Совет да любовь

        Те, что из города, меня часто спрашивают: зачем я этим занимаюсь? Отчего мне так нравится быть фермером? Оторванным от цивилизации, в глуши, без комфорта и новых технологий? На что я им - встречный: а вам, нравится жить? Само дело, которым я занимаюсь, - и есть жизнь. Не виртуальная, настоящая! А дороже жизни и нет ничего!

        Утро наступило, как обычно, в пять. Однако подъём вышел тяжкий - то ли старость, то ли грехи придавили. Супруга на дойку сподобилась, а я, подкинув свиньям помоев, пошёл топор править: нижний венец у бани совсем прогнил, ещё немного, и в пору будет об косяк шишки собирать. Перебирать сруб в одиночку - задачка не из «лихих», тут подход основательный нужен. Дети по городам разъехались, к моде и прогрессу поближе, а нам, старикам, что главное? Лад, да надёжный уклад. Вот и маемся, пока ноги носят.      
        К завтраку и аппетит подоспел. Жена блинов наварганила; сметаны, да варенья нанесла. Я же - самовар раздул, и генератор завёл. Чай пили в добрейшем расположении к беседе... но что-то не задалось, и, после второго блина, я включил радио.
        В мире шло чередом. Чиновники воровали, политики врали, дети бунтовали, народ терпел, а инопланетяне и астероиды, с удивительным постоянством, то падали, то приземлялись. В общем - без новостей.
        - Выключил бы ты эту говорильню, - сварливо посоветовала жёнушка, - не надоело на старости лет одно и то же на уши вешать?
        "Тоже мне, старика нашла!" - буркнул я про себя, но претензию уважил. Да и приелось уже.
        - Сходил бы лучше за двор! С той стороны, давеча, шум стоял. Кабы туристы чего не учудили.
        Ещё одна напасть. Речка у нас рыбная, частенько городские заглядывают. Вот только убирать после них - нам приходится. Догнав последние чаинки, я встал, натянул сапоги, заткнул топор, и в поля. Всё равно стволы под сруб примерять.
        Идти пришлось долго. Грязь с подошвы, раз пять счищал. Осень стояла сырая, вот землю и развезло. Конечно, можно было трактор взять, да солярку жалко - только-только на перекоп осталось. А с райцентра, когда ещё привезут!
        За рощей, что поля разделяла, обнаружилось диво. Посудина, гладкая как черенок лопаты и огромная, как твоя многоэтажка, взгромоздилась в аккурат посреди моей залежи. Той, что на ближнюю весну готовилась.
        Пустобрёхи из радио, похоже не зря ухи-то заливали. Пожаловали гости чужеземные. На всякий случай, топор я за спину передвинул, - как бы не измыслили что. Подошёл вплотную, прислушался. Тишина. Обошёл кругом. Ни звука, ни угла, ни двери, только вонь. Как после долгой попойки. Решил постучать. Развернул топорище и стукнул два раза. Звенела инопланетная колымага, как пустое ведро. Ответа нет. Постучал ещё. Стенка стала прозрачной, а за ней, прямо передо мной, - мужик лет сорока стоит, совершенно голый. Вроде обычный, только без причиндалов почему-то.
Стоит, смотрит, молчит. По выражению физии, смекаю: кумекает, что со мной делать. Решил я ему помочь.
        - Будь здоров, любезный. Ты по что, на моём поле, ляжки свои разложил?
        В глазах басурманина загорелся огонёк интереса. Понимает, значит.
        - В бандуру свою пустишь или через стенку гутарить будем?
        Услышал. В стене раззявилась дырень, метра четыре в обхвате, и меня втащило внутрь. Мужик оказался картинкой, прямо сквозь неё меня и пронесло. Что-то плотное, облегающее, и совершенно невидимое, водрузило меня на мягкое и вполне удобное кресло, в центре пустой круглой комнаты, и исчезло.
        Одна из стен превратилась в телевизор и я снова увидел того мужика. Правда теперь только лицо.  Зенки свои раззявил и смотрит.
        - Ты понимаешь, что я говорю? - уточнил я, дабы не трясти языком понапрасну.
        - Да, я тебя понимаю. - Ответило лицо. Голос у него был какой-то неживой, видимо говорил через специальную приспособу, - нынче всякой ерунды понаделано.
        - Так, что порешим? Зачем пожаловал?
        Любопытство в глазах приземленца росло.
        - Смотрю, ты нисколько не напуган.
        - А что мне бояться? Чай на своей земле стою.
        - Интересный оборот. Твоя значит земля?
        - А чья же? И дед мой, и отец, и прадед, на ней жизнь строили, в ней и кости сложили. На том род наш стоит.
        - Жизнь, говоришь? А зачем она тебе, жизнь-то?
        "Вот чудак, - подумал я, - внешне вроде зрелый, а вопросы детские задаёт!"
        - Как зачем? Жену любить, детей растить. У тебя, что ли иначе?
        - Когда-то так же было.
        - Ну вот. Так что? Надолго ты здесь осесть решил? Мне скоро пахать, надел на зиму готовить.
        - Да как получится.
        - Что значит "как получится"? Ты тут не балуй! Места, что ли мало? Вон, рядом невозделанное стоит - "развались - не хочу". А на этом, у меня дела намечаются.
        - И много дел?
        - Много не много, а откладывать негоже. Каждой заботе свой срок.
        - Один будешь или с помощниками?
        - Раньше ртов поболе было, да теперь с женой вдвоём остались.
        - Куда же остальные делись?
        - По цивилизации разъехались. Жить на земле, вроде как неловко стало.
        - Что же ты остался?
        - Потому и остался, что только здесь жизнь и есть. Вплотную, к природе-матушке. А в городах всё мёртвое, баловство одно.
        - Интересно. Мёртвое говоришь? А хотел бы ты жить вечно?
        - Это что же - не умирать никогда? Да на кой оно мне? Жизнь разумно отмерена, под стать. Коли вечно землицу месить - не выдержит она. Да и без конца одно и то же терпеть - разве кто сдюжит? А ты, что же, бессмертный?
        - Есть такое, да не только я.
        - И много вас?
        - Последнюю галактику заселяем.
        - Как это заселяете? А мы как?
        - А вас уже и нет никого, всех на удобрения переработали, вы вдвоём и остались. По недосмотру.
        Я аж привстал.
        - Как вдвоём? Это вы что же, всех людей порешили?
        - Пришлось. Здесь, - либо мы, либо вы.
        - Да что же вы за изверги такие? Весь род людской положить! Да на кой вы бессмертные нужны, коли вместо жизни только смерть сеете!?
        - Много нас. Тесно. А поскольку - вечные, то и поделать с этим ничего не можем.
        - Эка каша из горшка! А на кой вам плодиться, если наследники не нужны?
        - Это как посмотреть. Дети, они как второе детство, вторая молодость, разнообразие и свежесть, утешение. Напоминание, что не напрасно живём. Так и множимся - не остановимся никак.
        - Но не такой же ценой! Мы, чай тоже, не пыль с сапога! Думаете, раз сильнее, то и считаться ни с кем не надо?
        - А в чём ваша ценность? Сам говорил - мёртвое всё.
        - Я тебе условно, про души говорил. Но не все же пропащие. Есть ещё способные любить, да жить с природой в согласии. А это самая главная ценность, потому как без этого всякая жизнь теряет смысл.
        Лицо повернулось к кому-то невидимому, выставив на показ свой пупырчатый затылок. Стена стала тёмной, картинка исчезла. Я же - задумался. Во дела! Получается, ироды эти, все народы на компост извели. Это ж надо! Душегубы какие! На всякий случай, я завёл руку за спину и ухватил топор покрепче. Огляделся. Отступать некуда. Ни дверей, ни ниш. Кастрюля, да и только. Ну лады, не из такого выпрыгивали.
        На стене снова возникло лицо.
        - Любовь, говоришь. - Сказало оно и замолчало, глядя на меня пристально и оценивающе. Я напрягся. Этот взгляд мне хорошо знаком, я и сам, бывает, так на нашу Зорьку смотрю, раздумывая: пора её на мясо или нет.
        - Ладно. - сказала голова.- Признаём, поторопились. Так, что живите, пока можете. Но вот вам совет: не забывайте, о чём здесь говорили, и детям своим  забыть не позволяйте, а то мы вернёмся и уж второй-то раз не оплошаем, будьте уверены!
        С этими словами меня подхватило и вынесло наружу. Инопланетная посудина задрожала и с хлопком растаяла.
        Я стоял, сжимая топорище и не в силах пошевелиться. А через мгновение колени мои подломились и я ухнулся в грязь. "Жене, пожалуй, говорить не буду,- думал я, переворачиваясь на спину, - незачем, а вот остальное... Что теперь делать? Непростой день, ох не простой.".
        Едва волоча непослушные ноги, я вернулся в дом. Переоделся, пока благоверная не разоралась, и - к радиоприёмнику. Пошарил по станциям - везде тишина. Не соврал телеголовый, нет больше никого.
        Пришло время обеда. Жена разлила щи, подложила сметаны, и замочив хлебец, спросила:
        - Ну, как там? Был кто?
        - Городские с мангалами понаехали. Так я их шуганул, - только пятки мелькали!
        - Это правильно, мусор от них, да беспокойство. Мест что ли мало? Чай не на Луне живём.
        До ужина справлялись - кто-где. Я пару сосенок одолел, супружница по курам, да в огороде. Кое-как день и закончили. Освежились, подкрепились, да отдыхать притулились. Сидим, прислонившись, отдыхаем. И вздумалось мне спросить:
        - Не жалеешь, что со мной живёшь?
        - Здоров ли? Что за вопрос такой? Ка бы жалела - ушла давно.
        Послушали тишину.
        - А что, детишек осилим ещё?
        - Да что это на тебя нашло? Что не вопрос – только не падай!
        - Да что мы, всё одни, да одни. А с дитём какая-никакая -  опора, утешение.
        - Ну не знаю. Спробовать можно.
        Помолчали.
        - А ты?
        - Что я?
        - Не пожалел?
        - Как можно? Ты же у меня самая лучшая!
        - Скажешь тоже! - Сказала Маша соглашаясь, и с теплом добавила: - Ты у меня тоже, Вань.