Киевская гРУСтЬ - Русь - Нитки

Этим утром в нашем любимом кафе «Скифская Баба» все столики почему-то были пусты, за исключением одного. За ним расположились «на широкую ногу» наши старые знакомые: Сладкозвучный Гандхарв и всепроникающий носитель слова Божия Святой Игорек. Почему «на широкую ногу»? Да потому что Сладкозвучный Гандхарв по случаю какого-то православного праздника угостил православного Святого Игорька и самого себя двумя бутылками настоящего пива.
Они о чем-то говорили. Неизвестно о чем, должно быть, богословном, потому что глаза Игорька были смиренно опущены и изредка смиренно поднимались к небу, а губы нашептывали какую-то молитву. Сладкозвучный Гандхарв смотрел прямо и решительно, указательный палец держал перед собой и собеседником, но при этом ноги истинно по-гандхарвски были заброшены одна на другую. При этом перед каждым глотком крестили бутылки: самих себя. Но тут в кафе вошел новый посетитель — Игорь Бузыка. Здесь он был впервые. Этакой ярый украинофил, закончивший университет и изучающий украинскую литературу в свободное от работы время. Одет в аккуратный и чистый костюм, с бородой и в очках. Заказав себе у Варвары чашечку кофе, он неожиданно отправился не за одинокие свободные столики, а к двум вышеупомянутым собеседникам.
— К вам можно?
Святой Игорек стал что-то нашептывать себе под нос:
— Молитвами святых отцов... и т.д. и тому подобное.
Сладкозвучный Гандхарв не на шутку обрадовался появлению нового слушателя:
— Пожалуйста... — затем, сделав паузу, делая вид при этом что о чем-то думает, добавил:
 — Вы, надеюсь, не язычник?
— Нет, я крещеный.
-Кем?
— А какое это имеет значение? Я бы вообще не хотел касаться подобных тем.
- Жаль... А, да садитесь, садитесь.
После этого, как и должно быть, представились друг другу. И вот когда уже Сладкозвучный Гандхарв собирался было рассказать нравоучительное повествование о своем последнем паломничестве в Оптину Пустынь, в кафе вошел сам Колян Паганини, и не просто вошел, а с Библией в руках, с настоящей православной Библией. Затем, подойдя к столику и донельзя обрадовавшись при виде свободного места, окинув всё коварным оценивающим взглядом, уселся без разрешения и лишь потом сказал:
— А вот и я.
Игорек Святой, чувствуя перед собой вину после истории с мусульманским салом и при виде Библии в руках Коляна, чуть не расплакался и перекрестился.
— Прости меня, брат.
— Бог простит, я не прощаю, — отрезал Колян.
— Но я же... я же тебя ударил.
— Тайна, из-за которой дерутся, перестает быть тайной, так вот...
— Что?!
— Мусульманское сало теперь не тайна.
— Все равно, — заключил Гандхарв, — сегодня праздник, и я рад, что мы все здесь собрались вместе.
— Какой праздник, простите? — спросил украинист и филолог Бузыка.
— Успенье Божьей Матери.
— Так какой же это праздник? — изумился искренне Колян, - это же траур.
— Нет, это праздник, — тихо изрек Игорек.
— Праздник траура... Я изумлен! — заключил Паганини и затем продолжил:
— Мне-то это глубоко по барабану, этот ваш бабник и пьяница!
-Кто?
— Иисус Христос.
Таким дерзким заявлением все были ошарашены и ,главное, прогнать или побить Паганини не было никакого смысла, ибо, как сказал он словами Дюма: «Тайна, из-за которой дерутся, перестает быть тайной». Святой Игорек, предвидя какой-то новый подвох, молчал, зато вопрос задал Бузыка:
— Какой же он пьяница?
— Как какой? Воду в вино превращал да вещал чего-то: «Пейте вино, это кровь моя».
— Но, Коля, простите, в Святой Земле пили очень мало и вино разбавляли водой.
— Зачем?
— Чтобы не опьянеть.
— А зачем тогда пить? Но то, что вино водой разбавляли, этого следовало ожидать.
— Почему? — изумился Бузыка.
— Потому что наши православные продавщицы в вино-водочных отделах тоже его разбавляют. Наследие.
— Но бабник? Бабник?! — продолжал вопрошать Бузыка. — Это откуда вы взяли?
— Из монастыря... Это настоящий языческий гарем, все монахини — невесты Господни. Не сестры, не племянницы, а невесты, черт возьми!
При этих словах Святой Игорек, Сладкозвучный Гандхарв и даже новоявленный Бузыка перекрестились. Затем Гандхарв, посмотрев на Паганини и на Библию, которую он держал в руках, с облегчением произнес:
— Николай, вы читаете Библию, это хорошо. Она вас просветит, и тогда...
— Что «тогда»? Что?! Я ни черта не понимаю.
— Как? — молвил Игорек, — но не всё же сразу.
— Да я не пойму с самого начала.
— Может быть, мы сможем подсказать? — радостно спросил Святой Игорек, потому что имел большой опыт наставлять на путь истинный бабушек и хиппи.
— Посмотрим... Но, может быть, вначале выслушайте, не перебивая?
— С удовольствием, — по-гандхарвски снисходительно чисто, сладкозвучно пропел кое-кто.
- Скажите-ка лучше, что написано и кем написано это ваше Евангелие?
И, как бы отвечая на вопрос самому себе, Паганини встал и продолжил:
— Апостолами? Матфей? Да кто такой этот Матфей? Что за Евангелие от Матфея? Я-то... - Колян задумался. — Я-то простой человек. Дилетант, одним словом. Да и Евангелие для простых людей. И я понимаю, что деяния Христа записывали очевидцы, и очевидцев ой-ой-ой! было немало, но отобраны четверо. А Матфей - очевидец? Возьмем-ка лучше Евангелие от Матфея, — с этими словами он стал листать Библию, отыскивая нужную страницу, затем нашел и продолжил, — глава девятая, девятый пункт, — и захохотал, сквозь смех выдавливая, — само две девятки — дьявольское число, не хватает только третьей: «Приходя оттуда, Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мной. И он встал и последовал за Ним».
Затем Колян устремил невидимый взор туда, за облака, где, он предполагал, сидит невидимый апостол.
— Вот так-то, братцы, попался Матфея!
Тут Паганини встал в обвинительную позу прокурора и продолжил:
— Видишь, Матфея, по твоим словам же только тут ты и появился, то есть в главе девятой в этом девятом, как сказать, пункте. А остальные восемь предыдущих глав откуда ты взял? Украл? У кого? Ты же не был очевидцем! Почему твое евангелие
не начинается с 9.10, то есть «И когда Иисус возлежал»? Пиши то, что ты  видел и слышал, а не начинай с родословной Христа. Вот так-то, ребята.
Тут господин Паганини на минуту задумался, как будто бы вел тяжкий спор с невидимым противником. Затем пришел в себя и с  видимым духовным или же бесовским порывом продолжил:
- Странно, ведь чисто житейский опыт подсказывает, что лучший способ уничтожить доброе начинание — это систематизировать, т.е. канонизировать его. Но тут же налицо явная фальсификация. Ведь из четырех канонизированных евангелистов ни один не был полным очевидцем. Откровение? Божие? А божье ли оно? Я скептик. Первый из четырех «канонистов» (Иоанн)появляется в главе четвертой. Тоже вопрос: откуда взяты те предыдущие? Откровение? Так напиши, что это было откровение. Ведь этого не написано. И вообще, где объяснение многочисленных событий, чему евангелисты НЕ БЫЛИ свидетелями? А я-то что? — Колян вздохнул. — Я дилетант, глупый рациональный дилетант, но, как мне кажется... — Колян задумался на минуту и решительно продолжал:
— Как мне кажется, если бы я встретил и вел запись, то записывал бы только то, что САМ видел и слышал, а события, мною не видимые и не слышимые, я бы отмечал в записях, с ЧЬИХ слов я видел и слышал, или же каким ДРУГИМ путем я получил знания об этих событиях. Чересчур велика ответственность перед последующими поколениями. Неужели они этого не понимали? И вообще непонятно, очень многое мне непонятно. Самоубийство - тяжкий грех. Прямое попадание в Ад. В аду Цветаева? В аду несчастный профессор Плейшнер, выбросившийся из окна? Но если  слабый человек, понимая, что не выдержит пытки гестапо и выдаст, продаст, в обмен на жизнь... Если он идет на такой сильный поступок, то неужели ему заказана дорога в Ад? Что же лучше, что же чище: сдаться, выдать, получить шанс на сохранение жизни, а затем покаяться (в чем? в том, что тогда не выбросился из окна?) и спокойно умереть в постели, имея надежду войти в Райские ворота? Или русские купцы, не сдержавшие слово, ставя пистолет к виску, совершали грех? Да они своей смертью, закрыв дверь в купеческое сословие людям никчемным и ничтожным, которые не смогли бы поступить так же. Сами же клянем современных коммерсантов. Да что там! Иногда хочется после смерти попасть в Ад, чтобы забухать на сковородке вместе с Есениным. Чтобы взглянуть хоть краем глаза на тех баб, предпочитавших смерть физическому надругательству. Где вы, героини легенд, бросившиеся со скал, чтобы избежать насилия? На Земле таких почти что нет, на Земле, в основном, те, которые предпочтут насилие. На Земле сейчас святые? Горе-коммерсанту, сорвавшему банк у бедных старушек и незастрелившемуся, дается шанс пойти покаяться и попасть в Рай. Но эта религия в ЭТОМ изложении провоцирует преступность. Твори беспредел, покайся и тебе все простится.  Страшно... Страшно и непонятно. Ведь все равно в этом христианстве  раньше что-то было, доброе... Было что-то. Может быть, все это кем-то умышленно искажено?
Ах да! Давайте-ка лучше поговорим о более важном. Этот Бог породил ангелов и дал им полную свободу выбора. И вот когда один из них захотел превзойти Бога, то Отец в наказание лишил Вельзевула света, а также других «падших ангелов». Лично мне это непонятно, для меня это противоестественно. Что плохого в том, что ученик решил не останавливаться на том, чего достиг его учитель? Что в том, что сын захотел идти дальше, чем его отец? Да большинство из нас будет счастливо, глядя на то, как наши дети пойдут дальше и достигнут того, чего мы достичь не могли. Я полностью согласен с... как его? Раджнишем, в том, что коллективное сознание должно идти через индивидуальное. В моих глазах отрицательным персонажем является Господь, ДАВШИЙ детям право выбора и наказавший не лентяев, а самых усердных. Это все равно, что лишить детей сладкого за примерное поведение. Зачем было давать право выбора? Нельзя ли было сказать: «ЭТОГО НЕЛЬЗЯ!»? Ну да ладно, что это я? Не об этом речь. Слова Иисуса, — при этом Колян Паганини опять стал листать Библию и наконец нашел, — «Довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его, и для слуги, чтобы он был как господин его. Если хозяина дома назвали Вельзевулом, не тем ли более домашних его?» Это от Матфея, гл. 10/25. Ага, вот как?! А если в «команде» Вейзевула кто-то из князей тьмы превзошел его? И вся бесовская сила у того, имени которого мы не знаем? То что получается: боритесь, друзья, с Призраком? С ветряной мельницей? Ведь истинного противника мы не знаем, а Вельзевул так, белая лошадка, макет, камуфляж, чтобы, так сказать, брать весь православный огонь на себя. Так, может быть, и не говорил Христос этого? Может быть, это было сфабриковано, подстроено КЕМ-ТО? Имеет место цель для умышленного искажения. Как воинский устав.
И тут, расчувствовавшись своими словами, Паганини заказал себе бутылку пива. Слушатели молчали, не решаясь что-либо сказать. Бузыка тоже заказал себе бутылку. Отхлебнув несколько глотков, он сказал:
— Вообще, друзья, давайте поговорим о чем-то другом. А христианство... Пусть об этом спорят богословы. Я вообще-то родом с Западной Украины и я считаю, что наконец-то настало время возрождать нашу позабытую культуру, наш родной украинский язык.
— Это как то? — спросил Гандхарв. — Как это здесь, в многонациональном Днепропетровске, возрождать украинский язык? Заставить на базаре грузин и татар между собой розмовляты на ридной мови?
— Нет, я не беру такие крайности, но мы, славяне, должны учить великий украинский язык.
— А зачем тебе это? — спросил Паганини и язвительно добавил. — Ну вам-то, интеллигентам, от нечего делать еще это позволительно. Но как ты сможешь рабочих, которые работают на мартене, после работы заставить вместо бутылки водки засесть за словари и читать Тараса Григорьевича? Да они тебе же будут бить за это морду.
— Так что же? Давайте навечно останемся скотами?
Тут сладкозвучный Гандхарв разразился гомерическим хохотом:
— Ха-ха-ха! Именно с котами. С котами, с кошками да по крышам. Ха-ха! Затем, прекратив смеяться и немного успокоившись, спросил:
— А вам, уважаемый украинофил, не кажется, что в нашем городе говорят и не на русском, и не на украинском?
— А на каком?
— Вот... на каком? Основное правило лингвистики следующее: не язык подчиняется правилу, а правило — языку. Попытка сделать наоборот привела к мертвой латыни, а живой итальянский сохранился.
- Но мы-то не в Италии.
— Да, но смешение двух систем рождает третью. То есть смешение украинского и русского породило наш язык. Характерное наше «шо» — это нечто среднее между «що» и «што». Параллели за рубежом: это австралийский английский язык, американский. И я, признаться, уже устал от москалей, которые в Крыму вопрошают: «Почему же вы не говорите правильно на русском?» Да и от хохлов устал тоже: «Чого вы нэ розмовляетэ на ридний мови?» Но мы-то ведь живые! Дн-ск, Кривой Рог, Харьков, Донецк... Да что там!
— Но ведь сам президент Кучма разговаривает на украинском, а он тоже из Днепропетровска, — разумно вставил Бузыка.
— Президент? — встрял Колян. — А с Путиным он говорит тоже на украинском через переводчика? А с Назарбаевым и прочими тоже?
— Но это же международные встречи, можно, — ответил несколько озадаченный Бузыка.
— А вам не кажется, — спросил Гандхарв, — что живущим на Украине понятен и русский, и украинский?
— Да. Так что же?
— А то, — за дело взялся Колян, — что говори на украинском, и русский поймет тебя, так же и украинец понимает сказанное на русском. Да и вообще, — теперь уже торжественно продолжил Паганини, — у Кучмы советники или двоечники, или идиоты.
— Почему? — хором изумились все трое.
— Потому что он заметно теряет свой рейтинг, разговаривая на языке, которым не владеет в совершенстве.
— Это как? — тихо произнес Игорек и опять перекрестился.
- А так... Мы, русскоязычное население, терпеть не можем политиков и журналистов, говорящих на украинском, а жители украинских сел и городов терпеть не могут тех, кто его коверкает.
- Да, это так, — проговорил Гандхарв, почесывая себе нос, уже слегка красноватый, — так... Тогда, выходит, должно быть двуязычие, как в Финляндии.
- Чтобы не было гражданской войны, — неожиданно заключил Паганини.
— Это почему? — спросил Бузыка.
— А потому, что если во Львове бьют морду за то, что разговариваешь на русском, то такая плачевная участь может постигнуть здесь, в Дн-ске, тех, кто балакает по-западенски. И пусть тогда себе отделяются. Министерство-то черной металлургии у нас. Днепропетровск — это не город, это больной наркоман, лучше не трогать.
— Ну да ладно, ребята... Давайте-ка лучше поговорим о чем-то хорошем. Вот мне, например, нужен разумный, дельный совет для одного очень хорошего дела, — разоткровенничался Бузыка, как будто бы для хорошего дела нужны советы.
— Для какого? — подленько поинтересовался Паганини.
— Для православного.
— Ну-ка, ну-ка, расскажите, — попросил Гандхарв со своей покровительственной улыбкой.
Игорек, Святой Игорек опять поднял глаза к небу и что-то там зашептал.
— Дело в том, что один мой знакомый, очень богатый бизнесмен, хочет продать свою просто супериномарку, машину, одним словом, очень хорошую машину, и направить деньги для развития или поддержания православия. Что бы вы могли посоветовать?
— Как что? — спросил изумленный Святой Игорек и ответил самому себе. — Передать деньги в храм.
— Зачем? — Паганини был неугомонным и безжалостным. — Чтобы батюшки на эти деньги купили себе такую же иномарку? Лучше взять ее да просто подарить, и еще бензин в придачу.
— Нет, — ответил Бузыка, — храму он уже пожертвовал папин старый «Запорожец», а вот машину эту, эту иномарку...
Тут Гандхарв его взял и, не задумываясь, перебил.
— Купить книги... «Житие святых» и другие. Передать их в больницы, детские приюты.
— Он думал об этом, как ни странно. В больницы еще понятно — когда человек соприкасается со смертью, то в этот момент ему очень нужна нужная книга, которая может изменить его же жизнь. А вот детские дома... Он боится, что их там растащат. Дети, которые нюхают клей, поменяют их же на клей, и это будет еще хуже, чем тогда, когда этих книг не было.
— Тогда можно потратить на иконы, — сказал Гандхарв.
— На какие иконы?
— Ну, сейчас же у нас пишут иконы, — осведомил Сладкозвучный Гандхарв «непосвященного» Бузыку.
— Он не верит, что у нас есть люди, способные писать настоящие иконы.
— Ну, тогда я не знаю, — развел руками Гандхарв.
— Я знаю! — завопил Колян Паганини и отхлебнул пива этак по-нормальному. — Я знаю, я! Нитки.
— Что? — спросил Бузыка.
— Нитки... Взять продать машину, а на эти деньги накупить ниток...
— Нитки? Зачем? И причем здесь православие? — опять развел руками Гандхарв.
— А вот причем... Вы часто попадали в кутузку?
— Нет, — ответил Бузыка.
— Ни разу, — сказал Гандхарв.
— Господь хранил, — смиренно изрек Игорек.
— А вот я бывал... И не раз. И знаете, что там делают? Не знаете?! Изымают кресты на время нахождения в камере. А там-то как раз крест, ох, как необходим.
— Почему изымают? — изумился Бузыка.
— А изымают потому, — начал объяснять Паганини, — что крест у меня на шнурке. И работникам правоохранительных органов совсем ни к чему, если кто-то возьмет и повесится на этом самом шнурке.
— Но как? — спросил Бузыка.
— Не знаю сам, но кресты изымают, православные друг у друга.
— И что же дальше? — спросил заинтересованный Бузыка.
— А то, что машины, одной всего проданной машины, хватит обеспечить нитками все райотделы милиции Украины, а заодно сумасшедшие дома. И тогда можно снять свой крестик со шнурка и вешать его за нитку.
— Вот это да... — произнес Бузыка. — Вот это мысль. Но как ее осуществить по всей Украине?
— Отправить в командировку с нитками и деньгами вот его! — и Паганини пальцем указал на Святого Игорька.
— А ты бы согласился? — с недоверием спросил Бузыка. — Согласился бы портить себе нервы, уговаривая начальников райотделов?
— С радостью!
— Ну вот об этом я и скажу сегодня же этому бизнесмену. Мы можем пойти туда вместе.
— Идем.
— Только не отпускайте его одного с нитками в дурдом, — посоветовал Паганини.
— Почему?
— Да когда главврач услышит подобное от нормального человека, то он из больницы его не выпустит при помощи санитаров. И ваше доброе начинание пойдет к черту.
— Я буду ходить вместе с ним, — на удивление тихо и боязно произнес Гандхарв.
И в этот момент дедушка без возраста, убирающий соседний столик, вдруг подошел и протянул Игорьку десять долларов.
— Я всё невольно слышал, ребята, и тоже хочу внести свою долю в покупку ниток. Давайте, дело хорошее, у Вас все получится.