Затмение

«Это же стыдуха, кому сказать! Пятый класс заканчиваю, а ни одного урока ещё не прогулял».
Димка уставился в зеркало. Вечный вихор с правой стороны, вперёдсмотрящие уши и перемазанные белой пастой щёки. Клоун! Прополоскал рот и резко сцедил сквозь зубы. Как под ноги себе плюнул. 
-- Дима, ты там не уснул? – послышался отдалённый голос матери.
-- Сейчас! – прокричал он из-под полотенца, продолжая купаться во внезапно охватившей его идее.
Причин, вообще-то, никаких. Письменные сделаны. Задачки с ответами сошлись. С русским у него всегда нормально. Историю не спросят. Рисование… А, рисование! На рисование можно и подойти. Действительно: не обязательно же весь день прогуливать. Один-два урока – и достаточно.
От этой мысли сладкая жуть, поползшая было по спине, испарилась, и задуманное представилось не таким уж и греховным. Делов-то! Он прогуляет только алгебру, а на остальные уроки явится как огурчик…  Что там огурчик. Герой дня! Будет о чём потолковать с пацанами.
-- Ешь быстрее, не тяни кота за хвост. Что ты какой-то сегодня задумчивый?
-- Все учат, что думать полезно! – коварно улыбнулся он набитым ртом.
-- В школе будешь думать! А сейчас посматривай на часы.
Эх, мамка, если б ты знала, какие тут дела!
Тайна щекотала подмышками и делала жизнь острой и насыщенной.

Пока его было видно из окна, Димка бодрым шагом двигал по направлению к школе. Завернув за угол, начал было обдумывать дальнейший маршрут, но тут его обогнала необычного вида машина и, проехав с квартал, припарковалась. Мальчик прибавил шагу. Он почти побежал, чтобы рассмотреть невиданную яркую «иностранку». Всё в ней было так свежо, так непривычно для глаза! И спаренные фары, и блещущие крылья, и голубоватые стёкла. Он так засмотрелся, что чуть было не упустил из виду того, чего упускать в его положении было никак нельзя.   Из-за соседнего дома вывернулась девчачья фигура с белыми воздушными бантиками-бантищами. Даже не сводя глаз, он узнал эту фигуру. Верка Радомыслова! Сейчас она посмотрит в его сторону – и всё... Димка представил себе, как она, выпучив свои чёрные лупетки, затрещит направо и налево: «А я его видела! Я его видела!» -- и медленно-медленно, как сапёр, задом задвинулся за тумбу.
Сердце колотилось как у кролика. Куда дальше? В ту сторону нельзя. Там ещё одна Верка. Матейкина. Та пострашнее будет. Если Радомыслиха растреплет девчатам, то Матейчиха очень даже может алгебраичке заложить. И тогда – звонок матери на работу, делегация домой. Тогда…  О-ой! Она ведь, Матейчиха, даже по шее получить не забоится ради такого удовольствия.
Переулком тоже нельзя. Там Валька Заметаева. И хотя они в третьем за одной партой сиживали, и он её как-то даже яблоком угощал, всё равно гарантии нет никакой. Девка есть девка, у них – известное дело – вода где надо не держится. Лучше бегом через площадь – и вдоль шоссе. Там если кто и встретится, то Славка Экманов. Это не страшно. Приятно даже.
Правда, у каланчи… 
Он даже перестал дышать. У каланчи – место самое жуткое. Там можно наткнуться на тётю Лиду, лучшую мамину подругу.
Димке аж стало нехорошо. Пути-то, оказывается, все завальные! На каждом шагу опасность.
Может, всё-таки пойти в школу? Однако, поздно. Теперь уж наверняка опоздаешь, и вполне можно к директору «на ковёр» угодить. Или завхоз Макарыч поставит лёд колоть. Тоже радости мало. Вернуться домой? А вдруг мамка ещё не ушла? Она как-то по-разному ходит. Работа такая, что не поймёшь. А, была не была!
Он припустил бегом через площадь. Потом долго шагал по обочине шоссе. Грузовики спешили  ему навстречу, обдавая мокрым коричневым снегом. Затая дыхание, промаршировал мимо каланчи,  стараясь не смотреть в её сторону, и через сквер -- туда, где начинались нормальные тихие улицы. Можно вздохнуть спокойно, потому как детским народом тут занимается уже  совсем другая школа. Вон она – тёмная, приземистая, с огромными окнами.
-- Что ж ты это не спешишь, милок? Все, вон, за партами сидят. А он тут  прохлаждается.
Грузная женщина, по виду техничка, обогнав его, свернула на территорию.
-- У нас училка заболела! – в спину ей крикнул Димка.
-- Знаем мы! «Учи-илка».
Её резиновые боты чавкали по раскисшему снегу.
«Да ты не отстанешь!» -- проворчал про себя мальчишка и прибавил шагу. Надо от любой школы подальше.
Он свернул в первый попавшийся переулок и, стараясь не привлекать лишнего внимания, пошёл по тротуару  на большую улицу, ведущую к рынку. Тут снег был расчищен, по тротуарам двигались люди в чёрных, синих и белых плащах, а по дороге громыхали автомобили. Встречные взрослые смотрели на Диму, как ему казалось, подозрительно, но, ничего не говоря, спешили дальше.
У рынка улица делилась на две части. Мостовая вливалась в большие центральные ворота, а тротуар расширялся и превращался в боковой проезд, который уходил  влево и бежал вдоль белённой известью рампы, на которую открывался длинный ряд  складских тёмно-коричневых  ворот. С противоположной стороны  тянулась лесополоса, настолько широкая, что даже сейчас, без листьев, сквозь неё ничего не было видно.
-- Эй, прогульщик! – раздался откуда-то сверху хриповатый голос. Димка вздрогнул от неожиданности.
– Да  ты, ты! – голос зазвучал ещё громче и требовательней.
У края рампы стоял коренастый мужик в брезентовом фартуке, надетом поверх ватника, и чёрной шапке с заломленными ушами.
-- Какой я вам прогульщик?
-- Ну, конечно, не прогульщик. А хороший мальчик. С галстуком и портфелем. На рынке, – он посмотрел на часы. – В десятом часу утра. Какой же ты прогульщик!
От души рассмеялся, сверкая стальными коронками.
-- Ладно, не бзди. Я тебя директору не сдам.
Десятый час! Значит, алгебра кончается. Да и  к русскому уже не успеть. На историю?.. А вдруг историчка на беду возьмёт, да и спросит! Нет, лучше уж сразу на рисование.
-- Поднимайся-ка сюда, пацан. Немного поможешь, конфетку дам. Или шоколадку.
Димка посмотрел по сторонам. Везде было пусто, только у крайнего склада выгружали большую машину.
-- Да-авай сюда, не бзди! – повторил дядька и, присев, протянул руки.  Димка отдал ему портфель. Потом зацепился за его покрытые татуировками шершавые кисти и, упершись ногой в какой-то выступ, вскочил на рампу.
-- Вот молодец, -- похвалил дядька. -- Теперь смотри сюда. 
Над воротами темнела небольшая фрамуга.
– Я тебя подсажу, а ты стекло вот этим разбей. – он вытащил отрезок трубы. – Осколочки аккуратно повытащи, чтоб не обрезаться. А потом спустишься вовнутрё. Там задвижка. Отодвинешь её – и свободен. А?
-- Ключ в конторе забыл, -- не моргнув глазом ответил он на открытый  взгляд  пионера. – А с минуты на минуту грузчики придут. Я бы и без тебя, да в звёнышко, сам видишь, не пролезу. А раму ломать жалко: мне же самому её потом ремонтировать.
Разговор о ремонте рамы разогнал все немудрящие димкины сомнения, и он с готовностью подошёл к воротам.
-- Рукавички вот возьми, -- дядька протянул пару несгибаемых  брезентовых. – Чтобы ручоночки не обрезать, когда будешь осколки вынимать. И вот ещё, -- он протянул ему кусачки.
-- А это зачем?
-- Да так. Возьми…  На всякий случай.
Димка положил кусачки в брючный карман. Они тут же оттянули  штаны и стали холодить ляжку.
-- Хоп! – дядька без особых усилий поднял  Димку. – Становь, становь  на плечи! 
Ух, какой ловкий! Циркач, наверное. Бывший.
Стекло сказало: «Пак!» и не разбилось.
-- Ну ты там мужик или не мужик, ёш-клёш? – прокричал дядька. --  Врежь как следует!
-- Упаду!
-- Я же держу! Не бзди.
Раззадоренный, Димка размахнулся изо всех сил и так трахнул по стеклу, что оно пошло трещинами.
-- Добивай! Чего ждёшь? – проорал мужик.
Осколки со звоном посыпались. Вместо звена образовалась чёрная зубастая дыра. Надев рукавицы, Дима, как смог, выбрал осколки, скидывая их внутрь.
-- Пошёл! Держись за раму.
Мужчина поднял мальчика за щиколотки. Оказавшись по пояс в полумраке склада, Димка отчаянно зашарил руками, ища, за что бы зацепиться, и не найдя ничего, издал истошный крик.
-- Тихо там! – коротко и злобно прикрикнул дядька. – Слушай сюда. Там сбоку должна быть скоба. Уцепись за неё и подтягивайся. Затащишь ногу, Потом вторую. Потом повисни – и спрыгивай. Не бойся: там ровно. А скоба прочная. Покажи, что ты настоящий пацан!
Скоба оказалась на месте и была действительно прочная. Спрыгнув, Димка попытался отодвинуть засов. Он не поддавался. Из щелей между створками и из фрамуги в помещение сочился пыльный свет. Мальчик осмотрел засов. Его ушки были схвачены серебристой проволокой, на которой висела тусклая свинцовая пломба.
-- Тут пломба! – в щель между створками пропищал Дима.
-- А кусачки у тебя на что? – в ту же щель прошипел дядька.
-- А можно?
-- Можно. Я разрешаю.
Димка изо всех сил надавил на ручки кусачек. Проволока не поддавалась. Он сжимал кусачки до боли в руках, но ничего не выходило.
-- Краешком, краешком. Туда-сюда, туда-сюда! – шептал в щель дядька.
Хорошо тебе там. «Краешком»! Сам бы попробовал.
Проволока оборвалась так неожиданно, что мальчишка чуть не шлёпнулся на шершавый бетонный пол.
Услышав шум отодвигаемого засова, дядька снаружи потянул створку. Свет водопадом весеннего дня влился в помещение.
-- Молоток! – воскликнул дядька, похлопав Димку по плечу.
Распахнув ворота, он пронзительно свистнул. Откуда-то из глубины лесополосы выползла машина с будкой наподобие тех, в которых возят хлеб, и остановилась у рампы. Из неё вылезли грузчики в таких же брезентовых фартуках. 
-- Шевелись! 
Чуть не бегом начали таскать   вкусно пахнущие коробки, тугие серые мешки, деревянные ящики с позвякивающими в них тёмными бутылками.
-- Изнутри закрыли, суки, -- объяснял димкин знакомец вылезшему из кабины мужчине в кожаном пальто. – Чуть всё не сорвалось. Если бы не малец…
Он кивнул в сторону Димки и с плеча махнул рукой.
-- Эй, пацан!
Мужчина разорвал картонную коробку. В ней оказались апельсиновые вафли.
-- Давай свой чемоданище.
Димка раскрыл портфель. Мужчина начал укладывать вафли. Пять пачек. Больше никак.
Пять пачек! Никогда в своей жизни не держал он в руках больше одной вафли. И было-то это ещё на Новый год.
Что-то сдвинулось в димкином горле -- там, где по осени обычно квартировала ангина. Шевельнулось, потом почесалось и забилось мелко-мелко.
-- Корешей угостишь. Заработал. А школу больше не прогуливай. Нехорошо!
Большую машину у крайнего склада уже успели разгрузить. Она потихоньку пятилась и воняла. Мальчик сошёл с дороги и, уткнувшись лицом в посадку, быстро снял галстук. Портфель переполнен. В карман брюк, где только что лежали кусачки, совать галстук не хотелось. Он поставил портфель на камень и, аккуратно свернув, сложил алую косынку во внутренний карман пальтишка.
Шурка Десяткин, едва переступив школьный порог, стаскивал свой маломерный, с закрученными концами, галстучек и пихал его в брючный карман. Дима никогда так не делал. Трудно, что ли, дойти до дома и уже там спокойно снять всё школьное! Но сейчас, когда он вспомнил Шурку, внутри что-то сжалось. Хорошо, хоть дальше пошли лужи, и пришлось думать, как   между ними пробраться. Всё-таки без галстука спокойнее. Ещё бы портфель куда-нибудь... Он вспомнил о стадионе. Да, там есть где заныкать! Однако, по пути будет ещё одна школа. Понатыркали этих школ. Куда столько?
385-я (железнодорожная) школа, длинная, с высоченной кирпичной трубой, походила на локомотивное депо, что устроилось по ту сторону полотна. Сходство усиливалось тем, что в её дворе, среди чахлых кустов, стоял огромный зелёный паровоз с красными колёсами. И на территории стоял вечный запах мазута. Летом пацаны часто прибегали сюда поиграть, и все блестящие штучки, которые поддавались снятию, давно были с него сняты. Но он продолжал выситься, выглядывая из-за баскетбольных щитов и щеголяя загадочным художественно выполненным бортовым номером. Дима и сейчас не отказался бы полазить по нему, подёргать и покрутить всё, что ещё способно было дёргаться и крутиться. Но…  Да.
Ускорил шаг. До чего же длиннющая школа! Так и кажется, что из всех окон с чёрными от времени и копоти рамами на него пялятся сотни любопытных, зловредных глаз. «Во-он он. Видите его? Видите?» А худющие и ехидные училки, такие, как географичка Антонина Борисовна, указывают указками с обломанными, как у неё, концами на его маленькую тёмную фигурку. Обводят её как какую-нибудь Камчатку на карте. «Смотрите, дети. Это прогульщик Митя Шаповалов из первой школы. Запомните его хорошенько». А «по пению», развернув свой аккордеон, запевает: «Позо-ор Мите Шаповалову!» И разношёрстная малышня, подобрав сопли, звенит на всю школу: «Позо-о-ор! Позо-о-о-ор!»

(окончание -- по требованию)