Ангел-хранитель

Юноша впервые увидел море!
Не просто Черное море, а море вообще.
Хотя и рос до пятнадцати лет в глухой деревне Читинской области, а ни разу даже Байкала не видел. А до Байкала от их деревеньки всего-то сотня километров.
 Пацаны-сверстники, бывавшие там, рассказывали с восторгом об огромных рыбинах, которых они вылавливали из озера вместе со взрослыми. Точнее, это взрослые мужики вылавливали, недоросли только ели восхитительных омулей, копченых или в ухе.
Такой вкуснючей рыбы не водилось в их вонючей деревенской речке, испоганенной каким-то «номерным» заводом, располагавшимся выше по течению. Военные периодически сбрасывали химическую дрянь в единственный открытый водоем. Речка втекала в Ангару, стало быть, в Байкал ничего не попадало.
Впрочем, жители деревни, наученные горьким опытом, потом уже никогда не брали воду из реки, предпочитая свои колодцы.
Во время брежневского благолепия деревенских, таскавших воду из реки, стали поражать неизвестные хвори, многие старики и дети тотчас же умерли. Вдоль речки тогда ездили военные машины, солдаты в резиновых костюмах химзащиты запрещали приближаться к воде. Из области приехало перепуганное начальство, толстые потные мужчины нервно теребили галстуки и врали о новом опасном гриппе, который распространяется в открытых водоемах, строго запрещая приближаться. Но все знали и так, что начальство врет. Не потому, что начальство врет всегда, а потому, что нет никакого гриппа в воде и быть не может. А есть военный завод, который сливает в речку свои отходы.
Понятное дело, после такого деревенские все как один выкопали себе колодцы и пользовались только своей водой.
Временами в речке исчезала вся живность, потом по каким-то неведомым причинам примерно за пару лет восстанавливалась. Впрочем, кроме маленьких ершей, да пескарей, вкупе с лягушками, в речке и не плавало ничего стоящего. Но деды на завалинке рассказывали об осетрах, в старину заходивших на нерест.
«Ну, это вряд ли,- думал, слушая эти рассказы Саша Колесов, - старые хрычи еще не то придумают!»
И вот теперь Черное море, Крым, Симеиз. Крабы, ползающие по песчанному пляжу. Рапаны, доставаемые со дна бывалыми ныряльщиками.
Даже воздуху слегка не хватало: всё воспринималось с восторгом.
Всё как на картинке из библиотечной книжки о счастливом детстве советского школьника: издали громада знаменитой горы в форме пьющего из моря медведя, там располагается Артек, предмет вожделений всякого отличника и пионерского активиста. 
Шурик только-только приехал в санаторий Симеиза, место в котором неведомыми и мудреными путями выбила для него мать, передовая доярка их колхоза. Два года назад маманя вступила в КПСС, с тех пор в их семье стали случаться сюрпризы, сашина поездка в Крым - одна из тех непредсказуемых приятностей. Правда, пришлось придумать для сына легенду о слабом здоровье, иначе РОНО не отпустил бы.
Повезло.
«Везение в жизни должно быть тщательно подготовленным», говаривал их учитель географии, химии и физики, Юрий Михайлович, пьяница и неутомимый рассказчик, его любили за легкий, подвешенный язык и способность преподнести даже самый скучный школьный предмет, вроде химии-физики интересно и увлекательно. К тому же, в их деревенской школе он единственный учитель с высшим педагогическим образованием, да еще московским. Частенько приходил к уроку навеселе, но его терпели и не выгоняли, слыл местной достопримечательностью. Тем более, что его ученики всегда показывали превосходные результаты по темам, которые Юрий Михайлович им давал. А где найдешь учителя в глухомани?
Три из пяти дней, которые подросток трясся в плацкартном вагоне в направлении Симферополя, Шурик почти не спал.
Точнее спал, но по паре часов.
Смешно, блин! И неожиданно: поспал два часа и весь день то в окно смотрел, то по вагонам бродил. На стоянках, на станциях разглядывал лотки с продаваемой едой, с журналами, в том числе и порно. Кадрился с какой-то ушлой, упитанной, довольно взрослой девахой с спортивных с белыми птицами штанах и такой же куртке, которая прижала пятнадцатилетнего юношу в тамбуре и что-то потно шептала на ухо. Но до главного не дошло.
Может, и хорошо, что не дошло, девушка вдруг переключила свое внимание на парня, зашедшего в вагон в Свердловске.
В Крыму стоял теплый, ласковый октябрь, Саша испытывал сильное желание впервые в жизни искупаться в море, но в этот день штормило.
На каждом углу стояли таблички, строго воспрещавшие лезть в воду: купание в неспокойном море опасно для жизни.
 В шторм много людей тонет. Отбойные течения, быстро уносящие в открытое море, выбраться из которых очень сложно непосвященному, коварные волны, швыряющие неумелых и глупых пловцов прямо на скалы, разбивающие и калечащие их, откатывающиеся волны, не позволяющие выбраться на сушу, если место у берега глубокое.
Ничего этого Шурик не знал.
Из жизненных инструментов он обладал лишь юношеской самоуверенностью и сильным желанием попробовать море на вкус. На теплоту. На «слабо».
Амбиции вкупе с отсутствием опыта и ума - смесь опасная, часто приводящая к смерти.
Но в пятнадцать лет смерти еще не существует, тетка с косой в этом возрасте представляется как нечто сказочное, вроде Деда Мороза или Кащея Бессмертного.
О том, чтобы плюхнуться в воду на виду у спасателей, зорко всматривающихся в гуляк у штормящего моря, не могло быть и речи.
Надо  как-то уйти из-под их внимательного ока, подальше, под навес скал, откуда он не будет виден спасательной службе на вышке.
После получаса поисков подросток легко нашел такое место и сбежал вниз.
Шторм, по его мнению, не такой уж и сильный, как уверяли спасатели:
«Подумаешь... волны!»
Соседский родственник, однажды гостивший в их деревне, рассказывал с упоением о Черном море, о том, как приятно купаться в шторм:
— Это просто ка-айф! Ты лежишь на спине... а громадные волны баюкают тебя: вверх-вниз... вверх-вниз! Как в люльке у мамки!
Шурику тоже так хотелось. Чтобы море баюкало. Как в люльке. 
Плавал юноша очень неплохо, наперегонки часто выигрывал. Для середины октября морская вода оказалась очень теплой. Во рту моментально образовался противный горько-соленый вкус, Саша решил покрепче держать рот на замке.
«Не обманул!» - пронеслось в восторженной голове одинокого купальщика. Волны и правда приятны: возносят вверх, на гребень волны и ухают вниз, в яму. Соленая вода легко держит на плаву, надо только немного подгребать под себя.
По низкому серому небу несутся серые клочки туч, ветер тоже теплый, хотя и сильный.
Не отплывал далеко в море, срабатывало чувство осторожности: мало ли что там, в открытом «море-окияне»? От самой мысли о том, что под ним десятки, а может и сотни метров воды, а дно где-то глубоко, юноша впадал в сладкий, щемящий испуг, что-то вроде восторга: одновременно ощущалось и веселье, и страх. Представлял себя одинокой щепкой, которую подхватывает бурный поток, на все лады терзая и переворачивая как в  весеннем половодье. 
Но для первого раза достаточно. Пора выбираться на сушу. Волны бросались на берег и вспененные от него возвращались назад, били береговые камни, казалось, камни дрожали. Стало холодно, захотелось спокойствия и защищенности.
Саженками погреб к берегу и должен вот-вот нащупать ногами дно, но дна не было. Откатывающая с берега волна сбивала мальчика и уносила обратно в море.
Приходилось начинать сначала: усилиенная работа руками и ногами, откат сильной волны и он оказывался на том же месте, с которого начинал.
Дно у самой кромки берега глубокое.
Совершив десяток, а даже и больше попыток выбраться на берег маленькой бухточки ничего не дали: упрямая волна, скатывающаяся с берега не давала ему выйти, уносила в море.
У подростка началась паника. В ярости и обиде совершал резкие движения и, конечно, быстро выбился из сил.
Чуть отдохнув, полежав на спине, снова пытался выбраться на берег, но с тем же успехом. Помощи просить  не у кого, он один на этом пляже, а уже порядочно темно.
«Все... кажется, всё... песец тебе, Колесов...» - обрывки судорожных мыслей неслись его голове, хотелось плакать, кричать.
И тут произошло нечто необъяснимое.
Какой-то голос в его сознании, неизвестно откуда взявшийся, не похожий ни на кого из всех ему знакомых голосов, произнес:
«успокойся...»
Юноша неожиданно для себя и правда мгновенно успокоился.
Точнее даже, это не голос, а чья-то чужая мысль, Шурику не принадлежавшая, будто на его сознание накладывалось чье-то другое сознание, явно чужеродное:
«Подплыви к берегу как можно ближе, а когда волна  покатится назад, поднырни под нее».
О том, что эта какая-то чужая мысль, говорило внезапное спокойствие и быстро наступившая уверенность. Будто кто-то извне, из воздуха внушал юноше: «Все будет хорошо!».
Так бывает за миг перед автокатастрофой, когда машина твоя уже летит в дерево, а эта самая мысль говорит тебе: «не бойся, твой автомобиль развернет на 180°, потом задним бампером ровнехонько попадет меж двух берез, березы погасят опасную энергию, потом машина перевернется полтора раза через крышу, станет на нее, ты вылезешь и останешься жив.
И вся эта цепочка рассуждений происходит за долю мгновенья.
Вот и подросток сделал все так, как советовала эта... мысль: она настолько явно и реально показала ему картинку его спасения, что у купальщика не оставалось выбора.
Все произошло до постыдности легко: поднырнув как можно глубже под обратную волну с берега, выскочил на поверхность и следующая волна подхватила сзади и вынесла на песок.
Способ оказался настолько легок, что пришлось назвать себя идиотом.
Черт... почему я об этом не догадался раньше?
С четверть часа Саша сидел на берегу и пытался понять: каким образом в его сознание вторгся этот непонятный и такой спокойный советчик? И главное: кто он? Верить в бога стремно, но вопрос все же остался. А ответа нет. Никакого.
И рассказать об этом нельзя, засмеют. А потом всю жизнь будут крутить пальцем у виска и называть малохольным. Нет, рассказывать никому не надо.
               
Уже более года рядовой Александр Колесов служил в армии, в стройбате.
Стройбатовская служба, пожалуй, самое глупое место на земле: ни до, ни после нее Саня не видел такого бардака и такого отсутствия каких бы то ни было смыслов. Служивые часто выполняли совершенно ненужную, иногда и вредную работу по возведению строений, многие из которых приходилось потом разрушать ломами. И делали это ровно те же солдаты, которые и строили.
Строительство как вид деятельности, вообще самое емкое по воровству занятие среди существ, называющих себя разумными и стройбат показывал это во всей красе: единственная осмысленная работа, которой занимались офицеры и прапорщики нехитра: показать начальству, что построенные ими сооружения плохи вовсе не по вине строителей, а исключительно по причине дурного качества материалов, механизмов, машин и прочего. Поэтому и объекты получаются такими же.
А поскольку начальство в лице полковников и генералов всегда имело свою долю, то коррупция разъела этот род войск сверху донизу. Солдаты не отставали в веселом воровстве. Хотя им доставались крохи, они также вовлекались, банально продавали все, что можно «толкнуть»: топливо, кирпичи, цемент, древесину.
Все, что плохо лежало. Шальные деньги, так легко попадавшие в солдатский карман, так же легко оттуда и улетали: пьянство после отбоя - обязательная программа «дедов».
Кроме Сани Колесова.
Огнестрельное оружие, в обычных воинских частях хранимое в специальных, за толстыми решетками «оружейных комнатах»,  недоступно для стройбатовцев: из орудий им доверяли только шанцевый инструмент. И хотя каждый солдат-срочник теоретически имел АКМ, номер которого даже записывали в его военный билет, стройбатовские автоматы хранились на каком-то специальном складе, оставались недоступны даже офицерам части. 
«Если будет война, вам их выдадут! А в мирное время – лопата ваш автомат!» - вальяжно повторял эту «шутку» прапорщик Михеев.
   Рядовой Колесов попал в стройбат не случайно: его учетной специальностью значилось «тракторист», профессия, широко востребованная только в двух направлениях, в танках и в стройбате. Попал он в стройбат, где он и получил свой трактор, точнее грейдер, отбарабанив на нем все два года армейской службы.
  Впрочем, Александр Колесов слыл белой вороной: не курил и почти не пил, а все свободное время читал книжки.
Среди сослуживцев он заработал стойкое реноме «лоха пушистого». Из того, что можно было продать, Колесов не обладал ничем интересным, все лакомые кусочки находились  в ведении других, более ловких и ушлых, лоховское клеймо приклеилось намертво.
Ну, ясное дело: грейдер же он не мог никому продать - тут сразу тюрьма и надолго. Иногда его просили слить солярку из бака, на что он соглашался крайне редко, да и то, если только офицер просил. Точнее, приказывал.
 Собственно, получалось так, что Александру Колесову деньги тратить особо не на что, а даже и наоборот: всю заработанную копейку, а в стройбате, как известно, платили небольшую зарплату, он откладывал на учебу.
Его мечта - приехать в Москву и выучиться на журналиста.
Чтобы искоренять пороки общества.
Пороки пока что весело смотрели на него и пытались искоренить эту глупую затею из башки самого Колесова, хотя им это и плохо удавалось: упрямство юношей питает.
 Многое из того, что так удивляло сослуживцев, Шурик получил в детстве, от деда, а тот происходил из староверов. Впрочем, дед никогда не говорил с ним о боге, чего не было, того не было, но нечто твердое и непременное все-таки внушил внуку. Иногда, правда, его поучения принимали довольно странную форму, если не употреблять сильных выражений:
«Если можешь не тратить деньги - не трать их. Лучше выкинь! На худой конец, закопай, положи в укромное место, потом пригодятся»
Внук думал при этом: «Вот совсем дед глупой! Как это? Деньги выкидывать?!»
Единственное, на что Александр тратил с удовольствием - на книги. Их он читал все свободное время.
Приятель-каптерщик давал место для чтения на своем складе, где каптер, собственно, и сам жил. Читать в казарме почти невозможно: повторять одно и то же пьяным сослуживцам  мучительно. К тому же, это часто приводило к конфликтам. Каптерщик оставлял Шурика вместо себя, сам же шел к веселым друзьям, к выпивке, к бабам, к шумному веселью. Вход на территорию каптерки официально разрешен только командиру части, старшине роты, и каптерщику. И Шурику, но неофициально.
Выпивон в ротной каптерке строго запрещен ввиду того, что случались в истории этой славной воинской части многочисленные дерибаны: солдатня, увидев «бесхозные» вещи, лежавшие на полках, тотчас же тащила все, что успевала украсть. Потому каптенармус отвечал не только своей теплой должностью, отдельной кормежкой и отдельной комнатой для проживания, но и личной ответственностью за похищенное: сроком в дисбате.
Ну, насчет дисциплинарного батальона ротный, конечно, пережимал, собака... Пугал, давя на салабонов. Но в тюрьму каптерщика спровадить могли. С возмещением стоимости похищенного.
Поэтому младший сержант Романенко, с которым Саня Колесов не только одного призыва, но и земляк, доверял Шурику вверенное имущество, зная, что тот не подведет, ничего с собой не прихватит. Потому как к воровству кореш относился равнодушно, влияние санькиного деда, вероятно.
  Сегодня рядовой Колесов целый день впахивал на своем грейдере и устал как черт.
Объект далеко от части, поэтому еще два часа он вместе с другими стройбатовцами-бедолагами трясся на «подкидыше» - раздолбаном зеленом армейском автобусе.
 Наскоро поужинав, хотел вздремнуть, но пьяному ротному, капитану Мусину вздумалось проинспектировать численность вверенных ему бойцов советской армии. Мусин построил роту, долго и нудно проверял личный состав и количество «самоходчиков», - то есть, солдат, находящихся в самовольной отлучке. При этом бубнил что-то про социализм и честное отношение воинов к ратному делу.
Командир отпустил роту только к отбою, в десять часов вечера. Александр упал на кровать и вырубился мгновенно.
Сон для солдата лучшее, что есть на этой чертовой службе. Саня, кроме страсти к книгам, имел обыкновение сладко, заслюнясь «подавить подушку», что вполне простительно для молодого организма.
Проснулся отдохнувшим и даже бодрым. Но странно: еще совсем темно и пьяные «деды» бродят по казарме, что-то бормоча и вскрикивая.
Посмотрел на часы и слегка изумился: на часах полночь!
«То есть, я спал два часа?! И так хорошо выспался?»
Это удивительно, такого ранее никогда не бывало!
Нет, вроде бывало, но когда? Уже и не помнил.
Тело ощущалось легким и пружинистым, сознание ясным и отчетливым. Оставалось только непонятным: что делать до подъема? А до него шесть часов.
Взял книгу и пошел в каптерку, Димон не спал, к счастью: в щели окна выдачи сочился свет.
— О! Санек! А я не хотел тебя будить! Слушай...
Дима понизил голос:
— Я схожу к Светке на часик-другой, а ты побудь в каптерке, если проверка или чего там... скажи, я в санчасть ушел! Ага?
Саня улыбался, глядя на тщательно выбритого к вечеру приятеля, от которого пахло каким-то щекочущим ноздри парфюмом:
— Ага-ага, иди! И за меня палочку поставь!
— А хрен тебе!
Димон широко улыбался:
— Маньку Кулачкову погоняешь!
И загоготал. Дурак.
Александр устроился в кресле под настольной лампой и погрузился в роман Ивлина Во, автора, которого открыл для себя совершенно случайно.
Книжка валялась в куче мусора, раскрытая и какая-то беспомощная. Вероятно, кто-то из офицеров военного городка переезжал, и, не желая брать на новое место жительства старый хлам, выбросил  поношенные тряпки, куклы, детские игрушки, подшивку газеты «Правда», старые кухонные кастрюли-сковородки, широкие, на пуговицах подтяжки и прочую лабуду, которая скапливается на антресолях.
 И эту книжку, а она выглядела практически новой, читанной только вначале: по всему, хозяину или хозяйке автор не понравился.
Брать что-либо из мусора считалось западло, не по-пацански, но Шурик оглянулся, никого не заметил и быстро завернул книжку в клочок бумаги.
А сейчас читал и думал о том, какими поразительными по богатству внутреннего мира бывают находки в мусорных кучах.
Чтение закончил аккурат к шестичасовому подъему, оставалось еще половина книги.
Димон пришел к утру, опасно качался из стороны в сторону, будучи «нарытым», что-то бурчал недовольно про «хрен ей, а не женитьбу», быстро захрапел, а Саня пошел в гараж.
Этот день армейской службы гудел и нудел так же гадко, как и вчерашний: подрядчик-подполковник  целый день ругался, постоянно кричал ему что-то, едва различимое сквозь рев мотора, скорее всего нецензурное. Александру приходилось исполнять его дурацкие капризы-приказы: тщательно ровнял будущую строительную площадку на грейдере.
С интересом думал: как выдержит рабочий день с двухчасовым сном? Когда вырубится?
Этого просто невероятно! Чтобы солдат, спавший два часа, и работающий потом целый день, не захотел спать к обеду? После вчерашнего короткого сна?
Но спать, между тем, вовсе не хотелось... Чувствовал себя прекрасно, хотя к вечеру и слегка утомился.
Думал вздремнуть в автобусе, к удивлению, и тут сон не шел.
К вечеру ситуация повторилась, хотя и по другому: у «бугра», их старшего сержанта, день рождения, отказаться нельзя, - обидится. Шурик отпил немного водки из стакана, наполнить его по новой собутыльники даже не предлагали, давно уже знали, что Саня Колесов пьет только одну рюмку за всю пьянку, непреклонно отказывается «обновить бокальчик», и переубедить его в этом совершенно невозможно: если пьяный базар становится чересур настойчивым - молча встает и уходит. Потому и не приставали.
Долго слушал рассказы о предстоящей жизни «на гражданке», о планах, о бабах-суках, о крутых тачках, которые будут обязательно куплены после службы в армии. Слушал, но параллельно думал о Брайдсхейде, о почти фантастических для паренька из глухой тайги английских поместьях, описанных язвительным пером блистательного Во. Отношения героев казались сказочными и недостижимыми. Иногда взглядом возвращался в действительность, к стакану дешевой водки, к колбасе, нарезанной крупно, лежащей в толстой серой бумаге на металлическом сварном табурете, к рядом стоящим кирзовым сапогам, источавшим запахи портянок.
Спать не хотелось совсем.
«Чудно, блин...»
Все же кое-как отрубившись в одиннадцать, Александр проснулся в час ночи. Проспав те же самые два часа, что и накануне. Поразительно, но и сейчас он чувствовал себя таким же бодрым, выспавшимся, как и вчера! И это после куцего  вчерашнего сна? После работы и порядочного глотка водки?
Это ненормально! «Не, ну чо за хрень?!»
И все же надо себя чем-то занять: всю ночь, сидя в бытовке, - солдатской комнате для глажки одежды и приведения ее в порядок, дочитывал Ивлина Во.
Оставалось еще пару десятков страниц до конца книги, как дневальный заорал «Рота подъем!».
Рабочий день уже в третий раз повторился в подробностях: подрядчик все так же кричал матерно, Саня адекватно, хотя и мысленно посылал его по адресу, известному всему советскому народу. Так же устал и трясся в автобусе в часть.
Спать же не хотелось вовсе.
И третья ночь прошла точно так же: спал солдат Колесов ровно два часа, хотя разбудил его пьяный ор в казарме, чувствовал себя таким же бодрым, как и последние две ночи.
Но у него был Ивлин Во. Еще двадцать страниц. Его полчаса волшебной жизни.  «Возвращение в Брайдсхейд», «Мерзкая плоть» - эти названия манили даже днем, сквозь рев грейдера.
Пошел в бытовку.   
Внезапно крики в казарме резко усилились. Послышалось падение тяжелых предметов, вероятно, «заводняк», то есть драка.
Вступать в эти «высокие отношения» нет ни малейшего желания. А потом произошло нечто совсем серьезное - взрыв. Он был так силен, что мгновенно прибежал снизу дежурный по части с трясущимся губами и белым как мел лицом. Но самый большой сюрприз рядового Колесова ожидал впереди: именно его койка оказалась развороченной этим взрывом.
Кто-то из буйных собутыльников принес в казарму толовую шашку и в пылу драки, поджегши бикфорд, швырнул ее куда-то, не глядя. Пострадали двое, но не смертельно - их только контузило.
А вот койку рядового Колесова разворотило напрочь: толовая шашка упала прямо на его одеяло, посредине.
Чуть светало, а уже приехали дежурные следователи из военной прокуратуры, перво-наперво определили в госпиталь тех двоих, которых контузило при взрыве, а потом задержали рядового Колесова и поместили на гарнизонную гауптвахту. Для проведения следственных мероприятий.
— Иба-ать... спящий проснулся!
весело протянул сержант-конвойный, открывая стальную дверь его одиночной камеры.
— Ну ты спать здоров! Тебя следователь вызывал позавчера еще! Позавчера!
Конвойный поднял указательный палец вверх.
— Я тебя по щекам мудохал, пинал по жопе, но ты даже не шелохнулся! Ты же трое суток харю давил! Умывайся и давай к следователю. Спящая красавица!
Военный следователь заинтересованно и с улыбкой рассматривал хмурого, заспанного солдата, едва сидевшего на стуле перед ним, он слегка раскачивался из стороны в сторону, стараясь держать равновесие:
— Наркотики принимаешь?
— Не пью и не курю... и тем более наркотики не принимаю.
— Тебе уже сказали, что ты трое суток подряд спал и не реагировал ни на что? А врач сказал, возможно и не проснешься! Так что, с добрым утром, рядовой Колесов! Счастливчик! Повезло, что где-то шлялся, иначе тебя по кусочкам собирали бы! А, кстати, где ты был во время взрыва?
— В бытовке.
Старлей посмотрел в свои бумаги, потом заинтересованно спросил:
— А что ты делал в бытовке, в первом часу ночи? Ты ж целый день на объекте работал?
— Книжку читал.
— Книжку?! Ты?
Старлей хихикал.
— А про что книжка? Порнуха, небось?
Рядовой Колесов через паузу, медленно протянул:
— Нет... Есть такой английский автор, Ивлин Во.
Следователю ответ явно не понравился, но переспрашивать кто такой этот Ивлин Во все же не стал, дабы не ронять себя в глазах какого-то обсоса-солдатика, с полусонным глазом, качающегося из стороны в сторону.
— Слышал, что такое каталепсический сон?
— Слышал...
— Раньше с тобой такое бывало?
— Нет.
— Но в твоей крови и правда ничего не обнаружено, врач взял кровь на анализ, пока ты дрых трое суток. Так что... ты не виноват ни в чем, произошла случайность с твоей взорванной койкой.
Потом старлей повесил на лицо серьезное выражение, слегка торжественно произнес:
— У самого командующего на контроле это дело. Так что твоя койка на уши весь округ поставила.
На стол командующего очень быстро легло заключение военной прокуратуры, где среди прочего значилось:
«...Рядовой Колесов не причастен к взрыву в казарме воинской части (номер), не находился в алкогольном опьянении, подтверждением чего имеются свидетельские показания сослуживцев, а также анализ крови, взятый во время его шестидесятичасового сна, каковой сон врачами гарнизонной медицинской службы был квалифицирован как суб-каталепсический (восковая гибкость), имевший нейрогенный характер, вероятней всего, обусловленный стрессом (испуг). Эксплозионное разрушение койко-места ряд. А. Колесова произошло в результате стечения обстоятельств, к которым сам ряд. А. Колесов отношения не имеет, поскольку на момент указанного эксплозионного разрушения находился в другом помещении и не мог произвести взрыв. Ряд. Колесов также не был вовлечен и в конфликт сослуживцев, произошедший в воинской части указанной выше датой».
   То есть... ситуация стала еще  запутанней. Ясно одно: Шурика спас какой-то странный счастливый случай. Только случай ли? И вот тут уверенности уже нет: он что, три дня длился, этот случай? Пока не произошел взрыв? Про испуг вообще полная херня: чего он мог испугаться, если койка уже разворочена? Тут радоваться надо. А не пугаться. А трое суток сна после трех практически дней бодрствования? Что это? Были у Сани вопросы к себе, были...
Только к себе ли?
               
Владелец небольшой строительной фирмы Александр Колесов, живущий после развода в своей двушке в Южном Бутово, не спал уже три дня подряд.
Точнее, спал, но понемногу.
Хотя никто его не тревожил.
Была непонятка. Что-то невыразимо глупое: дама его приглашала к себе на рандеву. Но дама какая-то странная.
«Вот зачем она врет? - думал Александр, - это же очевидно! Разве кто-то не знает, что москвичи растягивают гласные, чего совсем нет у нее? Да хер бы с ними, с гласными: но разве может быть такой жуткий говор у москвички? Скорее, тут что-то другое...»
Александр вспомнил, что примерно с таким же говором произносили слова жители Урала, Челябинска.
За кружкой пива с друзьями Саня Колесов гордился почти идеальным музыкальным слухом.
Хотя это только предположение, но абсолютно ясно: не московский акцент. Тут он не сомневался.
В голову лезли какие-то банальные сравнения про возможность выведения девушки из деревни, но невозможности выведения деревни из девушки...
«Можно стопроцентно утверждать, что она врет. Но какая разница? Вот сказала бы она, что не москвичка - что это изменило?»
В интернете дама назвала себя коренной москвичкой, видимо, потому ей следовало продолжать свою «легенду».
Ну, хорошо! Спишем на «девичью» неразумность, это часто бывает с барышнями, желающими казаться не какими-то деревенскими «маньками», а столичными щтучками. С российскими дамами это ой как бывает.
Она манерно, с  придыханием и напускной нежностью спрашивала Саню в скайпе:
— Ты не хочешь со мной встретиться?
— Ну... может быть, - расплывчато тянул Александр.
Этот вопрос и ответ уже неоднократно озвучивался. Неясным пока оставался другой вопрос: зачем ей это?
Что надо двадцативосьмилетней матери двух малых детей, живущей в особняке на Рублевке, красавы писаной-разрисованной, судя по аватару, от меня, неприкаянного сорокапятилетнего, разведенного мужчины, с трудом сводящего концы с концами?
И почему так пронзительно громко сигнализирует об опасности мой внутренний ангел-хранитель?
Александр последние два дня спал по два часа в сутки.
Нет. Все же не стоит ехать.
Говорил сам с собой:
«Шура, ты же понимаешь, что это опасно? Понимаешь? Просто так тебя не предупреждали еще! Тогда какого хрена ты испытываешь судьбу?
Но оппонирующий внутренний голос вполне резонно возражал:
«А ты не хочешь выяснить — что ей надо?»
«Да ни хера ей не надо! Бабе тридцати нет, с двумя детьми: что ей может быть надо?! Не ты же ей нужен... и не твои смешные деньги, которых ей не хватит даже на визажиста, если она такая богатая." 
«Ты же сказал ей, что денег у тебя почти нет, а она никак не отреагировала, значит не в деньгах дело...»
«Тогда в чем? Может быть, скажешь, красавец-Аполлон?!»
«Не скажу. Я не знаю. Могу только предполагать» «Предположи!»
  Александр ехал на Рублевку в своей «тойоте», на встречу с этой неожиданно настойчивой красавицей и говорил себе:
«Ты ебнутый! У тебя уже мудя седые, а ты ебнутый на всю голову! У тебя было две жены, но ты так ни хера и не понял в бабах! У тебя железное здоровье, не то что болезней, но даже после перепоя давление как у юнца - сто двадцать на восемьдесят. Последние трое суток ты спал по два часа, а это значит, что тебя предупредили, мудака!  А ты едешь черт знает куда по зову своего ебучего либидо! Лучше подрочи, ****арий!»
Следующим ранним утром, в серой полутьме, инспектор ДПС обнаружил одиноко стоящую на обочине «тойоту-камри», а в ней труп мужчины. Фото на документах свидетельствовало, что это Колесов Александр Васильевич. Тело уже окоченело, труповозка забрала его, автомобиль отогнан на близрасположенную стоянку ДПС.
Из районного морга спустя неделю пришло заключение паталогоанатома о том, что причиной смерти Колесова А.В. являлся сердечный приступ, что и показало вскрытие.
— В архив!
облегченно пробормотал начальник отделения полиции и нацедил себе из сейфа стакан утреннего напитка.