Ты же мне должна, мамуля...

«Ты же мне должна, мамуля...»
От удивления Анна Викторовна ответила не сразу.

Интересно, что и как чувствует человек, которому семьдесят без пяти? Ну, наверное, однозначного ответа быть не может. Один уже по хорошо утоптанной тропке с закрытыми глазами найдёт привычную дорогу к осточертевшей больничной двери, а другой, хоть и не очень-то свеж, но бодр и жизнелюбив. К сожалению, Анна Викторовна ко второму разряду не относилась. Она едва не обезножела, с трудом носила своё сильно огрузневшее тело, и хоть глаза сохранили блеск и спина не согнулась, всякий мог легко подумать о ней: «Совсем старуха». А какая она старуха? Анна Викторовна знала в микрорайоне женщин и постарше её, которые ещё в туфлях на каблучках, пусть и невысоких, щеголяли, и помаду-пудру не позабыли. Нет, не завидовала, просто считала, что им, видимо, не пришлось пережить горе, выпавшее ей и подкосившее лет пятнадцать назад.

Как-то вот быстро Анна Викторовна тогда сдала - и теперь дома по стеночке передвигается, а на улицу, на прогулку ли, в магазин - только с побитой, обшарпанной палочкой. Можно бы и новую купить, но что-то останавливает. Пенсия, в общем, неплохая. Анна Викторовна со счёта лишь самую необходимую часть снимает. Остальное потихоньку копится. Человек не вечен. Как станет очень плохо, доковыляет до банка, возьмёт деньги и под подушку положит, чтобы, если что, упокоили без раздражения и проблем. Но пока рано, хоть и прыгало иной раз давление.

Анна Викторовна любила солнце и с особенной охотой собиралась гулять, если утро выдавалось ясным и ярким. Осторожненько, с передышками, спускалась с третьего этажа. Конечно, ей могла бы помочь соседка Таня - только стукни в дверь. Добрая молодая женщина, двоих сыночков растит: старший в школу пошёл, младший ещё и лепетать не начал. Каждый день Таня заходит к Анне Викторовне, чтобы узнать, всё ли в порядке, не надо ли чего сделать. Анна Викторовна думает, что это не только от душевности. У Тани давно умерла мама, и все свои нерастраченные чувства и желание заботиться о матери она перенесла на Анну Викторовну. Редкое, даже редчайшее по нынешним временам качество! Сейчас ведь все за себя. Порой подросшие детки готовы родителей в могилу столкнуть из-за денег или квартиры. Сколько об этом пишут... Взять хоть её собственную дочь Марину. Впрочем, о Марине и вспоминать не хотелось. Анна Викторовна выходила во двор, горестно качала головой, глядя, как растут завалы мусора в густых кустах напротив подъезда. Люди сами разводят эту грязь, а потом возмущённо кричат: «Где дворник?! Почему он плохо работает?»…

Хорошо дышалось на улице, если не было сильной жары. Но вместо того, чтобы шагать себе тихонечко по асфальтовой дорожке вдоль дома, Анна Викторовна сворачивала на тропинку к гаражам: там, в устроенной другими жильцами конурке между двумя боксами обитала Чара - ничья и общая собака. Маленькая, юркая, серо-белая, она вылетала навстречу, радостно крутя хвостом. Анна Викторовна доставала из пакета узелок с едой, вываливала в миску, ждала, когда Чара схрумкает и отправится с ней в обход микрорайона всегда по одному и тому же маршруту.

В это весёленькое среди череды пасмурных дней августовское утро всё происходило так же, как обычно. Чара после очередного турне проводила Анну Викторовну до подъезда и потрусила по своим собачьим делам. Вечером они встретятся снова: предстоит ужин и ещё одна обязательная прогулка. Преодолев лестничные пролёты, Анна Викторовна потянулась было ключом к замочной скважине, но вдруг заметила, что дверь неплотно упирается в косяк. Сердце тревожно стукнуло. Не может такого быть, чтобы, уходя, она забыла её закрыть. На память пока особо-то не жаловалась. Но ведь точно - не заперто. Такая идиотская привычка не пользоваться замком, если дома, была только у одного знакомого ей человека. Щёлкнув в тёмной прихожей выключателем, Анна Викторовна увидела брошенные как попало, заляпанные и потерявшие цвет кроссовки, на вешалке обтёрханную ветровку, бывшую когда-то белой.

- А! Явилась! Я уж подумала, ты где-то в лужу завалилась, - то ли пошутила, то ли нет вышедшая в коридор Марина. - Дело есть, а тебя фиг дождёшься.

- Здравствуй, Марина, - суховато ответила Анна Викторовна, не расположенная ссориться с дочерью, а потом страдать от головной боли, которая вцеплялась в виски после тяжёлых и неизбежных слёз. - Будь добра, включи чайник.

- Ты, мать, не меняешься вообще: чуть чего - сразу задания даёшь. С детства меня в рабынях держала, помнишь? - Марина засмеялась, и в её смехе прозвенела весёлая, но пока ещё скрытая угроза.

Что за дело такое? Что Марина замыслила? Анна Викторовна глянула на её старую блузку, непонятного окраса джинсы, место которым на помойке, и чуть не расплакалась, но удержалась из страха вызвать издёвку дочери над невольными слезами. Всё у Марины было, даже высшее образование мать с отцом - тогда жив был Валерий Иванович - ей обеспечили. А вот поди ж ты, живёт будто шаромыга какая-то. И абсолютно не старится. Кажется, довольна вполне.

Ничего о ней Анна Викторовна не знает: ни где живёт, ни где работает и работает ли вообще. Пыталась когда-то расспросить, но дочь зло огрызнулась: мол, тебе какая разница, я давно взрослая, так что не твоё дело. Зато у самой к матери «дело есть». Горько всё это было когда-то, так горько, что петля по ночам мерещилась. Только ведь грех из грехов, да мужа на кого бы оставила? А теперь как-то оравнодушела, что ли. Правда, побаливает где-то глубоко внутри...

Марина налила себе кружку чаю, захрустела печеньем.

- Короче, мне срочно нужны деньги. Вряд ли ты всё тратишь, ты же всегда скуповата была, - Марина сразу взяла быка за рога.

«Ишь ты, скуповата», - чуть заметно усмехнулась Анна Викторовна. И сказала:

- Нет, не дам ни рубля. Пока не узнаю, на что хочешь потратить.

- На жизнь, мама, на жизнь! - даже побагровела от резкого - да ещё, чёрт возьми, с условием! - отказа матери Марина. - Мне нормально жить хочется, неужели трудно понять?

- Зарабатывай и живи. Профессия у тебя хорошая - товаровед с дипломом. А сейчас кругом супермаркеты да торговые центры.

- Ну, занудила! - прикрикнула дочь. - Учить меня будешь? Слушать противно.

- А противно, так и не о чем разговаривать. Допивай чай и иди куда знаешь.

- Значит, не хочешь поделиться? - прищурилась Марина. - Ты же мне должна, мамуля.

- Я? -изумилась Анна Викторовна. - Это когда я успела тебе задолжать?

- А когда Лёшку моего погубила. Теперь до гроба рассчитываться будешь. Каждый месяц с пенсии. А чего накопила - с ними. Я завтра заеду ещё разок, - Марина отставила чашку, однако не ушла, а с любопытством уставилась на мать, ожидая реакции.

Анна Викторовна, обессиленно откинувшись к стене, почувствовала, что сейчас и совсем сползёт со стула на пол. Еле выговорила:

- Помоги... до дивана...

- Начинается трагедь, - проворчала Марина, но подхватила её под локоть, довела до комнаты.

- Ладно, ты тут полежи и подумай. Я ведь, если что, и в суд на тебя подам. Не высужу, так и жить спокойно не дам. До встречи, - хлопнувшая дверь поставила не то точку, не то запятую.

Чуть отдышавшись, Анна Викторовна открыла тумбочку, достала таблетку, запила водой - пресловутый стакан всегда стоял тут, рядом: подать его и впрямь было некому.

Лёшка... Анна Викторовна перевела взгляд на большую фотографию над диваном. На снимке ему четырнадцать лет. Симпатичный, с открытой улыбкой, прямая чёлка, густые, светлые, с волной волосы. Марина, разведясь с первым мужем, привела Лёшку - ему тогда пять было - и распорядилась: «Пусть пока поживёт у тебя. Мне надо жизнь устраивать». Как откажешь? Да внук и спас её от тоски по умершему от инфаркта Валерию Ивановичу. Вертелась и крутилась, как подключенная к вечному двигателю, между работой, магазинами, плитой, стиркой, детским садом, а потом и школой.

Марина «устраивала жизнь» с переменным успехом: новые мужья оказывались хлеще предыдущих. Первое время ещё как-то набегами навещала Лёшку, который каждый раз спрашивал, когда они будут жить вместе, а после стала появляться реже и реже, исчезая и на полгода. Мальчик уже и не говорил о ней. Мамой ему была бабушка. Рос тихим, по улицам не шлындал, мечтал стать авиаконструктором. Лёшка очень любил жареную картошку - и она на ужин приготовила целую сковороду. Потом он отлаживал модель самолёта, лёг спать, чмокнув бабулю в щёчку по детской привычке. А утром не проснулся... Врачи скорой, отводя глаза, сказали, что ничего сделать уже невозможно: Лёша умер ночью от внезапной остановки сердца, такое бывает. Марины на похоронах не было. Анна Викторовна не знала, где её искать, чтобы сообщить горькую весть. Она сама приехала месяца через два, помолчала, вздохнула и сказала:

- Что ж, мы все когда-нибудь умрём.

Она так и пролежала на диване до вечера. Встала на знакомый стук в дверь. Анна Викторовна не стала ничего таить от Тани. Та нахмурила лоб:

- Вот как? А мы с вами сейчас пойдём ко мне, я супчик только что сварила. Завтра, перед тем как открыть ей, побарабаньте мне в стену. Не волнуйтесь, разберёмся...