Совет да любовь

        Те, что из города, меня часто спрашивают: зачем я этим занимаюсь, нравится ли мне быть фермером, оторванным от цивилизации, в глуши, без комфорта и новых технологий? На что я неизменно вопрошаю: а вам нравится жить? Само дело, которым я занимаюсь и есть жизнь. Не виртуальная, настоящая.
        Утро наступило как обычно - в пять. Однако подъём вышел тяжкий - то ли старость, то ли грехи придавили. Супруга на дойку сподобилась, а я, подкинув свиньям , пошёл править топор: нижний венец у бани совсем прогнил, ещё немного и об косяк в пору будет шишки собирать. Перебирать сруб в одиночку - задачка не из «лихих», тут подход основательный нужен. Дети по городам разъехались, к моде и прогрессу поближе, а нам «старикам», что главное? Лад, да надёжный уклад. Вот и маемся, пока ноги носят.       
        К завтраку и аппетит подоспел. Жена блинов наварганила; сметаны, да варенья нанесла. Я же самовар раздул и генератор завёл. Чай пили в добрейшем расположении к беседе. Но что-то не задалось, и после второго блина я включил радио.
        В мире шло чередом. Чиновники воровали, политики врали, дети бунтовали, народ терпел, а инопланетяне с астероидами с удивительным постоянством, то падали, то прилетали. В общем - без новостей.
        - Выключил бы ты эту говорильню, - сварливо посоветовала жёнушка, - не надоело на старости лет одно и то же на уши вешать?
        Тоже мне старика нашла - пробурчал я про себя, но претензию выполнил. Да и приелось уже.
        - Сходил бы лучше за двор, с той стороны давеча, шум стоял. Как бы туристы чего не учудили.
        Ещё одна напасть. Речка у нас рыбная, частенько городские заглядывают. Вот только убирать после них нам приходится. Догнав последние чаинки, я встал, натянул сапоги, заткнул топор и в поля. Всё равно стволы под сруб примерять.
        Идти пришлось долго, грязь с подошвы, раз пять счищал. Осень стояла сырая, вот землю и развезло. Конечно, можно было трактор взять, да солярки только на перекоп осталось. Новую, когда ещё привезут…
        За рощей, что поля разделяла, обнаружилось диво. Посудина, гладкая как черенок лопаты и огромная как твоя многоэтажка, взгромоздилась в аккурат посреди залежи, что на ближнюю весну готовилась.
        Пустобрёхи из радио, похоже, не зря заливали. Пожаловали гости чужеземные. На всякий случай, я топор за спину передвинул - как бы не измыслили что. Подошёл вплотную, прислушался. Тишина. Обошёл кругом. Ни звука, ни двери, только вонь, как после долгой попойки. Решил постучать. Развернул топорище и стукнул два раза. Звенела инопланетная колымага, как пустое ведро. Без ответа. Постучал ещё. Стенка стала прозрачной, а за ней прямо передо мной мужик лет сорока стоит, совершенно голый. Вроде обычный, только вот без причиндалов почему-то.
Стоит, смотрит, молчит. Думает, что со мной делать. Решил я ему помочь.
        - Будь здоров, любезный. Ты почто, на моём поле, ляжки свои разложил?
        В глазах басурманина загорелся огонёк интереса. Понимает, значит.
        - В бандуру свою пустишь или через стенку гуторить будем?
Услышал. В стене образовалась дыра, и меня втащило внутрь. Мужик оказался картинкой, прямо сквозь неё меня и пронесло. Что-то плотное, облегающее и совершенно невидимое водрузило меня на удобное кресло в центре круглой пустой комнаты, и исчезло.
        Одна из стен превратилась в телевизор и я снова увидел того мужика, правда теперь только лицо.  Зенки свои раззявил и смотрит.
        - Ты понимаешь, что я говорю? - Уточнил я, дабы не трясти языком понапрасну.
        - Я понимаю тебя. - Ответило лицо. Голос у него был какой-то неживой, видимо говорил через специальную приспособу, нынче всякой ерунды понаделано.
        - Так что порешим? Зачем пожаловал?
        Любопытство в глазах приземленца росло.
        - Смотрю ты нисколько не испуган.
        - А что мне бояться? Чай на своей земле стою.
        - Интересный оборот. Твоя значит земля?
        - А чья же? И дед мой, и отец, и прадед на ней жизнь строили, в ней и кости сложили. На том и род наш стоит.
        - Жизнь, говоришь? А зачем она тебе, жизнь эта?
        Вот чудак, внешне вроде зрелый уже, а вопросы детские задаёт.
        - Как зачем? Жену любить, детей растить. У тебя, что ли иначе?
        - Когда-то так же было.
        - Ну вот. Так что, надолго ты здесь осесть решил? Мне скоро пахать, надел на зиму готовить.
        - Да как получится.
        - Что значит "как получится"? Ты тут не балуй, места, что ли мало? Вон рядом невозделанное стоит - развались - не хочу. А на этом у меня дела намечаются.
        - И много дел?
        - Много не много, а откладывать негоже. Каждой заботе свой срок.
        - Один будешь или с помощниками?
        - Раньше ртов поболе было, да теперь с женой вдвоём остались.
        - Куда же остальные делись?
        - По цивилизации разъехались, жить на земле вроде как неловко стало.
        - Что же ты остался?
        - Потому и остался, что только здесь жизнь и есть. Вплотную к природе-матушке. А в городах всё мёртвое, баловство одно.
        - Интересно. Мёртвое говоришь? А хотел бы ты жить вечно?
        - Это что же - не умирать никогда? Да на кой оно мне? Жизнь разумно отмерена, под стать. Коли вечно землицу месить - не выдержит она. Да и без конца одно и то же терпеть - разве кто выдержит? А ты, что же, бессмертный?
        - Есть такое, да не только я.
        - И много вас?
        - Последнюю галактику заселяем.
        - Как это заселяете? А мы как?
        - А вас уже и нет никого, всех на удобрения переработали, вы вдвоём и остались. По недосмотру.
        Я аж привстал.
        - Как вдвоём? Это вы что же, всех порешили?
        - Пришлось. Здесь - либо мы, либо вы.
        - Да что же вы за изверги такие? Весь род людской положить! Да на кой вы бессмертные нужны, коли вместо жизни только смерть сеете!?
        - Много нас. Тесно. А поскольку - вечные, то и поделать ничего не можем.
        - Эка каша из горшка. А зачем вам плодиться, если наследники не нужны?
        - Это как посмотреть. Дети, они как второе детство, вторая молодость, разнообразие и свежесть, утешение. Напоминание, что не напрасно живём. Так и множимся - не остановиться никак.
        - Но не такой же ценой! Мы, чай тоже не грязь под ногами. Думаете, раз сильнее, то и считаться ни с кем не надо?
        - А в чём ваша ценность? Сам говорил - мёртвоё всё.
        - Я тебе про души говорил. Но не все же пропащие. Есть ещё способные любить, да жить с природой в согласии. А это самая главная ценность, потому как без этого всякая жизнь теряет смысл.
        Мужик повернулся к кому-то за гранью обзора. Стена стала тёмной, лицо исчезло. Я же -задумался. Во дела! Получается, ироды эти, все народы на компост свели. Это же надо - душегубы какие! На всякий случай я завёл руку за спину и покрепче ухватил топор под лезвие. Огляделся, куда отступать не понятно. Ни дверей, ни ниш. Кастрюля, да и только.
        Снова показалось лицо.
        - Любовь, говоришь. - Сказало оно и замолчало, глядя на меня пристально и оценивающе. Я напрягся. Этот взгляд мне знаком, я и сам, бывает, смотрю так на нашу Зорьку, раздумывая - пора её на мясо или нет.
        - Ладно, - сказала голова.- Я тут посоветовался, и мы решили, что поторопились. Так что живите, пока можете. Но знай, мы вернёмся, и если любить на вашей планете будет некому, заберём её окончательно.
        С этими словами меня подхватило и вынесло наружу. Инопланетная посудина задрожала и с хлопком растаяла.
        Я стоял, сжимая топорище и не в силах расслабиться, потом ноги подломились, и я ухнулся в грязь. Жене, пожалуй, говорить не буду, незачем, а вот остальное... Вопросов стала тьма. Непростой день, ох не простой.
        Едва волоча непослушные ноги, я вернулся в дом. Пошарил по радиостанциям - везде тишина. Не соврал телеголовый, нет никого.
        Пришло время обеда. Жена разлила щи, подложила сметаны и, замочив хлебец, спросила:
        - Ну, как там? Был кто?
        - Городские с мангалами понаехали. Шуганул, только пятки мелькали.
        - Это правильно, мусор от них да беспокойство. Мест что ли мало? Чай не на луне живём.
        До ужина справлялись кто где. Я пару сосенок одолел, супружница по курам да в огороде, - кое-как день закончили. Освежились, подкрепились, да отдыхать притулились. Сидим, прислонившись, и решил я спросить:
        - Не жалеешь, что со мной живёшь?
        - Здоров ли? Вопросы что-то странные пошли. Ка бы жалела - ушла давно.
        - А что, детишек осилим ещё?
        - Что на тебя нашло? Что не вопрос – только держись.
        - Да что мы, всё - одни, да одни. А с дитём какая-никакая -  опора да утешение.
        - Ну не знаю. Попробовать можно.
        Помолчали.
        - А ты?
        - Что я?
        - Не пожалел?
        - Как можно? Ты же у меня самая лучшая.
        - Скажешь тоже! - Сказала Ева соглашаясь. - Ты у меня тоже, Адам.