Счастье моё

               
  Лина стояла у окна давно, может, часов с трёх ночи. Ей не спалось. Дома остался сын – инвалид с рождения. Ему было шесть лет. Никогда ещё они не разлучались. Это была её первая ночь, проведённая без него. Она не думала о себе, о здоровье, которому может угрожать серьёзная болезнь. Все мысли были о нём – о маленьком беспомощном Тёме.
Лина смотрела в окно на медленно падающие снежинки, вокруг было белым-бело. Она вспомнила, как они гуляли с маленьким Тёмой вдвоём в зимнем сквере. Как он любил спать на морозе. Как она, боясь застудить его и замерзая сама, нагнувшись, целовала тёплый детский носик. Мальчик улыбался во сне, и Лину эта улыбка спасала от холода. Сейчас, стоя у окна, она думала: «Надо же, я родилась и выросла на юге, а моему Тёмочке роднее снежная зима». Лина улыбалась, будто видела в этом привилегию ребёнка. Она чувствовала, что безумно скучает по нему, словно не видела его целую вечность.

Лина не заметила прихода медсестры, что она включила свет, оживив спящую палату. И испуганно встрепенулась лишь тогда, когда та, едва дотронувшись до её плеча, протянула градусник.
– Господи ж ты, Боже мой! С Вами всё в порядке? – воскликнула медсестра в ответ на её неожиданную реакцию, сразу сама выйдя из сонного состояния.
Вид у пациентки был бледный, истощённый. Под глазами огромные синие круги, сухая кожа казалась увядшей, хотя ей было около тридцати. Она ёжилась, будто от холода, и от этого её высокий рост казался намного ниже.
Лина кивнула головой, её душили слёзы. Со стороны казалось, что она переживает из-за своей болезни. Но в душе у неё было совсем иное. Она сто раз была согласна пройти все жизненные испытания, только бы быть рядом со своим ребёнком каждую секунду. У неё не было права на болезнь.
Она расстроилась, когда все, проснувшись, вернули в палату её мысли. Поставив градусник под мышку, пошла к своей кровати, присев на край, достала его. Температура на градуснике – 37,4.
В последние дни Лина часто чувствовала себя неважно, но держалась, пока не упала в обморок. Хорошо, что муж Олег был дома, он прибежал на грохот в ванной комнате. Лина чудом не свернула себе шею и не поломала кости. Отделалась серьёзными ушибами. Очнувшись, сразу спросила о сыне, не разбудила ли его шумом. Олег отнёс её на диван. Позвонил, отпросился с работы.
Весь день они провели втроём. Для Тёмы это было счастьем. Они играли, рисовали, сидя на диване, смешные гримасы, угадывали, кому из троих та принадлежит. Это их забавляло.
Олег очень любил свою жену и ребёнка. Но он не мог находиться с ними постоянно. Он работал, и часто приходилось уезжать в командировки.
Ближе к вечеру Лина почувствовала сильную усталость, ей очень хотелось уснуть. Для неё это было непривычно. Она ложилась обычно после того, как укладывала Тёму.
Он родился с повреждением спинного мозга. Функции рук и ног были очень слабыми. Ребёнок долго не мог находиться на ногах. Держать чашку с чаем ему тоже было тяжело. Умственно был очень способным. В три года научился читать и писать. Хватал всё на лету. Стоило прочесть ему сказку – он тут же пересказывал её почти слово в слово. Очень был привязан к своим родителям. Любил их нежной, чувственной любовью. Иногда Лина признавалась мужу:
– Олег, мы, наверное, поцелованы Богом, если он нам подарил такого ребёнка. Ведь это он нас воспитывает, делая лучше. Ты замечаешь, как мы изменились?
– Лина, ты сильно устаешь. Тебе не хватает времени, я знаю, но, видимо, такова наша участь.
– Олег, ты что такое говоришь? Глупости, ты, наверное, хотел сказать не это и, как всегда, ляпнул. Я тоже хороша: задаю глупые вопросы.
Олег обычно умолкал и не продолжал тему. Он любил Тёму другой любовью. Он не понимал, как можно так, с благодарностью, вопреки всему, находить силы радоваться и радовать? Ничего, кроме терпения, у него не осталось. Хорошо, что Лина не могла прочитать его мысли. Ему было важно сохранить в её глазах собственное мнение о себе.
В тот вечер Лина бодрилась. Глядя на Тёму, она собирала все свои силы в кулак, чтобы он не заподозрил её недомогание. Она несколько раз клала голову ему на колени. Он гладил её по волосам, она тут же проваливалась в сон. Вздрагивала через минуту. Тёме казалось, что мама с ним так играет, имитируя сон. Это его веселило, он громко смеялся, призывая её снова к своей игре. Она еле выдержала время до сна. Вместе с Олегом они помыли сына под душем, надев пижаму, понесли спать.
Только Лина прикрыла дверь в комнату Тёмы, как её стало тошнить. Около часа её рвало, она не могла отойти от унитаза. Олег вызвал скорую помощь. Врач, пожилой мужчина, убедительно настаивал ехать в больницу. Она умоляла сделать всё возможное на дому, не увозить её от сына. Муж убеждал её не беспокоиться, что всё будет хорошо. Она придумывала, что сказать Тёме, когда проснётся.
Лина согласилась ехать, решив, что ничего серьёзного не может быть, и завтра она вернётся, расскажет сыну всё как есть.

Утро в больнице проходило в суете. Все торопились успеть на разные процедуры. Лина сидела в ожидании, пока за ней не пришла медсестра:
– Камолова!
Лина отозвалась:
– Я здесь.
– Пойдёмте со мной.
И повела её к лифтам в конце длинного коридора. В руках у неё была история болезни из двух листочков. Лина ещё подумала про себя, что писать-то в ней особо нечего. Эта мысль её немного успокоила, укрепляя надежду на скорую встречу с сыном.
Спустились они на цокольный этаж, где находилось рентгеновское отделение. Медсестра остановилась напротив одной из дверей, велела Лине присесть здесь и подождать, пока её не вызовут. Сама вошла в кабинет и вскоре вышла, оставив там два листочка истории, ободряюще улыбнулась и поспешила к себе в отделение.
Лину вызвали через какое-то время. Это был кабинет МРТ-обследования. Предварительно задав несколько вопросов, объяснили, в чём суть обследования и как себя вести в этой «трубе». «Какие могут быть ощущения, – думала про себя Лина, – когда все мысли и душа остались дома, с сыном». Она тупо, не вникая особо ни во что, следовала тому, что сказали. Но в аппарате, с периодическим усилением постоянного гула, в ней проснулся страх. Оказавшись в комнате одна, она ощущала себя в ином мире, где ни сына, ни мужа – как будто одна брела по жизни. У неё не было паники; она впервые за шесть лет поняла, что ни она, ни сын не принадлежат друг другу. Привязанность – это всего лишь иллюзия, которая легко может исчезнуть в силу обстоятельств, не зависящих от них.
Лину выкатили из аппарата, она была не в себе. Медсестра и врач, улыбаясь, пытались приободрить:
– Ну что? Страшно? Но Вы держались молодцом, а то знаете, бывает, так буянят, кажется, сейчас аппарат разнесут. А он дорогой, да ещё один такой. Так что Вы молодец.
Лина всё это слушала, не слыша. Она думала о другом. Сам Господь привёл её сюда, окунуть туда, в неведомое, чтобы изменить сознание. Лина поймала себя на том, что она всё это время была не так одержима сыном.
Она изменилась? Как может МРТ, всего лишь техника, оказать магическое воздействие на её разум? Пока она сидела в коридоре в ожидании заключения врача, её не покидали мысли о том, что она делает не так в этой жизни. Она надеялась, что, принося себя в жертву, может изменить несчастную участь сына, но судьбы пишутся на небесах, там на сделки не идут.
Вынесли историю болезни, она пополнилась сразу несколькими листами. Лину повели дальше, к следующему специалисту на консультацию, и так по кругу: то на кровь, то на другие обследования. Лина не успела ни на завтрак, ни на обед. День прошёл насыщенно и быстро. Ближе к вечеру она уже понимала: вопрос настолько серьёзен, насколько предположить было невозможно. В головном мозге у Лины была обнаружена гемангиома значительных размеров, осложнялось всё тем, что находилась она в труднодоступном месте. Прогнозы были неутешительны.
Всего несколько часов стали причиной изменения её взглядов на жизнь. Ещё не зная о своей болезни, там, в аппарате, многое пересмотрела, поняв, как может миг повлиять на судьбу. Казалось, так много было упущено. Она думала, что не имеет права умирать, пока не научит своего ребёнка быть в социуме. Теперь Лина винила себя в том, что обрекла своего сына болезненно воспринимать то, от чего никто не застрахован в этой жизни. Она умоляла Господа дать ей шанс.

Утро Тёмы началось без мамы.
– Мама! – кликнул он из своей комнаты.
Пришёл отец и попытался объяснить:
– Тёма, мамы нет. Она очень устала, понимаешь? Ей надо отдохнуть, она пошла к доктору и скоро вернётся с таблетками.
Тёма был очень чувствительным ребёнком. От этих слов ему стало невыносимо больно и обидно. Он чувствовал, что отец считает его причиной усталости матери. Он посмотрел на отца глазами, полными слёз:
– Папа, это я во всём виноват. Мама устаёт из-за меня.
Олег от злости на судьбу мог ляпнуть в сердцах то, о чём потом сожалел. Он точно знал, что эти слова ранят Тёму, и специально произнёс их. Его цель была достигнута. Теперь он десять раз мог об этом сожалеть. Такой у него был характер.
Он тут же, подошёл, обнял сына, успокаивая:
– Да что ты говоришь? Не говори так. Мама тебя очень любит.
– Пап, ну при чём здесь любовь? Я в этом не сомневаюсь, из-за этой своей любви она страдает. Пап, я ей ничего не могу дать, понимаешь?
– Тёма, когда ты так вырос? Ты рассуждаешь как взрослый! Ты наше счастье. Вспомни, как мама к тебе обращается от всего сердца – «Счастье моё».
– Я помню всё, только в ответ каждый раз так и рвётся с языка «Горе я твоё, вот я кто».
Сказал, будто выплеснул всё с души и отвернулся к окну. Он перестал разговаривать с отцом вовсе, лишь коротко отвечал на его вопросы. Сидел у окна, застыв в одной позе. Ему так не хватало мамы. Он хотел дышать с ней одним воздухом, ощущать её рядом, слышать её шаги, движения. У него катились слёзы. Он прятал их от отца.
Олег пока ничего не знал о диагнозе. Он был уверен, что Лина устаёт от каждодневной рутины. Больной ребёнок требовал особого ухода и внимания, на которое порой физически не хватает сил одного человека. Лина никогда не жаловалась и делала всё с удовольствием. Может быть, Олег ревновал её к собственному ребёнку, эгоистично понимая, что требовать от Лины внимания к себе было слишком. Он каждый раз злился, говоря, что она не бережёт себя. Но взамен не предлагал ей ничего.
Последние месяцы Лина замечала, как он поздно возвращается с работы, стал чаще уезжать в командировки, но ей было не до Олега. Смотрела она на это сквозь пальцы, отпускала его, понимая, как угнетающе действовала на него обстановка дома. От него иногда пахло алкоголем, возвращался он явно не с работы. Лина терпеливо делала вид, что ничего не замечает.

Стоял полдень. Из окна была видна дорога во двор. Матери всё не было. Олег был чем-то занят на кухне, когда раздался телефонный звонок. По разговору было слышно, как он встревожился. В конце он внятно произнёс:
– Хорошо, не беспокойся, мы приедем скоро.
Обратился к сыну:
– Тёма, это была мама.
Тёма тут же повернулся к нему:
– Почему не возвращается?
– Слушай, она просит нас приехать к ней. Доктор её не отпустил пока. Давай покушай, я принесу тебе гренки с молоком, такие, как мама делает, а потом мы поедем.
Тёма молча согласился. Затем они собрались, Олег спустил его до машины на руках. Кресло с собой брать не стали.
Больница находилась недалеко от дома, всего в двух кварталах. Доехали быстро, было около шести вечера. Лина ждала их в холле отделения. Олег с Тёмой вскоре оказались рядом. Лина целовала его, всё время заглядывала в глаза, будто считывая для себя всё, что было без неё с её ребёнком. Она проникала в самую его душу. Взяла руки сына в свои и сказала вполне серьёзно:
– Тёма, мне надо с тобой поговорить по-взрослому. Ты у меня большой и умный. Всегда меня понимал и поймёшь.
Она еле сдерживала слёзы. Старалась затаить всё глубоко, не показать тревоги. Собралась, выдохнув, продолжила:
– Помнишь, как мы с тобой играли в прятки? Ты искал меня повсюду, а я находилась всё время рядом. Ты начинал паниковать и вдруг неожиданно, обнаружив меня, смеялся над собой, что не видел меня, а я оказывалась тут же, рядом с тобой. Искал меня под столом, за шторкой, помнишь?
Тёма вспомнил и улыбнулся, мысленно возвращаясь в далёкое прошлое.
– Мам, только ты больше так не делай.
Эти слова кромсали на куски сердце Лины.
– Тёма, счастье моё, послушай, я никогда не уйду далеко. Ты это знай! Даже если ты меня не будешь видеть рядом, я всё время буду с тобой. Обещай это помнить. Если ты будешь помнить, я почувствую.
– Мам, ты куда-то от меня уходишь? Ты устала, я знаю, но обещаю, не буду тебя мучить. Я постараюсь научиться обходиться без того, чего нет, но потерять, что есть, я не хочу.
Лина кинулась к нему с объятьями. Душа её разрывалась, крича навзрыд, но она не имела права позволить ей излиться. Дрожащим голосом она еле произнесла:
– Какой же ты у меня взрослый, сынок! Я буду стараться, обещаю.
Дальше вести разговор на эту тему она не стала. Они говорили о прошлом, строили планы на будущее, шутили, чувствуя, как они любят и оберегают друг друга.
Олег был угрюмее тучи. Он считал себя самым несчастным человеком на свете. Он бы прямо отсюда сбежал туда, где нет трудностей. Любовь его, в отличие от любви Лины и Тёмы, проявлялась, когда вокруг всё было гладко.
Лина так много хотела ему сказать, но только его увидела, желание пропало напрочь. К счастью, у неё была мама. Она попросила Олега позвонить матери и сообщить, не сгущая красок. Только ей она могла оставить Тёму. Тёма всё понимал, напомнил на прощание:
– Мам, ты мне обещала. Выздоравливай, не беспокойся, мы справимся, только скажи, чтобы тебя быстрее вылечили.
Он долго ещё сидел, прильнув к матери, вдыхая запах её тела, волос, и не находил в себе сил оторваться, чтобы дать возможность Олегу взять его на руки и уйти. Лина, поцеловав сына в макушку, взяла за ушки, как обычно они делали перед сном: тёрлись носиками; и, целуя в обе щёчки, дала знать Олегу – пора уходить.
Олег взял его на руки, поцеловал жену и пошёл  по длинному коридору. Тёма смотрел через его плечо на мать, пока не завернули за угол. Лина только и ждала этого момента. Она рухнула на диван, проплакала все глаза, пока они не затуманились и не распухли, превратившись в узкие щёлочки.
Через день Лине была назначена операция. Она всю ночь накануне молила Господа вернуть её Тёме. Она старалась не думать о том, что сказали врачи. Возможно, будут ограничены её умственные и физические способности, – всё зависит от исхода операции. «Врачи не боги», – думала она. Впервые в жизни Лина была так близка к Богу. Ей в голову никогда не приходили такие мысли. Она принимала происходящее в жизни как данность. При лечении сына следовала предписаниям врачей. Верила каждому их слову: если говорили, что надо смириться, что дальше ничего невозможно сделать, она принимала вердикт и шла по жизни дальше, принося себя в жертву. Лина за эти часы поняла и открыла для себя так много, что теперь не имела права думать как прежде. Она не могла принять вмиг всё случившееся как данность и стать жертвой. Ей надо справиться, любовь к сыну озаряла её разум. Она верила, верила в Господа, молилась, чтобы он её не оставил.
На следующий день приехала мать Лины. Это придало ей больше уверенности. Она всё больше понимала, как всё вокруг продолжает течь в своём русле – с ней или без неё. Она молилась и верила, что вернётся и использует свой шанс.
Лина лежала на операционном столе. Медсестра с анестезиологом переговаривались между собой, подбадривая шутками Лину. Перед тем как уснуть, Лина спросила:
– Когда увижу сына?
Ей не успели ответить – она провалилась в сон.
Анестезиолог поделился с медсестрой:
– Везёт же немедикам: ничего не понимают! – И, вздохнув, продолжил: – Эх ты, моя дорогая, увидишь ли сына? А кто его знает? Может, случится чудо, и увидишь. Мы просто разведём тогда руками. Может, и есть пути, по которым мы не следуем.
Ему, конечно, по-человечески было жалко молодую женщину и её ребёнка. Слова Лины произвели на него своё магическое действие, и он помолился в душе за неё.
Операция длилась более четырёх часов. Лина лежала в реанимации без сознания. Олег во время операции был не один – с друзьями. Сидели они в кафе больничного дворика, говорили увлечённо на разные темы, казалось, порой Олег вообще забывал, с какой целью он здесь.
Тёма с бабушкой Миной были дома. Ему ничего не говорили конкретно. Он просто знал, что маме надо вылечиться. Часто спрашивал, когда можно её увидеть. Тёма не был капризным – болезнь рано сделала его взрослым.
Он терпеливо дожидался встречи. Иногда, тоскуя по маме, плакал в подушку, никому не показывая слёз. Бабушка, конечно же, догадывалась, но он ей не позволял нянчиться с ним, как с маленьким.

Прошло десять дней, Лина была в коме. Никто не знал, когда она выйдет из неё. Тёме последние два дня было очень плохо. Он очень скучал по маме. «Лучше ему не видеть Лину в таком состоянии», – думали Олег и бабушка. Им было тревожно и страшно за него. Накануне, думая брать Тёму в больницу или нет, решили взять, потому как, возможно, он больше её не увидит. Врачи их уверяли, что шансов выжить у неё почти нет. Олег и бабушка были готовы к такому исходу, смирившись в бессилии и задумываясь, что тогда будет с Тёмой.
Но Тёма был настойчив. Олегу врачи объяснили, что это может пойти как на пользу, так и во вред. Неизвестно, как отреагирует на это мозг в коме.
Тёма сразу решился:
– Я пойду. Уверен, это пойдёт на пользу. Не повезёте – уеду на коляске, хоть как.
И закрыл за собой дверь в комнату. Бабушка Мина и Олег решили пойти на риск.
На следующий день приехали в больницу. Тёму в коляске подвезли к реанимации, уговаривая:
– Тёма, мама спит. Может, посмотрим в дверь на неё и уедем? Приедем, когда проснётся.
Тёма посмотрел на них исподлобья, молча открыл дверь и подъехал к матери.
Лина лежала со множеством трубочек, с перевязанной головой, было видно, что ей выстригли волосы. Руки были поверх одеяла. Сквозь тоненькую, прозрачную кожу просвечивали вены. Тёма притронулся губами к её руке. Она была холодной. Он осторожно взял её в свои руки, согревая поцелуями, и держал, не выпуская, пересиливая свои физические возможности. Если бы Лина была в сознании, поняла бы, как это ему тяжело даётся. Наконец он прошептал:
– Я тебя нашёл. Ты не спрячешься?
Он смотрел пристально в её закрытые глаза и представлял перед собою говорящую, улыбающуюся маму. На все свои вопросы он получал ответы.
Вскоре пришёл доктор и вежливо, взглядом, попросил Тёму выйти. Тёма ответил ему так же, оставил медленно руку, поцеловал её несколько раз, прощаясь, сказал полушёпотом:
– Я приеду. Не скучай. Пока.
Тихо выкатил коляску. Врач заметил, как его руки дрожали от перенапряжения. Доктор улыбнулся, подумав про себя: «Такие руки, а какая сила внутри!» Потом, посмотрев на подключенные аппараты, произнёс вслух:
– Да, он тебя вытащит, мать! Так что давай, не расслабляйся!
Олегу и бабушке врач посещать больную не разрешил, сказав:
– На сегодня достаточно, всё должно быть дозировано.
Бабушка Мина и Олег были удивлены: они переживали, думая, что Тёма после визита в больницу впадёт в депрессию. Они были готовы утирать ему слёзы, подбирали заранее нужные слова.

Бабушка Мина жила отдельно, в деревне, по соседству с сыном. Давно вырастила внуков и не хотела дальше обременять себя, приняв на свои плечи чужие заботы. Трудности дочери она считала её долей. Душа, может, и болела за неё, но любила она и жалела на расстоянии.
Тёма верил и не боялся. Рядом с мамой ему было нестрашно. Может, это сам Бог внушал ей: «Я буду чувствовать».
Тёма постоянно в душе разговаривал с ней, он молился, сам того не понимая, молил Бога вернуть маму. Он понимал, что она для него и есть счастье. Он нуждался в маме, как в воздухе. Тёма привык так жить, он жил так с самого рождения. И только сейчас, когда мама вынужденно его оставила, понял, что значит быть не таким как все. Рядом с мамой он чувствовал себя птицей, парящей в высоте, он знал, для кого взлетает. Только мама, в отличие от других, способна увидеть его, летающего. Это их мир и сказка для двоих в невидимой, волшебной оболочке. Чтобы оказаться там, мало любить, надо нуждаться друг в друге. Тёма закрылся в своём волшебном мире с мамой и находился в нём всё время.
Побывав в больнице, он почувствовал её, поверил, что она всё слышит. Он каждый день настойчиво просился к ней. Перед его напором Олег был бессилен.
Тёма замечал все незначительные изменения, которые происходили с Линой каждый день. Он заметил, как её рука стала теплее, и сказал:
– Мам, ты уже не мёрзнешь? Помнишь, как мы с тобой прятались под плед? Я тебя пытался напугать в темноте, а ты потихоньку приоткрывала сверху плед, пуская туда свет, и моей страшилке приходил конец.
Тёма каждый день вспоминал и рассказывал разные истории из жизни. Через несколько дней ему показалось, что веки мамы чуть приоткрылись, и эта сигнальная капелька показалась морем счастья. Он воспринимал эти перемены как её возвращение. Терпеливо и радостно он благодарил маму за счастье в своей душе.
Прошло чуть больше месяца. Тёма продолжал каждый день приезжать к матери. Врачи уверенно говорили о пользе этих визитов и разрешили больше по времени находиться рядом. Однажды Тёма дотянулся до её головы, ему так хотелось погладить её. На разбинтованной голове волосы отрастали, как ежовые иголочки. Он стал их гладить – они кололись.
Лине снился сон, будто она упала с высоты в море и уже уходила на дно. Вдруг Тёма, выплыв откуда-то, очутился рядом. Он ловко, взяв её за волосы, стал тянуть вверх. Лина вдруг снова стала уходить на дно. Тёма, почувствовав в своих руках ускользающие волосы матери, нырнул за ней. Цепляясь, можно сказать, за корни волос почти на лысой голове, стал тянуть, и тут корни, как шипы, проросли сквозь кожу. Они кололись, не щадя руку, но он их не выпускал, пока не вытянул мать на поверхность.
Лина очнулась. Она почувствовала, как Тёма гладит по колючим волосам. Всё увиденное во сне, казалось, происходит наяву. Она хотела взять руку сына, поцеловать её, уберечь, чтобы не было больно от колких волос. Но ни её рука, ни язык не поддавались ей. Она лежала, и ни одна мышца тела не выдавала секрет её возвращения. Только душа непокорно выкатила слезинку из-под полузакрытых век.
Тёма почувствовал влагу на пальце. Ему не верилось – он лизнул её, заливаясь слезами. Он видел, как у матери катились слёзы, одна за другой. Для Тёмы это были самые счастливые моменты его жизни. Он сквозь слёзы стал вспоминать:
– Мам, ты помнишь, как я укололся кактусом? Помнишь, погладить хотел?
Он спрашивал, не выпуская её руки из своей ладони. Он научился, опираясь на локти, держать её руку в своих часами. Тёма пальцем почувствовал пульсацию.
– Мам, ты меня слышишь, я знаю. Ты же не ушла? Мы с тобой сдержали обещания.
Лине так хотелось ответить сыну, обнять и прижать его к сердцу. От этого она вспотела. Зашёл врач; снимая показания приборов, он заметил изменения. Как всегда, подмигнув Тёме, показал жестом: мол, пора, хватит на сегодня. Тёма всё делал по-взрослому, разумно. Он поцеловал руку матери:
– Мам, не скучай, я приеду. Отдохни, – и снова почувствовал пульсацию.
«Нет, это не могло быть случайностью», – подумал про себя и шепнул:
– Мам, я почувствовал.
Посмотрел на её лицо: в уголке глаза висела слезинка, поблёскивая, будто от улыбки.
Лине становилось лучше, это было очевидно всем, кроме бабушки Мины и Олега. Бабушке хотелось уехать. Она не скрывала своего порыва. Всё чаще смотрела в окно и вздыхала, нервничала, напоминая вслух каждый раз о том, как необходимо её присутствие дома. Ей не терпелось избавиться от нежданных забот и вернуться в свою спокойную, размеренную жизнь.
Олег, приняв «обряд страдальца», жил в своё удовольствие. Сочувствие со стороны разливалось по его сердцу как бальзам. Он нежился в нём. Его больше никто не заботил. Он жил для себя, прикрывшись ширмой несчастья. Кутил как сорванный с привязи.
Тёме не с кем было поделиться своим счастьем. Бабушка Мина считала, что никаких перемен не происходит. Видимо, она переменой считала «встала и пошла», других она в упор видеть не хотела. Ей всегда был важен итог. Дальше так продолжаться не могло.
К концу второго месяца врачи назначили курс реабилитации на дому. Лину привезли домой в субботу утром. Тёма чувствовал, как она рада. Блестящая слезинка и едва уловимые движения пальцев говорили за неё. Тёма не отходил от мамы, радуясь каждому мгновению. Он своими слабенькими ручками пытался разрабатывать ей руку, делая растирания.
Лина так много хотела ему сказать, но ничего не получалось. После каждой отчаянной попытки с губ срывался только воздух. Тёма приходил на помощь, задавая встречные вопросы:
– Мам, ты не волнуйся. Я всё пойму. Пить хочешь?
Лина с каменным лицом, полуоткрытыми веками лежала на кровати. Бабушка кричала с кухни:
– Да не мучайся, она всё равно не слышит.
– Бабушка, она всё слышит, мы с ней разговариваем, ты что, не видишь?
– Да, слышу, сам с собой разговариваешь. Скоро тоже вон свихнёшься.
Лина разозлилась так, что губы разомкнулись, и она издала протяжной стон.
У Тёмы от счастья запрыгало сердце.
– Видишь, бабушка, а ты мне не верила.
Бабушка отозвалась из кухни:
– Тёма, иди кушать. Ну, застонала, болит, видимо, что-то.
– Не хочу, бабушка, ешь сама, я с мамой побуду.
– Не капризничай, мне в пору самой покапризничать, да не перед кем. Я не могу десять раз за каждым из вас убирать.

Вечером Лине сделали укол. Она уснула. Так было положено, чтобы мозг расслабился. Тёму тоже уложили.
Дверь на кухню была открыта. Между Олегом и бабушкой Миной шёл серьёзный разговор. Что они говорили шёпотом, было совершенно не понятно. Но разговор становился всё эмоциональнее. Они, увлекшись, незаметно для себя, перешли на повышенный тон. Что сказала бабушка, Тёма не расслышал, но ответ отца прозвучал довольно отчётливо:
– Подожди. Что ты хочешь сказать? Это твоя родная дочь и твой внук родной!
– А тебе они кто? Одумайся! Я тебе не враг. Ты молод, у тебя ещё вся жизнь впереди.
– Тётя Мина, как их оставить? Как котят в охапку и оставить?
– Ну не топить же?
– Тётя Мина, побойтесь Бога, не говорите так.
– Ты давай меня не учи, видела я тебя эти дни. Бросишь, как только уеду. Ты за мой счёт такой милосердный, а где твоё великодушие спало? Где кутил ночи напролёт? У кровати инвалидной я тебя что-то не видела. Я его достоинство сберечь ещё хочу. Да, у тебя его и не было никогда. Тебя вон дочь моя, для глаз чужих, достойным рисовать пыталась. Рука художника иссохла, достоинство иссякло вдруг. Так что не зли меня. Определим Тёму в интернат, будем навещать по возможности. Там ему не будет скучно. Не могу же я тянуть двух инвалидов: и своего, и, тем более, твоего. Тебе жена она никакая и ребёнок тоже. Заведёшь других. Они с тобой не смогут, а без тебя проживут. Я дело предлагаю: продай квартиру, купи в деревне дом. Не могу же я взять её к себе. Вдруг помру, дом-то свой я внучке отписала, а в твой буду к Лине приходить, пока сил хватит. А там посмотрим.
– Нет, тётя Мина, я не выдержу, если Тёму увезут на глазах.
– Не выдержишь? Так не гляди, уезжай себе в командировку, или сиди с ними тогда. Я дальше оставаться здесь не собираюсь. У меня вон свой дом, хозяйство. Коли я такая чёрствая, посмотрю на твоё великодушие со стороны.
Олег замолчал, задумался. Он сидел, свесив голову, какое-то время, затем пошёл спать.

Глубокой ночью, когда вокруг все спали, Тёма сполз с кровати, ползком, перекатываясь по полу, добрался до кровати матери. Дотянулся до её руки, прильнул к ней. Она спала крепко, инъекция имела действие. Тёма был рад, что не тревожит её. Он сидел у кровати, ощущал тепло её руки и не представлял, как он сможет жить без этого. Он всё понимал, но сердце – не разум, оно живёт по другим правилам. Он плакал, кусая себе руки, душу переполняло чувство страха расставания. Он умолял всем сердцем, умолял Господа не лишать его единственного счастья. Он понимал одно: с матерью он всегда был полноценным. Именно сейчас, а не при рождении, как казалось со стороны, у него хотят отнять руки, ноги, а главное – душу.
Вдруг по пульсации вены почувствовал – мама проснулась. Целуя ей руку, Тёма старался сдержанно заговорить:
– Мам, доброе утро. Я скучал по тебе.
В уголке её глаза заблестела слезинка.
– Мамочка, обещай мне, мы будем вместе! Я не буду тебя мучить. Я научусь ходить, и руки будут крепче. Только не бросай меня. Я не хочу без тебя никуда. Ты меня слышишь, мамочка? Ответь мне, ответь, пожалуйста!
Тёма плакал навзрыд так, что прибежали бабушка и отец. Вдруг Лина заговорила:
– Обещаю, счастье моё…