Восьмая соната

Адажио.

Всего раз в жизни Матвею довелось ходить с плеером. Точнее, он даже не ходил - стоял в покачивающемся коридоре скорого поезда и глядел  в окно. За ним - проносились деревья, все я ярко-белых, розовых и сиреневых лепестах. Была весна. И он слушал плеер. Большой такой, серебристый, внутри крутился CD. Он взял его с собой в дорогу, - впервые в жизни он сам ездил в другой город. Родители думали, что устраивать личную жизнь. Что наконец-то их сынок повзрослел, давно бы уже пора, середина третьего десятка вовсю - а он еще ни одной девушки домой не привёл. У этой - он провёл пять дней. На четвёртый день вечером вернулся её бывший муж, а всё это время Матвей в прямом смысле этого слова мёрз в неотапливаемом по ранней весне доме старой постройки. Матвей очень не любил холода. Но делать было нечего, раз дом уже не топился, а он был здесь. Плохо, что он не сообразил с собой взять хоть одну теплую вещь. Бывший муж вернулся только на час, забрать кое-какие вещи. Матвей вовсе же не собирался ухаживать за этой девушкой. Да даже если бы и захотел - он не знал бы как. Ну разве что цветы подарить... Просто познакомились они совсем не за тем. И никому бы в жизни не смог объяснить - зачем...

Он стоял в коридоре скорого поезда и глядел в окно. Там уже порядочно так начинало смеркаться. И оттого цветущие сады деревьев становились еще краше. Теперь, когда всё осталось позади, он почувствовал нечто, что никогда еще не доводилось чувствовать ему в своей жизни. Он почувствовал весну в душе. Свободу, которая дарила новые открытия. Даже эти цветущие вишни - он заметил будто бы впервые. В сумерках лепестки казались уснувшими мотыльками. И цвет их крыльев невозможно было описать. А солнце как раз заходило с той стороны, куда выходило окно с его прошлым. И вот уже от него остались одни лишь подсвеченные воспоминания.

"Всё прошло!" И всё бы еще ничего, если бы не его плеер. С собой в дорогу он записал диск со всякой классикой, в популярном тогда, mp3 формате, такое молодежь сейчас уже не слушает. И надо же такому случиться, что в тот момент, когда он смотрел в окно и видел всю эту невероятную картину угасания дня, ощущая в себе еще легкие всполохи минувшего  путешствия, которое безусловно запомнится ему на всю жизнь, - в наушниках вдруг заиграл рояль. Восьмая соната Бетховена. Адажио. Он слушал и не верил своим ушам. Никогда в жизни он не подозревал, что может быть нечто настолько прекрасное. Даже спустя много лет, просто от одного воспоминания превых звучащих нот этого произведения, к его глазам невольно подкатывались слёзы. Музыка была настолько величественна и настолько прекрасна, да нет, всё это совсем не те определения, та музыка - была его душой. Была его взглядом, глядящим на цветущие деревья, на затихающий, умирающий день, которому будто играл гимн нового торжества, - нового утра, которое придёт вслед за тем. Он слушал и буквально уже видел себя за роялем. Вот он приедет домой, откроет крышку инструмента и начнёт играть. Нет, конечно, сразу он так не сыграет. Сначала он попробует вспомнить ноты, потом их местоположение на инструменты, и уж затем - попробует прикоснуться. Он смотрел в окно, но взгляд его уже был в том другом дне, когда из-под его пальцев зазвучит этот гимн. Это искупление души за все те непонятные страдания, которые всю жизнь нужно было скрывать ото всех.

Несколько занятий в детстве пригодились ему, чтобы заново вспомнить ноты. Довольно быстро с грехом пополам он начал вести мелодию. Получалось конечно не очень. Но, по-крайней мере, первые такты он играть уже мог, сам веря и не веря своему неожиданному полёту.

Так получилось, что по его возвращению сильно заболел его дедушка. Матвей каждый май неизменно помогал ему с высаживанием помидор в огороде. А вот в этот май, - дедушка вдруг больше не смог выходить во двор. Не сразу. Сперва, он еще даже как-то умдрялся ходить в магазин. Затем, всё реже стал появляться во дворе. Потом был его день рождения, съехались все родственники. А он, всегда такой весёлый и жизнерадостный, в этот раз - только старался изобразить лёгкость и веселье. Нелегко ему уже было. За столом, как водится, затянули песню. И такую душевную! И он её пел. Выводил протяжные ноты, а в голосе была такое безнадежное счастье! Последнее, будто знал уже это. Потом во двор он выйдет только однажды. Матвей поведёт его под руку, покажет как сам высадил помидоры. Дедушка посмотрит все грядки, потрогает руками кусты, вдохнёт с цветущей груши аромат лепестков. Солнце светит, тёплый ветер, птицы вовсю распелись... А ему уже надо обратно, ложиться в кровать. Ноги с трудом уже переступают две ступеньки родного порога. А потом он уже не мог ходить и по дому. Один раз Матвей даже едва удержал деда, когда он пытался выйти из спальни. Странно, на вид дедушка был уже так худ, что Матвею думалось, что без проблем сможет даже поднять его, а оказалось, что просто не дать деду упасть стоило невероятных усилий. Матвей еще улыбнулся тогда деду. "Не бойся! Я тебя держу!" А сам думал про себя с горечью и удивлением - "Ну как же так? Как такое бывает?!" Потом дед уже не вставал с кровати. Матвей приходил к нему в спальню и сидел рядом. Дед уже перестал рассказывать обо всём... Что с ним было в его детстве, как однажды при взрыве, засыпало землёй, а потом его чудом откопали, никогда больше этого никто не услышит. Как-то раз Матвей зашел к деду, и как всегда дал ему свою руку. И дед держал её как самое дорогое, оставшееся в его жизни. А потом он полушепотом считал... От одного до ста, пропуская цифры, потом снова начинал считать сначала... от одного.. до ста... и так дальше...

Нужно было наводить повсюду порядок. Матвей снаружи мыл дедово окно. Оно становилось всё чище и чище, отражая на ярком июнськом солнце голубейшее небо и белоснежнейшие облака. А там - за окном внутри был полумрак. Там лежал дед и наверное уже и не мог видеть этих облаков. Но окно должно было быть чистым...

Одним днём, Матвей вернулся в свою комнату и сел за пианино. И стал играть восьмую сонату Бетховена. Адажио. Пальцы нежнейше касались клавиш. Черное пианино, стоявшее в углу, было настроено вплоне нормально, но слегка гудело из-за небольшой трещины в деке, так что не было никакой необходимости думать еще и о педали, залиговывающей звучание. Матвей вдруг подумал о деде. Там, за соседней стеной, находилась его спальня. На мгновение Матвей испугался, что дед может услышать эти прекрасные звуки, торжествующие саму жизнь. Но всего мгновение - и он стал играть еще более громко и выразительно. С еще большей сдачей красоте и всему живому, что есть на свете. По щекам Матвея катились слёзы. Он улыбался.