Как я заболел

                С поклоном
                Мариии Прохоровне Никитиной

Когда я родился, то первое, что я… стоп… Прежде, чем описывать, что случилось после того, когда я родился, какие глубокие впечатления и философские рассуждения возникли во мне после моего рождения, надо, наверное, понять — а когда же я родился-то? И где? Вполне разумно предположить, что утробу материнскую я покидал уже живым организмом. Следовательно, родился, то есть стал этим самым живым организмом я до того, как покинул это благословенное место. Но. Живой организм возникает не из пустоты торичеллиевой. Давайте на какое-то время предположим, что мы — материалисты. Даже, я бы рискнул сказать, - атеисты (не дай Бог, конечно). Являясь материалистами, мы неизбежно должны утверждать, что мир материален, а, следовательно, обусловлен. Ведь в материальном мире всякое событие происходит в силу взаимодействия ряда других событий, являющихся причинами того события, которое мы рассматриваем. То есть, суть всякого события, определяющая результат этого события, есть единственно возможный вариант взаимодействия неопределённого множества других событий. Почему — единственно возможный? Потому что практика — критерий истины. Если в результате всех возможных вариантов взаимодействий произошло вот это, значит, единственно возможный вариант — такой. Остальные остаются в области нереализованных вероятностей. Бильярдный шар, столкнувшись с другим бильярдным шаром, изменяет направление движения в соответствии с определённым  законом. Но. Надо учитывать, что эти шары находятся на бильярдном столе, а не на истоптанном и запятнанном коровами лугу. Следовательно, событие столкновения шаров и его последствия определяются заранее огромным множеством факторов. Так это ж всего два лысых бильярдных шарика на гладком столе. Что уж говорить о зачатии и рождении живого человека?
Вот например. Я бы не родился, если бы первокурсница железнодорожного техникума не встала бы в очередь в техникумовской столовой за разгильдяем-старшекурсником, у которого (по причине его вечного разгильдяйства) не хватило пятнадцати копеек, чтобы расплатиться за студенческий обед, кои 15 коп. вышеупомянутая первокурсница великодушно предложила вышеупомянутому разгильдяю. Пятнадцать копеек — цена моей жизни? Да нет, что вы… Ведь всё случилось гораздо позже, когда наша первокурсница вместе со своими однокашниками поехала «на картошку», а наш разгильдяй где-то в соседнем колхозе украл лошадь и на этой одной лошадиной силе приехал к месту дислокации сборщиков картофеля, дабы навестить оную первокурсницу. Ну и, так сказать, навестил… С каким-то недоумением думаю о том, что случилось (точнее, чего не случилось) бы, если бы нашему благородному идальго не удалось бы похитить транспортное средство, или если бы руководитель группы первокурсников не дрых пьяный с какой-то комсомолкой и воспрепятствовал бы неким образом той поистине судьбоносной встрече… То есть, причина моего рождения, а, следовательно, его сущностная основа, лежит даже вне соития первокурсницы и разгильдяя. Можно было бы сказать, что это — совокупность случайностей. Однако. Если совокупность неких событий, каждое из которых произошло вследствие совокупности каких-то предшествующих событий, привело к какому-то реальному результату (а то, что читатель этих размышлений имеет возможность эти самые размышления читать, подтверждает реальность моего рождения), то можно сделать вывод, что любое произошедшее событие основано на всей совокупной массе событий, произошедших до данного события. То есть, то, что происходит сейчас, происходит в силу всего предшествующего развития Мироздания. То есть, то, что должно произойти, фактически уже произошло. То есть, причина, первоисточник моего рождения, сущность моего меня (и твоего тебя тоже), возникла вместе с возникновением всего. Но мы — люди. Обычные люди. Просто некие воплощения в этом мире того, что когда-то возникло вместе с возникновением всего. Поэтому мы помним только часть из того, что успели осознать, пребывая в состоянии этого воплощения. И только об этой части можем рассуждать. И я тоже за эти границы не выйду.
Да, так вот.
Когда я родился, то первое, что я ощутил, было: больно-холодно-непонятно. Именно так. Именно в этой последовательности. И, думаю (это теперь я думаю, тогда я не думал, а только осознавал и реагировал), мне это очень не понравилось. Это больно-холодно-непонятно не прекращалось, несмотря на мои вполне резонные возражения, выражавшиеся благим матом. Более того, прекратилась живая связь с источником силы, и мне оставалось получать силу для продолжения своего существования только из непрерывного возражения тому, что меня окружило. Ну, возражал, понятное дело… Существование продолжилось. Но больно-холодно-непонятно не прекращалось. А непрерывное возражение, хоть и продлевало существование, но отбирало больше сил, чем приносило. А взять новые силы стало негде. Поэтому тело прекратило возражать, точнее, возражало теперь очень слабо. Просто устало. То, что меня окружало, продолжалось. Больно-холодно-непонятно как-то изменялось, превращалось в больно-душно-непонятно, больно-тесно-непонятно, больно-больно-непонятно и т. д., и т. п. Иногда я как-то выключался из этого всего, когда переставал осознавать то, что стало теперь моим новым миром, и больно-плохо-непонятно отступало куда-то за пределы. Но оно никогда теперь не покидало меня насовсем и возвращалось, как только я вновь начинал осознавать себя здесь. Я до сих пор ясно помню бессильную ярость, когда я, задыхаясь, рвался из этих проклятых пелёнок. Понятное дело, что я не знал ещё этого понятия — пелёнка. Но нечто, опутывающее, не пускающее никуда, душащее и давящее, вонючее, жёсткое, мокрое и ненавистное, - вот первое осознанное воспоминание.
Это, то, что меня теперь окружало, не могло стать моим миром. Ведь мир — это то, с чем  мир-ишься. А я не мог с-мир-иться с этим. Я не хотел здесь быть, дышать, есть, спать. Не хотел ничего здесь видеть и слышать. Не хотел здесь жить.
Вот и перестал. Тело не могло больше возражать и рваться, что-то там повредилось в лёгких  (взрослые тёти называли это потом между собой «хроническое воспаление»), тело перестало есть и пить, соответственно, перестало «отправлять естественные надобности»; тело перестало реагировать на всё, поэтому ему не нужен был сон. Тело лежало, ничего не делало, просто смотрело, ничего не видя, прямо перед собой. Молча. Долго. Много дней и ночей подряд.  Потом, много лет спустя, мне рассказали, что я «болел»...
К чему я это всё? А, да, вспомнил. Так называемая «болезнь» - любая - есть просто твоё собственное несогласие с этим миром. Ты не смиряешься со своим миром. Ты со своим миром не одно, не целое. Чтобы болезнь прекратилась, надо с-мир-ить-ся со своим миром. Стать с ним одним целым. Ис-целить-ся.
Не болейте.