Гидромет хроники, часть А

 Студентам - гидрометовцам всех времен посвящается.


 А: Аркадий Коробко.

     Часть первая. Полёт второй.

     Высокая, зыбкая, подвижно-суставчатая, зеленовато-призрачная стеклянная башня, сооруженная из вставленных один в другой граненых стаканов, угрожающе выгнулась в моих руках, вывернулась и прыгнула на пол, рассыпавшись стеклянными осколками и битым звоном, в тот самый момент, когда ноги Аркадия Коробко высоко и резко, но в то же время фатально-замедленно, взмахнули модными тупоносыми туфлями с копытоподобными каблуками над перилами лестничного пролета в потрясающем кувырке назад, взлетели и ушли в гулкое пространство между лестничными маршами второго и первого этажей вслед за их хозяином, обвалившимся туда же.
Он улетел, а я остался… Остался стоять один, в коридоре, над разбитыми стаканами…
Кроме меня и Аркадия, в этот миг, в этом месте больше никого не было.
     Вдоль длинного, шумного, по вечернему освещенного общежитского коридора плавно и романтично плыли чарующие звуки из фантасмагорического альбома «Магический полет», французской группы «Спейс». Композиция называлась: «Fasten Seat Belt! – Пристегните ремни!» - настоятельно и музыкально, в стиле «синти-поп», давал французский намёк таинственный Дидье-Экама-Маруани со товарищи, не снимая при этом с головы мотоциклетного шлема, плохо стилизованного под космический скафандр. Приверженцы хард рока, изучавшие английский в школах с языковым наклоном, цинично утверждали, что «Magic fly» неформально переводится на русский как «муха, вылетевшая из ширинки…». Истинные почитатели "Спейса" им решительно не верили. 
     Параллельно другим музыкальным композициям, проистекающих из неплотно прикрытых студенческих комнат, весь этаж наполняли, до спазмов в желудке, аппетитные запахи жареной картошки, борщей, гороховых супов, азиатского плова с бараниной; дребезгом треснутых медных литавр врезался дух жареной соленой селедки - по-вьетнамски. Общежитие готовило ужин после целого дня академических занятий.
     А Аркадий ремни не пристегнул!
 
     От меня до Аркадия, в тот момент, было метров около пяти, и допрыгнуть я не успел. Задержали стаканы. Не сумел я дотянуться и ухватить его за, хотя бы, ботинок, носок или штанину. Теперь, по прошествии стольких лет, мне кажется, что будь на моем месте какой-нибудь прыгучий Боб-Бимон, Брюс Ли или какой другой скачущий киношный или спортивный супермен тех лет, и не пытайся он уберечь общественные стаканы, этот Брюс-допустим-Вилис Аркадия непременно поймал бы (бренча своими крепкими орешками) и геройски бы спас, под аплодисменты избалованных спецэффектами современных зрителей и спортивных болельщиков. Спас бы, не имей он в этот момент в своих руках этой хлипкой «пизанской» стаканной башни.
     Но увы! Аркадий улетел. Улетел, словно мультяшный Карлссон в штанах без пропеллера, или Винни-пух на пробитом шарике. Улетел вниз головой.
     Вряд ли такое могло бы произойти, если бы человек присел на перила междулестничной площадки, с целью овладения йогой и сосредоточенного равновесия, в позе какого-нибудь Кришны или рукастого Шивы. Но если человек вдруг усядется на перила лестничной площадки покурить, а перед этим пропустит пару стаканов легкого виноградного вина, а перед этим еще и пива, то такое вполне может случиться. При этом, сорт вина совершенно не имеет значения. Пусть это даже будет стакан какого-нибудь портвейна, типа «мужик в шляпе». Или стакан холодного соломенного «Аллиготе». Именно «Аллиготе», или «Перлина степу», или «Оксамит УкраЇни» и еще много чего подобного, вплоть до зеленого «Рислинга», можно было отведать, случайно или нарочно заглянув по-соседски в комнату к самому гостеприимному и ответственному по второму этажу нашего общежития - студенту Паше Зимченко, куда Аркадий перед этим и заглянул..

     «Аркадий! Сойди, блин, слезь с перил! Кому ты здесь сидишь? Ты свалишься и на хрен улетишь! Как блин!», - сказал я ему, когда нес вышеупомянутую колбасу, из сложенных один в один еще грязных стаканов, в умывальню в конце коридора. Но он меня не услышал! Характерный, четкий, многократно выверенный, отметающий сомнения жест «От Аркадия» - жест рукой и сигаретой, элегантно торчавшей меж большим и указательным пальцами и слова: «Спокуха, Клавдия!» - могли означать только одно: «Все отлично, Григорий! Все под контролем, Константин! Иди как идешь, Сигизмунд! А я тут посижу, чичька*, пока!»
     Как я мог тогда не поверить Аркадию? Ему невозможно было не поверить. Отважный, прямой и конкретный! Он всегда выходил победителем из самых дурацких передряг. Он всегда мог, когда хотел, и хотел, когда мог! Многие девушки нашего и не нашего института могли это подтвердить, если б у них об этом было правильно спросить. И подтверждали… Но это другая история.
     А в этот раз он не устоял! Он не удержался на перилах, как на лезвии бритвы. Он не устоял на краю этой гибельной пропасти. Он сорвался и ушел вниз. Он спикировал как пикирующий бомбардировщик и, пролетев более трех метров по вертикали, шваркнулся об кирпично-терракотовую кафельную плитку, типа «кабанчик», в промежутке между лестничными маршами, в аккурат перед застекленной выгородкой общежитской вахты. Он свалился точно под ноги входившим и выходившим из общежития студентам, перепугав до заикания вахтершу – тетю Дусю, или как там её в тот роковой вечер звали. Мягко, ватно-глухо, приземлился на голову, темечко - затылок, затем - спину, вместе со всем своим молодым организмом! Как утверждали сразу ничего не понявшие очевидцы! Без страховки, матов, лонжей и батутов.
Впрочем, были и маты! Но после, и по другому адресу.
     Высокий женский вскрик: «На помощь! На помощь, он разбился!» - взбудоражил и без того оживленный быт вечернего Гамарника 5, общежития ОГМИ №1, что выходит на угол широкого проспекта имени и во все времена великого писателя Т.Г. Шевченко.


     Разбился!
    
     Как Вы думаете? Как должен выглядеть лежащий на кафельном полу человек со сломанной шеей? Куда, например, должна быть неестественно и страшно свернута его голова, относительно неестественно и жутко вывернутого туловища? Как неестественно-обреченно должны быть раскинуты ноги и руки, лежащего на полу человека со сломанной шеей? И как медленно и тягуче тошнотворно должна расплываться на полу лужица крови из слегка приоткрытого и уже посиневшего рта человека, сломавшего шею при падении вниз головой со второго этажа дома добротной сталинской постройки, с высоты более трех метров?
Ответы на все эти кошмарные вопросы мы могли бы были получить, сбежав вниз по лестнице к месту падения нашего героя.
Но мы их не получили...

     Сильный свет ослепил Аркадия. Он приоткрыл глаза и ничего не увидел. Только свет. Он снова смежил веки, свет остался. Аркадий глубоко вдохнул. Прислушался. Звонили колокола, где-то звучала какая-то космическая музыка, мерно шумел морской прибой, отдаленные женские голоса - сквозь запахи вкусной еды, легкий гул в голове и необыкновенная легкость во всем теле, ощущения полета, как в детском сне. «Вот и хорошо, - успел подумать Аркадий, - хорошо бы закурить.»


     В 0-3, в Еврейскую и обратно.

     Когда сокурсники и другие обитатели верхних этажей примчались, спустились, сбежались, собрались на месте происшествия, Аркадия уже бережно поднимали на руки, оказавшиеся в тот момент рядом с вахтой люди. С негодованием должно отметить, что некоторые гости, используя трагический момент, наоборот вероломно прошмыгивали мимо перепуганной вахтерши и дежурных вверх, на второй этаж, не предъявляя вахтеру никаких верительных грамот, паспортов, пропусков и прочих документов, позволяющих посторонним посещать общежитие в строго оговоренный и утвержденный местной администрацией ограниченный период времени суток.
     Спасатели аккуратно подняли и понесли пострадавшего по коридору в сторону коричневого дерматина кушетки, стоявшей возле общежитского медпункта. Упавший лежал с закрытыми глазами, уже без сигареты в руке, был тих и спокоен лицом и размеренно дышал. Руководил транспортировкой патлатый, высокий студент, одетый в длинные брюки клёш и белую футболку с трафаретом, черной тушью, во всю спину и грудь. На трафарете, с обеих сторон, был изображен какой-то длинноволосый тип в очках – велосипед, ниже было набито название какой-то рок-группы на английском языке. Патлатого очкарика звали Сергей, хотя большинство назвали его, почему-то, Джон. В составе группы спасения были так же представители других факультетов, вахтер и поседевший от переживаний комендант. Кто-то уже накручивал телефонный диск на столе вахтера и звонил по всем 01-02-03 и 04, объявляя общую тревогу.
     Следует особо заметить, что служба 0-3 отреагировала на вызов тут же и прибыла незамедлительно. Врач и крепкие санитары с носилками действовали слаженно, четко, соблюдая необходимые в таких случаях инструкции, уверенно и в высшей степени профессионально. У пострадавшего, прямо на месте, были обнаружены: нормальный сердечный пульс, правильный дыхательный ритм, давление 120 на 70; реакции зрачков и еще какие-то косвенные симптомы, дающие надежду на благополучный исход при условии немедленной госпитализации!

     В больницу Аркадия сопровождал все тот же патлатый, в футболке с трафаретом, каким-то чудом сумевший проникнуть в салон кареты скорой помощи, втиснувшись между крепкими санитарами и носилками с потерпевшим. По дороге в травматологическое отделение Еврейской больницы Аркадий очнулся, то есть открыл глаза и спросил попутчиков: «Эй, Вы кто? Я где??»
- Это я, - сказал ему Джон, - Аркаша, всё «о-кей»!
- Закурить есть?
- Курить нет!
- А у этих…, у лаборантов…
- У них тоже, я спрашивал, скоро принесут, закурим…
Санитары также подтвердили, мол скоро все закурим и сфотографируемся, что не нужно волноваться и разговаривать, после чего Аркаша прикрыл глаза и закемарил. Проснулся он уже на столе рентгеновского аппарата, когда его вертели в разные стороны, на предмет обнаружения разных повреждений в области головы и прилегающих к голове жизненно важных органов. Всякий раз, когда Аркашу поворачивали то на левый, то на правый бок, он по-детски подтягивал коленки к груди, подсовывал ладошки под щеку и начинал сладко посапывать и даже похрапывать…
     Когда процедура фотографирования была завершена, и рентгеновские снимки забрал себе дежурный травматолог, для изучения и постановки правильного диагноза, Аркадия перегрузили на носилки и повезли в больничную палату. На вопрос к врачу, будет ли потерпевший жить, врач недвусмысленно и не без врачебного юмора ответил: «А он что, по-вашему, сейчас делает?»

     На утреннем обходе, хорошенько выспавшийся, бодрый и несколько злой Аркадий пристрастно пытал лечащего врача, только прибывшего участкового милиционера, а после и навестивших его друзей, вопросом: как он тут оказался; по какой такой непонятной причине его неожиданно, прямо со студенческой веселой вечеринки, «упекли» в больницу, не спросив его, Аркадия, на то согласия; и когда его отпустят обратно. При этом он не стеснялся употреблять крепкие выражения, полезный фруктовый сок, яблоки и конфеты, которые принесли ему заботливые друзья и подруги - сокурсницы. Участковый пытался задавать вопросы, писал протокол, успокаивал как мог пострадавшего и оправдывался, что мол он тут вообще ни при чём и что служба у него такая. Лечащий врач кивал головой и улыбался доброй докторской улыбкой.
   
     На второй день, ввиду отсутствия наличия каких бы то ни было видимых и невидимых повреждений и нарушений костей его черепа, шейного отдела позвоночника, остального скелета, мышц и связок, суставов и сухожилий, кровеносных сосудов и глубоко упрятанного во всей этой сложной конструкции головного и костного мозга, а также прочих носителей высшей и низшей нервной деятельности и могучего интеллекта, обосновавшегося во всей этой системе крепкого аркашиного организма, Аркашу из больницы выписали.
    
     В общежитии его встречали как героя…
     И это был его второй полёт!


     Часть вторая. Полёт первый.

     Вообще можно уверенно сказать, что многие физические потрясения, которые для любого другого могли бы закончиться, как минимум, месяцем на больничной койке, для Аркадия проходили всегда легко и практически бесследно. Еще на 1-м курсе мы, его сокурсники, были свидетелями некой краткой мужской беседы, в которой Аркадий был заглавным действующим лицом. Оппонентом ему в тот раз судьба назначила третьекурсника Юру Симоняна. Юра, так уж вышло, за несколько дней до собеседования с Аркашей обидел кого-то из наших первокурсников. Соответственно, Аркаша, узнав от ребят о случившемся и оценив всю несправедливость деяния, совершенного этим самым Юрой, решил эту самую несправедливость осудить, а справедливость, наоборот, восстановить. Для этого им и приглашенными секундантами был выбран удобный момент после занятий, вечером, в общежитии №1, по улице Гамарника.  Аркадий в составе дипломатической миссии, в которую вошли еще несколько наших товарищей-секундантов, резко и без стука открыл дверь в интернациональную комнату за №21, где Юра Симонян проживал в международном содружества с иностранным студентом, негром по кличке «Циклоп».

     Следует сделать одно НЕ важное отступление от вскоре последовавших в комнате Юры событий, и рассказать о том, что черный африканец «Циклоп» получил свою оригинальную кличку за тяжелый и внимательный взгляд сильно скошенных к переносице глаз, находящихся под сильно скошенным к переносице лбом. Скошенных столь сильно, что когда Циклоп смотрел внимательно на собеседника, казалось, будто смотрит он не двумя, а одним глазом, расположенном в месте, где нос сразу переходит в лоб и тут же в затылок, и обратно.

     Юра в тот вечер, как и во многие спокойные подобные вечера, после лекций в институте, восседал посреди комнаты за квадратным, светлой полировки столом, и, с явным удовольствием, вкусно пил чай из большой полулитровой пивной кружки.
Кружки такие можно было в те времена обнаружить практически в каждой комнате студенческих общежитий, где обитали студенты мужского пола, для которых пиво, как и для студентов всех времен, было одним из основных и любимых напитков. Кружки эти самым тривиальным образом изымались студентами из обихода пивных баров города Одессы в личное пользование и составляли один из важных элементов оснащения студенческого портфеля типа «дипломат» или просто портфеля, или простой студенческой сумки, пусть даже была она сделана какой-нибудь Одесской артелью, из мешковины, на веревочных ручках, с грубым изображением пачки «марлборо» на обеих сторонах. Обладатель такого пивного бокала, в те годы, имел счастливую и неоценимую возможность прийти в любой городской пивной бар, в любое время его работы, и сразу получить порцию пенного, вожделенного, всегда свежего, ввиду его высокого спроса и оборачиваемости, Жигулевского или любого другого, но от этого не менее вкусного пива, так как пиво, по законам того времени, если ты «шел на «повтор», отпускалось БЕЗ ОЧЕРЕДИ, под завистливые, но понимающие взоры участников пивного процесса, которые в данный момент в этой очереди стояли.

     Позвольте еще разъяснить, как именно Юре Симоняну удавалось наливать горячий чай в такой большой и толстостенный сосуд, коим являлась обычная граненая пивная кружка. Наливать так, чтобы бокал не лопнул от кипятка.
Юра эти кружки совершенно особенным, далеко не каждому известным способом «отпускал», т.е. варил их в кипящей воде, в большой эмалированной кастрюле, в течение определенного времени, снимая тем самым «внутренние термические напряжения», которые всегда возникают в различных предметах, отлитых из каких-либо расплавов, в каких-либо формах. Рецепт этот Юре раскрыл какой-то командировочный металлург, за случайной застольной беседой, в каком-то случайном пивбаре, за бокал свежего «Ячменного Колоса», стоимостью в 24 копейки за бокал.
     В общем, именно такую, свободную от «внутренних термических напряжений» пивную кружку с горячим сладким чаем и держал Юра в руке, сидя за столом в своей общежитской комнате, когда напротив него, можно сказать, над ним и над его столом нависла грозная и праведная фигура Аркадия Коробко. Аркадий упер свои налитые молодой силой крепкие кулаки в стол и сурово спросил у Юры, почему, собственно, он, Юра, совершил этот неблагородный поступок в отношении его, Аркадия, институтских товарищей?! Юра оторвался на какое-то мгновение от своего чаепития, внимательно, прямо, но молча, посмотрел Аркадию в глаза, потом так же молча допил свой чай, не давая ему остыть, потом так же молча и без суеты, коротко и резко, взял и треснул этим самым бокалом, который он продолжал держать за удобную ручку, Аркадию в лоб.
     Аркадий тут же упал, опрокинутый на спину этим внезапным и совершенно неожиданным, хамским ответом на заданный им дипломатический вопрос. Но перед тем как упасть, Аркадий немножко полетел. Не далеко, не высоко, как в первый раз...
     В результате полёта: у Аркаши оказалась сильно рассечена бровь и частично лоб. Бровь ему зашивали, опять же в Еврейской больнице, куда его свезли пострадавшие от нелепой и не дипломатичной выходки Юры Симоняна аркашины товарищи.
 
       На занятия в институт Аркадий появился на следующий день с лилово фиолетовыми кругами вокруг глаз, зашитой бровью и небольшой шишкой на лбу. По счастью, сотрясения головного мозга у Аркадия, врачами Еврейской больницы, диагностировано не было. Опять же следует отдать дань мужеству, выдержке и благородству потерпевшего. На вопрос дежурного врача-травматолога о причинах произошедшего, Аркадий скупо и сдержано пояснил: «Шел, поскользнулся, упал, ударился об ступеньку…» «Очнулся – гипс!» - предсказуемо пошутил доктор.
     Через пару дней после происшествия, в комнате у Юры Симоняна, Юра, под давлением общежитской общественности, вынужден был принести свои извинения потерпевшей от его спонтанных и, по общему мнению, неадекватных действий, стороне. Юра подошел к Аркадию, в присутствии, так сказать, добровольных секундантов и Циклопа, крепко пожал Аркадию руку и произнес фразу, ставшую в последствии известной и буквально крылатой, он сказал так: «Извини, парень! Я не хотел тебя ударить!»
    
     Неприятный инцидент сочли исчерпанным.

*чичька - на языке Аркадия - означает "чуткА", или чуток, или чуть-чуть, что имеет определённую омонимию со словом "четок" или "чекушка", что на том же языке означает "маленькую, в сравнении с полновесными пол литра,  бутылочку водочки, употребив которую, можно получить такой же лёгкий и приятный эффект, но на непродолжительный промежуток времени..."