Повесть о приходском священнике Продолжение LXVI

Детали. Полки согнуты, упали...
для Бируте...

В Покровском смерть Ани переживали по-своему. Бабаиха постоянно всхлипывала, когда разговор заходил о чём-то связанном с моей женой. Она тряслась в беззвучном рыдании, вытирая катившиеся градом слёзы кончиками платка. Порой она попросту не в силах была остановиться, так что приходилось её успокаивать. Алиса всё время утешала, находя очень хорошие, нужные слова. Алина, казалось, переживала больше всех. Девушка часто вспоминала наши спевки, общения, то, как мы строили общие планы. Говорила, как сильно не хватает ей Ани, с которой успела сдружиться. Они с Айнарой сетовали, что без Ани хор совершенно не звучит, хотя такое определение выглядело беспочвенно.
Ужас заключался ещё и в том, что к храму, приходу и богослужениям я сильно охладел. Молился мало, а позже заметил, что делать этого совсем не хочется. Утро начиналось скучно и однообразно. Я лежал подолгу, одолеваемый тяжёлыми мыслями, глядя рассеянным взглядом в определённую точку. Когда в голове мелькали отрывки какой-либо молитвы, с непонятным раздражением отгонял их, убедительно бормоча, что они мне совершенно не нужны. Мог вслух выпалить какой-нибудь укор Богу, забыв, что Бога никак нельзя обидеть таким способом, что такие потуги просто смешны и бесполезны. Стыдно признаться, но тогда мне казалось, что таким способом я выражаю своего рода протест против несправедливого решения Владыки забрать у меня жену.
Часто я уходил в храм и там, при закрытых дверях, садился на пол и часами сидел, иногда мог поплакать. Иногда чувствовал, как в храме мне становилось немного легче.
В те дни я не заметил, как стал злоупотреблять алкоголем. Нет, я не напивался до беспамятства, просто выпивал немного вина, ощущая, как хмель облегчает тяжёлую, безрадостную действительность. Через какое-то время чувствовалось, что чуть-чуть вина уже не хватает, и требовалась бутылка, полторы, иногда две, чтобы  не воспринимать сердцем испепеляющую пустоту.
Как-то незаметно пронеслось лето. Малыша забрали домой мои родители. Так получилось по многим причинам. Во-первых, после смерти Ани её мать начала отдаляться от нас, от всякого общения с нашей семьёй, а вскорости будто совсем исчезла. Такое обуславливалось пережитым горем, а со временем Людмила Алексеевна убедительно решила, что в смерти её дочери виноват я один. Если бы я не уехал в это Покровское и не увлёк за собой Аню, её судьба сложилась по-другому. Она служила бы не на сельском приходе, а в театре, возможно, снималась бы в кино, если повезло бы сильнее, то вышла бы замуж за Шкалина, и всё было бы хорошо.
Я не смог принять такой неожиданной позиции тёщи. Какое-то время она изредка приезжала навестить малыша, которого назвали Марком, как и желала Аня. Людмила Алексеевна привозила много подарков, нянчилась с внуком, восклицала, как он похож на дочь, сокрушалась, что не может забрать его, так как квартира у неё слишком мала и слишком тесная. А потом вдруг произошло непонятное, странное. Людмила Алексеевна попросту пропала, — больше не приходила, не интересовалась внуком, мало того, смотрела на меня и на мою семью как на злейших врагов.
Как-то после службы, на Успение Пресвятой Богородицы, ко мне подошла Алина. Девушка прятала лицо, взгляд её казался каким-то растерянным, подавленным.
 — Что произошло? — спросил я, глядя на нерешительность девушки.
Та опустила голову, произнеся:
 — Ой, отец Виктор… Прямо не знаю, как и выговорить. Вижу, и так всё не Слава Богу, а тут я ещё со своими проблемами.
 — Да говори уже, — настойчиво требовал я.
Она помолчала ещё какое-то время, наконец выговорила:
 — Уезжаю я.
 — Куда, если не секрет? — спросил я без всякой интонации.
 — Понимаете, на днях бывший муж позвонил. Приглашает приехать к нему. Я и не ожидала такой радости. Там ведь мой сын, а мы не виделись уже несколько лет.
Сердце моё вдруг ёкнуло от понимания того, что Алина может уехать навсегда, безвозвратно.
 — Что ж, — глухо произнёс я дрожащим голосом, — наверное, это хорошо. Я помню, как ты переживала разлуку с сыном. Не пойму только, как так получилось, что твой бывший смог увезти сына за границу без твоего согласия.
Алина вздохнула, махнула в сторону рукой, сказав:
 — Иногда всё решают деньги. Тем более мой муж на то время имел зарубежное гражданство. А меня он попросту обманул, и я дала согласие. Что уж теперь выяснять или искать виновного? Даст Бог, наладятся наши отношения и будем вспоминать то время, как кошмарный сон.
Я лишь растерянно пожал плечами. Что можно было ответить? Конечно же, Алина должна ехать. Ведь это шанс воссоединиться с семьёй, с любимым сыном, жить той жизнью, о которой мечтают многие женщины. Так будет лучше. Правда, наш храм останется без регента, практически без певчих. Айнара и тётя Нина вряд ли споются, да и вообще, после смерти Ани всё словно покатилось куда-то в пропасть.
 — Ладно, — я даже попытался выдавить некое подобие улыбки, чтобы  хоть как-то скрыть своё расстройство. — Бог тебя благословит. Возможно, это реальный шанс всё исправить.
Видно было, что Алине самой тяжело даётся расставание. Она наспех смахнула слёзы, также попыталась усмехнуться, качнула головой и, резко развернувшись, скрылась за дверью храма.
Я шёл домой какой-то подавленный, с немалой долей гнетущей скорби. Как дальше будем справляться на клиросе, не представлял. Зайдя в магазин, купил несколько бутылок вина. Это поможет не думать о проблемах хоть на короткое время. С ужасом представилось, что вино становилось не самым лучшим решением возникающих проблем. Я и не заметил, как сильно пристрастился к нему. Почему-то это представлялось неважным. Приходил в дом Бабаихи, закрывался в своей комнате, садился на пол и не спеша опустошал бутылку, затем вторую, а порой и их становилось мало.
В тот день я решил пойти к нашему дому возле речки. С того времени, как не стало Ани, ещё ни разу туда не ходил. Просто не мог. Непонятные ощущения, воспоминания о той кошмарной трагедии, словно не пускали, отбивали желание идти знакомой дорожкой, минуя злополучный поворот, — место аварии. Погрузившись в размышления, я не заметил, как ко мне подошёл сутулый, худощавый мужичонка, сильно смахивающий на забулдыгу. Он поравнялся со мной, прокашлялся, чтобы  обратить на себя внимание, произнеся:
 — Здравствуйте, отец.
Я небрежно глянул в его сторону, непроизвольно скривив лицо.
 — Вам чего? — довольно сухо спросил я.
Тот замялся, нервно задёргался, наконец, заговорил дрожащим голосом:
 — Мне поговорить с вами нужно. Очень нужно.
Я остановился, окинул его с ног до головы. Он выглядел встревоженным, каким-то растерянным, его хлипкое тело выдавало судорожную дрожь. А ещё от него сильно разило алкоголем, так что о конструктивном разговоре не могло быть и речи. Но я всё-таки ответил:
 — Хорошо, давай поговорим.
Я был на сто процентов уверен, что забулдыга сейчас же примется изливать душу, плакаться о том, как ему тяжело живётся, как он устал от пьянства и прочее. Но он вдруг выпалил:
 — Это касается вашей жены.
Его слова заставили встрепенуться всё тело. Я даже почувствовал, как заколотилось птицей сердце, в висках ощутились пульсирующие удары, к горлу подошёл ком.
 — Какой разговор может у меня с тобой идти про мою жену?! — я почувствовал, как мой голос превращается в крик. — Ты вообще кто такой, и какое тебе дело до Ани?!
Забулдыга заметно сощурился, словно боясь, что я его ударю, произнеся:
 — Меня Лёней зовут. Я сторожем на кирпичном заводе работаю… — Он выдержал паузу, добавив: — в тот день мы у Петра его день рождения праздновали. Понимаете?
 — Пока не очень, — небрежно ответил я, впившись взглядом в собеседника.
Тот ещё больше запереживал, снял свою потрёпанную кепку, помял её в руках, продолжив:
 — Ну… напились мы тогда сильно. Стали анекдоты травить, всякие истории глупые рассказывать. Сели на скамейке, возле Петрового двора. Глядь, девчонка идёт по тропинке. Появилась из-за холма неожиданно и к дороге направляется. Петро вдруг встал и говорит: «Мужики, сейчас прикол увидите». Мы сначала и не поняли, о чём он. А Петро хлебнул водки прямо из горла, рукавом вытерся и поплёлся к девке той. Звать её принялся, чего-то там задевал, затем глупости давай ей предлагать. Она отнекивалась, как могла, даже пыталась нашего товарища образумить. А тот будто с ума сошёл, гогочет да непотребности разные говорит. Мы с друганом моим бросились к Петру, мол, оставь её в покое. Я только потом заметил, что она беременна. Петро совсем в разнос пошёл: орёт, обзывать стал девку всякими словами и вдруг как броситься к ней! Она испугалась и ну со склона бежать! А мы следом. Верней, Петро за ней, а мы уж остановить его хотели. Девчонка бежит, кричать принялась, споткнулась, чуть не упала. Пётр орёт, мол, матушка, матушка! Как ополоумел. И вот она, девчонка, значит, на дорогу выскочила, а там как раз машина... Ну, водитель не успел затормозить, так что сбил её. Стали мы будто вкопанные, растерялись, а Петро гаркнул, чтобы  назад шли по-быстрому. Мы к нему в дом заскочили, замок заперли, Катька нам ещё бутылку поставила. Пили до самого вечера. На душе погано, тоска гложет. Но Пётр пригрозил нам, чтобы  об этом никому. А я не могу так, — ночью плохо сплю, кошмары сняться, девушка та во сне приходит, станет и прямо в душу глядит. Жутко мне, ох как жутко... Когда узнал, что она умерла потом, да ещё и женой священника была, вашей, то бишь, совсем извёлся. Ведь то мы виноваты, получается, в той аварии. Грех взяли страшный. Ой, что же теперь будет, что же будет...
Услышав рассказ забулдыги, я стоял словно облитый ледяной водой. В голове всё перемешалось,  отчего мозг просто отказывался понимать услышанное. Непроизвольно вдруг схватил этого Леонида за грудь, встряхнул его. Он заскулил и крепко зажмурил глаза. Какой толк теперь кого-то винить, в чём-то разбираться? Аню уже не вернешь, да и доказать вину Петра не представляется никакой возможности. Пьяные мужики решили позабавиться. Так получилось, так попустил Бог. От этих мыслей я почувствовал раздражение, очередную нахлынувшую обиду на Всевышнего. Как же так? Мне вдруг захотелось пойти к Петру, вылить на него всю свою ярость, все свое горе, которыми я был потрясён с той минуты, как не стало Ани. Благо, в этой истории больше никто не пострадал. Даже злосчастного водителя автомобиля, сбившего мою жену, не привлекли к ответственности, так как Аня сама стала причиной аварии.
Уходя к холму, за которым жили Шабулеи, я слышал за спиной всхлипывание забулдыги Леонида. Дрожащим голосом он просил прощения, пытался в чём-то оправдаться. Но я его уже не слушал. Чувствуя, как всё тело переполняет гнев, поднимался на холм, тяжело дыша и сжимая в руках пакет с бутылками вина.
Пётр сидел на скамейке, опустив голову. В его руке дымился окурок сигареты, зажатый меж двумя пальцами, а под ногами валялась пустая бутылка из-под пива. Я подошёл к нему так близко, что, казалось, слышал его хриплое дыхание, биение сердца, резкий запах перегара, пота и нестиранной одежды. Пётр лениво поднял голову, прищурил глаза, словно всматриваясь, кто перед ним стоит. Наконец откинул в сторону окурок, вывалил свои жёлтые от никотина зубы, промямлив:
 — Святой отец! Чем я заслужил такую честь?
Я смотрел в его мутные глаза не мигая, не отрывая взгляда. Хотел ли я в них рассмотреть раскаяние, страх, сочувствие, обычные человеческие чувства? Не знаю... Мне казалось тогда, я ненавижу этого человека, я готов броситься на него, даже лишить жизни. Он виноват в  трагедии, лишившей меня самого дорогого и безвозвратно сломавшей мою жизнь.
Будто угадав, зачем я здесь, Пётр снова оскалился, наигранно и негромко продемонстрировав какой-то нечеловеческий гогот. Он приподнялся, засунул руки в карманы и подступил ко мне прямо в упор.
 — Что, поп, ненавидишь меня, да? — я приподнял глаза, так как Пётр был почти на голову выше. — Будешь бить или проповеди читать пришёл?..
Я не знал, что ему ответить. Такого цинизма, равнодушия я никогда не встречал.
 — Ну, давай, убей меня! — наполняясь необъяснимым безумием, ревел он.
Его тело дрожало, голос надрывался, а в глазах промелькнуло некое подобие страха. Странно, но я вдруг почувствовал спокойствие и умиротворение, словно только что я открыл окно ранним утром, и плохой сон, смущавший ещё недавно, улетучился, забылся. Сердце больше не колотилось в груди, а мысли прояснились, в них не было гнева, смешанного с ненавистью.
 — Сам умрёшь. Бог тебе судья, — произнес я абсолютно умиротворённым тоном, после чего отошёл в сторону и пошагал заросшей тропинкой к нашему дому возле речки.
 — Да пошёл ты!!! — орал Пётр, надрывая горло. — Ты ничтожество, гнус! Таких, как вы, кровососов, надо изничтожать без жалости и сострадания! Дармоеды!
Он прибавил вдогонку дюжину матерных слов, но я его больше не слушал.

Продолжение следует....