Немного об экономике СССР

Люди продолжают страстно спорить насчёт СССР.
Кому-то он кажется раем на Земле, кто-то его страстно ненавидит.
А ведь СССР был разным.
Было, как минимум, пять разных СССР, если считать по десятилетиям.
Хотя, дело даже не в этом.
Чаще всего те, кто на словах ратует за СССР, на самом деле протестуют против своего сегодняшнего положения. Это такая форма протеста против всех текущих невзгод с опорой на прошедшую молодость и отфильтрованные памятью воспоминания.
То есть, люди на самом деле голосуют не «за», они голосуют «против».
А те, кто считает себя принципиальным противником СССР, точно также опираются на текущий негативный опыт, видя в нём, прежде всего, наследие почившего в прошлом веке государства.
Это такой себе защитный механизм самообмана, не позволяющий человеку сойти с ума, но позволяющий ему дать ответы на возникающие вопросы и самооправдаться в собственных глазах.
Но мы сейчас не об этом.

Экономика СССР тоже была разной.
Что правда, введённый Лениным НЭП (Новая Экономическая Политика) был, скорее, вынужденным решением, вызванным безысходностью положения после гражданской войны.
Другими словами, кушать было нечего.
И это в самом прямом смысле слова.
А накормить страну мог только капитализм - да, те самые установки на изначальные человеческие инстинкты - эгоизм и корысть, на которых он держится и по сей день.
Ведь нет ничего более человечного, чем два этих человеческих качества.
В общем-то, с известной долей уверенности можно сказать, что именно они и обеспечили Человеку конкурентные преимущества в сравнении с другими видами.
Поэтому мы и хозяйничаем на матушке-Земле.
А вот как хозяйничаем - это уже другой вопрос.

Но эти установки противоречили тому, что Владимир Ильич и сотоварищи считали социализмом, поэтому долго так продолжаться не могло.
И даже последующий голод начала 30-х годов не смог разубедить их на пути к тому, что они называли "коммунизмом".

На X съезде РКП(б)  Ленин недвусмысленно заявил, что свобода торговли является для большевиков «опасностью не меньшей, чем Колчак и Деникин вместе взятые».
Съезд принял решение о замене крайне раздражавшей крестьян продразвёрстки более лёгким продналогом, предоставив деревне свободу распоряжаться оставшимися после сдачи продналога и личного потребления излишками. Предполагалось, что государство централизованно обменяет эти излишки на промышленные товары, востребованные на селе — ситец, керосин, гвозди и т. д.
Однако, жизнь вскоре опрокинула эти оторванные от реальности расчёты.
В условиях послевоенной разрухи у государства просто не было достаточного количества промышленных товаров на обмен.
Сама логика событий вынудила большевиков, отказавшись от продразвёрстки, постепенно пойти и на легализацию свободы торговли.
Другого выбора, если они хотели удержаться у власти, просто не было.

В течение 1921 года, по мере того, как появлялись первые признаки стабилизации, тон выступлений Ленина постепенно менялся.
На X Всероссийской партконференции в мае и на III конгрессе Коминтерна в июне-июле он заявлял, что НЭП является временным тактическим отступлением, необходимым до нового подъёма мировой революции, который ожидался в ближайшие годы.
Однако уже осенью заявления стали уже совсем иными.

На II Всероссийском съезде политпросветов, выступая 17 октября с докладом «Новая экономическая политика и задачи политпросветов», Ленин был вынужден признать, что в известной мере была проведена реставрация капитализма, что его восстановление было необходимо для выживания большевизма, и пределы дальнейшего отступления неизвестны.
Введение свободы торговли вызвало определённое разочарование части партии.
Во многом подобные настроения выразил Троцкий, 25 августа 1921 года на заседании Политбюро пессимистически заметивший, что теперь «дни Советской власти сочтены», и «кукушка уже прокуковала».
Но «прокуковала» она, как выяснилось, только через 70 лет, хотя процесс был необратим.

Первые попытки свёртывания НЭПа начались со второй половины 1920-х годов.
Ликвидировались синдикаты в промышленности, из которой административно вытеснялся частный капитал, создавалась жёсткая централизованная система управления экономикой (хозяйственные наркоматы – первые предвестники Госплана).
Непосредственным поводом для полного сворачивания Новой Экономической Политики послужил срыв государственных хлебозаготовок в конце 1927 года. В конце декабря по отношению к «кулачеству», то есть, людям, с детства работавшим на земле и кормившим свою, и не только свою страну, впервые после окончания «военного коммунизма» были применены меры принудительной конфискации хлебных запасов.
То есть, возродившихся к жизни в результате НЭПа крестьян, в очередной раз открыто ограбило государство.
Летом 1928 года они были временно приостановлены, но затем возобновились осенью того же года.
В октябре 1928 года началось осуществление первого «пятилетнего плана развития народного хозяйства», руководство страны взяло курс на форсированную индустриализацию и коллективизацию, которые сопровождались известными последствиями.

И хотя официально НЭП никто не отменял, к тому времени он был уже фактически свёрнут.
Юридически НЭП был прекращён только 11 октября 1931 года, когда было принято постановление о полном запрете частной торговли в СССР.
Всё стало государственным, всё стало «народным», то есть, если по сути, то… ни чьим.
Государство, которое декларировало власть «рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции», на самом деле стало вотчиной бюрократов и людей, причастных к распределению благ.

В СССР всегда, за всё время его существования, материальных благ было мало, а людей – много, поэтому этих благ на всех людей просто не хватало.
Но если ты был партийным чиновником, комсомольским вожаком, директором крупного гастронома или, например, заведующим аптекой, то есть, имел нужные знакомства, "блат", доступ к «дефициту», то мог обеспечить себе приемлемый по советским стандартам уровень жизни в государстве «рабочих и крестьян».
А вот если ты был рабочим, обычным учителем, врачом, крестьянином или другим представителем официально «правящего класса», но реально не имеющим доступа к распределению благ, то жизнь тебе скрашивали разве что фото на Доске Почёта, соответствующая твоему трудовому подвигу Грамота в рамочке, или же скромная премия за «честный труд на производстве».

Время шло.
Эффекты советского метода управления экономикой накапливались.
Если до революции Российская империя была крупнейшим в Европе экспортёром зерна, то к 1963 году начатое в 1954 году экстенсивное земледелие на севере Казахстана и юге Западной Сибири привело к деградации тонкого плодородного слоя почвы, неурожаю и гибели посевных площадей.
Страна, которая производила лучшие в мире ракеты и танки, не могла прокормить собственное население.
Это не говоря уже о "товарах широкого потребления", которые всегда страдали низким качеством и были в дефиците.

В 1963 году СССР пришлось закупить в США 10,4 млн. тонн и 2,1 млн. тонн муки. Часть закупок не расходовалась на внутреннее потребление, а вынужденно пошла на реэкспорт.
Острота кризиса временно была снята, и в 1964 году экспорт зерна из СССР снова превысил его импорт.
Но в 1965 году, уже при Брежневе, повторилась прежняя ситуация.
Из нового кризиса вышли закупкой ещё 9 млн. тонн зерна, и снова восстановился привычный баланс.

Хронической зависимость СССР от импорта продовольствия стала с 1972 года.
В том году из СССР был экспортирован всего 1 млн тонн зерна, а импортировано – 23 млн тонн.
Особенно переломными стали в этом отношении 1975 и 1979 годы, когда хлебный экспорт упал практически до нуля, в то же время было закуплено соответственно 27 млн. (по другим данным – 22 млн.) и 31 млн тонн зерна.

В 1980 году импорт составил, в валовом выражении, 43 млн тонн.
И, наконец, самым «чёрным» выдался 1985 год, когда пришлось закупить 47 млн (45,6 млн. по другим данным) тонн зерна.
Во многом, именно такая сильная продовольственная зависимость СССР стала одним из побудительных мотивов советского руководства к объявлению политики Перестройки.

На 1982-й год экономика страны "развитого социализма" привела к тому, что из каждого рубля произведенной промышленной продукции 77 копеек шло на склад.
Это были нормативные и сверхнормативные запасы, это было просто омертвление человеческого труда.
Труд советского человека не был экономически эффективным.
Сложившуюся ситуацию как нельзя лучше озвучил М. Жванецкий в одной из своих миниатюр: «Ты собираешь велосипед хорошо – тебе 120, ты собираешь его плохо – тебе 120, не собираешь его никак – тебе 120»
Производительность труда, качество продукции, эффективность сбыта и заработная плата коррелировались между собой очень слабо или вообще никак – количество собранных велосипедов определялось не рыночными «спросом и предложением», а каким-то чиновником из Госплана.

И только 23 копейки с каждого рубля – вот это и был наш национальный доход.
Поэтому план выполняли все, получая за это премии, 13-е и 14-е зарплаты, а дефицит реально необходимых товаров был огромен.

СССР производил 880 миллионов пар кожаной обуви в год. А ФРГ, Италия, Франция и США вместе производили 800.
Но кто ходил в советских «Скороходах»?
Мало кто ходил.
Поэтому вся эта обувь шла на склад и, отлежав там положенный срок, просто уничтожалась.
А советские граждане отдавали последние деньги за итальянские сапоги, французские туфли и немецкую «Саламандру».
И так во всём.
Плюс гонка вооружений, на которую к концу советской власти затрачивалось до 10% от ВВП, то есть каждый десятый рубль просто изымался из экономики, так как фактически не участвовал в товаро-денежных отношениях.
Крах идеалов (про коммунизм в начале заката СССР слагали уже не оды, а разве что анекдоты), усталость от постоянного дефицита товаров, а в конце – так даже товаров первой необходимости…

Подобная модель экономики просто не могла существовать долго, поскольку на каждый вложенный рубль фондоотдача постоянно падала, СССР начал экономически самоуничтожаться.
Советский социализм, после прекращения повсеместной практики насильственного труда, всех этих «шаражек», ГУЛАГ-ов и прочих методов принуждения к бесплатному труду, просто изжил себя, как экономическая система.
Остаётся надеяться, что со временем Человечество выработает какую-то иную модель сосуществования людей, экономическую и не только, которая будет чем-то средним между древними, хищническими инстинктами капитализма и утопической, нежизнеспособной концепцией «всеобщего равенства».