Смерть в забайкалье

СМЕРТЬ В ЗАБАЙКАЛЬЕ

Разная она бывает. Тихая, спокойная, ожидаемая, с грустной улыбкой на устах и бурная, злобная, расстрельная. А бывает ещё несправедливая, когда человек и не мыслит о ней и вдруг встречаясь, внезапно, всеми силами старается уйти. Убежать... подальше. Но не может.
В этих случаях старики говорят - судьба такая….от неё не спрячешься.
И тогда забирает она душу молодую и прекрасную.

Пойдем Боб, покажу красотку. Обомлеешь.
Да подожди ты. Опять о бабах. Уймись! Сейчас цирк увидишь. Мильштейн проспорил и теперь должен обоссать китайскую делегацию. По железному уговору.
Как это?
Да вот так. Сейчас посмотрим.
На площадке для курящих толпился народ. Дым висел густой завесой. Они проскользнули к парапету как раз в момент начала циркового номера. Лёха увидел как Мишка Мильштейн, прыщавый, смуглый и тощий с вечно прилипшей сигаретой в губах, вдруг на глазах у всех расстегнул ширинку, вытащил член и направил тугую струю на поднимавшихся снизу по черной узорчатой винтовой лестнице китайцев, одетых в одинаковые синие френчи военного образца, зеленые кепи с красной звездочкой на ободке и с одинаковой улыбкой на застывших лицах.
Ой! Что тут началось. Девчонки завизжали от неожиданности, парни засвистели, одобряя выходку, другие набросились с руганью на Мишку, оттаскивая от парапета. Только китайцы, без возмущения, молча, не теряя слаженности рядов, опустив головы продолжали движение. Лишь сверкали в свете ярких ламп капли мочи на медных звёздах. Так и прошли строем с гордо поднятыми лицами мимо онемевшей толпы советских студентов.
Конечно, Мишку мы больше не видели. Исключили и выгнали, но скандал был великий и потом ещё долго можно было видеть, как некоторые, в роли экскурсоводов, даже почтенные преподаватели, показывали пальцем и смачно рассказывали, как всё было.

Вот такое было моё, ныне почти исчезнувшее поколение, “испорченное” хрущевской оттепелью, забывшее ужасы войны, абсолютно раскрепощенное, не верящее ни в бога ни в черта, жадное до  удовольствий, тайком собирающееся в общежитиях, читающее и до хрипоты спорящее о творчестве  Цветаевой, Ахматовой, Зощенко, Пастернаке и входящем в моду Солженицыне, крутящее пластинки “на костях” и отчаянно пьяно отплясывающее империалистические буги-вуги и рок-н-роллы.

И все же Лёха не забыл про красотку и на следующий день, толкнув в бок приятеля, сказал.
Пошли на Успенскую.
Да нет, скучно.
А мне интересно. К тому же покажу русскую красоту. Почти Прасковья Жемчугова. Обомлеешь.
С кафедры доносился звучный, уверенный голос проф. Успенской.
Нефть из месторождений Техаса легкая, не глубокая, но часто сернистая…
Смотри Боб. Вон она, прямо под тобой, внизу и левее. А рядом Костя, из второй группы. Он всегда возле трется.
Не фига себе - Борис тихо присвистнул - ну просто живая куколка. Ой, а глазища!
А когда встанет вообще упадешь. Меня с ней вчера познакомил Крич. Но там не пройдёт. Её уже туго запеленала компашка Кости. 
Знаешь, Лёха. Кукла она и есть кукла. Я люблю…
Да уж знаем. Видели твою с механического факультета. Одна грудь во всё лицо этой куклы.
Тише вы! Иначе выведу с лекции - зашипела Ольга Замотаева, вечный секретарь комсомольцев нашего потока.

Вот так и вошла в наше озорное сознание кукла с голубыми глазами. Искренняя, постоянно удивленная Варенька. Все пять лет учебы от неё не отставал Костя и его компания. И Варенька, ничуть не сопротивляясь, купалась в лучах неожиданной славы, принимая как должное все знаки внимания институтской золотой молодежи. Серебряных и тем более бронзовых мужских фигур просто не замечала. В упор и с первого семестра.
И это было удивительно. Кукла-то появилась из провинциального татарского городка, где её родители пахали на нефтепромыслах. И одежда и язык, особенно в первые годы студенчества - все выдавало в ней трогательное крестьянско-социалистическое существо. Так казалось внешне, а под бархатной кожей кипела и бурлила далеко не примитивная душевная закваска. Но кто в юные годы интересуется душой. Любовались взглядом, фигурой, улыбкой и ясным голосом, звенящим словно колокольчик на переменах и групповых занятиях. Кажется и Костя, весьма избалованный женским вниманием, тоже... не вдавался в душевные подробности. Сами понимаете, какие могут быть подробности в 17 лет, когда достаточно прикосновения, порыва.
И все таки смею предположить, что привлекла Варенька не только голубыми глазами, но и неумышленным, от природы данным умением создавать в избраннике мир чувств, возникающий без мозга, реагирующий без нерв, остро привлекающий в каждую минуту общения. Может кто и помог сформировать в её душе эту самую таинственную закваску. Там, в предуральских степях, где бегала девчонкой. Кто ж знает?
И помчались семестры стройными рядами, чередой экзаменов, зачетов, полевых практик. Умением учиться, познавать науку Варенька не отличалась, да и не особо старалась, полагаясь и в этом на избранника и его компанию и даже некоторые преподаватели, с удовольствием глядя в наивные голубые глаза, не смели ея расстраивать плохими оценкамми. Нарядной стрекозой порхала с цветка на цветок, насыщаясь плодоносным бытовым нектаром. К пятому курсу напорхавшись вдосталь, вышла замуж за Костю. Естественно, серебряную, тем более бронзовую молодежь на свадьбу не пригласили. Как говорится - сквозь сознание протекло, а в рот не попало. 
А потом надолго потерял Вареньку из вида. Напрочь разошлись профессиональные пути-дороги. Слышал из третьих уст, что продолжала порхать, трудясь палеонтологом в большом НИИ и параллельно женой Кости…Или наоборот. Словом, забыл её совсем.
Но судьбе-злодейке, которой мир тесен, было угодно иначе развернуть события.
Прошло шесть лет. Работал начальником маленькой гидрогеологической партии от 2ГГУ и судьба забросила в Забайкалье. Надолго. Надо было искать базу для станков, ремонта, обеспечения топливом, да и о бытовых условиях подумать. Как никак, а четыре буровые бригады должны были прибыть. Вот тут судьба и начала подкидывать нежданные события. Поначалу привела к мудрому человеку, Айдару Жамбаеву. Он оказался в начале цепочки событий.
Ты, говорит, русский нукер, меня и моих лошадок обеспечь водой, а я решу твои проблемы. Все проблемы, а мой брат, белый шаман, отведет беду при встрече с черными духами-хиузами...
Сказал и захохотал  могущественный Айдар, вытирая тряпкой обильно текущий по подбородку соус от жирных бууз (прототип узбекских мант или монгольских боз).
Этакий советский бартер. Я не стал расспрашивать о белом шамане и черных духах, будучи немного пьян, но клятвенно заверил, не отползая от огромного дымящегося блюда, что отныне бурятские жеребцы, вспоенные артезианской водичкой, резко приумножат поголовье Жамбаевских стад. Мы были довольны друг другом.
Вот так оказался в Сосновоозерском районе, где на берегу озера Малое Еравное, мирно дремало, не подозревая нашествия, большая топливно-ремонтная база, а рядом в домиках вдоль песчаного берега, в сосновом бору, располагалась московская (это было совсем уж неожиданным и казалось счастливым событием) археологическая экспедиция. Проведя половину дня среди чумазых ремонтников и в кабинетах начальства базы, весьма довольный результатами бесед, вспоминая мудрого Айдара, шел по тропинке к начальству московской экспедиции.
Поговорить о быте.
Ну что сказать про... Магадан - не отпускали слова Высоцкого, пока сознание осваивало новые необычайно прекрасные пейзажи, к которым всегда был неравнодушен и воспринимал, как дар Божий. Судьба на этот раз закинула в края огромных глубоких котловин, огражденных синими горами, местами со снежными вершинками, но всегда скрытых морем сине-зеленой тайги. А по днищу вытянутых котловин, пролетавший мимо Творец, то-ли случайно, то ли намеренно, проливал божественную влагу, которая образовала цепочки хрустальных озер. И завершающий аккорд воли архитектора - над всеми котловинами, а их десятки, Он выделил из небесных закромов и узаконил длительный период ясного, без облачка, солнечного сияния. Три летних месяца, без перерыва. Это рай! Поверьте мне.
В таком приподнятом, я-бы сказал летяще - глуповатом состоянии, брел по широкой тропинке вдоль хрустального озера. Увидел, ещё издали, парочку светлых созданий, идущих навстречу рука об руку.
А вот и серафимы - мелькнуло в сознании - отдыхают, значит, от указов архангелов и Творца.
И тут вдруг резануло слух.
Господи! Да что сегодня со мной. Слышу знакомый смех. Серебряный колокольчик, что звенел на переменах в институте шесть лет тому назад.
Вздрогнул. Остановился.
Вот тебе и серафимы. Вполне себе зримые.
По тропе спускалась… Варенька. За шесть тысяч вёрст от Москвы встретились. Это надо-же!
Они шли словно на сочинский пляж к гамакам.  Ослепительная женщина в широкополой соломенной шляпке и легком сарафанчике. Я остолбенел. Остановился и огляделся. Даже мысленно ущипнул себя. Да, нет! Вроде Забайкалье. Правда, вовсю сияющие небеса, да вот только из воды не торчат головы. Всё таки температурка в озере плюс 10-12 градусов.
Замедлила движение и Варенька. Улыбка соскользнула с лица и оно нахмурилось. Но меня уже было не остановить. Былые студенческие чувства охватили сознание и оно понесло ноги и воздело от радости руки.
Варька! Чудо голубоглазое - завопило половина сознания, стараясь заграбастать чудо в объятия. Вторая половина стала резко тормозить и гасить чувственные проявления первой, испытывая через мгновение резкое снижение концентрации феромонов.
Привет, Алексей - сказали мне глаза Вареньки ставшие сразу серо-серо-голубоватые - ты как здесь оказался.
Лицо было злым и хмурым. Стоящий рядом крупный, крепкого атлетического телосложения молодой гражданин со шрамом возле подбородка вежливо, с улыбкой, чуть поклонился.
По инерции с минуту продолжал треп-воспоминания о героической студенческой поре, размахивая руками и брызгая слюной, но молчание Вареньки, наконец, погасило восторг и в первой половине сознания. Я замолчал и сухо промямлил, что вот теперь вероятно буду жить здесь и придется встречаться, так что принимай гостя незваного. Варенька прошелестела, что мол посмотрим, посмотрим, что я здесь тоже ненадолго, в командировке с товарищем, и что скоро отправится в фонды Иркутского ГУ. На том сухо распрощались и я удивленный поплёлся искать домик руководителя археологической экспедиции, размышляя о женской неблагодарности и хитросплетениях жизни.
Да, конечно. Тройку домиков можем сдать в аренду.
О чем ты, Иван Митрофанович! Свои же, московские геологи. Просто так дадим, без аренды - сказала, входя в кабинет, пожилая начальница, московская академическая дама неопределенного возраста. Только подписочку дайте, что через три месяца покинете домики, в полном порядке и чистоте. Должны приехать новые люди на раскопки курганов.
Ай-я-яй, Иван Митрофанович! - продолжала начальница - Вам бы всё считать в рублях. Есть и другие категории общения. Пойдёмте Алексей. Прихватите шофёра. Угостим вас обедом. Скромненько кормим, но плотно. Так что не обессудьте.
Скромненько, но все же имелся отдельный кабинет для начальства в столовой. Я усмехнулся - субординация великая вещь в вечно классовом обществе.
Весь пыл любви к местной природе, которым не успел обжечь Вареньку, теперь с охотой делил с доброй начальницей Ядвигой Карловной. И даже жиденькие суточные щи, перловка с жареной рыбой и непременный компот, не остудили пыл. Настолько мне было хорошо в обществе этой московской всесведущей мамочки. Да и я тоже старался не ударить в грязь лицом, не оплошать и узнав, что она здесь уже четвертый месяц, с жаром рассказал о последней постановке в “Современнике”, где любимец московской молодежи Олег Табаков блестяще играл продавщицу Клавочку в пьесе “Всегда в продаже”. Мы хохотали от души. Ей богу, мотаясь на полевых работах, редко встретишь такое обоюдное понимание, где возраст не играет ровным счетом никакой роли.
Прощаясь, Ядвига Карловна серьёзно заметила.
Да, Алексей. Минуточку пристального внимания. Здесь, конечно, рай земной, но как говорится, кажется в библии, чем чёрт не шутит, когда Бог спит. Хочу серьёзно предупредить вас и ваших людей. Сейчас как раз здесь наступило такое время…Опасное, катастрофическое. Жуткие бури, чуть-ли не сахарские самумы, вдруг налетают. Местные зовут их хиузами. Я уже один пережила. Признаюсь - было очень страшно. Так что ни о каких купаниях в озере, променадах на лодочке с рыбалкой - ни в коем случае. Люди пропадают, как соломинки в степи.
Ядвига Карловна - я вспомнил о Вареньке - а дисциплинка-то у вас страдает. Час назад на тропе ведущей кажется на пляж встретил свою знакомую ещё по институту. Варвару! Она шла с этаким красавцем со шрамом возле подбородка и они явно собирались на лодочную прогулку…
Я не ожидал такого эффекта. Ядвига сразу посуровела, брови сошлись уголком.
Вот ведь неугомонная. Всё таки увела моего секретаря. Да, назревает крупный скандал - она задумалась, видимо о последствиях, а я очень пожалел, что обмолвился о Вареньке.
Чёрт! Какое моё дело!
Понимаете, Алексей - Ядвига словно рассуждала сама с собой - он солидный человек, семейный, секретарь партийной организации моей экспедиции, пишет докторскую. Спортсмен, мастер спорта по плаванию. Все при нем. И тут появляется эта красотка. Я ведь предупреждала его…даже угрожала отправить обратно, в Москву.
Она вдруг прислушалась. За открытым окно где-то вдали шарахнуло, прогремело. В столовую вбежал заместитель Иван Митрофанович с искаженным лицом. Лицо начальницы вытянулось, напряглось…Я не понял. Ну гроза - подумалось - ну и что...
Ой мамочки - по детски запричитала Ядвига - неужли вновь ... второй раз ... я не переживу.
Ядвига Кар...рл...овна - заорал заместитель - звонили сверху, из Романовки, страшный хиуз несется с верховий,  с фронтом в 3 км, буран со скоростью более 15 м/сек, с пылеватым песком. Мать его в поясницу, но ты не гони волну, Ядвига - в волнении он перешел на привычный жаргон, ползи в угол, где матрац и лежи на животе, как в прошлый раз. Не забудь бутылку с водой. Не беспокойся мать, людей на раскопках, как мог, предупредил, все по норам.
Колька! Чёрт леший! По команде ёбнешь фазу. Опанас - сверсилы завопил Иван Митрофанович - лошадей, лошадей в правый сарай и закрой им кукушки. Эй, ложкомойницы, быстро закрывай ставни на засов, на засов, бабы. Выливай всё из котлов и сдвигай в подпол и сами туда. Не боись, бабы, не вопите. А ты, Алексей, что смотришь.
Иван Митрофанович - заорал я, силясь перекричать набиравший силу ветер - час тому назад, на тропе, встретил свою знакомую, Варвару. Она шла к озеру, видимо с вашим работником, мужчиной со шрамом возле подбородка.
Вот блудная стерва. Совсем оборзела. Всё делает западло. Приехала греть булки, да ещё стоящего мужика заманила. Я ж предупреждал Ядвигу… Ну теперь поздно. Теперь, как Бог на душу положит, так и сбудется...Алексей. Крестись, ежели крещеный. Не таращь глаза. Судьба значит такая у них. Ты, мил человек, ползи-ка лучше к Ядвиге. В случае чего поможешь ей.
В это мгновение дом затрясся от удара ветра, где-то рухнула балка. Я стоял на коленях у подоконника и с ужасом взирал на ещё недавно райскую природу. Грозно, на все голоса, выл ветер, завеса желтого несущегося беспрерывным потоком песка, рисующего в черном небе бесформенные картины, заполонила все пространство. Песок был везде - в носу, во рту, в ушах, в глазах. Было трудно дышать, горло разрывало от кашля. Я скрючился калачиком возле батареи, рядом стонала Ядвига. Её безжизненно распластанные ноги с набухшими буграми вен казались толстыми бело-синими червями на желтом ковре. Забылся в полусне - в полуобмороке. Сколько так продолжалось - не помню.
Эй, москвич, пора вставать. Да отцепись от батареи-то, словно к мамке присосался. Сейчас чифирёк сбудется, придешь в себя - надо мной склонилось лукавое лицо полководца Ивана Митрофановича. Поразила тишина, а в окне - синее-синее, без облачка, бездонное небо. Крепчайший чай привел в себя и сразу возникла мысль о Вареньке.
Ты давай, москвич, вставай. Пошли на озеро, искать будем. Чувствую, что затянет меня в блудняк твоя знакомая и наш партсекретарь. Чувствую…
Искать долго не пришлось. Партсекретарь сам пришел. Грязный, замызганный, порванный, в кровавых ссадинах и подтёках на груди и руках, с трудом, словно пьяный, передвигающий ноги, он повалился перед домиком начальницы и долго молчал. Все сгрудились вокруг. Полководческий гений Ивана Митрофановича сработал и на этот раз.
Верка и Клава, обмойте его, переоденьте и приведите в чувство, а уж слова потом скажет, когда очухается.
Нет, Иван, нет - прохрипел мужчина - туда быстрее идите, туда, на озеро, ищите синюю лодку.
Да уж быстрее и толку-то нет - заметила Верка - спеши не спеши…
Вскоре, растянувшись цепочкой вместе с рабочими топливной базы, стали тщательно обследовать берега озера, по суху и по воде, заходя во все бухточки, скользя сквозь камыши и осоку. Искали до глубокой ночи, с факелами. Люди измотались вконец и тогда Иван Митрофанович кликнул - Отбой!
Варенька исчезла. Переживали, кажется, только я и Ядвига Карловна. Она боялась предстоящего расследования, криминального, но более партийного. Влепят выговор, да ещё с занесением и прости-прощай научная карьера. А мне было по настоящему плохо. Стояла духота, простыня и подушка накалились, я вставал, ходил, курил. Хотелось выпить и забыться. Но не было ни водки, ни приятеля, ни книги. А пить один никогда не умел. Преследовали иссиня-голубые глаза, в тишине вдруг звенел серебряный смех и ощущалось, буквально до осязания желаний, женское очарование, былое обаяние этого создания. Пришлось включить свет. По стене ползали тени, бились в истерике мухи о стёкла окон, давила жуткая тишина, исходящая от ближнего леса.
Вышел на крыльцо, виляя хвостом подошла собака и улеглась у ног, успокаивая, настраивая на житейскую доброту. Так и просидел с ней до утра.
А утром, после завтрака, примчалась из соседней деревни девчонка с криком - “...нашли, дядько Иван, нашли. Пойдёмте.
На стареньком козлике запылили в деревню, а потом на берег озера. Там хозяйничал местный участковый мухортенький веснушчатый лейтенант. Он бегал по периметру придуманного пространства и отважно кричал - охранная зона, охранная, не подходи народ, не заметай следы... 
Иван Митрофанович, не обращая внимания, на крики, прошел сквозь редкую толпу баб и громко заорал.
Ты, Стёпка, уймись. А то вишь. Сразу и не подходи. Я те не подойду, охламон. Стой в стороне и молчи. Я тя позову, когда понадобишься.
Пойдём, Алексей. Опознаешь. Да и ты следуй за нами, секретарь...единственный свидетель.
Ноги не слушались. Никогда в жизни до того не видел утопленников, тем более близко знакомых.
Заставил себя, сжал до хруста кулаки и медленно, с непонятной опаской, подошел.
Передо мной лежала молодая женщина, боком, почти на животе, длинные волосы закрывали лицо, плечи и груди в открытом купальнике.
Счас, погоди - сказал Иван Митрофанович - только переверну.
И вот тут я не выдержал. На меня взглянули открытые синие глаза, в которых читалось детское удивление, обида. Словно таинственная закваска продолжала бурлить, вызывая чувства, действующие …”без мозга, реагирующие без нервов”. Я отчетливо увидел ободранные до мяса кисти рук и глубокие синие полосы от плечей до живота. Варенька явно пыталась спастись, пыталась влезть на днище лодки. Но ей никто не помог… Меня вывернуло на изнанку.
Ничего, паря, ничего - увещевал Иван - так бывает поперву… А ты, секретарь, пошел прочь, сволочь партийная,  мы с тобой разберемся отдельно...без свидетелей.
Мы сидели с Айдаром Жамбаевым и пили водку. Он все талдычил про лошадей, пытаясь отвлечь меня и доливал, доливал.
Где ж твой брат, белый шаман - твердил я - ты же уверял, что он может отвести беду. Ты же уверял, Айдар. Нельзя убивать красоту. Ну нельзя и точка.
Я плакал...

23 июня 2018 года