Про летнее небо

Зимой в Москве и окрестностях небо почти всегда как будто накрыто крышкой. Она лежит тяжело и низко, по ночам вяло отбрасывая  грязно-оранжевые  мутные отражения лучей, исходящих от земли.  Вид такого неба неприятен взгляду, как  потолок в малогабаритной кухне, где давно не было ремонта.  О том, что   происходит в вышине за этой пеленой можно только догадываться. Совсем другое дело летом.

Летним днем в июне небо цветное, объемное, высокое. В нем читается богатая жизнь. В нем разворачивается множество событий. Как будто в беге облаков отражаются игрища невидимых духов и демонов, как будто на небесный свод ложатся тени их страстей. Поминутно выстраиваются и растворяются  величественные пейзажи, иногда зажигаются радуги. Воздвигаются башни, крепостные стены, вздымаются горные пики, обрушиваются водопады, вспыхивают факелы, бегут ряби, закручиваются спирали, распластываются озера и надо всем царит свет, объем, воздух и беспредельность.
 
Иногда над горизонтом выстраиваются в строку отчетливые фигурки, наподобие текстов с египетских табличек. В них наверняка зашифрованы послания, невероятно трудные для прочтения, но наполненные неотвратимого смысла. В некоторые неуловимые моменты игра облаков предсказывает кому то рисунок судьбы. Кого жизнь будет давить и плющить, кого наградит за прошлые труды, кого просто так без всякой причины будет лелеять и нежить, а кому укажет дорогу на выход…

И тогда забудь, чем наполнен земной  мир. Пусть в нем бурлит вражда, полыхают войны, блистают праздники, смыкаются рельсоукладчики, стыкуются спутники. Обрати взоры на небо, ибо в тебя попала стрела, пущенная оттуда. Ты попал под колесо судьбы. Ты беззащитен как ночной мотылек, уснувший подле погасшего фонаря.
 
Так я рассуждал, когда  получил с летнего неба  свое послание.  Оно было тревожным. В чем дело я понял не сразу. Сначала, в предвесенние полусумеречные дни, когда солнечный свет невнятен и переменчив, я думал: надо сменить очки,  линзы от многократных протираний покрылись паутиной мелких царапин и помутнели. Но чем больше прибывало солнечного света, тем муть становилась заметнее и, наконец, я понял, что дело не в линзе,  не в грязных после зимы оконных стёклах, а в самом глазу.
 
Офтальмолог, изучив мои зрачки через специальный прибор, сказал: « В вашем случае все просто, у вас катаракта ». Между прочим, в дословном переводе с греческого  «катаракта» означает «водопад». Почему ?  При этом слове у меня возникают аллюзии водных походов, порогов на горных речках, искрящихся водяных брызг,  крымского водопада  « Джур-джур » на популярных когда-то фотообоях,  но уж никак не дефекта зрения. Что имели в виду античные греческие доктора, связавшие глазную болезнь с красивейшим природным явлением – загадка.

Впрочем, если посмотреть на мир через стену падающих капель, то можно уловить некоторое сходство с тем, что  видел я, глядя на предметы, так сказать,  в  контражуре, то есть против яркого света. К примеру, так выглядит пейзаж Петергофа, когда смотришь на него из грота через каскады  фонтанов, плотную завесу водяных струй и мелкого тумана.

Осматривавший меня врач районной поликлиники, молодой сухого спортивного сложения доктор в бирюзового цвета медицинской форме, старался отвечать на мои вопросы кратко, не вдаваясь в пояснения, не проявляя никакого участия, уперев взгляд в стол и максимально сосредоточившись на письме в своих бумагах.  На мои робкие расспросы о вариантах лечения он устало и безучастно, как надоедливому дилетанту, с неколебимой уверенностью ответил, что помогает только операция, никакой терапии в виде капель, таблеток и процедур современной науке не известно.
 
Я тогда подумал, что хорошему врачу гораздо проще установить неприятный диагноз, чем сообщить его пациенту. Не имея должного профессионального навыка, он каждый раз вынужден будет становиться невольным соучастником чужой драмы, принимать на себя потоки  горьких сетований и неисполнимых просьб.
   
Возможно, где то с середины прошлого века Архангел Гавриил, дабы освободить себя от рутинных хлопот, решил возложить на медиков обязанности по доставке роковых известий рядовому составу народонаселения, ввиду быстрого роста его численности и вульгарного атеистического мировоззрения.  Он же, в награду,  одарил исполнителей своего поручения одним из качеств небожителей - бесстрастностью - этой прочной броней, укрывающей от психологических травм.
Так что современный врач подобен инженеру или бухгалтеру, выкладывая пациенту факты о его здоровье, он деловит, сух и собран.

К слову сказать, совсем иначе ведут себя представители противоположной профессии.  Говоря «противоположной», я имею ввиду назначение. Если цель усилий врача  удержать человека в мире живых и сравнительно здоровых, то эти другие, напротив,   призваны отправить человека, а точнее его останки, в мир загробный. Агенты бюро ритуальных услуг, устроители церемоний прощания, а в особенности кладбищенские землекопы при случае  не преминут подыграть чужой скорби, разговаривать так, будто сдерживают  рыдания, а то и пустить слезу. Видимо, этот актерский дар они также получили от своего  небесного покровителя, правда не ясно для какой цели.

Я никогда не отличался хорошим острым зрением. Портится оно начало еще в раннем школьном возрасте. Очертания удаленных предметов день ото дня становились все более неопределенными, смазываясь и сливаясь, четкие линии превращались в размытые пятна, как на  намокшем  акварельном рисунке, вокруг огней расплывались бесформенные  ореолы.

  Глазной врач, их тогда именовали « окулист »,  каждый год обнаруживала бОльшие, чем в прошлом году диоптрии, выписывала новые рецепты на очки и давала строгие рекомендации: не читать, не писать, не смотреть телевизор, а смотреть только вдаль и делать гимнастику для глаз по сорок минут каждый день.

 У  глазных врачей, ведущих первичный прием населения в  поликлиниках, на диспансеризациях и прочих комиссиях, почти всегда идеальное зрение. Думаю в связи с тем, что в медицинской иерархии им вменено выполнять селекцию и фиксировать результат, для чего они и должны быть как бы живым носителем эталона.  Разбираться в причинах ухудшения, изучать личные особенности пациента, специфику  его образа жизни,  да и собственно заниматься лечением, в общем-то, не их первоочередная задача. Скорее всего « миопия », так называется диагноз большинства очкариков, негласно медицинской наукой вообще не считается заболеванием, а скорее индивидуальной особенностью организма, проявляющейся по мере роста.  От нее нельзя излечиться как, к примеру, от кори или ветрянки. Терапия возможна не более радикальная,чем, допустим, лечение хромоты костылями. Если она началась, то повернуть назад к исходной точке невозможно, а можно только измерить.

 Еще до того как появилась клиника Федорова, были, конечно, тогда в далекие семидесятые годы и апокрифы,  кто пытался именно лечить, а не наблюдать. Одни разрабатывали физиотерапию, другие изобретали хитроумные бифокальные линзы, но  официальная медицина о них умалчивала, широкой поддержки они не получали и убедительных успехов не имели. Доминировал фатализм,  раз написано тебе на роду быть очкариком, так и будь им.
 
Я много раз замечал странное сходство картин импрессионистов с тем, как видит мир близорукий человек без очков.  Почти у всех полотен есть множество прочтений, по мере того как их  разглядываешь,  можно находить все новые и новые образы, формы, оттенки цвета, неожиданные перспективы и даже обнаруживать подвижность изображенного. Как будто картина дает в руки  каждому зрителю  инструменты и позволяет создавать в ней нечто свое, уникальное.

Так и внутренний зритель в человеке, - его эго, личность, душа,- стремится видеть окружающее в желаемых образах.  Зрение слишком важный канал связи с внешним миром, сознание  не может не наложить на его устройство свой отпечаток, оно подстраивает его под себя, устанавливает подходящую пропорцию между действительным и мнимым, задает желаемую однозначность определений, оставляя  простор для вымысла, прочерчивает горизонт, разделяющий предметы с очертаниями, названиями,  с измеряемыми числом свойствами и  той туманной далью, за которой есть лишь impressio , но  нет пищи уму и анализу.

У кого-то внутренний зритель предпочитает импрессионистов, а кому то больше по душе голландцы. У этих последних все филигранно, там взгляд теряется в узорах и деталях, переходя от предмета к предмету, их картины можно  читать, почти как книгу, там вникаешь в заложенный художником смысл, а не додумываешь сам, там нет места для вымысла.

Быть может в том и разгадка неуспехов лечения близорукости, что врач ограничивает свои усилия только физическим органом, тогда как нужно заглянуть глубже, туда, где живут образы, наполняющие ум и чувства пациента,  где обитают мыслеформы, созданные глазом и сознанием, разузнать, что за гости наполняют его внутренний дом, каков их вид, что он за хозяин, как их собирает и как  обходится с ними.

В детстве я любил свои иллюзии и расставался с ними неохотно…

Если и вообразить, что глазной врач в добавление к очкам, гимнастикам и  витаминам сказал бы мне тогда, что самое главное даже не в них, а в том, что тебе нужно понаблюдать за собой, кое-что разузнать и переосмыслить, прекратить безоглядно  доверять  своим фантомам, относиться с опаской к любым непроверенным вымыслам,  не пытаться присвоить себе того, чего не имеешь, стать внимательнее к окружающим, не быть жалостливым и снисходительным к себе и придирчивым к другим, измерять и оценивать себя не только собственными мерами, тогда, возможно, твое зрение не будет дальше ухудшаться, -  если бы он  и предложил мне такое лечение, я все равно бы ничего не понял, потому что, не достаточно осознавал себя и не мог видеть своих качеств. К тому же такая терапия далеко выходит за канонические рамки, это скорее бывает между учеником и духовным учителем, если они нашли друг друга.

Недавно, щелкая пультом телевизора, я наткнулся на любопытную передачу  о том, как в Новой Зеландии  ученые Оклендского университета проводят исследование на группе подопытных, наблюдая их с рождения и далее на протяжении десятилетий. Эта затея получила название, одноименное с городом, в котором отобрали участников эксперимента, «Данидинское  исследование», обретя мировую известность, благодаря выявлению связи между основными чертами  личности, обнаруженными в раннем детстве и тем, в какую социальную группу попадают их носители, а кроме того и зависимости  заболеваний у взрослых от привычек и задатков, обнаруженных у них в детстве. 

Например, установлено, что с высокой вероятностью дети чрезмерно увлекающиеся многочасовым просмотром телепередач, взрослея,  получают высокий холестерин и тяжелую табачную зависимость, те, кто имел устойчивые нарушения сна, становятся  тучными  из-за склонности к перееданию, а наделенные неуправляемой фантазией – пациентами психиатра. Жаль, этим исследованием  оставлен без внимания интересующий меня предмет.

Хирург предложил на выбор любое зрение: дальнозоркое, с небольшой близорукостью, либо вообще универсальное, все зависит от конструкции импланта и все доступно. Выбор был сложным, но в итоге  я не решился  на кардинальные перемены, привычка к очкам на носу оказалась сильна.

Операция длилась недолго и прошла успешно. Первое впечатление от нового зрения - почти невыносимая отчетливость. Зачем так много подробностей? Визуальная среда, с которой ежедневно соприкасаюсь,  слишком сильно загрязнена информационными нечистотами. Но потом глаз как будто нащупал точку покоя при взгляде куда-нибудь вдаль,  на горизонт, на облака. Летнее небо предстало во всей синеве, красоте,  богатстве и великолепии.

Открылись  детали незаметные раньше, стало понятно, что предвещают облака, вытянувшиеся плотными столбами снизу вверх. Удивительно, но сны тоже стали разборчивыми и четкими, если снятся предметы, местность, лица  то можешь их запомнить и узнать, повстречав после пробуждения.

У библейских пророков наверняка было стопроцентное зрение, иначе откуда бы взяться столь подробным описаниям видений.

Если в физическом теле  произошли перемены естественным путем, к примеру, распрямилась спина, выровнялась походка, смягчились жесты и мимика, потеплел тембр голоса,  - то не иначе как вследствие  внутренних преображений.  Их предваряет вновь обретенный жизненный опыт,  расцвет или угасание чувств, интеллектуальные эволюции,  метаморфозы в привычках.   

А если искусственно?

Хирургия изменяет устройство глаза, но всерьез не затрагивает психологию зрительного восприятия мира. Неведомый подсознательный зритель также должен  измениться,  или наоборот вернуть назад привычные образы, но кто он, как себя ведет, кто его направляет - не ясно, во всяком случае, моя воля играет тут не главную роль.
Что-то будет через год, два, дальше, исход эксперимента неизвестен, для ответа нужны сроки соизмеримые с жизнью. 
                ***