папироска, друг мой тайный, или набросок антитабач

• В этой книге обязательно должно быть предисловие. Оно будет состоять из двух частей — предисловие, написанное до, и предисловие, написанное после. Эта книга не о том, как бросить курить. Эта книга не о табачной зависимости. Если кто-нибудь , прочитав все это — курить, все-таки — бросит, значит я, автор этой книги — психолог и психотерапевт, и крупный специалист по табачной зависимости.  Если нет — то пусть это будет просто жизнеописание. Меня могут упрекнуть в том, что я следую моде или политике — да, сейчас приняли закон, карающий несчастных курильщиков. Нет, законы смешны. Одна достаточно пожилая женщина жаловалась моему другу — теперь я вынуждена курить, как школьница, за уголочком. С одной стороны — это и хорошо, можно еще раз почувствовать молодость. А с другой стороны — к черту такую молодость — когда взрослые, умудренные жизнью — за что-то ругают, а ты даже и ответить не можешь.
Меня могут спросить — зачем я пишу эту книгу. Так вот зачем. Иногда я люблю рассказывать всякие истории. Некоторые мои друзья слушают эти истории уже по десятому разу, и — чтобы не обижать меня — говорят — пиши уже это в какую-нибудь книгу. Так вот, это будет — какая-нибудь книга. Где будут рассказываться мною истории из жизни. Меня и каких-то других людей. А чтобы эта книга была бы еще и полезной — сделаем ее антитабачной. Вернее, не так. В самом табаке нет никакого зла. Растет себе, зеленеет. Да и в сигаретах нет никакого зла. Важно, как на это смотреть. Есть люди, которые курят, и никогда не хотят бросить. Есть другие — которые очень-преочень хотят бросить, все время мучительно бросают, мучительно начинают, и  - все равно — курят. Лично я — как раз такой. Кто мучительно бросает. И мучительно начинает снова.
 Начало
А папирооска, друг мой таайнай...
(из какой-то песни)
Моя ранняя юность и всякое там становление личности пришлось на начало серых девяностых.  Когда слово «свобода» перестало быть только названием косметической фабрики и начало витать в воздухе. Моя бабушка попросила принести ей радио, чтобы она могла слушать передачи про демократию и гласность. Радио принесли. Психика бабушки не выдержала такого напора, и она  попросила унести радио. Радио унесли.
Помнится, когда во время какого-то путча убили двоих молодых ребят, моя аполитичная мама взяла меня и мы поехали на их похороны. Было очень много сочувствующих горю людей. Сейчас война, людей убивают тысячами, обычное дело. И запрещают курить у метро.
Так вот, была у меня в ту пору подруга Надя. Мама Нади работала на заводе крановщицей. Представляете — управлять краном, а внизу — все такое маааленькое... Моя интеллигентная семья никогда в жизни бы не допустила, чтобы я была крановщицей. Это  - стыдно и позорно. Мы воспитываем человека интеллектуального труда. Папа Нади был шофером-дальнобойщиком. Знаете ли вы, кто такой дальнобойщик для автостопщика? Это самый близкий человек, волшебный проводник из одного мира в другой. Садишься в кабину на ночь, смотришь, а уже километров 400 — как не бывало. Папа приезжал из рейса и напивался.
Разумеется, моя интеллигентная мама с трудом терпела Надю рядом со мной. Маме, почему-то было важно — правильно ли и грамотно Надя говорит, так ли себя ведет...
Мне это было не важно. Нам было по 13 лет, и мы входили во взрослую жизнь. В 14 лет я подала заявление в комсомол, его не стали рассматривать. Потому что я одна была такая, кто в комсомол хотел. А что такое для меня был прием в комсомол? Это — инициация во взрослую жизнь. Поэтому — пришлось проходить эту инициацию по-другому — начать курить и пить, и пойти в рок-группу. Наркотиков я тогда боялась.
Так вот, при чем здесь Надя-то. Надя. В 14 лет она уже курила. Доставала сигареты lucky strike, зажигалку, теплый-теплый огонек. Я рассказывала ей все. Она слушала. Тогда у меня не было никого, кроме нее. Однажды я попросила у нее сигарету — она говорит — а как же ты, у тебя ведь — голос? Да, у меня голос... нам запрещали курить, отказывались заниматься, если узнавали, что студент курит. От одной ничего не будет. Несколько затяжек и обморок. Надя пытается меня поднять и растирает мои щеки снегом. Следующие несколько дней тошнит от запаха табака. Никогда в жизни не буду.
Потом, уже из литературы по табачной зависимости, я узнала — что если человек преодолевает непереносимость какого-либо вещества — у него самый большой шанс стать зависимым от него. Организм, как будто — выставляет охранительный барьер. А человек сам его ломает. Это — свобода.
Была у меня еще одна подруга, Катя. Нам было 16 и она была — взрослая. Она курила, тусовалась с наркоманами и ходила на свидания. Я не курила, посещала музыкальное училище и разучивала бесконечные фортепианные пассажи.
Под руководством Кати я приучала себя к сигаретам — как к яду. Понемногу вдыхая дым. Как только голова начинала кружиться — процедура прекращалась. С водкой было проще. От нее тогда еще не тошнило...
А потом мне — 17. Я лидер-вокалистка начинающей, подающей надежды — группы. Черный плащ до пят, черные ногти и губы, и сигареты — More, длинные и черные. И мальчик — металлист, в косухе.  Он мне говорил, что ему нравится, когда девушка ярко красится. Ну вот я и — молодец!!! Ярко, только слишком черно. Он говорил мне, что великого музыканта из меня не будет, что великие музыканты уже все были и умерли. Я стояла на остановке и курила свою длинную черную сигарету. Ему — в троллейбус, а мне — домой, к бесконечным фортепианным пассажам.
А потом он перестал звонить. Мое проклятое воспитание запрещало мне звонить первой, я курила свои длинные бесконечные сигареты, думая, что все, больше — никогда. Никого не полюблю. Я рассказывала все это подруге Наде, она слушала, было уже два теплых оранжевых огонька. И бесконечный дым в потолок.
 У нее был какой-то взрослый, на мой взгляд, мужчина, кажется актер. Потом она рассказывала, что он увез ее к себе на родину, в деревню, и там над ней издевался. А уехать она не могла, не было денег, и боялась она, что тот ее все равно найдет, и вовсе убьет. Потом она как-то вырвалась, а он приезжал к ней каждый день— и просил прощения.
Помню, что в ответ на эту историю — мы плакали вместе, а потом я попросила его фотографию, исколола ему лицо булавкой и сожгла. После чего он оставил ее и пропал.
Тогда я поняла — сигарета — это разрешенная нам пауза. Для того, чтобы подумать. Тайм-аут. Вот когда говоришь — дайте мне чаю попить. Нет. Давай быстрее, распивать тут будешь. А сигарета — дайте покурить спокойно. Да, пожалуйста.
Сейчас я уже умею — просить время, для того, чтобы подумать. Или — уже не думая — наотмашь!!!
 Инициация.
Давно это было, училась я в музыкальном училище на первом курсе. Девочка — божий одуванчик, с огромной сумкой, в которой — ноты, ноты. Одна моя подруга сказала, что глядя на твою сумку — можно подумать, что девушка занимается каким-нибудь спортом. Глядя на меня — тогда заморенную и тощую — так сказать было, наверное, нельзя.
Так вот, захожу я, извините, в туалет. А там сидят две девицы из параллельной группы, размалеванные такие, взрослые все, и курят. Одна из них, обращаясь ко мне — Наташ, а ты тоже покури, это не грех. Я — как в театральных пьесах указывается-  в сторону — конечно, не грех, чистому все чисто... А другая спрашивает — а она что, монашка? И ржут прям, не могут. Ну я сходила пописать и ушла. Им — поржать над девочкой - задротом, мне — на очередное занятие. Наши дороги — разные. И перекрестков нет. Кто бы мне тогда объяснил, что — это вовсе не обидно, когда над тобой смеются две размалеванные девицы. А тогда — обидно было. И до сих пор — обидно. Через 20 лет — они обе стали учительницами музыки в школе, в двух разных каких-то школах. Состоят в семье и в браке. А я? Пишу эту антитабачную книгу. Потому что — надо идти играть на многострадальной скрипке в переход. А там — дождь.
Ага, если бы тогда закурила? Тоже стала бы училкой... На высоких каблуках, с математикой в руках.
А потом, правда, удалось взять реванш. Как я могла об этом забыть. Только что, на своей кухне я пересказывала своему другу эту историю, и случайно вспомнила вторую серию. А дело было так. Мы поехали в студенческий дом отдыха. Это был уже четвертый, последний курс, зимние каникулы. Я и две мои подруги взяли туда бухла, сигарет и гитару. Чтобы культурно проводить досуг в номере. Несколько первых дней мы, смертельно устав от сессии — тупо курили и бухали в номере. А за окном был прекрасный сказочный лес. Две размалеванные девицы, предлагавшие мне курить тогда, на первом курсе — пришли попросить у нас гитару. Мы, разумеется, дали — ну что, пусть развиваются. Проходит с тех пор день, потом еще день. А гитару они все не несут. А нам уже скучно без гитары, и я пошла ее выручать. Две размалеванные девицы говорят мне — отдадим гитару только при условии, если выпьешь с нами водки. Я говорю — наливайте, что ж. А сколько наливать? - говорят они и дают мне граненый стакан. Что, краев не видишь? - отвечаю я. Наливают до краев. Я выпиваю залпом, без слов беру гитару и ухожу.
А еще — меня в 14 лет не приняли в комсомол. Потому что  - постперестроечное время, свобода, демократия, гласность, а совок — плохой. И комсомол плохой. Поэтому надо его срочно закрыть. Ну и закрыли. А я — единственная из всего класса подала заявление о приеме. И мне, разумеется, отказали. Какой комсомол, все, нету никакого комсомола.
А что для меня был факт вступления в комсомол? Переход во взрослую жизнь, вот что. Когда я была маленькая, я смотрела на старших школьников — молодых людей и барышень в синей форме, с комсомольскими значками и думала — вот, они — взрослые. И я буду такой.
Я такой не стала. Синюю форму отменили, и комсомол отменили. А очень нужно было — провести хотя бы какой-то водораздел между детством и взрослой жизнью. И, поэтому, конечно же — пришлось пить и курить. Потому что — те, кто курят и пьют — это — взрослые.

Сигареты и дистанция.
Если не знаешь, как объединить  - поставь союз «и».  Когда-то давно я работала на приличной работе в наркологическом диспансере, и там нас иногда загоняли на какие-то лекции, якобы, очень нам нужные для повышения нашей квалификации, видимо. Иногда лекции бывали интересные, а иногда... Так вот, лекция называлась «Алкоголизм и зависть». Мы сидим, а нам рассказывают, вернее, пересказывают какой-то учебник — зависть, как психологическая категория, зависть — то, зависть — се... Мы с приятелем не выдержали и спрашиваем лектора — а причем здесь алкоголизм? Лектор отвечает — ну-у-у, и алкоголизм)))
ну так вот — сигареты и дистанция.
Однажды я копаюсь в секонд=хенде в коробке с вещами по 10 рублей, а там это надо вдумчиво делать, и долго, и медленно, и сосредоточенно. Потому что — как правило — дрянь там всякая лежит, а среди нее — что-нибудь!!! Так вот — навозну кучу разгребая, петух нашел жемчужное зерно. И в этот момент — какая-то толстая тетка подходит, отталкивает меня своей египетской кормой и говорит, мол, девочка, отойди. Ну я ухватила, что нашла и говорю, что не девочка я уже, а мне 33 года. Эта тетка так, почему-то,  удивилась, в 33 года, по ее мнению, наверное, люди заворачиваются в рогожу и ползут  на кладбище. А я стою с летящим платком в руках. Так тетка удивилась, что позвала каких-то других теток, чтобы те посмотрели на меня пришли. Я не стала ждать финала, расплатилась и ушла. Потом я неоднократно встречала эту тетку на улице. Она впивалась в меня и говорила-говорила-говорила. Однажды я вышла из своего подъезда и напоролась на нее. Валя, так звали эту женщину, шла в поликлинику. Она решила познакомить меня со своим сыном-прокурором. Я закурила. Чтобы показать, что я не подхожу ее сыну-прокурору. Я плохая и курю. Валя набирает телефон сына — зачем-то. Я держу сигарету в руке и немного отошла, чтобы дым на нее не шел. Дистанция. Вуали и покровы. Дым. Сын-прокурор отвечает мне — через дым, что не может говорить. Сигарета помогла?
Или вот как. Она любила одного человека. Когда его не было рядом — она скучала. Она курила свои тонкие белые сигареты, постепенно убивая время и боль. Это — дистанция. Между мной и вами — километры моего табачного флера. Возможно, когда-нибудь  я ухвачу струйку дыма и приду по ней — к Вам.
Не ясно. Комментирует автор этой книги. Кто кого любил? Между кем и кем — километры вашего табачного флера? Не ясно...