Крылья

Салехард. Огни вечером. Закат улиткой сползает на землю и дороги белые, и асфальт серый.  Середина мая, снег падает. А что ему,  он дома!? Машина шипит по грязи, а завтра, может статься, застынет она свинцом расплавленным. 
Свечи в стекле множатся призраками миров, холодным светом полярной звезды; только ты ее не увидишь в молочных сумерках. Гуси-лебеди летят белыми птицами, как страницы, вырванные из книг, как картинки, что из старых учебников вырезали,  чтобы наклеить в дневник. А в нем песни всякие, мечты, пожелания; обязательно розы и сердце или два, и между строк что-то тайное, доступное разве что душе. Сколько их, за теплотрассу сунутых, безымянных, оставленных с надеждой на счастье, отпущенное на волю вольную вот такой же птицей, белой, большой с сильными крыльями!? И ведь, летит, гляди. Летит из сердца в сердце. И вот уже чужие мечты тебе усвоились, чужие розы твоими стали и песни ты поешь так, будто они изначально близки тебе. А дальше круговорот времени, взмах страниц, приземление за теплотрассу, где внимательный взгляд распознает в тетради нечто интересное, сокровенное. И снова свечи до утра и гитара, посторонние красные искры чужих сигарет, окрики и задушевное, хмельное утро чужой молодости.
А на месте последней, вырванной страницы вложенный журавлик, как вещее пожелание счастья.
Лети, лети, родимый. Тебя заждались в этом городе снегов, серости и печали. Тебе и надо-то, всего лишь, расправить свои страницы с песнями о первой любви и верности, о непроходящем, неизгладимом из душ, вечном  лете, которое было колыбелью всего человечества.