Верочка

               
                Здесь повесть только начинается.
                Сюжет завязан, развивается...
                Тут будут слезы и печаль.
                Читатель, мне тебя не жаль!

                Так в жизни много глупой "ржаки"!
                Ты все смеешься? Тебе до "..."
                Жизнь - не веселая потеха!
                Когда беда... Тут не до смеха!

                ВСТРЕЧА.

         Ярким, солнечным апрельским днем, около полудня, далекого 1958 года теперь уже прошлого столетия, подходили ко двору двое. Мужчина - лет тридцати - тридцати с "хвостиком", зеленоглазый, высокий, стройный  блондин. Густые светлые брови, белоснежная кожа и прямой нос, над четко вырисованными пухлыми  яркими губами, придавали ему особенную привлекательность. Одет он был просто, но чисто. А идеально отутюженные стрелки на брюках, говорили о его аккуратности.
        В  правой руке он нес авоську, наполненную пустыми пол-литровыми банками,  бутылками из под кефира. Еще в ней лежали пару лимонов, диковинных не только для этой поры года, но и для рабочего поселка в котором они жили. Несколько уже привядших яблок и бережно завернутые конфеты "Подушечки", в кулек, сделанный из газеты "Правда".  Левой рукой он бережно прижимал к груди, аккуратно связанный узелок хлопчатобумажного головного платка, с синей каемкой по всему краю.
        Рядом с ним шагала стройная брюнетка. У нее тоже были зеленые глаза, тонкие черты лица и такие же губы, но более тонкие, чем у мужчины. Над верхней губой, еле заметная мушка, придавала лицу особый изык. На вид она была того же возраста, что и мужчина, а ростом доходила ему чуть повыше плеча.
        Обеими руками, она бережно и очень нежно, прижимала к своей груди "комочек". Он был завернут в розовое марселевое одеяльце, заправленное в выбитый белоснежный пододеяльник. В двух местах он был перетянут розовой атласной лентой, заканчивающейся бантами. Четвертый угол пододеяльника, украшенный такой же белоснежной выбитой накидкой, был откинут. Из этого открытого пространства неслось легкое посапывание.

        На встречу им, с радостными криками:
        -Ма-ма! Па-па!- бежала девочка лет семи.
        Нет она не бежала! Она "неслась" не чувствуя под собой земли. Не слыша окриков соседей, и своих подружек. Все окружающее перестало ее интересовать. Она видела только своих любимых: папу, который поехал забирать маму но не из магазина, а какого-то роддома. Маму, которая ушла покупать сестричку или братика, а отсутствовала почему-то целую неделю. Но больше всего ей не терпелось узнать кто же все-таки достался маме, по- очереди, мальчик или девочка.   
        -Мамочка, дорогая, любименькая!- она обхватила руками материнские ноги,-Я так скучала...- она заглядывала своими изумрудинками в материнское лицо, стараясь поймать ее взгляд на себе.
        -Тише! Не кричи так громко! Верочку, разбудишь!-мать с нежностью смотрела куда-то во внутрь белоснежного комочка, вся поглощенная тем, что там внутри.
         -Я тоже хочу!- потянула девочка за край одеяльца.
         Мать наклонилась:
         -Вот! Смотри! Это твоя родная сестричка! Верочка! Красавица наша!
         Девочка от удивления опустила руки. Отошла на несколько шагов назад. То, что она увидела, не могло быть ее сестрой.
         Из под белого чепчика, съехавшего, набекрень, выглядывало красное лицо куклы. Она лежала с закрытыми глазами, с белой полоской на губах и даже, почему-то, была без бровей.
         Мать не отрывая взгляда от младенца, поправляла чепчик, пытаясь придать ему семметричность. Потом, взглянув на девочку сказала:
         -Ну, что же ты! Поцелуй сестричку.
         -Не хочу! Она мне не нравиться!
         Отец, наблюдая эту сцену, молча переложил узелок в правую руку, левой взял девочку:
         -Ничего! Вот она подрастет... И, непременно, тебе понравится. Еще плакать за ней будешь!
         -Нет! Не буду! Никогда!

                НАКАЗАНИЕ.

         Они в четвером направились к своему подъезду, отвечая на приветствия соседей, сидящих на лавочках возле двухэтажного восьми квартирного дома.
         В их комунальной квартире, состоящей из трех комнат, жило три семьи. Девятиметровку занимала семья из четырех человек: мужа, жены и их двое детей - близнецов мальчика и девочки. Вторую комнату, в в двенадцать метров квадратных, занимала мамина родная сестра с сыном и их общим пожилым отцом. А самая большая комната, в целых восемнадцать квадратных метров принадлежала им. И вся полезная площадь в тридцать девять квадратных метров делилась на десятерых. Сегодня встречали одиннадцатую - Верочку. Все дружно толпились на кухне, накрывая стол.
         Мать развернула Верочку, и положила на диван, торжественно стоящий, у самой большой и светлой стены их комнаты. Его высокую спинку с двух сторон от зеркала, закрепленного каким-то образом внутри, украшали две двойные полочки, соединенные витыми стоечками. На полочкам стояли всевозможные вазочки, статуэтки и прочие декоративные штучки. Круглые валики по бокам служили подлокотниками и одновременно подушками для отдыха. И все это дермантиновое великолепие было зачехлено в белоснежную накрохмаленую ткань.
        На такой же белоснежной маленькой подушечке, завернутая "солдатиком", в такую же белоснежную пеленочку, лежала Верочка. Такая крошечная, что, если бы не ее красное кукольное лицо, ее можно было не заметить. Все суетились вокруг малышки и накрытого стола в кухне. На девочку никто не обращал внимания. И она вернулась во двор к своим подружкам и оставленной, на самом интересном месте, игре. Грусть по отсутствующей маме, и радость ожидания неизвестных ей братика или сестрички сменилась безразличием. Ее единственная кукла, привезенная папой из армии, была гораздо больше и красивее сестры.
       А ее двор: с деревянными качелями на бельевой веревке, со строительной площадкой, где после ухода рабочих можно побегать по этажам недостроенного дома, приводя этим в негодование не только сторожа, который не переставал жаловаться их родителям, но и соседей, которых они раздражали своей беготней и криками. Палисадник, заросший  кустарником и бурьяном с колючками, где все любили прятаться играя в "жмурки". Ее подружки с которыми она ссорилась и мирилась из-за детской посудки, которая  была одна на всех. Любовь мамы и папы... Этот мир, в котором она жила, остался неизменным. Все такое привычное и родное, что даже появление сестры не могло разрушить его.

       В самый разгар игры, все вдруг обнаружили отсутствие заварного чайничка. Все, как по команде, посмотрели на девочку. Этот беленький, из настоящего фарфора чайничек, с настоящим носиком и изящно выгнутой ручечкой, с голубым цветочком по середине, был настоящей слабостью девочки. Она часто утаивала его от подружек, в надежде что они, как-нибудь забудут про него и он навсегда останется у нее, и она одна будет, безраздельно, владеть им. Она после игры приносила его домой. Тщательно вымывала, вытирала на сухо и ставила на самое почетное место, которым и было место, на той самой полочке. Он и сейчас стоял там.
       -Сейчас! Принесу!- она с готовностью вскочила и побежала домой.
        На кухне все были заняты трапезой и не шумной беседой.
       -Малышка?! Ты чего?-мать, сидевшая спиной, повернулась.
       -Я сейчас!- ответила девочка.
       И так же легко, как бежала по-двору, у самой двери комнаты сбросила свои сандалики, подбежала к дивану и вскочила на него, как это дала всегда. Дотянулась до полочки. Чайник был уже в руках, когда чей-то жалобный писк и что-то мягкое под ногою, заставил посмотреть девочку вниз. Это кукольное лицо лежало с открытым ртом, из которого несся все возрастающий, захлебывающийся, пугающий ее крик. А , мутные фиолетовые глазки смотрели на девочку, спрашивая:
       -За что ты мне делаешь больно?
       Девочка от испуга отступила назад, но было уже поздно. Мама стояла у двери. Она все поняла, увидев чайничек в руках у девочки. Последующее девочка видела, как в замедленном кино. Чайничек, ее любимый чайничек, летит на пол и разбивается на мелкие  кусочки.
       -Не надо!- кричит девочка.
       -А-а-а-а-а!-захлебываясь, кричит младенец.
       Мать за руку стягивает ее с дивана. Она подскальзывается и падает, но мать продолжает тянуть ее по полу...
       -Я убью тебя! Я тебя убью...- шипит мать.
       -Мамочка,не убивай! Я не чайно... Я больше не буду...
       В проеме двери появляется папа и все остальные. Он пытается освободить ее руку из маминой. Мать не отпускает и свободной бьет девочку куда попадет... Дедушка хватает маму за руку:
        -Ты сошла с ума!
        -Она,она...-кричит мать, задыхаясь,-Задавила ее!
        Мамина сестра берет Верочку на руки. Та еще больше захлебывается. Распеленывает ее и спокойным ровным голосом говорит:
        -Успокойтесь! Все нормально! Она жива и будет жить еще долго!   

                ОБИДА.

        Верочке года полтора. Она еще не говорит, но все понимает. Любимица двора. Всегда полные руки конфет, пряников, кусков бублика или другой какой снеди. Проходящие мимо не могут пройти, чтобы не затронуть, не угостить. А она это внимание понимает и принимает. Вся такая не зависимая. Ходит куда хочет. Не слушает старшую сестру, в обязанности которой входит после школы выгуливать младшую.
        С каждым днем это выгуливание становится пыткой для девочки, от которой  просто нет ни какой возможности избавиться. Она стала хуже учиться, давая тем самым понять маме, что ей тоже необходимо ее внимание. Но маме некогда. Верочка забирает все свободное время, которого, у мамочки, и так нет. А еще ночные дежурства через день, для поддержки семейного бюджета. Папочка часто в командировках. Он бригадир-монтажник. Строит мост, в городе со смешным названием "Змеев", вроде как там не люди живут, а змеи. А может это родина Змея-Горыныча? Так размышляет девочка, думая о папе. Она скучает и ждет его. Он помогает ей разбирать задачки. А когда она бывает не внимательна, он дает ей "щелбан" в лоб. Правда совсем не больно, а так слегка  и говорит:
        -Думай!
        Иногда за вечер у нее на лбу появляется красное пятнышко, величиной с пятак. Это от бесконечных папиных:
        -Думай!
        Она не обижается. Она очень любит своего папочку. И когда остается в комнате одна, она садится, в уголок дивана, кладет голову на подлокотник, смотрит в окно на звездное небо и думает... О папочке, о мамочке, о сестре, о старом дедушке, о подружках, о школе, о жизни на Земле, о планетах, о космосе...
        -А вот сестра ни о чем не думает! Только играет, ест и спит. Хорошо-о ей! А ты смотри за ней вечно, чтобы чего не натворила, ни куда не влезла. И все мамочкино внимание ей... Одной!
        У девочки только спросит:
        -Уроки сделала?
        Та утвердительно качнет головой. Но мать никогда не проверит. Сказала девочка правду или нет.
         И девочка уже сомневается:
        -А интересно ли маме? Про мои уроки.
        В играх сестер она всегда на стороне младшей, если та, даже, вредничает и обижает старшую:
         -Уступи! Ты же старшая! Значит умнее должна быть. А Верочка маленькая и не понимает еще...
   
         Может она тогда она еще и не понимала, но всегда добивалась своего. Если ее наказывали и ставили "в угол", она ревела до тех пор, пока ее не брали на руки. Если чего хотела, то всегда получала или тянулась до тех пор , пока не дадут.
        Девочке уже порядком надоело подчиняться прихотям сестры, но восстать против этого она не могла. Культ младшей держался на мамином "фундаменте" и папиной жалости, девочка помогала этот культ только обслуживать.
         За время проживания одной семьей, было много не справедливости со стороны матери по отношению к старшей. Многое забылось, отошло в прошлое, но ту обиду она помнила всю жизнь...
         Мама разделила два последних яблока поровну. Одно - младшей, второе поменьше и похуже - старшей. Девочка взяла его в школу, но там не съела, только потому, что дав откусить по одному разу многочисленным подружкам, ей всегда доставалась кочерыжка. И после обеда, уже дома, доставая книжки из портфеля, вспомнила о яблоке. Сев на свое любимое место на диване, она  закрыла глаза от предчувствия удовольствия. Успела надкусить и только предалась своим размышлениям, как услышала возле себя покряхтывание. Она открыла глаза.
         -Дать! Дать! Дать!- младшая стояла возле дивана с протянутой рукой.
         -Гм! Ну на! Укуси!- девочка поднесла яблоко ко рту младшей.
         Та уцепилась не только своими несколькими зубами, но и двумя ручонками тоже, пытаясь забрать яблоко у старшей.
         -Нет! Хитруля! Кусай!
         Но малышка яблоко не отпускала, а еще больше стала кряхтеть.
         -Ты уже свое съела... Я тоже хочу!
         Она легонько потянула. Кусочек яблока скатился изо рта младшей вслед за слюной и громким криком.
         -А-а-а-х! А-а-а-х! А-а-а-х!
         На крик прибежала мама:
         -Ну что еще?
         -Дать! Дать!- увидев маму, малышка снова стала просить яблоко.
         -Мам, я дала ей укусить! А она хочет... Все!
         -Ну, отдай ей!
         -Мамочка! Она ведь свое съела... А это мое... Щкольное. Я тоже хочу! Пусть один раз - она! Один раз - я!
         Мать, не слушая старшую протянула руку, выхватив яблоко, отдала младшей:
         -Не умрешь, если не съешь!  Видишь она плачет... Ну все, моя хорошая!- она погладила малышку по голове.
         Та надкусила яблоко и увидив кота, проходившего в комнату, пошлепала за ним, бросив яблоко на пол.
         -Вот видишь... Вся еда! На доешь! И тебе хватит!- поднимая с пола яблоко и вытерев его фартуком, она протянула его девочке. любуясь младшей:
         -У-тти! У-тти! Красавица моя!
         -Я не буду!
         -Ешь! Тоже мне... Принцесса!-мать стояла с протянутой рукой.
         -Я уже... Не хочу!- насупилась девочка.
         -Не хочешь? И не надо! Смотри за Верочкой! Мне к куме сходить надо,- и доедая, надгрызанное двумя дочерьми яблоко, вышла.

         Девочка сидела не шелохнувшись. Нет ей не было жалко яблока. Она не так часто ела их и воспоминание вкуса не отягощало ее осязание. А что-то огромное, невидимое давило на нее. Потом, сконцентрировавшись в маленький кусочек яблока, очутилось на языке. Скатилось комочком в горло и вылилось тихими слезами, образовав дорожки, выкатившиеся из изумрудинок, по всему лицу. Слезы капали в пустую руку, в которой  недавно лежало яблоко.
         Верочка крехтя и волоча задними лапами кота по полу, дотащила все-таки его до дивана, где сидела старшая и удивленно уставилась своими глазенками на нее. Девочка подняла на младшую глаза, полные не прошенных слез, и увидела какую-то каплю на лице сестры. Потом еще и еще и еще. Та от удивления и испуга отпустила кота и стала растирать их по лицу. Она не уворачивалась и не уходила.
А девочка плевала и плевала и плевала в лицо своей родной  единственной сестре от горечи, обиды, пустоты в руке и ее маленькой обиженной душе.

         Потом, на протяжении всей последующей жизни, то было  одним из самым тягостных воспоминаний детства. Понять и объяснить свой поступок она не могла.  От того он казался ей еще более и  непростительным и чудовищным. Никому, ни единому человеку в мире, она, ни за чтобы, не рассказала об этом. Это была одна из черных тайн ее души.

                ВОСПОМИНАНИЯ.

               
          Девочка выросла высокой, стройной, привлекательной шатенкой. Выпускной позади.  Она выбрала профессию геолога. На геофак, в университете, конкурс шесть человек. Не хватило одного балла. Тогда принимали по-знаниям и только чуть-чуть по-деньгам. Так она не стала студенткой в тот год.  На приглашение петь по-вечерам в ресторане, где собирались городские театралы, папино:
         -Ты сошла с ума? Какой еще ресторан? По ночам... На такси...
         -Пап, руководитель хочет с тобой поговорить.
         -Какой еще руководитель?
         -Оркестра... Может я стану... Второй Пугачевой!
         -Говорил! Иди на экономиста! Так ты геофак... Романтика... А теперь что? Ресторанная певичка?! Нет и однозначно... Нет!
         -На приглашение работать в доме моды, моделью, мамино категоричное:
         -Нет!
         -Ну, почему?
         -Тебя кто пригласил?
         -Мужчина! На улице...
         -Вот видишь! Значит у тебя вид такой!
         -Мама, какой? Я прошла кастинг! Это официальное трудоустройство... Просто у меня рост и другие параметры...
         -Вот видишь! Тебя уже по параметрам выбирают! Пойди еще отцу скажи... Он тебе расскажет кого в модели берут...   

         Когда тебе семнадцать, трудно спорить  с родителями... В середине двадцатого века это было так. Девочка устроилась в научно-исследовательский институт с мудреным названием НИИСИПИО. Зарплата 62 рубля 50 копеек. И это без вычетов. Восемь часов в темном кабинете с микроскопом, замеряя размеры семян зерновых. Скучища невозможная. Но зато НИИ. И звучит - младший научный сотрудник.
      
        В очередной раз, когда девочка принесла зарплату и отдала маме, та возмутилась:
        -Это же слезы! Ты тратишь, больше чем зарабатываешь! Вот Нинка у тети Любы на заводе... По 200... Зарабатывает. Вот это деньги!
        -Я не хочу на завод!
        -Я тоже многое... Не хочу!
        И она устроила ее, "по-блату", тогда множество самых обычных жизненных дел делалось"по-блату", на военный завод. Скучища та же. Однообразие отупляло. И еще две смены. Зарплата от выработки. До Нинкиной она не дотягивала. Мама опять была недовольна. А она обижалась на мать, что та нашла ей такую работу. Она избегала встреч со своими одноклассниками, потому как те видели ее, ну если, не членом правительства, то профессором это уж точно.
        Хотя сама мать трудилась на двух, а то трех работах, что бы дать достойную жизнь своим, уже трем, детям. Отец даже без надлежащего образования , а за счет своего высокого профессионализма, был назначен прорабом строительства нового микрорайона. Папин портрет украшал районную доску почета. Девочка этим очень гордилась и когда не решались "задачки", по-прежнему шла к отцу:
       -Думай!-но уже без "щелбана", не изменяя себе говорил он.
       -Думаю!- отвечала она.

       Время из тихих ходиков с кукушкой, где каждое-"Ку-ку!", воспринималось как переход целой эпохи. Переместилось в часы, работающие на батарейках. Где на движение цифр, показывающие минуты уже не обращаешь внимания. И только цифры, показывающие часы имеют какое-то значение. Да и батарейки на них тоже еле успеваешь менять.
       Окунувшись во взрослую жизнь, стала понимать, что мир не такой уж простой и справедливый, как учили в школе. "Человек-это звучит гордо!" но не всегда! "Человек человеку-друг, товарищ и брат!"-это в идеале! А в жизни, если ты никто. То ни друзей, ни товарищей, ни братьев. "Встречают по одежке, а провожают по уму" 
В действительности "встречали и провожали" по все той же одежке, не обращая  ни какого внимания на твой ум.

       Она стала контролировать учебу Верочки и брата. Но брат был "безнадегой". Родителям, из-за их загруженности, некогда было контролировать учебу девочек, не говоря уже о сыне. Он чувствовал, что у старшей, со стороны родителей, нет никакой поддержки и не очень праздновал ее требования. Она, устав от безрезультатной борьбы, пустила его тоже на самотек.
       А вот с Верочкой у нее все получалось. Училась она прилежно. Только по паре предметов не дотягивала до отличницы. Старшая, через весь город возила ее в Дом Пионеров, на кружок английского. После занятий они шли в кафе и старшая баловала  младшую, невиданными сладостями. Учила правилам хорошего тона. Младшая знала уже все музеи и театры города, о чем взахлеб рассказывала во дворе и школе. Тот период жизни очень сблизил их. Подругами они не стали, мешала разница в семь лет, но своими проблемами младшая бежала к старшей. А когда старшая вышла замуж и переехала в другой город их общение свелось к коротким диалогам обо всем и ни о чем конкретно, во время коротких приездов старшей домой или младшей к ней в гости.

                РОДСТВЕННИКИ.

         В двадцать Верочка решила выйти замуж Старшая отговаривала:
         -Молодая еще! Успеешь! Делай карьеру! Ну что если лейтенант милиции?! У тебя таких лейтенантов будет хоть "пруд пруди"!
         -Таких не будет! - отвечала Верочка, - Он - единственный!...
         Молодые были под стать друг другу. Оба высокие, стройные. Он брюнет с карими глазами, персиковой кожей и очень чувственными губами. Она- светловолосая, в папу, с густой непокорной шевелюрой, серо-зелеными глазами, белоснежной кожей и фигурой Мерлин Монро. Ухажеров было - хоть отбавляй! И "до" и "после". Она выбрала его. И была верна ему даже без намека на предательство
         Свадьба была пышной и многочисленной. На свадебных фото они, как две голливудские звезды, сияющие и неотразимые. После короткого пребывания у его родителей, они переехали к родителям Верочки. В то время брат служил в армии, но и после его возвращения, они оставались жить в трехкомнатной квартире одной семьей. Благосостояние родителей, к тому времени было достаточно высоким и стабильным. Мама и отец, имея высокую квалификацию строительных профессий, "калымили". "Калым"- это работа в свободное время, дающая заработок, в отдельных случаях, гораздо больший, чем основное место работы.  В те времена "калымил" почти весь Советский  Союз.
        Прожив у родителей пять лет, с их помощью они купили кооперативную квартиру. Опять же родители помогли сделать ремонт, купить мебель и прочие мелочи быта. Его родители подарили шестую модель"Жигулей". У Верочки складывалось все хорошо.
   
        Старшей не помогал ни кто. От своих она была далеко, а у родителей мужа не было возможностей. Они растили младших -сына и дочь. Старшая жила в поселке, близ города расположенного на берегу моря. Многочисленные заводы сбрасывали в него "черт знает что". Железнодорожная ветка, соединяющая морской порт и железнодорожный вокзал, проходила прямо через городской пляж. Ни назойливый общепитовский сервис, ни грязный песок, ни ущербные пляжные развлечения, ни что не пугало отдыхающих. Иногда на пляже не то чтобы лечь, сесть было проблематично.
       Она встречала многочисленных гостей, присылаемых ей мамой, радушно и приветливо, пытаясь создать более-менее комфортные условия для отдыха. Возила, на стареньком "Москвиче", по окрестностям в поисках более чистого пляжа, в областной город -там было больше музеев и театров. Каждую трапезу старалась сделать праздничной и обильной. Через неделю у старшей заканчивались деньги, терпение и сон на полу. В ее двухкомнатной квартире, в центре города, было два дивана. Один - для сына, второй-для гостей. По законам гостеприимства гостям всегда отдавалось лучшее. И старшая злясь на них, а на себя еще больше,  начинала считать дни до их отъезда, предвкушая радость жизни без родственников. А они вовсе не комлекссовали от все более скромных завтраков и ужинов  и уже не собираемых пакетиков с едой на море. Они отбывали свой отпуск до конца. Уезжали всегда сожалея, что так все быстро закончилось. А она делала вид, что огорчена таким "малым" их пребывание и настойчиво приглашала снова в гости в любое время года, дня и ночи... Они торопливо соглашались, обещая очередной отпуск провести только у нее. Так продолжалось из года в год.
       У старшей было уже двое. Родилась долгожданная девочка. У младшей не было ни одного. Старшая спрашивала:
        -Ты чего тянешь? Детей необходимо не только родить! Их же надо "на ноги поставить".
        -Он не спешит!- отвечала она по-началу,- Говорит:-"Давай подождем! Поживем для себя!" 
        Позже:
        -Он не может! В детстве был простужен и потерял способность к оплодотворению,-грустно говорила она.
        -Так пробуйте искусственно! Ты же - здоровая!-возмущалась старшая.
        -На это у нас сейчас нет денег!
        -"На... Это!" У вас никогда денег не будет! Ты о себе подумай. Ты - женщина! Дети нужны нам! Мужикам и без них не плохо. Они сами, как дети! Хоть сиську по утрам давай...-убеждала старшая,-В конце-концов едь на курорт одна...
        У младшей округлялись глаза:
        -Ты что? Другой?... Нет! Ни за что на свете не отдала бы... Это я!-с пафосом и иронией отвечала Верочка.
        -Ну и дура! Будет поздно! Пожалеешь! Но будет очень поздно...
        У старшей подрастали дети. С младшей, в те редкие встречи, они перестали затрагивать эту тему. Наверное, Верочке было не так плохо без детей, если она не делала ни чего чрезвычайного, что бы их иметь. Младшая жила для себя. Старшая - для детей.


                БОЛЕЗНЬ.

          Старшая уже стала зрелой женщиной. Вырос сын и подросла дочь. Неожиданно, еще не старый, трагически скончался отец. Она не смогла, в полной мере, понять и оценить эту потерю. Может долгое проживание вдали от родителей, своей самостоятельной жизнью, рассчитывая только на себя, порвало ту тоненькую духовную нить, что связывала ее с отцом. Горечь утраты  не отозвалось острой болью, которую она ждала, с каждым очередным звонком из дома. Она понимала, что это когда-то должно случиться. Родители не вечны, как в прочем и все, на этой Земле. Она обвиняла себя в бездушии и черствости.
        Брат успел жениться и развестись. От первого брак у него родился мальчик. От второго - девочка. Он жил с мамой в то же квартире. В жизни Верочки тоже никаких глобальных изменений не произошло. Они жили в той же квартире с той же мебелью, шторами и ремонтом. Их "шикарная" "Шестерка" постарела вместе с ними. Верочкин лейтенант превратился в пьющего, скандального мента, с капитанской звездочкой на погонах.
        А Верочку, казалось, время не замечает. Все такая же стройная, белолицая молодая с белоснежной улыбкой, как на свадебных фото. Только одета намного скромнее и беднее своей старшей. Старшая жалеет младшую.  Дарит ей белье, одежду. Только вот обувь не успела купить. В последнюю их встречу у Верочки была сломана застежка на туфлях и она постоянно наклонялась ее застегивать. У старшей, глядя на это, щемило сердце... Но денег на туфли у нее уже не хватило. Она подумала:
        В следующий раз непременно куплю...

        А в тот раз старшая приехала, можно сказать, что бы попрощаться с мамой.
Мама была старенькая и болела уже продолжительное время. У нее был рак. Ее все время лечили, оперировали, но на тот раз приговор был окончательным:-"Готовтесь!"
Верочка взяла отпуск и ухаживала за мамой в больнице и дома, когда ту выписали. Дни ее были сочтены. Старшая, в своем городе, ждала траурную телеграмму, поддерживая семью материально.
       Но судьбе было угодно распорядиться по-другому. Через неделю, после выписки мамы из больницы, как раз на ноябрьские праздники Верочке стало плохо. Девятнадцатого ноября ей сделали операцию на поджелудочной... А четвертого января она умерла...

       Когда-то очень давно, старшая услышала то ли притчу, то ли легенду, что если в семье болеющего человека умрет какое-либо животное  или кто-то из близких родственников, то сам человек пойдет на поправку и еще поживет. Почему эта информация, случайно услышанная, сидела в голове у старшей много лет - она не знала, хотя была уже в том возрасте, когда понимаешь, что в жизни все предопределено и просто так ничего не бывает.
      Верочкина смерть стала тому подтверждением. Мама пошла на поправку. Старшая радости по этому поводу не испытывала. Она возненавидела мать за ее жизнь и Верочкну смерть, понимая что мама ни прямого ни косвенного отношения к смерти Верочки не имеет. Но все естество старшей бунтовало против такой развязки:
      -Старая, больная... Порезанная вдоль и поперек... Жи-вет!? А молодая, красивая, здоровая... Ни разу ни чем серьезным не болевшая... У-мер-ла...
      С этим не могли смириться ни разум, ни душа. Она обвиняла мать, что та на своем смертном одре, не выпросила жизнь для Верочки и не умерла сама.
      В предпохоронные  Верочкины дни она рассказывала старшей:
      -Была я на суде у самого Всевышнего... И просила:-"Сделай чудо!" А ОН ответил:-"Чуда не будет! Если всех в живых оставлять, скоро на Земле места не буде!" Поэтому я знала... Что Верочка умрет!
      Последними словами Верочки были:
      -Мне не для кого жить и бороться...

      Старшая, все таки, купила ей туфли, но Верочка надеть их уже не смогла...
Мама прожила еще два года, чередуя пребывание дома с бесконечными лежаниями в больницах. Старшая поддерживала морально и материально. Известие о смерти мамы восприняла спокойно и с облегчением... То была не жизнь - сплошные наркозы, реанимации... Два таких коротких и долгих года без Верочки.

               
                ЭПИЛОГ.

          Неожиданная смерть Верочки повергла старшую в смятение. Она думала о ней постоянно. Когда солнце гладило ее лицо, когда слушала музыку, когда пила красное вино, которое любила Верочка. Она не чувствовала ее так эти долгие годы, когда каждая из них жила своей отдельной жизнью.  Сейчас Верочка была с ней. Старшая просто физически ощущала ее присутствие. Нет, ей не  было страшно. Ей было очень печально, что сестра не может материализоваться, что бы можно было подойти и обнять ее, и стоять так долго и молчать ни чего ни говоря, а только слушать биение сердца - родного тебе сердца. И все понять и простить... Все большие и малые обиды, забыть все ссоры, непонимания, а только помочь, поддержать
Просто - лю-бить. Начать с белого листа. Нет! Вернее с белого чепчика, в обрамлении которого, она впервые увидела красное кукольное лицо без бровей и белой полоской на губах.

         Со временем боль утихла, но не прошла. Старшая уже бабушка. Мама узнала эту новость. Верочка не успела. И когда она садиться в угол своего дивана из натуральной кожи, сделанного по ее заказу, точь-в точь, как из ее детства и предается своим любимым размышлениям о жизни, космосе, БОГЕ... Она грустит о своих покойных родителях, которых уважала и любила... И только воспоминания о Верочке, ее единственной сестре, вызывают слезы об утраченном безвозвратно... То есть... НА-ВСЕГ-ДА!!!