Была ранняя, робкая и совсем не дождливая осень

(Из "Проэзии")


По утрам солнце золотило ещё зелёные верхушки берёз. Их листва вспыхивала и осыпалась дрожащим серебристым блеском во влажную холодную траву. Берёзы с укоризной качали своими кронами в набирающем силу ветре, и рассеянно, как-то по-женски, склонялись к сонной земле, будто отыскивая в густой росистой траве потерянную за ночь серёжку. Крикливые цыганские стайки дроздов-рябинников бесцеремонно вторгались в тишину утра и, как горошины из порванного бумажного пакета, рассыпались острым шорохом крыльев по ветвям и листьям деревьев. Вороватые пугливые воробьи разлетались по галёркам стрех и терпеливо наблюдали за театральным действом разграбления двора. 

Закон и порядок воцарялись в нём с возвращением с городской свалки семейной пары ворон. Все обитатели двора с радостью и ликованием приветствовали аплодисментами крыльев наступление долгожданного мира и привычного всем покоя. 

 ***
Была ранняя, робкая и совсем не дождливая осень.

Мы вставали засветло, не без сожалений расставаясь с теплом постели и сном. Открыв окно, я закуривал первую, самую сладкую, сигарету и, успев её выкурить лишь до половины, слышал от тебя:
- Не кури натощак! Лучше оденься и сходи на молочную кухню. И собак с собой возьми.
- Ты думаешь, что я на улице буду курить как-то иначе?
- По крайней мере, я не буду видеть то, как ты гробишь своё здоровье. Я в душ. Чайник перед уходом не забудь включить.

Распутывать поводки приходилось в две руки и в два вездесущих холодных влажных собачьих носа. Терпения не хватало ни у меня, ни у собак.

 "Гулять! Гулять! Гулять!" - клокотала в собачьих сердцах благодарная утренняя радость, цокала когтями по скользкой поверхности паркета, царапала кожаную обивку входной двери, дирижируя в два лохматых хвоста симфонией ожидания обыкновенного счастья.
 
Молочная кухня находилась в двух километрах и в пяти десятках деревьев от дома. Количество деревьев удваивалось, если я шёл на кухню с двумя собаками. Но осень была не дождлива и потому легка, как узорчатая скатерть дороги, идти по которой в радость: собаки обмениваются с деревьями новостями, а ты, слушая звуки просыпающегося утра, думаешь о чём-то хорошем и добром. И ни о чём ином думать нет совершенно никаких причин.

У двери молочной кухни было небольшое крыльцо, к перилам которого я привязывал собак. Собаки послушно усаживались у его ступенек и, превращаясь в статуи сторожевых львов, придавали безликому виду спального района Третьего Рима незабываемые классические черты Первого.

Несмотря на ранний час, в крошечном помещении кухни уже было многолюдно и душно. Молоденькие мамы обсуждали друг с другом погоду, планы ближайших совместных прогулок, достоинства и недостатки детских колясок. Молодые папы стояли в очереди молча, посматривая на молоденьких мам. Тяжело вздыхая, тихо ворчали старушки. В стороне от очереди мужчина средних лет в видавшем виды пиджаке доедал, только что полученное им на кухне детское питание. Ребёнок лет десяти теребил руку своей матери и с тоской во взгляде изредка спрашивал её о том, скоро ли они пойдут домой.

Очередь таяла быстро и незаметно.

- Что Вам? - буркнул мне из-за прилавка огромный, как айсберг, силуэт в белом, листая замусоленный список. - Фамилия?
   
Я назвал.

- Так, значит! Два творожка, четыре "Агуши" и бифидокефир. Бифидокефира берите столько, сколько Вам нужно. Его сегодня завезли много.

Интересно, а разве есть множественное число у столь отвратительного существительного, как "бифидокефир", подумал я, уже на выходе.

Львы у ступенек, завидев меня, ожили, заулыбались и от радости чуть было не свалили меня с ног.

- Идёмте, черти, идёмте! - успокаивал я собак, поднимая высоко над головой целлофановый пакет с детской снедью, и шёл с почти королевским эскортом к газетному киоску.

Киоскёр - грозного вида бабуля - уже раскладывала на прилавке свежие газеты и журналы, как вдруг я увидел, вынырнувший словно из небытия том в темно-зелёной суперобложке - "Марина Цветаева. Неизданное. Сводные тетради". Переложив в левую руку поводки и пакет, правой я с безнадёжностью висельника стал шарить по своим карманам в поисках денег.

- Вот же дурак! И почему я не взял с собой кошелёк, - выворачивая наизнанку карманы, кипятился я и звонил во все колокола оставшейся в одном из них мелочи.

- Того журнала, что Вы ждёте, сегодня пока ещё не завезли. Будет к вечеру. "Литературную Россию" и "Литературку" будете брать?
- Да, конечно. И ещё вот этот том Цветаевой.
- Пожалуйста, - пересчитав мелочь, протянула мне бабуля и газеты, и книгу.
- Всё правильно?
- Остальное потом принесёте. Вечером.
- Спасибо Вам!

 ***
Была ранняя, робкая и совсем не дождливая осень.

Когда день переваливал за полдень, мы садились за стол, а солнце - на крышу соседнего дома. Огромные, как курицы, голуби, распластав во все стороны крылья, лежали в песке и не обращали совершенно никакого внимания на проходящих мимо них людей. Хрупкое осеннее тепло уже не задерживалось надолго в городе, привыкшем к бесконечности зим, и зябло, как и люди, в ожидание холодов. В стёклах окон домов ещё играли в прятки нежные летние зайчики. Ещё можно было не надевать свитеров и курток, выходя на улицу. Ещё можно было, сидя за обеденным столом, не включать огромную, как солнце, лампу с абажуром и говорить обо всякой летней ерунде.

- Я сейчас покормлю детей, замочу бельё и сбегаю в киоск за журналом, в котором наверняка уже напечатан твой первый очерк. А ты тем временем вынешь из морозилки мясо, приготовишь детям и собакам ужин и погладишь не только простынки, но и ползунки с распашонками. Видишь, какая я у тебя хитрая умница? Соглашайся!
- Гладить ползунки и распашонки у тебя получается лучше, родная моя хитрюга...
- Соглашайся! А вечером мы с тобой уложим детей спать и устроим нам крошечный пир! Надо же нам с тобой отпраздновать твою первую журнальную публикацию! Целуй меня, и я побежала! Целуй меня и не капризничай!  Какое вино нам купить?
- Наше любимое, любимая хитрюга! Волнуюсь я что-то. Шутка ли дело: первый очерк...
- Где-то это я уже слышала! Кажется у Габриловича или в фильме Авербаха?! Гладь распашонки и не занимайся досужим плагиатом. Всё! Я убежала. Целую тебя, талантливая ты моя сволочь!

 ***
Была ранняя, робкая и совсем не дождливая осень.

И не было в ней ничего необыкновенного. Стирка и глажка белья. Готовка и мытьё посуды. Уборка в доме и покорство магазинных очередей. Грудничковый четверг в детской поликлинике и невозможность яслей. Память об исчезнувшем лете и предчувствие поздней весны. Московские улицы и ветшающие парки времён. Перемены настроений и настроение перемен. Ты и я. Я, ты и наши с тобой вечно болеющие дети. Наши с тобой собаки и наше с тобой желание завести нам ещё и кошку под дождём, как в том рассказе Хемингуэя...

Робкая, ранняя и совсем не дождливая была та осень, когда однажды вечером, разбудив своими звонками и стуками в дверь наших детей и собак, ты ворвалась в наш дом с кипой журналов в руках. Ворвалась счастливая и довольная, как московская гроза, сотворившая маленькое осеннее чудо. 
   
- Вот твой очерк. Держи и помоги мне, пожалуйста, раздеться. Боже, как гудят у меня ноги... Представь себе, мне пришлось бежать за журналом до самого метро. Киоски поблизости были либо закрыты, либо были битком забиты вечерней макулатурой. Я так устала и замёрзла, что у меня почти не осталось сил, чтобы тебя обнять... Сейчас я немножечко полежу, и мы с тобой пойдём укладывать детей и пировать! Правда, я у тебя умница?

Она сидела в прихожей, когда я, снимая с её ног кроссовки, почувствовал на своём плече почти невесомую тяжесть её спутанных ветром упрямых волос, а в своих руках - просыпающуюся в тепле дома нежность её холодных пальцев.

- Я сейчас... Я сейчас... - шептала она, услышав крики разбуженных детей. Её прозрачная ладонь не отмахивалась от назойливых звуков вечно требующего к себе внимания дома, а приглашала их к себе: в свои усталость и тишину, в свою робкую и совсем не дождливую осень.

Я взял её на руки и отнёс в постель. В соседней комнате крикливые, как дрозды-рябинники, дети уже давным-давно стихли, рассматривая первые зарисовки своих красочных детских снов. Собаки храпели в обнимку на скрипучем пружинистом диване.

В темноте прихожей лежали, разбросанные по полу, кроссовки, свежие экземпляры номеров журнала с моей первой публикацией и маленькая берёзовая серёжка.

Была ранняя, робкая и совсем не дождливая осень.


  13 сентября 2018