Рассказ майора фон дер Декена

«Генерал Хилл чётко мне дал понять, что нужно в любом случае добраться до наших драгун, застрявших и прижатых противником на правом фланге. Я тут же отправился в путь.
 Бригада генерала Ансона, моего старого знакомого, осталась слева. По дыму и гари, что поднимались над тем местом, я понял, что английским полкам сейчас приходится не легко.
 Отпустив Рунгеля крупной рысью, я сосредоточил всё своё внимание на дороге. «Если впереди окажется враг, то я не смогу ни где спрятаться» - размышлял я, так как вокруг простиралась плоская равнина с ещё зелёной травой, скрывающая носки моего мерина.
 Проехав так с милю, я услышал шум прибоя, доносившийся справа от меня. И тут же, с той же самой стороны послышалась немецкая речь. Я огляделся в поисках укрытия, но до ближайшего холмика, который мог бы дать хоть какую-то надежду, что меня не заметят, было далеко, более мили. Прибрежная роща располагалась ещё дальше на север.
 Я припал к шее моего верного Рунгеля и зашептал ему в самое ухо несколько ласковых слов. Мерин остановился не двигаясь более, а вместе с ним замер и я.
 Равнина идёт немного в наклон к берегу океана, а там сильно понижается до дюн. Мне же было видно лишь макушки пальм, качающиеся на слабом ветру.
 Немецкая речь стала слышна отчётливей, и тут я увидел двух улан в красных шапках, неспешно едущих почти в мою сторону.
 Мне кажется я перестал дышать. Уланы были от меня не более чем в фарлонге. Они о чём-то неспешно переговаривались и вообще вели себя несколько беспечно, если вспомнить, что находились они на нашем правом фланге. Они удалялись от меня, и я почти уверился, что беда миновала, как мой Рунгель тряхнул головой.
 Не знаю уж, что с ним приключилось, овод ли его укусил, или он просто взбрыкнул, но это движение заметил один из улан. Он указал рукой в мою сторону своему товарищу, и они начали разворачивать коней.
 Прятаться более не было смысла. Я дал шенкелей своему мерину и ринулся вперёд на удивлённых улан, помятую о том, что надо любой ценой прорваться к нашим драгунам.
 Саблю я не вынимал, прекрасно понимая, что против пик она бессильна. Я надеялся на внезапность и стремительность своего Рунгеля.
 Но, когда оставалась около сотни футов до всё ещё не оправившихся от удивления улан, случилось самое страшное, что может произойти со всадником и его лошадью – мой мерин угодил передней ногой в кротовую нору и с диким ржанием завалился на бок. Я словно пушечный снаряд, вылетел из седла.
 Следующие мгновения я помню плохо, и если уж быть честным, не помню вовсе. Миг...  и я крепко приложился о землю. Думаю, густая трава смягчила моё падение, иначе бы я не писал эти строки. Но дух всё-таки из меня вышел и когда я пришёл в себя, часов, подаренных мне драгоценной супругой, по которым бы я мог определить сколько же времени я провёл без сознания, я не обнаружил. Как, впрочем, и портмоне, и золотого перстня выпускника Даремского университета.
Рядом лежал мой мёртвый Рунгель. Он сломал обе передние ноги и незнакомые уланы добили его, чтобы бедное животное не мучилось.
 А ещё они обобрали меня до нитки, но к моей огромной радости, не убили, как моего мерина. Может они посчитали, что я уже мёртв и оставили моё тело в покое? Не знаю, если честно. Но не мои карманы. Они обыскали меня с тщательностью истинных немцев и даже нательный крестик, одетый мне на шею пастором Арнумской кирхи при крещении и тот сняли.
 С ушибленной спиной и вывихнутой правой ногой я кое-как доковылял до нашего штаба и доложил главнокомандующему по всей форме, что со мной приключилось.
 Вид, скажу вам, я имел жалкий…»