Грезы Лубага

И опять настало унылое утро как преддверие тусклого дня, пусть даже за окном – феерия солнечного янтаря, небесной бирюзы и легчайшего белого мрамора облаков, плывущих из конца в конец империи. Наверное, сегодня к Лубагу в очередной раз наведается сборщик податей, будет грозить судом и продажей принадлежащего ему имущества. Что ж, деньги должны прийти завтра, их привезет его торговый агент из Норесбата. В этом городе народ богаче, нежели в Ланафе, там ценят все красивое и недешевое. И разве он виноват в том, что установленный раз и навсегда законом день уплаты налога и день возвращения его приказчика не совпадают? Лубаг заплатит, он и пеню внесет, и еще хватит на месяц-другой относительно безбедной жизни. Скучной жизни в этом сером провинциальном городе, где шагу не ступишь, не нарушив какое-нибудь важное предписание властей. Здесь на каждого торгующего – три-четыре чиновника да еще полсотни плебеев, жадно зарящихся на твои барыши. А каждый торговец – враг другому торговцу, норовит переманить у него клиентов, распустить вздорные слухи, вредящие репутации конкурента, а то и нанять молодчиков, чтобы ночью подпалили твою лавку или склад с товарами. Чиновник, надзирающий за торговлей – враг, законник – враг, голытьба, норовящая стянуть что-нибудь с прилавка – враги, и торговцы из соседней лавки – тем более враги.

Тесно жить в большом городе, где в переулке едва могут разойтись две едущих навстречу повозки. Где ночная стража ловит всех, рискнувших выйти на улицу в неурочный час. Вот вчера он засиделся до полуночи в конторке, вышел полюбоваться ночным небом – и нарвался: стражники долго допытывались, что он делает в такой поздний час на улице, уж не вор ли он, не грабитель запоздалых прохожих, грозились отвести в участок «до выяснения всех обстоятельств». Пришлось раскошелиться, чтоб отпустили.

В этом городе душно и смрадно, здесь ты скован тысячей условностей. «Стой! Куда идешь?
Зачем? С какой целью? Ты заплатил за право торговать? На тебя жалуются наместнику, тобой недоволен смотритель рынка». И еще сотня вопросов, требований, предписаний… А там, далеко на юге, за Синурскими горами, раскинулись степи. Там вольно дышать, ветер приносит терпкие запахи трав, а не вонь городских нечистот и отбросов, вокруг – простор, а не серые стены, кривые заборы, рогатки, преграждающие улицы. И живут там вольные народы, люди там не платят обременительных налогов, не вжимают голову в плечи при виде грозного начальника или стражника с палкой. Они – хозяева этого зеленого, колышущегося под ветром бескрайнего моря, а не жалкие холопы имперской власти и ее наместников. И если продать тесный городской дом, купить коня – и ускакать туда, на край света… Лубаг вздохнул. Утро… С улицы доносились скрип телег, цокот копыт, суетливое шарканье и горделивая поступь десятков ног, крики зазывал. Что ж, пора в лавку!

И на следующее утро, и через день, и через три к нему возвращалась все та же мысль: бросить город и ускакать за крепостную стену, за ломаную линию холмов, через распаханную равнину, за неровную гряду гор, которые утром венчает лучистая корона восходящего солнца, а вечер окрашивает в императорский багрянец и пурпур – туда, где земля не тронута плугом, где никакая деталь не разрывает ровную нить горизонта… Он поселится среди степняков, и будет кочевать с ними. Ведь он умеет скакать на коне, знает их язык – в той мере, в какой владеет чужими языками бывалый торговец, которому по роду его занятия приходится общаться со многими иноземцами. Он будет жить в расшитом шатре, гомон певчих птиц, а не карканье городского воронья и площадная брань будет будить его по утрам. И глаза его станут лицезреть пестрый ковер луговых цветов, а не серые стены домов, грязные мостовые, кучи объедков и угрюмые крепостные башни. Он развернет торговлю вольных народов с империей, и вскоре станет уважаемым человеком там, в кочевом мире, за горами и валами. И вечерами у костров примется он рассказывать о своей оставленной без сожаления родине вожакам племен, и возьмет в жены дочь одного из них.

Он грезил и наяву, а во сне ему являлись ярчайшие картины: залитый небесным светом пестрый простор, рассекающий на лету волны многоцветного «моря» конь, вереница облаков, так похожих на белую конницу, где-то за горизонтом взмывшую в небеса и теперь лихо мчащуюся вдаль, увлекая за собой земную конницу дарпов – самого знаменитого из степных племен, о котором в городах империи пели и рассказывали легенды странники-сказочники.

И являлся ему во снах могучий вожак дарпов с обветренным лицом и заплетенными в косицы седыми волосами. Он стоял, опираясь на овальный щит, с которого скалилась бронзовая морда хищного зверя, в деснице его была крепко сжата боевая секира с отточенным лезвием, легко рассекающая ствол самого крепкого дерева, которые изредка попадаются на пути степнякам и служат топливом для нехитрых очагов. И вожак лукаво улыбался, и манил Лубага в шатер, возле которого недвижимо высились воины с тонкими копьями в руках и длинными кинжалами на широких кожаных поясах. Он ясно видел серебряные накладки на грубо сшитых ножнах, и массивные перстни на пальцах воинов, и различал каждое колечко на их кольчугах, под которыми ясно просматривались бугры богатырских мышц. Снилось Лубагу, как на общем совете старейшины и воины принимают его в члены племени, и вожак под рокот бубнов и барабанов вручает всесокрушающую секиру, лук и колчан со стрелами.

Жаль, что человеческий сон не воспроизводит вкусовые ощущения и запахи, а лишь звуки и образы. Хотя однажды Лубаг сквозь сон различил щекочущий ноздри дух степных костров, однако, пробудившись от уличных криков, понял, что это горит магазин соседа. В другой раз он явственно ощутил на губах вкус испеченного на угольях мяса, но это было лишь послевкусием от пирушки, которую устроил ему двоюродный брат. Зато чем дальше, тем более яркие, сочные, красочные картины являлись ему во снах: вот он влачит арканом пленника, до боли похожего на одного пройдоху-торгаша, сбагрившего ему негодный товар, то ведет переговоры с бывшими соотечественниками, величаво восседая на кошмах.

Лубаг неплохо владел и мечом, и секирой – не зря же он в свое время нес охранную службу на городской стене! С детства любил стрелять из лука, и среди сверстников, живших с ним в одном квартале, Лубагу не было равных. «Я не пропаду у степняков», - думал торговец, которому опостылела городская жизнь. И вот однажды он продал дом, лавку, остатки товаров за полцены, расплатился со всеми долгами, купил у барышника превосходного коня – и отправился в путь. Градские ворота с глухим скрипом и тяжелым стуком затворились за ним.

Он ночевал на постоялых дворах – и чем ближе была граница, тем более убогими были придорожные приюты для странствующих, приходилось держать ухо востро, чтобы не лишиться коня, мошны, а то и жизни. Сады и пашни, деревни и замки, леса и луга проносились слева и справа, чтобы исчезнуть за горизонтом. На шестой день путешествия он преодолел по перевалу невысокий хребет, спустился в долину, на восьмой день показались еще одни горы, а оттуда было рукой подать до границы. В ночь с девятого на десятый день он на  сером коне переплыл неширокую реку – и оказался на чужом берегу. Шелестел тростник, где-то кричали совы, луна окрашивала серебром сторожевую башню на оставленном берегу.

На второй день скачки по степи, на привале его обнаружил дозор дарпов. Завидев их издали, Лубаг радостно замахал руками. Кочевники устремились к нему. Один из трех воинов-степняков отвязал коня, двое других, тыча Лубага древками копий, заставили его подняться, привязали к седлу крепкого, мохнатого дарпского жеребца, на котором сидел всадник, другой в это время больно стегнул Лубага плеткой по спине, так что тот взвизгнул, а дарпы рассмеялись. Он словами и жестами пытался объяснить, что пришел с миром и желает стать воином степного племени – в результате ему заткнули рот и связали руки. Затем обескураженного таким приемом Лубага трусцой погнали в кочевой стан, изредка придавая ему прыти плеткой или древком копья.

Стан раскинулся по берегам какого-то степного озерка. Вольный народ отдыхал после очередного набега. В отдалении возле шатра сидели связанные соотечественники Лубага, бросавшие на него сочувственные взгляды. Его подогнали к расшитому бисером шатру вожака, который, откинув полог, вышел навстречу. Он нисколько не походил на предводителя вольных племен степи, виденного во сне: пузатое, как бочка, тело на кривых ногах – еще бы им не расти кривыми, если ты с малолетства не вылезаешь из седла. С ехидной улыбкой глядел он на пленника.

- Я хочу стать частью вашего племени, вождь! – прокричал Лубаг. Собравшиеся вокруг воины расхохотались. К ним подходили и подъезжали все новые, только у некоторых, видимо, принадлежавших к степной элите, были седла со стременами, как и у всадника, приведшего в стан Лубага, большинство были лишены этого удовольствия, но держались на коне вполне уверенно.

- Ты хочешь быть как мы? – все так же хитро подмигивая, произнес вождь. – Докажи свое право. Приведите коня.

Тем временем степные воины куда-то увели Серого, другие бесцеремонно обшарили одежду пленника, отобрали деньги, затем отвязали его, заодно сняв куртку, забрали торбу с едой, после этого избавили его от сапог. А двое степняков уже тащили к нему отчаянно брыкавшегося жеребца. На сердце у Лубага похолодело. Он должен был усмирить норовистого коня голыми руками. У жеребца не было ни седла, ни стремян, ни уздечки!

- Иди же! – скомандовал вождь, толпа загудела.

Борьба степного скакуна и Лубага продолжалась недолго. Торговец из Ланафа дважды изловчился и взгромоздился на спину жеребца, но немедленно был сброшен наземь, напоследок же получил крепкий удар копытом по левому локтю – тотчас жгучая боль пронзила руку. К счастью, он отделался лишь ушибом, однако рука ныла.

- С конем не сладил, а справишься ли с воином? – вождь дал знак – и голый по пояс детина внезапно набросился на Лубага. Стал мять и давить его, пока тот не запросил пощады.

- Ты не можешь стать членом нашего племени! – прорычал вождь. – Ты будешь его рабом, - и он указал на победителя, попиравшего ногой грудь Лубага. – Поднимись и следуй к своим, - предводитель кочевников указал на горстку рабов, уже виденных Лубагом, которых охраняли стражники с копьями наперевес.

Над головой Лубага плыли облака и таяли, как былые грезы. Проплыла конская голова с развевающейся белой гривой, на ходе меняя очертания – и вот уже это белый степной цветок, раскинувший лепестки, которые ветер отрывал от него. Слезы душили Лубага, он глотал горькую слюну, смешанную с кровью. Богатырь убрал ногу с его груди, а он все лежал…

- Вставай же! – еще один воин грубым пинком поднял его на ноги. – Немощным прикинулся!

- Я умею хорошо торговать… - пролепетал Лубаг, еще на что-то надеясь.

- Тьфу! Недостойное занятие. Мужчина не покупает, а отбирает, не продает, а дарит! – выкрикнул воин, а вождь поддакнул. – У нас тоже есть торговцы, но они живут наравне с собаками и не имеют права голоса в совете племени. Но тебе к ним путь заказан, раб!

- Так отпустите меня назад, к своим, на родину, если я вам не гожусь. Какой из меня раб? – взмолился Лубаг. – Я городской житель…

- Тогда зачем же ты пожаловал к нам, в степь? Отсюда обратного хода нет.

- Но я хотел обрести свободу, которой не имел в своей стране! – вскричал в отчаянии Лубаг.

- Свободу надобно заслужить! – чеканным слогом восклицал вождь. – Среди наших воинов есть и твои соплеменники, но они заслужили эту свободу силой, ловкостью, храбростью и умом. У тебя нет этих качеств мужчины, в особенности – ума, ибо если бы ты обладал разумом, то догадался бы, что тебе не место среди вольных воинов, и лучше прозябать в окружении каменных стен, но распоряжаться своей жизнью и имуществом, чем быть человеком-вещью в руках достойных жителей степи. Твой удел – рабство. Зачем я вообще вступил в спор с этим жалким рабом? Эй! – крикнул он всадникам. – Гоните его к остальным, там его место. Нам не нужны торговцы, зато нужны те, кто будет ухаживать за скотиной.

- Пустите! Я хочу домой! – Лубаг сумел вырваться из железных объятий воина. Он забыл, что продал и дом, и лавку, и весь товар, и, вернувшись, вынужден будет начинать с нуля. Но ему страстно хотелось назад, в родной город, и он побежал, рассекая грудью ковыль – туда, куда плыли белые степные облака, так похожие на зубчатые крепостные башни родного города.

Воины по команде вождя натянули луки. Они никогда не промахивались.