Призрак

Странное это ощущение – тело устало, а разум – нет. Странное, но привычное. Всё как всегда. Всё как обычно. Ничего не меняется.

Вот и моя кровать, гнездышко для усталого человека и мыслей. О тебе бы мечтать весь день, представляя, как заберёшься под тёплое тяжёлое одеяло, укутаешься с головой и закроешь глаза в самом удобном и уютном месте мира. Я – в домике, не трогайте меня.

Я так и поступил.

Закрыл глаза.

Провалился во тьму.

Как всегда, пришёл в себя на подоконнике. Сидел, свесив ноги и откинувшись спиной на косяк. Моё беспечное тело осталось блаженно сопеть в мягком коконе из одеяла.

Я вздохнул. Мне предстояла ещё одна ночь.

Вы когда-нибудь мечтали управлять своими снами? Я – нет. Я просто мечтал их видеть. Поражаться сюрреалистическим сюжетами, быть в этой круговерти абсурда просто наблюдателем, который точно в своём подсознании знает: «это сон. Ты спишь. Ничего с тобой не случится»

Вместо этого ночью я становлюсь «призраком».

Хотелось потянуться, но это было скорее привычкой разума – не думаю, что тот дымный силуэт без чётких очертаний и форм, которым я становился, по-настоящему в этом нуждался.

Я немного поднапряг волю – раскинул такие же «дымные» крылья. Прошёл через оконное стекло, не заметив препятствия. Видимо, сегодня я и  правда устал. Иногда, когда удавалось сконцентрироваться, крылья приобретали тот вид, который мне хотелось. А когда хотелось просто полетать – нет.

Таковы законы моего «сна». Я могу придавать себе любую форму и размер, могу мгновенно перемещаться, но не смогу ничего изменить в том мире, который оставил. Даже сдвинуть с места опавший лист клёна мне не по силам. Я – наблюдатель. Словно моё сознание проваливается в подкладку мира, в другую плотность, когда моё тело засыпает. Я абсолютно свободен, меня не сдерживают ни пространство, ни обстоятельства. Необходимо только вернуться к своему телу часа за два до пробуждения – иначе появится обратное раздвоение: тело будет бодрым и полным сил, а разум, не получивший «перезагрузки», будет загонять меня под одеяло, чтобы провалиться в несколько часов блаженной черноты и пустоты.

Многие бы сказали: «Вау! Какая восхитительная способность! Столько свободного времени…» Нет. Я пробовал как-то читать – совершенно невозможно. Всё видится ярким, но нечётким акварельным рисунком, буквы сливаются в длинные скачущие линии. Звуки и запахи, напротив, пробираются выборочно, как сквозь пуховую подушку. Можно насквозь пропитаться грохотом капель о железный подоконник, или догадываться о включенных на полную мощность колонок только по чуть вздрагивающим очертаниям предметов.

Я даже не могу почувствовать холод или жар. Вернее, я в состоянии их отличить, но они не доставляют мне дискомфорта. Просто холодно или жарко. Они, скорее, завершающий штрихом к картине реальности. Ими можно насквозь пропитаться, как звуками, красками или ароматами.

Вот он, мир снов. То туманное измерение, в которое проваливаются все нормальные люди, когда засыпают.

А я в нём – «призрак».

«Призрак», который помнит все свои «путешествия» и по утрам не сразу вспоминает, где он сейчас и почему мир такой твёрдый и конкретный.
Но больше всего меня удивляет моё состояние. Когда я бесплотной тенью покидаю усталое тело, в моей голове нет никаких точных мыслей как таковых. Есть только побуждения и образы. Ничего конкретного – ни имён, ни названий, цифр, адресов. Всё заменяется образами и эмоциями.

Иногда мне было грустно. Иногда одиноко. Бывало, что и скучно. Мы, современные люди, едва ли сможем найти себе радость в том, чтобы просто наблюдать. Да и эмоции… они тоже были приглушённые, как и краски.

Я раньше просто бродил о улицам, но в конце концов перестал. Ночной город прекрасен, когда ни одного его жителя нет на его улицах. Тёмные чернильные пятна на акварельной реальности всегда меня отпугивали. Хотя, есть ещё другие, которые ночами напоминают разноцветных светляков. Их можно увидеть на крышах домов, у ярких язычков огня вдали от города, в одиноких окнах. Романтики… Даже пространство вокруг них становится чуточку светлее и прозрачней, как вода, пронизанная солнечным светом.

Около одного такого светлого окошка я скоротал целую осень.

Разочаровавшись в проспектах, парках и переулках, я перебрался на крыши. Гулял по ним, как кот, смотрел на луну. Однажды в ясную сентябрьскую ночь я наткнулся на окно, из которого лилась музыка. Мальчишка-студент с саксофоном играл джаз целыми ночами. Я сидел над его окнами у антенны, слушал и смотрел на оранжевые капли фонарей. В чужие дома я не заходил никогда.

Вылетая из собственного тела каждый день, я, пролетев над кольцом развязки и гигантом-микрорайоном, искал знакомый нежно-багряный свет и золотистый блик саксофона. Мальчишка не жалел ни инструмента, ни души. Жаль, его лица было не разглядеть. Я слушал, впитывал, смотрел вниз и впадал в транс. Иногда шли дожди, и холодные капли пролетали сквозь меня, а саксофонист только приоткрывал форточку шире. Звуки сплетались в яркие гроздья и переливы каскадов цвета. Это было похоже на северное сияние. Я блаженствовал.

Не знаю, чувствовал ли музыкант моё присутствие. Но однажды он выглянул на улицу, отряхнул пушистую снеговую шапку с ржавого подоконника и вдруг сказал:

 - Спасибо.

Я удивился, потому что до этого не слышал голосов людей так ярко и отчётливо. Потом музыкант пропал. Уехал, наверное.

Я не знал ни его лицо, ни имени, чем он занимался, кем был, но всё равно по нему скучал.

Это было давно, несколько лет назад. Тот парень, сам не ведая, научил меня одной вещи – слушать и растворяться.

С тех пор я не прекратил бесцельные блуждания. Просто они потеряли оттенок праздного шатания. Я искал, но не гнался. Просто шёл, куда идётся, пока не начинал слышать что-то, что смогло пробиться за грань, «в подкладку мира». Ложился в мокрую траву, чтобы слушать сверчков. Слушал, как падают мягкие хлопья снега. Слушал мягкий золотистый смех. Прощальное гудение поездов, шелест воды, ветер в трубе. Треск огня, гудение автострады, тишину соснового леса, неслышное движение кисти по мольберту, тихое мурлыканье. Сказку, которую тихий голос читает ребёнку. И растворялся.

Это было удивительно и так непередаваемо чудесно... Словно я сам становился и снегом, и ветром, и многим другим, на время забывая, кто я такой. Просыпаясь утром, я понимал: ради этого стоит быть «призраком».

Жаль, подобное случалось нечасто, как бы мне хотелось. Надо было терпеливо ждать чуда, но не искать его: верить, что оно само найдёт тебя. Не отчаиваться, не терять веру. Это было сложно.

Сегодня было довольно прохладно, несмотря на позднюю весну. В воздухе плыли нежно-зелёные и белые ароматы, а потоки ветра были похожи на звонкие реки и белые паруса. Даже темнота перестала быть такой контрастной, стала мягче, как будто нарисованная карандашом.

Мне захотелось к воде. Я поймал воздушный ручеёк дымными крыльями и полетел к парку.

Парк был одним из моих излюбленных мест. Точнее, не парк даже, а просто сквер, десятка два деревьев и пара-тройка скамеек на берегу реки. Как-то днём я заглянул туда – ничего интересного. Просто морщинистые стволы с пыльными зелёными листьями, краска на сиденьях скамей облезла, асфальт потрескался. Но во сне, на изнанке, это место преображалось. Если его не «украшали» тёмные мысли, похожие на капли бензина на асфальте, на причудливо изогнутых ветвях зажигались фонарики. Мне всё время казалось, что эти разноцветные круглые огоньки – это работа чьих-то рук, что кто-то похожий на меня, может быть, тоже «призрак», создал их и украсил чахлый сквер, превратил его в по-настоящему волшебное место. Сверкающие шарики были развешаны с радостью, с любовью, я чувствовал это, и не терял надежды, что этот таинственный «кто-то» однажды вернётся, и я смогу встретиться с ним.

А в реке, которая текла под крутым берегом, волшебные огни не отражались. Порой я спускался вниз, к самой воде, растекался по её поверхности тончайшим слоем, или парил над ней, как чайка. В этом месте вода была серая, по поверхности бежало множество бликов, и моё существо пронизывал трепет. Я растворялся в этом едином и могучем потоке, который проделал длинный путь с гор и стремился ещё дальше, к океанским солёным течениям, слушал вечное, не на миг не стихающее движение воды и времени. Река для меня была единым живым существом, чьи песни я так любил слушать.

Но в ту ночь я не слышал песни тысяч подводных течений. До сияющего сквера оставалось ещё немного, как меня подхватил новый поток. Да так, что я застыл прямо в воздухе, и звонкий прозрачный ветер, потеряв своего седока, зацепил меня своим игольчатым хвостом и унёсся вдаль без меня.

Откуда-то доносилась мелодия. Её было сложно описать словами, но я попробую.
Как будто кто-то пел, пел тысячей голосов: высоких, хрустальных, и низких, пробирающих до мурашек, скорбных и ликующих, мимолётных и вечных, строгих и ясных, по-детски наивных и по-горькому мудрых, мужественных и светлых. Голоса сплетались в единую ткань, ширились, росли, и затихали, вливались в один душевный мотив.

Я полетел на мелодию, на чудесный Голос.

Вокруг небольшого, устремлённого ввысь домика, то ли часовенки, то ли собора, творилось что-то невообразимое. Пространство вокруг дышало, жило, вторило и сливалось с голосами, тянулось и стремилось к ним, но оставалось на своём месте.

Я пролетел через толстую каменную стену. Ряды деревянных кресел, скупое освещение, единственное яркое пятно света – несколько клавиатур и силуэт человека, всем существом погружённого в то чудо, которое он творил.
Громада органа терялась в темноте, а яркие, полные красок и чего-то ещё, осязаемого, но неназываемого, целиком заполнили маленький кусочек пространства, в котором находились мы с неизвестным органистом.

Я вылетел обратно, устроился около холодной каменной стены, и растворился в исцеляющем многоголосии. Где-то в глубине пронёсся образ-мысль: «Вот чудак... ночь и орган. Как я», но потом она исчезла, таинственные голоса полностью завладели моей душой.

Видимо, что-то творилось и со временем: я не могу точно сказать, сколько я сидел у подножия улетающего ввысь и вглубь многоголосия. Я смотрел в затянутое туманом облаков бесконечное небо и видел космос. Видел Вселенную. В сердце что-то пело вместе с дивными голосами, стремилось туда же, к вечности, а душа наполнялась мудрым, чутким спокойствием, внутренней гармонией. Я становился чем-то лёгким и свободным, как солнечный луч, наслаждался полётом, тем, что я есть, тем, что я живу.

Словами это описать практически невозможно. Столько оттенков нельзя передать разумом, только почувствовать. Я слушал, я растворялся, и всё.

Музыка кончилась. Пошёл дождь. Холодные капли пролетали сквозь меня, и это ощущение, ставшее уже привычным, даже приевшимся, обожгло и ошеломило остротой и новизной.

А человек, который играл, заметил меня и улыбнулся. Его теплота, которую он мне послал, мягко коснулась и понеслась дальше лёгким облачком. Я рассеянно проводил её взглядом. Теплота исчезла, но что-то подсказывало мне: улыбка не истаяла, не пропала, просто стала чем-то другим, но непременно тёплым и радостным, просто я её уже не вижу.

Я взлетел, заново удивляясь тому, что могу так просто и легко воспарить, как тополиный пух, подхваченный мягким ветром. И, пока яркость восприятия не остыла, я всем сердцем, всей душой послал в ответ улыбке свою благодарность,  восхищение, ликование.

Человек, кажется, что-то почувствовал, но не так ярко, как было в первые секунды после Музыки. Он отключал какие-то кнопки, погружая громаду органа в сон.

Я полетел, свежий и стремительный, туда, куда и собирался в самом начале ночи – к волшебным фонарикам.

Я долго лежал на мягкой земле, смотрел на переливающиеся шарики и думал. Тогда я много переосмыслил.

Ведь я и раньше замечал, сколько красоты может быть в простых вещах. В шуме ветра, голосе родного человека, даже в солнечном свете! Но со временем мы привыкаем к этим обыденным чудесам, перестаём им удивляться. Они не теряют своей красоты; дело в нас самих. Мир нисколько не поменялся до Музыки и после, но я стал смотреть на него по-другому. Вот и другие: ищут красоту и вдохновение где-то там, далеко, да сразу такое, чтобы дыхание захватило. Но чудеса никуда не исчезают, как не исчезла  та улыбка.

А ещё красота живёт в наших душах, глубоко и далеко, проявляясь в тех вещах, в которые мы нашу внутреннюю красоту вкладываем. Эти переливающиеся светильники в моём любимом сквере тоже зажигаются каждый вечер снова и снова потому, что кто-то сотворил их с душой и любовью.

Кажется, я понял, для чего я по воле мироздания стал «призраком». Чтобы увидеть и понять эту нехитрую истину.