче рукописей. Долбила стенку как маньячка.
- Я видел.
- Все сделано, ты же знаешь.
Марго прекратила смеяться и любопытство ее стало серьезным:
- Что ты думаешь о Стравинском?.. Хороший ли он доктор?..
Мастер потупил глаза в пол и дернул щекой:
- Приходит к врачу пациент и громогласно говорит: "хочешь я излечу тебя?.." А тот поглядел в глаза первому, увидел что-то ужасное, что можно вырвать только с мясом, и кротко ответил: "Конечно, полечи меня". И пошла-поехала у них совместная терапия.
Марго сжала губы:
- Ты излечил Стравинского?..
- После меня остался ученик. Он должен был дожать...

Он и она приблизились к некому сооружению. Восставал гигантский целлофановый пакет. С воздухом, полупрозрачный, смятый частично, он напоминал здание.

- Это храм, который построил кот.
- Мда... Что как ни пакетик.
Они вошли, а внутри с кадилом и по пресвитерской униформе уже стоял котик Жюль Верн. И там же скромненько на лавочке сидел Иван Бездомный. Увидев родные глаза друзей, он помахал рукой.
Мастер шепнул:
- Ученик, привет... Прошел земной достойно путь? По ключам нянечки ходил на мой балкон?
Бездомный планировал что-то с ответом, но великий кот обернулся к приходу из двух человек и дал мастеру пощечину. Тот аж опешил, зашевелив скулами и не понимая, где закончилась игра, а где началась реальность.

Коля Герасимов в золотом школьном костюме вышел читать Апостол. Молитвенная церемония шла полным ходом, и над стоявшими оказалось не было потолка. И вверх, насколько хватало зрения, уносились круговые терассы с ангелами. Эти воздвигали руки кверху, откуда струился Свет. Божья создания будто бы что-то пели. Они закрывались от избыточного света - не могли его выдержать. Вверху кружились в воздухе еще какие-то световые сущности - вероятно, ангелы высоких порядков. На "Достойно есть" между них проплыла женщина - точно та, какая встретилась Маргарите в "лесном храме" после лифта. Она отсвечивала золотым отливом.

До этого один из больших ангелов разрезал диск, вынимал часть, и та часть светилась более других, превращалась в кого-то. Марго была в трепетном ужасе. Иногда поглядывала на Мастера, который в ее глазах преображался и становился то рыцарем в световом шлеме с мечом, то японским писарем с пером и чернилами в шкатулке. Коля потребовал от Бездомного убрать в угол аналой и сам больше не появлялся.

Когда пресвитер в мохнатой шкуре открыл в золотой обложке гигантское Евангелие, там, наверху, синхронно появилась огромная книга в невесомости перед ангелами, стукнул посох, Книга открылась, и в ней проявлялись буквы, написанные кровью. Терассы прилипли очами к тексту и стали вместе вкушать его.

- Верую, Господи, что ты воистину Христос, Сын Бога Живаго. Преступаю к Божественному причащению, - обратился в таинственную пустоту священник в мохнатой шкуре. Рыжий мурка в рясе, надо отдать ему должное, был шикарен. С книгой, в ярком облачении клириков - это золотистая накидка омофор - он смотрелся внушительно. В паузу службы он нашел момент укорить говорливого Мастера:
- Ты соображай: на Земле и тут нет ничего выше кроме литургии. Молчи же! Тебя бес и так столько водил, а ты опять ему на звонки отвечаешь...
Библиотекарша душой вспомнила все, чем занималась последние десятилетия. Она тихо подчинилась коту и присоединилась к мастеровоспитанию:
- После Символа Веры, когда ангелы в храм входят, надо не дышать - я это просто видела. Умом быть в предвкушении высшей тайны.
Мастер стал строгим и больше не шелохнулся. Он стал полупрозрачен, как из стекла. Из алтаря двумя ангелами была вынесена свеча с голубым пламенем, означавшая Иоанна Крестителя. Листок пламени дрожал и иногда буквально превращался в худенького смуглого человечка в длинных волосах, бороде и в верблюжей шкурке, который перехватывал посох подмышку и вставал в молитвенную позу. А мохнатый Жюль Верн в рясе продолжал Ектинью:
- Просим Бога духов всякой плоти нареченного Ивана допустить для дальнейшего роста...
На столбе возле храма зазвонил перламутровый дисковый телефон.
Жюль содрогнулся, но службу прервать не решился.

- Я говорю вещи вам известные, просто они мне нравятся до высшей кошачьей степени. Евхаристие - это единение. Представляйте, все земные граждане по векам, временам и по странам через таинство объединились вместе в один хлеб. Так же люди творческие, продвинувшие истину со дна инструментом искусства к потребителям - то есть к уставшим душам, также должны быть объединены от стран, времен и эпох в один сдобный хлебушек, типа французской булки. И это - наше место... А еще здесь мы объединяемся для Божественной Евхаристии.
Причастив Ивана и закончив речь перед прихожанами, котище рванулся вон из храма к столбу с телефоном:
- Ало.. Ало! Именем литературы простите! Занят неотложным был, но теперь могу говорить на полную катушку.
Иван, сидевший скромно на лавочке, задрыгал ногами и обратился к Марго и к писателю №1:
- Я вообще-то не сильно крещеный... Как-то в церковь ходить возможности не было. Все в дурдомах службу нес. Господин Жюль мне пояснил, когда человек крестится, вся Вселенная приобретает его как драгоценный металл. А я, например, хотел бы быть золотом.
- Ты выполнил мое задание, золотце? - Интересовался Мастер, когда избавился от прозрачности.
Иван с невозмутимой невинностью отвел внимание ввысь. Теперь там можно было разглядеть разлитый как море кристалл, 24 старца кружилось под ним. В центре был ослепительный свет, и Кем-то держалась книга. К ней шел Искупитель всех людских грехов.
- Увы, по книге не слышу ответа, - смущенно шепнул Мастер в сторону Ивана.

http://proza.ru/2018/10/23/255 - вперед#
http://proza.ru/2018/05/26/191 - назад#