Барган

Вера  поссорилась с дочерью,что происходило весьма и весьма редко. А тут, не из-за чего, на пустом месте. «Наверно, я очень близко подошла к ее жизни, – рассуждала Вера. – Надо куда-нибудь уехать. Куда? Лучше всего в Австралию. Ну конечно, Австралия «рядом», а денег у нее «куры не клюют». Как раз в Австралии Вере было, где приклонить голову — там жила Лили, ее давняя  знакомая. И Вера послала ей письмо по электронке.

Они познакомились случайно, подружились. В трудные для Лили времена она даже жила у Веры. Вера, тронутая безвыходной ситуацией Лили (та была беженкой из Армении), помогала ей, чем могла: и деньгами, и советами. Долгими вечерами они говорили о жизни, о возможности выхода из трудных ситуаций, о прошедших годах. У каждой в жизни было горе. У Лили папу (он был дипломатом) убили в сумасшедшие девяностые. У Веры в эти же годы не стало младшей дочери Жени. 

Лили называла  ее второй мамой. А когда Лили вышла замуж, Вера подружилась и с ее мужем Павликом, который в шутку называл ее второй тещей. Потом и с ее мамой, когда та переехала из Армении жить к дочери.  Когда у Лили родилась дочь, Вера с мужем стали еще и крестными Анжелики. Сейчас Лили жила с семьей в Австралии и имела там успешную юридическую практику.

Лили быстро откликнулась на просьбу Веры, а через неделю сообщила, что Вера может приехать. Она нашла для нее маленький коттедж на двух хозяев и нужно только выслать небольшой аванс. «Подробности, – писала Лиля, – обсудим при встрече». Веру удивила небольшая сумма, которую назвала Лили. «Очевидно, — подумала она, остальное  стоят «подробности». Так и оказалось.

Городок, в котором поселилась Вера, находился недалеко от Мельбурна. Стояла зима, с обычной для этого времени погодой,  такой же, как летом где-нибудь на Урале.

Небольшой одноэтажный домик, аккуратно подстриженная лужайка, дивные цветы. Прекрасный парк через дорогу обещал полезные утренние пробежки и приятные послеобеденные прогулки.

Вера поставила чемоданы, скинула туфли, быстро разделась. Высыпала на журнальный  столик все из сумки, чтобы найти расческу и причесать влажные от шляпки волосы. Осмотрелась. Большая светлая комната, ничего лишнего. Несколько картин на стенах, два  кресла со светлой обивкой, широкая софа, которая могла служить и диваном для гостей, и спальным местом ночью, журнальный столик, заваленный содержимым ее сумки. Два небольших книжных шкафа, соединенных двумя полочками и тумбой с темной, того же дерева,  спинкой, плоский телевизор «Sony». Мягкие золотистые шторы с едва заметным зеленоватым узором завершали убранство, дополненное изящным светильником под потолком.

Вера с интересом подошла к книжным шкафам. На полочках  книги, в основном, на русском языке. Она бегло осмотрела книжные полки. Тут  и ее любимые поэты, и Бунин, и Чехов, и другие писатели. Вера обнаружила даже  «Опыты» Монтеня. Настольная книга Жени. К Монтеню Вера не прикасалась с тех пор, как ее не стало.

Отправилась на кухню: небольшой холодильник, микроволновка, стол, буфет с необходимой посудой, мягкие стулья, светлые обои, светильник под потолком — вполне приличный интерьер. Кухня Вере тоже понравилась.

Еще небольшая комната, в которой, вероятно, жил хозяин дома. Она служила ему и кабинетом, и спальней одновременно. Удобный угловой стол с компьютером, кровать, книжные шкафы, шифоньер. Бежевый ковер покрывал почти весь паркет. Удержавшись от соблазна взглянуть на книги, она закрыла дверь.

Вера прошла к туалету и ванной комнате. И тут  поняла, о каких «подробностях» говорила Лили. Следовало поменять и ванну, и унитаз, положить кафель, покрасить потолок, подсоединить стиральную машину, повесить шкафчики — словом, начать и  окончить ремонт. В  провальные годы, когда на ее оборонке перестали платить зарплату, а у мужа рухнули научные заказы, они занималась ремонтом чужих квартир. И как-то по случаю отремонтировали квартиру Лили.

Ничуть не огорчившись предстоящему ремонту, Вера приготовила  кофе и  отправилась в парк. Ухоженный, красивый парк приятно радовал глаз. Она очутилась в тенистой аллее, которая вывела ее на лужайку. Вера едва не расхохоталась вслух: на лужайке дружной семейкой росли сосны. Надо  приехать на край света, чтобы встретиться  с любимыми  еще с  детства деревьями.  Она с любопытством продолжила путь. Тут росли и родные  березы, осины, тополя  и диковинные незнакомцы. Но Вера — полный профан в ботанике и часто не знает, как называются те травинки, что и дома-то растут под носом. Небольшой пруд, окруженный кольцом берез, напоминал старинные русские пруды на картинах. Местечко не курортное, чужие здесь бывают редко, и на нее с любопытством поглядывали местные любители прогулок.


* * *

Вечером, обессиленная долгим перелетом, формальностями в аэропорту, дорогой в городок, прогулкой по парку и, в конце концов, трехчасовой работой за ноутбуком (она начала писать роман), Вера поставила диск с любимыми бардовскими песнями, который всегда возила с собой, и вышла на крыльцо выкурить сигарету. На другой половине дома открылась дверь и появилась женщина средних лет. Не высокая, стройная, темные волосы коротко подстрижены. «Бывают же такие красивые», — подумала Вера. Она всегда восхищалась женской красотой больше, чем мужской, не испытывая зависти. Вера вообще не умела завидовать, как не умела мстить или делать что-либо из корысти. Посмеиваясь, она обычно говорила, что Бог в тот день был скуп и не захотел наделить её еще и этими пороками и недостатками.

Между тем, женщина подошла к крыльцу и негромко спросила по-русски:
— Вы из России?
— Да. Как вы догадались?
— Я услышала бардов.
— Вера.
— Ника.
Вера весело рассмеялась.
— Что вас развеселило?
— Да так, — Вера поспешно ушла от объяснения. — Я с Урала, а вы?
— Я из Франции.
— Вы отлично говорите по-русски!
— Я русская. До пяти лет жила с мамой и братом в Сибири.  Мы бегали на Иртыш купаться, любили съезжать на попе с высокого обрыва по теплому песку, нагретому жарким солнцем недолгого сибирского лета. Иногда брат тащил меня на пристань смотреть  пароходы. Пять километров в гору, по пыльной дороге, в жару.  Извини, я перебила тебя.

 — Не страшно. После войны папа работал в советском посольстве во Франции. Мы жили при посольстве, учились с братом в школе для русских детей и выросли на русских традициях. Но все равно стали французами. Когда папа вышел на пенсию, я уже была  замужем за французом и имела французское гражданство. Как это разрешили папе, я до сих пор не представляю.
— А где вы жили в Сибири? — не удержалась Вера от вопроса.
— В Самаровске.
— Не может быть! — ахнула Вера.

Разговор заискрился общими воспоминаниями о родном городке. Далеко за полночь они вспомнили, что Вере после долгого дня недурно бы и отдохнуть. Они тепло расстались, договорившись завтра утром пойти на зарядку в парк.

Вера проснулась рано, сладко потянулась. Из-за горизонта выкатилось щедрое солнце. Днем, набрав силу, оно станет безжалостно уничтожать нежные побеги и слабых животных. Но в эти минуты оно   великодушно.

Комната выглядела празднично и уютно. Вера умылась, оделась и уже  готовая бежать на зарядку, услышала негромкий стук в дверь. Сквозь входную стеклянную дверь увидела  вчерашнюю знакомую.

— Доброе утро. Погодка прекрасная. Пошли, — улыбнулась Ника.

В парке еще свежо, в маленьком пруду плавают утки, трава искрится росой, создавая волшебное настроение. Несколько породистых собак выгуливают своих полусонных хозяев. В дальнем углу парка негромко звонит колокол русской церквушки.

Пробежав пару кругов, Вера остановилась и начала делать зарядку. Ника, пробежав еще несколько кругов, присоединилась к ней.

— Делаешь зарядку по этой системе? — поинтересовалась Ника.
— Да, а ты?
— Я тоже люблю эти упражнения.
— Откуда ты их знаешь?
— Я занималась на курсах…

Они углубились в подробности, обсудили свои результаты и, хорошо размявшись, довольные, вернулись домой.

— Заходи после душа на кофе, — пригласила Ника.
— С удовольствием.

Приняв душ, Вера отправилась в гости. Эта часть дома была немного больше, чем та, в которой поселилась она. Просторный холл вел в большую гостиную и кабинет. Спальня находилась в конце длинного и широкого коридора. Вера вошла в гостиную. Рояль, мягкая мебель белой кожи, гардины с легким бежевым оттенком, ковер — все детали интерьера очаровали Веру.

— Как у тебя красиво! Состояние души?
— Тогда почему я здесь? — грустно улыбнулась  Ника. — Пошли пить кофе.

В кухне за кофе  немного поболтали. Вопрос — «почему я здесь?» — повис в воздухе. Обе бежали от своей жизни, надеясь вернуть душевное равновесие, переосмыслить, если не прошлое целиком, то хотя бы его болевые точки, которые дома плохо поддавались «лечению». Но время говорить об этом друг с другом еще не пришло.

Дома Вера внимательно осмотрела все, что было приготовлено для ремонта, убедилась, что все необходимое имеется. Небольшое жилище, которое очаровало ее накануне, теперь, по сравнению с квартирой Ники, показалось ей жалким. Ей всегда хотелось такое гнездо.  Ну да, у соседа трава всегда зеленее! Чтобы отвлечься от этого сравнения, она открыла ноутбук.

И  с головой ушла в иное измерение. Она начала писать о своих родных. Когда¬-то давно, в детстве, мама рассказала ей, что ее мама, то есть бабушка Веры, которую она никогда не видела, была из дворянской семьи. Родители у неё были политзаключенные и умерли молодыми. А ее, маленькую девочку, отдали на воспитание в самую богатую купеческую семью в городе.

 Мама сказала тогда, что потом она расскажет подробности. Шли годы, и Вера изредка напоминала маме об ее обещании. Но мама все говорила: потом-потом. Когда же ей исполнилось восемьдесят, и Вера снова напомнила, та, смущаясь, призналась: «А я все забыла, дочка».  Долгие годы Вера испытывала горечь от того, что так и не узнала историю своей бабушки.

И тогда она решила написать то, что знала об истории своего рода, своей семьи. Не документальную повесть, а вольное изложение. И то, что она не знала, легко рисовалось в ее воображении — так могло быть.


* * *

За весь день Вера выпила только несколько чашек кофе и, наконец, выключив ноутбук, вышла на крыльцо. Усталое за день солнце освещало лужайку и клумбы с цветами. Между ними шла Ника с лейкой, заботливо склоняясь к каждому кусту.

Подошла к Вере, и они снова разговорились. Вера рассказала, что в детстве часто приходила  к дяде, который, окончив аспирантуру в Ленинграде и защитив там диссертацию, возглавлял в Самаровске  на опытной станции отдел, который  занимался выведением морозостойких сортов пшеницы.

 На станции несколько теплиц. Вера в детстве путешествовала по этим  теплицам между грядками с экзотическими цветами и представляла себе южные заморские страны, мечтая когда-нибудь там побывать. Однако по окончании института она до выхода на пенсию работала в «оборонке», так что мечты о путешествиях за границу осуществились совсем недавно.

Оказалось, что у Ники недалеко от Парижа  небольшое поместье, которым владеет ее семья и там чудный сад. Она  очень любит возиться с цветами. И опять Вера подумала, что ее  желания так запросто и естественно реализуются у Ники.

Обсудили завтрашний день, договорились съездить в Мельбурн, как только придет плиточник. Ника хотела показать Вере город и купить себе краски для рисования. Зашли к Вере домой. Скромное Верино жилище Нике понравилось: уютно, приятно.

— Покажи, что ты написала!
— Нет, это наброски, мне неловко.
— Давай-давай, хватит кокетничать.

Пододвинула ноутбук и начала читать. Вера, злая и смущенная, села рядом. Наконец Ника закончила читать.

— Верочка, прости, пожалуйста! Такой дивный сюжет, правда! Как ты классно описала поход маленькой Зиночки с родителями на Обь. А про деда, Петра, который совершенно необоснованно приревновав жену к почтальону, выгнал ее из дому. Трое малышей  остались без матери. Трогательна последняя встреча с матерью в больнице. И про отца Георгия, который учился в то время в летном училище, сделал предложении твоей маме, и она вышла за него                замуж.  Про смерть Павлика, про рождение Вовки, а потом и Веры. А каким чудом Зинаида нашла сына Владимира в опустевшем с начала войны госпитале! Где ты так научилась писать? Дашь почитать еще?

— Ладно, — буркнула Вера, — я больше тридцати лет  занималась разработкой электронных приборов. Сначала для гирокомпасных систем, что стояли тогда на всем военно-морском флоте, как на надводных кораблях, так и на подлодках, потом еще  лет двадцать — для систем управления ракетами.    Кроме расчетов, чертежей, макетов, настройки, согласования со смежниками нужны были и описания систем, инструкции по эксплуатации, руководство при неисправности. А там такая однозначность должна быть, строгая   последовательность,  что поневоле научишься быть предельно точной.


* * *

Утром они опять сбегали на зарядку в парк. Обсудили детали предстоящей поездки в Мельбурн, дождались плиточника и отправились в город.

— Вера, ты описала прекрасные воспоминания своей матери. А в твоей жизни были такие же счастливые моменты? — спросила Ника, как только они выехали на шоссе.
— Да.
 Вера вспомнила то прекрасное лето, когда Мила, старшая дочь, отдыхала с группой школьников в Чехословакии, а они с младшей дочкой Женей поехали в Пярну, на море.

* * *

Они проезжали мимо небольших коттеджей с аккуратно подстриженными газонами. Извилистой лентой скользило шоссе. Автомобилей было немного, Ника лихо обгоняла их, наслаждаясь быстрой ездой. Движение левостороннее и нужны международные водительские права. Ника вызывала восхищение у Веры. Сама Вера мечтала научиться водить машину, но и пальцем не пошевелила для этого. Всякий раз что-то мешало. Причины не делать чего-либо, даже если ты вроде бы этого и очень хочешь, найди нетрудно.
 
Въехали в город и теперь медленно ползли по центральному району в плотном потоке машин. Здания представляли собой удивительную смесь готики и викторианского стиля. Несколько современных сооружений из стали и стекла  ненавязчиво возвращали в наши дни.
 
— За старинными фасадами, — заметила Ника, — изысканные интерьеры, медь, ценные породы дерева и настоящий хрусталь викторианского барокко. Как-нибудь мы съездим в гости к моему приятелю, у него здесь отель.

Проехали по мосту через реку Ярра и оказались в южной части города. Здесь находился художественный центр штата Виктория, опера, концертный зал, национальная галерея. Вера с восторгом рассматривала город, как маленькая девчонка, впервые попавшая на спектакль-сказку.  Проехав чуть дальше галереи, они свернули на узкую улицу и остановились у магазинчика.

В витринах стояли скульптуры, картины, багет. Вошли. Ника приветливо поздоровалась с продавцом и объяснила цель своего визита. Пока продавец собирал заказ, Вера с вожделением рассматривала холсты, подрамники, кисти, мастихины, тюбики с красками, коробочки с пастельными карандашами. В душе копошилось давно забытое волнение перед чистым листом ватмана, которое она испытывала в детстве, когда брала в руки кисть или карандаш.

И что же случилось, что она больше не касалась ни того, ни другого? А собственно, ничего особенного и не случилось. Вера не успела поразмышлять на эту тему — продавец быстро собрал Нике все, что она просила. Ника перебросилась с ним еще парой фраз и распрощалась.

Из английской речи Вера поняла только отдельные слова, знанием английского она, увы, похвастаться не могла, хотя и сдала когда-то аспирантский минимум, но это ничего не значило. В школе и в институте Вера изучала немецкий, но и его она тоже не знала.  Она считала себя неспособной к языкам:  как только дело доходило до понимания на слух, буксовала, схватывая лишь отдельные слова. Она мечтала выучить английский, как и водить машину, однако, дело дальше мечтаний не пошло.  Во-первых, у нее не было времени, оправдывала себя Вера, во-вторых, и это, наверное, было главным, — в языке не было особой необходимости. А так, мало ли о чем мы мечтаем! Вере казалось, что эти несбывшиеся мечты не мешают ей жить. Хотя…

* * *

Она вспомнила одну историю. На одном из психологических тренингов, которых Вера посетила немало, группе из пяти человек было предложено упражнение. Один человек из группы должен был встать в центр, рассказать о  своей мечте или предстоящем  деле. Другой человек стоял за спиной как  поддержка. Остальные трое изображали препятствия, возникающие в жизни.    Они тянули первого влево, вправо, кидались под ноги, хватали за волосы, прикрывали ему глаза. Тот, что стоял за спиной, всячески помогал первому. Оттаскивал «препятствия» и «расчищал» путь к достижению цели.

Вера была первой испытуемой, она справилась со своими «препятствиями» и прорвалась к финишу. Каждый из группы тоже «прорывался» к своей цели, и после все делились своими планами на будущее.

Оказалось, одна женщина хотела сдать на права, другая училась на курсах иностранных языков и должна была получить диплом переводчика, у третьей через полгода предстояла защита диссертации. Мужчина (тот, что был ее «поддержкой») хотел поменять квартиру, но эта задача казалась ему нереальной. Вера хотела научиться водить машину и не научилась. Мечтала овладеть английским языком и понимала лишь отдельные слова. Ей предложили аспирантуру – тема прямо по ее работе. А потом приехал брат.  Узнав о намерении  сестры поступить в  аспирантуру,  так возмутился, что  Вера сразу же отступила  и отказалась от предложения.

Может быть, резкие слова брата попали в унисон с  неосознанным страхом, что она не сумеет защитить диссертацию? А его возражения были просто-напросто нежеланием видеть сестру более успешной, чем он? Он  всегда и во всем должен быть первым!   Она же почему-то часто оказывалась впереди него: и в институт поступила раньше, на престижный, между прочим, факультет, и квартиру получила, и на море первая поехала, и на горных лыжах первая стала кататься.

Он все догонял её и перегонял: она-то пару раз была на море, а он после этого – каждое лето в Пицунде. Она  один раз съездила в Терскол  на Чегет, а он после этого – каждую зиму. Вера с ним не соревновалась. Она им восхищалась. Долго.

Зато Вера успешно разменяла квартиры — с невероятными усилиями, в самый тяжелый период жизни. Когда не стало Жени.

Получалось, что несбывшиеся мечты и неисполненные дела притормаживали ее жизнь, а исполненные — поддерживали! «Но что мешало-то?» – задала себе вопрос Вера. Защитила бы диссертацию, проблема была интересная. Это теперь множество публикаций на эту тему, а тогда исследования только начинались. Потребовался бы английский, потому что каталоги и спецлитература на английском. Денег стало бы больше, и можно было бы купить машину, ездить на работу, в лес или на озера и не тащить на себе байдарку…

Вера вспомнила упражнение, уже из «веревочного» курса. В квадрате всего-то в шестьдесят сантиметров стояли восемь человек. На расстоянии метра от них висела веревка с петлей на нижнем конце. С другой стороны на таком же расстоянии был очерчен такой же квадрат. Надо   перебраться по веревке от одного квадрата до другого по одному, не нарушив очерченных границ. Задача осложнялась тем, что нужно было переправить небольшую плошку, полную воды.

Сначала плошку взял физически самый сильный участник, но пролил воду. Потом взял самый высокий — тот же результат. Третьей плошку взяла Мила. Осторожно, нежно держа плошку в руках, она легко скользнула на другую сторону, не пролив ни капли. Нежность, легкость и осторожность иногда эффективнее напора и силы.

Пока Вера размышляла о своих невоплощенных мечтах и о том, значили ли они что-нибудь в ее жизни, они с Никой выехали за город и понеслись на большой скорости, спеша опередить темно-лиловые грозовые тучи, теснящиеся у горизонта.

* * *

Али, плиточник, на сегодня закончил работу в ее квартире и мыл руки. Вера разговорилась с ним утром, узнала, что он армянин, уже несколько лет занимается этим ремеслом — зарабатывает деньги на квартиру в родном Аштараке. Он неплохо говорил по-русски, был вежлив и красив.   Наскоро осмотрела сделанное им, договорилась о следующей встрече. Он уехал.  Через несколько минут хлынул дождь

Вера прилегла на диван и не заметила, как уснула. Проспала часа два. Дождь за окном еще продолжался, но потерял напор, стал мельче, спокойнее и через некоторое время  прекратился.

  Вера прошла в кухню. Достала из холодильника привезенное днем пиво и с наслаждением глотнула из баночки. Пиво было со вкусом лимона. Она не спеша выпила его, выкурила сигарету и вернулась в комнату.

 Открыла ноутбук и начала писать о том, как они ехали, когда их эвакуировали  из военного городка в  начале войны. Ей сразу послышался рев немецких бомбардировщиков, и  вспомнился рассказ брата, как он увидел глаза немецкого пилота.  Тот тоже смотрел на него и нажал на гашетку мгновением позже. Это и спасло им жизнь: взрыв прогремел несколькими метрами дальше.

Она успела написать и о бреющем полете, и о дороге в Омск, и начале жизни в Самаровске И о роскошной кукле, которую мама подарила Вере на пять лет. И о письме Георгия, отца, который отказался ехать на Север и про его скитания по всей стране. Он не платил даже алименты.  О  пирожках, которые забрал какой-то бродяга, и вся семья осталась голодной. Про свои детские казусы, над которыми  мама и брат потом потешались долгие годы. И про побег из дома, когда мама порвала ее любимое платье — все легко ложилось  в строку.

Она и не заметила, как наступило утро. Солнце косыми    причудливыми тенями  скользило по стенам.  Вера с наслаждением  потянулась. Встала и пошла в кухню приготовить себе кофе.

Пришел Али, переоделся, развел раствор, занялся кафелем. Она отправилась к Нике. Ника сидела за роялем, играла Рахманинова. Любимая прелюдия «Соль минор»  ворвалась в душу Веры, решительно утверждая победу жизни, право на счастье и еще что-то, чему Вера не могла найти объяснения, но что заставляло звучать каждую  частицу её души и тела, чувствовать трепетность и неповторимость каждого мгновения жизни. Все мелкое и наносное уходило, обиды казались смешными. Оставалась только любовь. Любовь к жизни, к дочке, мужу, внукам. И не было ничего кроме любви и нежности.

Ника окончила играть и молча, не шевелясь, сидела за роялем. По дому разливалась тишина, мягко поддерживаемая солнечным светом. Но где-то вдали изредка погромыхивало.
 
— Боже, какая же я все-таки дура, — наконец, тихо заговорила Вера. — Живу в мире каких-то обид, ожидания благодарности и еще, хрен знает чего.

— В твоем мире не только это. В нем  много и радости, и   любви.    Не кори себя, — Ника подошла к Вере и нежно обняла ее за плечи, — ты же здесь затем, чтобы понять то, что мешает тебе жить. Обиды, ожидание благодарности и еще, как ты изволила выразиться, хрен знает что, появились не на пустом месте. А вот почему они возникли, ты и пытаешься сейчас разобраться.


* * *

Вера бродила по лужайке, машинально касаясь руками цветов. Запах одиночества,  пыли и мышиного помета за печкой перекрывал аромат цветущих роз.  Эта  история произошла с ней в   детстве. Но сейчас  вновь подняла  волну эмоций и  заставила заново переживать горькое событие давно минувших лет. Она написала это вчера, но запах одиночества, пыли и мышиного помета остался.

 Плотные серо-фиолетовые тучи стремительно неслись над головой, и, казалось, вот-вот на землю прольется беспощадный ливень, прошьет воздух металлическими нитями. И точно, струи холодной воды больно ударили по голове, по плечам, рукам, мгновенно вымокло платье. Все вокруг скрылось за плотной водной завесой. Вера понеслась домой. Сняла мокрую одежду, переоделась, приготовила кофе, забралась на диван, включила телевизор и, укрывшись пледом, уставилась в экран. Отвлечься не получалось.

* *  *

Наутро Вера, прихватив теплые вещи, вышла к стоянке. Ника уже сидела в машине, углубившись в книжку.

— Готова? Как спалось? — щурясь от солнца, Ника отложила книгу.
— Да никак не спалось. Воспоминания иногда чреваты бессонницей.
—Хочешь рассказать?
— Нет. Пусть уляжется. Я же пишу об этом. Потом прочтешь.
— Отлично. Договорились.

Ника завела машину, и они отправились на остров Филлит, чтобы посмотреть маленьких удивительных пингвинов.

— Расскажи мне, — попросила Ника, — о самом грустном событии твоего детства.

— Расскажу, только чуть позже. Я только вчера написала о разорванном платье. Стараюсь последовательно пережить события, даже мелкие, которые остались в памяти. Поэтому  и пишу о них. Они повлияли на меня, изменили меня, хотя, может быть, я не всегда воспринимаю их так.

 Сейчас, чем больше  вспоминаю и пишу об этом, тем больше мне хочется писать и о маминой жизни, и о моей, и о жизни брата. Ведь ее жизнь, ее характер — все во мне, в Вовке, в Милочке…

— Ладно, — легко согласилась Ника, — помолчим.

Два часа дороги пролетели незаметно. Вера, как обычно в дороге, с интересом смотрела на ухоженные поля, маленькие деревушки. Отдыхала от грустных мыслей о поворотах своей судьбы. До вечера  далеко, и они заглянули в маленькую деревушку. Чистенькая, уютная, как яркие рисунки из детского географического атласа, деревня притулилась у подножия невысокого холма, выглядывая терракотовыми крышами из роскошных зеленых садов.

Небольшое кафе на окраине приглашало путешественников отведать австралийскую еду. Ника поставила машину на стоянку, они вошли в зал. Маленькие, круглые пластиковые столики вдоль окон, барная стойка в глубине, негромкая музыка, картины по стенкам — вполне интернациональная обстановка, такую встретишь, где угодно.

— Как будто и не уезжала из Франции, — направляясь к свободному столику в углу, заметила Ника.

— Да уж. Я  не удивилась,  если бы увидела здесь «Утро в сосновом лесу», — улыбнулась Вера.

К ним направлялся официант. Услышав русскую речь, он широко улыбнулся и на чистом русском языке спросил:
— Что желаете заказать?
— Можно жареную картошку с грибами? — попросила Ника.
— Конечно, — официант улыбнулся. — Вы давно из России?
— Я недавно, — отозвалась Вера, — а Ника из Франции. А вы откуда? Давно здесь?
— Я из Москвы. Сейчас принесу заказ и, если буду свободен, немного поболтаем. Нечасто встречаешь здесь русских.

Через несколько минут официант принес вкусно пахнувшую картошку с грибами.

— Я Суриковку окончил, подавал большие надежды, — начал он и усмехнулся: — Были даже две персональные выставки. Стал ходить по тусовкам, пить начал, писать перестал, изменял жене, на сына не обращал внимания. Как-то под утро вернулся домой и увидел пустую квартиру: жена с сыном уехали в Сибирь, она родом откуда.

 В записке просила забыть и не искать их. Я не выходил из квартиры почти неделю, слонялся по пустым комнатам, натыкался на оставленные игрушки, на вещи жены, с ужасом осознавая, что. оставаться в Москве стало  невыносимо.

 Вот и сбежал сюда, надеясь вернуть себе себя, а может, и жену с сыном. Пить  бросил. Устроился официантом. Снова рисую. Здесь понял, что хочу жить только в России. Русская природа меня волнует больше, чем все красоты мира. Через полгода кончается контракт, я домой возвращаюсь. Нашел по интернету жену, рассказал, что пережил. Просил у нее прощения. Она вроде  поняла меня, простила. Надеюсь, мы снова будем вместе.

Так и не отведав австралийских блюд,  с удовольствием поели русской жареной картошки с грибами.  Пили кофе, разговаривали с русским официантом, обсуждали частности его личного пути, удивлялись совпадению с собственными ошибками, одинаковыми переживаниями и пытались найти выход из тупика, в котором  оказались.

День клонился к вечеру. Они распрощались с новым знакомым и продолжили путь. Надо  успеть к моменту, когда пингвины выходят из моря и направляются в дюны на ночлег. Успели как раз вовремя. Накинув шерстяные пледы, чтобы не замерзнуть на холодном морском ветру, Вера и Ника поднялись на освещенную смотровую площадку.

Маленькие, неповоротливые, совсем беззащитные пингвинчики небольшими группами шествовали к дюнам. У многих в зубах поблескивала рыбешка. Пингвинят, отбившихся от стаи, с громким криком настигали чайки. От страха те выпускали рыбку, чайки тут же подхватывали ее и уносились прочь. Зрелище удивительное. Вера непрерывно щелкала фотоаппаратом, стараясь ничего не пропустить.

— Остановись, ну что ты, как японец, непрерывно щелкаешь фотоаппаратом! — Ника тронула Веру за плечо. — Не смотри на мир только через объектив. Чтобы вспомнить эту поездку, тебе будет достаточно нескольких снимков.

Вера смущенно убрала фотоаппарат. Уже темнело. Последняя партия пингвинят торопилась, если это можно  назвать торопливостью, на ночлег. Они походили на группу ребятишек из детского сада, возвращающихся с прогулки. Вера почувствовала, как по щеке медленно катится слеза. Она стыдливо  смахнула её. «Сентиментальной к старости становлюсь», — усмехнулась про себя Вера и плотнее закуталась в плед, словно желая спрятать нежность к внукам, нахлынувшую при виде этих маленьких пингвинчиков.  Она еще раз глянула на море и ахнула: неподвижное, млечно-жемчужное ночное море.  Быстро достала фотоаппарат.

— Я такого моря больше не увижу, —  Вера торопливо щелкала фотоаппаратом.

— Не увидишь, это точно, — пробормотала  Ника, отойдя подальше от Веры, чтобы не мешать ей.

По дороге домой  молчали. День вместил столько впечатлений, что хотелось поскорее добраться до дома и завалиться спать…

Однако Вера включила ноутбук и забыла про сон. Уже светало, когда она закончила писать.  Встала, потянулась и вышла на крыльцо. Ни тучки на спокойном, чуть розоватом небе. Легкий голубоватый туман поднимается над лужайкой. Цветы ожидают солнечных лучей. Защебетала птица и тотчас смолкла, будто не решалась нарушить тишину раннего утра.

Вера, ежась от утренней свежести, спустилась с крыльца и пошла по лужайке. Трава холодила и щекотала голые ступни, роса тотчас же сделала их мокрыми. Это приятно возбуждало, наполняя уставшее тело утренней бодростью. Побродив между клумбами, надышавшись ароматом, Вера уже было собралась вернуться в дом, продолжить работу, но услышала легкий скрип двери и оглянулась. К ней торопливо шла Ника, улыбаясь своей милой, нежной улыбкой.

— Ты работала всю ночь? И опять собралась писать? Отдохни немножко, а я пока почитаю. Проглотила наживку и вот жду с нетерпением продолжения. Пошли. 

Ника открыла текст, а Вера приняла душ,  сварила кофе. Потом тихонько присела на софу рядом с Никой.  Она закончила читать, оторвала глаза от ноутбука.

— Классно! Молодец!  Как ты замечательно описала  прекрасную огромную куклу, которую ты вначале приняла за живого ребенка. И  о пирожках, — вся семья осталась тогда голодной. И о новых штанишках, когда непременно хотелось поделиться радостью еще с кем-то. А как  чудно написан   день рождения. Куда уходит эта непосредственность, эта радость жизни?   

А ты  знаешь что-нибудь о своем рождении? – неожиданно сменила  тему Ника?

— Я недавно перечитала книжку о влиянии процесса рождения на жизнь человека.
—  И что там говорят о твоем рождении?
— Поскольку плод не является пассивным в перинатальный период, могу предположить, что плод, то есть я, не выдержала высокой температуры тела матери. У нее была ангина. Отсюда преждевременные роды. Еще могу сказать, что потом человек всю жизнь ощущает себя победителем.

— Что-то ты редко чувствуешь себя победителем.

— Когда возникают проблемы или, как говорят на тренингах, вопросы (хотя проблема — это просто трудный вопрос), так вот, когда возникают вопросы,  делаю все, чтобы их решить. Я же Вера.  Должна верить в возможность разрешения  ситуации. Обычно я не философствую — делаю. Вот и все. Это ты Ника — победительница.

     Что я знаю еще о своем рождении? Когда  освоила практику регрессии, мне захотелось увидеть свое появление на свет. И я «увидела» палату с железной кроватью, тумбочку, заваленную пузырьками, тусклую лампочку под потолком, окно, задернутое белыми занавесками. Как-то рассказала маме об этом. Она, естественно, далекая от подобных практик, подозрительно на меня посмотрела, мол, Владимир рассказал.
— Нет, сама увидела, — говорю я.
— Не выдумывай! — рассердилась мама.
— Ты же не рассказывала ему, что кровать стояла справа от двери, лампочка висела на черном шнуре, одеяло было зеленое с белыми полосками.

С недовольным видом мать ушла в кухню готовить ужин. Больше я ей ничего такого не рассказывала. Ты же знаешь, что многие люди часто не принимают всерьез то, что  не понимают.  Некоторые друзья откровенно надо мной посмеивались, когда я пыталась рассказывать нечто подобное, или сожалели, что я ударилась в мистику.

 Увидев в моем фотоальбоме фотографию из Египта, где люди стоят кругом, взявшись за руки,  институтский приятель с жаром начал доказывать, что это члены секты. Никакие доводы, что, например, и дети в детском саду тоже становятся в круг, не убеждали.

Вскоре я вообще перестала говорить о таких вещах, это с успехом уже делал телевизор. Да, так зачем я рассказала тебе о палате, где родилась? Наверное, потому, что там одеяло было зеленое. Похожее зеленое одеяло долго лежало у нас на полу в комнате вместо ковра.

Говорить не хотелась. Они вышли на крыльцо. Темные, низкие тучи на небе. Ветер налетел, поднял с дороги столб пыли и стремительно погнал его на женщин. Лица мгновенно запорошило пылью. Упали первые капли, и через минуту небо с грохотом расколола неоновой паутиной молния, и на землю обвалился мощный поток воды. Вера, махнув рукой Нике, рванула в дом.  Ника неподвижно стояла под холодными струями воды, словно смывала со своей души все, что накопилось за долгие годы жизни.

* * *

Вера взяла переносную лампу и осветила потолок. Вчера Али предложил ей просто покрасить его, она согласилась — при освещении снизу он казался вполне ровным. Когда Али ушел, Вера сообразила, что светильник  под самым потолком, и  все вмятинки и бугорочки будут действовать ей на нервы. Разглядывая потолок, она убедилась, что ошиблась, согласившись на предложение Али.

Вера начала убирать грязь, оставшуюся после вчерашних работ, но все валилось из рук, Она бросила тряпку, села за ноутбук. И снова эпизоды из жизни матери и ее собственной увели Веру в иное измерение: тут и отъезд матери, и рождение старшенькой  дочки. И о любимом муже, который, уже будучи кандидатом наук, подрабатывал дворником, и о том, как появилась на свет младшенькая.

И о встрече во время похода на байдарке с женщиной, которая спросила, не говорил ли им кто-нибудь, что у  дочки глаза не живучие. Потом уже строчки потянули за собой рассказ о брате Владимире и о Дубне, и поездках   матери  с Милочкой к нему каждый год…

* * *

Смеркалось. Вечерний сумрак, наполненный густым, пряным ароматом цветов, плыл над лужайкой. С дороги доносился шум машин, невдалеке жужжала бензопила, слышался ровный стук молотка. Сидя на крылечке, Вера с Никой любовались скрывающимся за дальними горами оранжевым диском солнца.

 К соседнему коттеджу подъехала машина. Из нее выскочили двое детей и с визгом понеслись по газону. Их отец поставил машину в гараж, а мать и бабушка с большими пакетами вошли в дом. Дети отправились осваивать новое пространство и через мгновение оказались возле  цветов на их газоне.

— Ты, ты! — восторженно кричал мальчик, наклоняясь к каждому цветку, и тыкался носом в бутоны.

— Кирюша, не ты, а цветы, осторожнее уколешься.

 Сестренка, старше брата года на три, подошла к нему, взяла за руку. Но Кирюша вырвался и побежал к клумбе, по краям которой веселой стражей красовались анютины глазки.

— Ки, ки, — снова закричал малыш, запнулся и упал, с ножки свалился сандалик.

— Лилина! — жалобно позвал Кирюша, держа сандалик в руке. — День, день!

— Не день, а надень, — строго поправила сестра, — сейчас, сейчас.

Она надела  Кирюше сандалик и, взяв его за руку, направилась к крылечку, на котором сидели Вера и Ника.

— Меня зовут Эвелина, а это мой братик Кирюша. А вас? — на них с любопытством смотрел красивый строгий ангел.

—  Меня  — Верой, а ее —  Никой, — улыбнулась Вера.

У нее всегда не очень получалось разговаривать с незнакомыми малышами.

 Ой, как одно имя! — Эвелина засмеялась.

— А мы были в городе и ходили в зоопарк, – торопливо  продолжила Эвелина, –  Вы там не были? Карамендую туда сходить. Там так интересно!

— Дети, пора ужинать, — донесся с крыльца голос бабушки.

— Сейчас опять будут морские макароны с шарфом, — огорченно пробормотала Эвелина.

Взяла братика за руку и направилась домой, оглянулась и, помахав рукой, крикнула: — Приходите к нам в гости, вечером будет новый мультик, папа купил!

— Хорошо, если родители не будут возражать, — отозвалась Ника.
— Нет, они любят, когда приходят гости.
—- Что  сказала Эвелина, я не поняла? — спросила Ника, когда дети ушли.
— Рекомендует  нам сходить в зоопарк, — улыбнулась Вера, — а морские макароны с шарфом — это макароны по-флотски, с фаршем.

Через час к ним подошла Валерия, бабушка ребят. Вера увидела красивую женщину: длинное домашнее платье, светлые крашеные волосы отлично уложены, обворожительная улыбка, открытый взгляд больших темно-синих глаз и полный оптимизма и доброты голос. Познакомились, договорились о вечернем чае.

— Никогда не видела столь совершенной красоты, — восхитилась Вера, когда Валерия ушла.
— Ты неровно дышишь к женщинам! — иронично заметила Ника.
— Потому что это божественная красота!
— Не впадай в крайний романтизм.
— Может, в прошлой жизни я была мужчиной. И, представь себе, ни одна женщина меня не обманула и не предала.
— Может-может, опять ты надеваешь розовые очки.
— Надо же как-то объяснить мое восхищение женщинами. Мужчины, они совсем другие. Я их тоже люблю, но к ним и чувства другие. Имела я как-то возможность наблюдать мужиков в одном психологическом эксперименте. Одинокие, неприкаянные, всю жизнь вынуждены играть роль защитника, добытчика, сильного –   мол, мужчины не плачут. Навязанная обществом роль. Да и жены часто стремятся держать над ними власть.

Наверное, причина моего смелого восхищения женщинами где-то там, в ранней юности. Помню, мама говорила, что все красивые мужчины — бабники. Она вообще-то грубее выражалась, не при мне, конечно, — она с соседкой  болтала, а я случайно услышала. К красоте мужской я всегда относилась настороженно. А женщинами восхищаться безопасно. Вот  появились внуки, — и я начала понимать очарование мужской красоты. Да и женщины  мне нравятся умные и добрые.

— Ой, скажи еще, что видишь в них божественную красоту!
— Нас с тобой закружило на одном месте. Принимай меня такой, какая есть.
— Приняла, приняла. Пойдем, переоденемся — в гости званы, — оставила за собой последнее слово Ника.

«Чай» на самом деле оказался замечательным салатом, запеченной рыбой и сахарным печеньем. Прекрасное вино дополняло изысканный ужин. Ира, дочь Валерии, в ответ на похвалы ответила, что рецепты берет из интернета. Роман, муж Ирины, весь вечер занимался малышами, и женщины без помех болтали о своем.

Дети из кубиков строили домики. Отец обещал награду тому, кто построит первым. Эвелина строила по всем правилам — двери, окна, крыша. Кирюша взгромоздил на прямоугольные кубики треугольный и закричал: «Я пелий, я пелий!»

— Это не честно, это не дом!— заверещала Эвелина.
—Кирюша — маленький, поэтому он первый, — пытался успокоить ее отец.
— Я бокой, я бокой! — в свою очередь возмутился мальчишка.
— Ты большой, большой, — отец взял на руки обоих и отправился с ними в кухню.

Веру удивил мальчик, наверняка, ему и трех лет не было, а он о себе говорит в первом лице.

— Ира, — обратилась Вера к молодой маме, — Кирюше года два?
— Да, год и девять месяцев. Мы просто все время разговариваем с ними. А может, гены… — Ира кивнула в сторону мужа.

Вера, наблюдая за Романом, невесело думала, что в их семье таких отцов не было, хотя грех было жаловаться на мужа. Но здесь она видела такую самоотдачу, такую погруженность в детские заботы, в их игру, что к восхищению примешивалась горечь за своих внуков — папа там был просто никакой. Да и Мила давно с ним рассталась.

Роман уложил детей спать, и все взрослые отправилось провожать гостей. На темном небе перемигивались звезды, городок тоже вспыхивал редкими огоньками. Приятная атмосфера соседского дома, уют их семейного гнезда произвели на подруг умиротворяющее впечатление.

— Прекрасная семья! Как Ирина внимательна к матери, а какой Роман прекрасный отец, — вздохнула Вера.

Они вместе присели на крылечко,  не хотелось оставаться в одиночестве.

— Валерия успела рассказать мне, что перенесла несколько операций, в том числе, две онкологические, — начала Ника. — Впервые заболела, когда Ирине было десять. Представляешь, каково  девочке. Мать – на операцию, отец где-то в другом городе, да у него уже и семья другая. Вернется ли мать из больницы? И так раз за разом.
У этой семьи было так много испытаний, что сейчас они ценят то, что есть. Многое ведь начинаешь ценить, когда теряешь. Что в жизни ближе семьи, ближе родных?!
— «Близкие люди, ближе не будет. Друг друга нам не обмануть, кончится вьюга, и нам друг друга можно простить, но уже  не вернуть», — почти пропела Вера, пришедшую на память песню, давно слышанную и вызывавшую когда-то слезы.
— Пошли спать, соленые потоки вредны нашим цветам, — Ника поднялась и, чмокнув Веру в щеку, направилась к себе.

* * *
Проведенный у соседей вечер взволновал Веру. Она походила по комнате, поняла, что не уснет, и села за ноутбук. Свадьба Милочки, рождение внучки Насти, покупка еще одной кооперативной двухкомнатной квартиры уже для старшей дочки, волокита с которой продолжалась целый год… Поздний ужин ребят, когда Милочка была в больнице, и дети, проголодавшись к ночи, ели ужин, нарисованный старшей сестрой на бумаге. Потом шел прелестный день счастья Зинаиды, когда женщины ездили на озеро, а мужчины занимались ремонтом машины.

* * *

Спать Вера так и не легла. В дверь постучали. Ника,  обворожительно улыбаясь, держала на подносе горячий пирог и бутылку вина.

— Опять не спала? Я пирог испекла, с картошкой. Подумала, что сейчас пирог с картошкой будет в тему.
— Не спала. Остановиться никак не могла.
В кухне они разрезали пирог, разлили по бокалам вино.
— За детство! — подняла бокал Вера.
— «Детство. Жили по соседству все родные.
      Мамы были молодые
      Много лет тому назад.
     Победителей парад,
     Гордость папиных наград.
     Помню …» —  медленно начала Ника…

Просидели долго. За окном начался и утих дождь. Выглянуло солнце. Над лужайкой поднималась легкая испарина. Мокрая трава переливалась искрами дождевых капель. Они вышли на крыльцо.   От Ники исходил такой покой и умиротворение, что Вере тоже стало покойно.

Ей казалось раньше, что  она, на самом деле, уже давно пережила все эти моменты своей жизни и, вспоминая  о них, хотела лишний раз убедиться, что они «закрыты» и дороги ей лишь как мгновения  жизни и её, и мамы, и брата, и дочери.  Но каждый раз волнение поднималось в груди, и события минувших лет вставали перед глазами так, словно это случилось вчера.

* * *

Ночью шел проливной дождь, в парк не пойдешь. До прихода Али она повозилась по хозяйству, приняла душ и выпила кофе. Когда она сказала ему о своей оплошности и попросила заново подготовить потолок к покраске, обычно вежливый Али разразился такой бранью, что Вера опешила. Он кричал, что ему надоели ее капризы,   надоели  богатые русские и вообще эта гребаная жизнь.

Наконец, Вера нашла в себе силы тихо и спокойно спросить: «Восточные традиции позволяют  подобным образом разговаривать с женщиной, годящейся Вам в матери?» Али сник, словно она окатила его холодной водой, нервно извинился, объяснил, что хозяйка ни в чем не виновата: у него неприятности с другим работодателем. Переоделся и продолжил начатое накануне.

Вера, меряя шагами комнату, размышляла о внезапной вспышке Али. Когда в трудные дни они с мужем   занимались ремонтом чужих квартир, для них это не было унижением. Они просто делали работу, которую  умели. Может, потому что  понимали временность своего положения? Сейчас она работодатель, а он исполнитель. И чувствует разницу. Занимается этой работой только потому, что нужно заработать на квартиру в Аштараке. Можно подумать, что они занимались такой же работой исключительно ради спортивного интереса!

 Вера вряд ли попросила бы Али переделать потолок, но Милочка, дизайнер по профессии, постоянно работая с заказчиками, научила ее не стесняться выражать свои просьбы и претензии. Интересно, чем он будет заниматься там, в своей Армении, когда купит квартиру и женится?

Утром она выволокла из своего жилья мусор и грязь, словно этим самым помогала себе извлечь из подсознания то, о чем вспоминать не очень хотелось.

Вера стояла на веранде, наблюдала за Эвелиной и Кирюшей. Они обнюхивали цветы на клумбах, опускали в фонтанчик руки. Эвелина осторожно брызнула на брата, он завизжал и подставил под слабенькую струю воды игрушку — пятнистого леопарда.Этого Эвелина стерпеть не могла и попыталась выдернуть игрушку из рук брата. Тот заупрямился и начал тянуть игрушку к себе. Через мгновение у него в руках осталась голова, а у Эвелины — туловище. Оба громко заревели. На рев вышла Ира, спокойно взяла растерзанную игрушку, приложила голову к туловищу: «Кто первый начал?»

— Это он! — Эвелина возмущенно ткнула пальцем в Кирюшу.
— Нет, нет, я  хотел, чтобы он тоже вымыл руки, — возмущенно лепетал братик, размазывая слезы.
— Понятно... Пошли домой чинить зверюгу.

Эвелина бережно несла леопарда, Кирюша прыгал рядом, норовя погладить его по спинке. Вера проводила взглядом троицу и вспомнила свои детские проделки. И то, как часто не говорила матери правду: боялась наказания. Но страх был для неё  движущей силой, и Вера умела  достичь результатов, просто делая  то, что нужно  в каждой конкретной ситуации.

С одной стороны, она вроде и недооценивала себя, с другой, понимала, что видит, знает и умеет намного больше тех, кто своих амбиций не скрывал.
В дверь постучали. Ника — с букетом белых роз.

— Они будут чудно смотреться в твоем интерьере. Сегодня ночью ожидается ливень с градом, все лепестки собьет.
—  Спасибо! Чудные розы! Не понимаю, почему, если я уже все поняла, подсознание все равно управляет мной? — Вера намеренно театральным жестом почесала затылок. — Говорят, бессознательное в семнадцать тысяч раз сильнее сознания. Уж не знаю, насколько подсознание сильнее сознания. Наверное, моя ситуация просто до сих пор в чем-то не разрешена. А тебе ведь тоже знакомо чувство страха? Я думала, ты такая вся из себя победительница,  и оно тебе не знакомо.
— Ну-ну, не умничай и не смейся надо мной. Я тоже испытываю многие чувства и эмоции, которые ты испытала. И мне тоже бывает трудно.
— Надо же, и ты здесь, чтобы понять что-то, в чем я-то лично уже разобралась.
— Да. И что?
— Да ничего. Стало быть, и я тебе, победительнице, зачем-то нужна.
— Нужна,  разве  не понятно?
— Слушай, мы сейчас все равно не разберемся с этим. Куда мы отправимся завтра, если погода будет сносной?

Они принялись обсуждать предстоящий маршрут.

Как и ожидалось, ночью случился град. Утром Вера увидела его разрушительные последствия:  кусты роз  прибиты к земле, садовые дорожки, покрытые пестрыми лепестками, являли взору одновременно печальную и очаровательную картину.
«Печальное очарование», — определила Вера.

 Насильственная смерть цветов от стихии — преждевременная, неожидаемая, им еще цвести и цвести — вызывала мысли о хрупкости человеческой жизни. Она недовольно поморщилась: эти ассоциации иногда ей были неприятны.

Вчера они договаривались поехать на виноградники Эйвока, что в ста шестидесяти километрах к северо-западу от Мельбурна. Им хотелось осмотреть замок Реми — и сам замок, и ресторан, и выставочный зал, сады и внушительный ультрасовременный винный погреб.

Вечером этот один из красивейших австралийских виноградников в тени эвкалиптов окрашивается в голубой цвет. Волшебный запах эвкалиптов! Эвкалипты растут на холмах. У их подножия  простираются виноградники. И они  хотели насладиться видом чудесной долины. Но, как сообщили в теленовостях, град едва не погубил виноградники.

Поездку пришлось отложить. Ника ушла к себе рисовать, а Вера вернулась домой — к своим размышлениям. Через несколько часов Вера, закончив писать, пошла к Нике.

— Помнишь, ты просила меня рассказать о моем изгнании из рая. Это когда я перестала рисовать, и с тех пор ни разу не прикасалась ни к кисти, ни к бумаге.  Я написала, хочешь почитать?

— Да, только вымою кисти.

Ника аккуратно положила вымытые кисти в этюдник, и они направились к Вере. Ника внимательно прочитала только что написанное.

—Прекрасно! Только мне кажется, что тебе пора все-таки расстаться с детством.
— Я бы рада. Но ведь мы все родом из детства.
— И что? Теперь  всю жизнь будешь лелеять эту боль? Посмотри на нее с другой стороны. Даже не найдя ничего положительного в этом эпизоде,  ты все равно стала сильнее, мудрее, если хочешь. Ты же давно простила брата.
— Конечно, простила, но ведь я пишу правду  о себе,  о маме,  о брате. Если я буду писать только розовым цветом, читатель этого не примет. Почему ты, когда рисуешь, используешь всю палитру красок? Вот и я пытаюсь использовать всю палитру событий.
— Ладно, ты меня почти убедила.

* * *

Открыв дверь в туалет, Вера залюбовалась: белый подвесной унитаз на  инсталляции. Почему этот замурованный в стену сливной бачок и современные артефакты называются одинаково, Вера не знала. Стены из больших плиток белого матового кафеля с жемчужными белыми цветами. Бледно-зеленый рельефный бордюрчик на уровне двух плиток от пола создавал впечатление изысканности. Бледно-зеленый кафель на полу, с тем же рисунком, как на бордюре и белом кафеле, дополнял всю эту красоту.

Вера усмехнулась: «Блин, самое красивое место в квартире, и для чего!»   Посмотрев на пожелтевшую, но когда-то белую дверь туалета, она поняла, что надо покрасить и эту дверь, и двери в ванной, и в кухне… и все остальное.

Сколько еще здесь работы! И Вера, отрабатывая малую стоимость аренды, никак не могла закончить ремонт. Впрочем, ее это не огорчало. Она любила заниматься обновлением дома и своими руками многое умела.

Вот и сегодня с утра красила потолок на лоджии. Закончив работу перед обедом, она решительно закрыла банку с краской, внимательно осмотрела пол — не закапала ли,— вымыла валик. (Али научил ее красить валиком). Потом тщательно вымыла руки, сняла рабочую одежду, накинула халат и прилегла отдохнуть. Но уснуть не могла, вспомнила начатую  вчера тему. Эта была мучительно трудная тема. Она писала об уходе младшей дочери. И о событиях после трагедии.

Утром Ника прочитала,  написанное за ночь Верой. Глаза Ники были полны слез.

— Как ты могла это написать? У тебя хватило сил?
—Хватило, — холодно ответила Вера, — со слезами. Но я всегда говорила, что слезы это роскошь уединения. Я могу порыдать, повыть, катаясь по ковру и ломая ногти от отчаяния, когда я одна дома. Людям не обязательно показывать незаживающие раны.

* * *

Работа по дому  затянула. Она покрасила все, что нуждалось в покраске. Но оставались кое-какие мелочи, которые требовали рук мастера. Вера вчера договорилась о встрече  и, поджидая его, села за ноутбук.  Она написала и о смерти мамы, и о путешествии Милы, и о болезни брата, и о знакомстве с дядюшкой, которого никогда до этого не видела, и о разговоре Милы с Данькой, и  даже о ссоре с дочкой. Не забыла и о неожиданной встрече  Милы   с новым будущем мужем. Оставался эпилог.

* * *

Уже два месяца Вера жила на другом конце света, занималась ремонтом  и, наработавшись за день, шла гулять в парк, иногда с Никой, иногда с новой приятельницей или в одиночестве, которое ее не тяготило. Она любила одиночество, особенно, если было кому о нем рассказывать.   Изредка звонила Мила. Она была в длительной командировке – авторский надзор за интерьерным проектом в одном из северных городков требовал ее присутствия. Настя и мальчики работали инструкторами  в спортивном лагере на Валдае. Муж уехал на испытания на два месяца.

Мысли о дочери  уже не приносили Вере такой боли, как раньше. Разговоры с Милой становились теплее и откровеннее. После ее звонков в  душе Веры наступал покой, приходило вдохновенье, и она могла  писать до глубокой ночи.

* * *

Вера бежала уже восьмой круг, и Ника, подзадоривая ее, смеялась и уговаривала пробежать еще чуть-чуть. Но Вера в изнеможении опустилась на скамейку.

— Нет, больше не могу. За два месяца я с двух кругов дошла до восьми. Скажи, что я молодец.
— Молодец, молодец, — улыбнулась Ника.
Где-то рядом каркнула ворона. Вера от неожиданности вздрогнула.
— Здесь есть вороны?
— Нет, это райские птицы. Посмотри, на ветвях сидят.

Вера посмотрела. На ветках сидели красивые птицы. Вера рассмеялась.
— Чему ты смеешься? — удивилась Ника.
— Они такие красивые, а голос противный. Как у людей иногда. С виду красивые, а как начнут говорить — уши вянут.

Теперь засмеялась Ника.
— «Уши вянут» — смешное выражение.
— Мама так говорила. У нее много было интересных словечек. Если кто-то замешкался и остановился, она говорила: «Что  стоишь, как понява».

Недалеко от скамейки, где они сидели, из норы… выползла собака. Вера вздрогнула:

— Никогда не видела, чтобы собаки жили в норах.
— От жары прячутся, — пояснила Ника.
Забыв про поняву, они с увлечением заговорили об уникальности Австралии.
—Хочешь посмотреть домик Кука? — поинтересовалась Ника.
— Нет, он же не настоящий. Его построили позднее, чтоб выкачивать деньги из туристов. Как, впрочем, и музей Жанны д’Арк во Франции, там тоже нет подлинных вещей. Да что тебе рассказывать, ты и без меня знаешь. Я не люблю бывать в таких музеях.
— Тогда поехали в парк Даденонг, он недалеко.
— Поехали, — с радостью согласилась Вера, — давай пригласим Леру.
Нежаркие лучи скользили по ветвям деревьев, щебетали птицы, на лужайках возле коттеджей, несмотря на раннее утро, уже играли дети. Вера смотрела на них и вспоминала своих маленьких внуков. Настя часто усаживала мальчиков играть в школу. Куда потом уходит желание учиться? С ее дочками этого, правда, не произошло, но внуки сполна выдали ей урок терпения — пришлось смириться с тем, что учились они, мягко говоря, с ленцой.

Подъехали к парку. Припарковались, вышли из машины и углубились в лес. Ника по пути рассказывала о деревьях, мимо которых они проходили, о первых русских поселенцах, о русских шлюпах «Восток» и «Мирный» под командованием Лазарева и Беллинсгаузена, о первой русской церкви, на постройку которой немалую сумму пожертвовал Илья Репин. Репин купил вблизи Сиднея, на Робертсон-роуд, участок и коттедж, который предназначался для временных богослужений. Храм Святого Владимира работает и поныне. Ника рассказывала удивительные здешние истории, связанные с русскими.

— Как  много ты знаешь об Австралии!
— Разве это много? Открыла путеводитель. Там все написано: и про русских, и про англичан, и про климат, и про всё. Разве ты перед поездками со своими девочками не изучала путеводители, например, про Ленинград?

Конечно, именно так Вера и поступала.

— У нас недалеко от дома ботанический сад. Я часто гуляла там, когда Ира была маленькой, а потом и с внуками. Читаю названия необычных деревьев и тут же сочиняю детям сказки, — заметила Лера.

Они долго бродили по парку, пока совсем не обессилили и «чуть тепленькие», как сказала бы Верина мама, добрались до машины и двинулись в обратный путь. Ника с удовольствием наблюдала за Верой: до чего же быстро она нашла контакт с Валерией.

— Ты рассказала грустную историю, связанную с рождением Милы. А что младшее поколение? — Ника вопросительно посмотрела на Веру: не могли же в их семье истории быть только грустными.

Вера вышла из машины и закурила. Ника и Валерия сидели в машине, боясь потревожить Веру, взволнованную своими воспоминаниями.

— Может, не следовало ни о чем ее спрашивать? — переживала Валерия.
— Нет, все нормально.  Это уже все давно проработано и прощено. А волнения идут ей на пользу. Чтобы лишний раз осознать и принять то, что произошло много лет назад. Она вообще-то молодец, но я ей этого еще не сказала.

 Вера вернулась в машину, и подруги в молчании  двинулись дальше. По дороге заглянули в маленький ресторанчик. Посетителей в будний день было немного. Тихо звучала приятная музыка. Они заказали знаменитую рыбу барримунду, не забыли тасманийский сыр бри. Вера казалась оживленной, с удовольствием пила местное белое вино с фруктовым вкусом. «Защитная реакция, инстинкт самосохранения», — с уважением подумала  Валерия.

* * *

Вечером, отдохнув после поездки, вместившей в себя безмятежную прогулку по парку и невеселый рассказ Веры, они встретились на лужайке. Ника рисовала. Вера, стараясь не мешать, заглядывала ей через плечо. На холсте — луг с ромашками уходил вдаль, маленькие островки леса, покрытые голубоватой дымкой, притягивали взор и обещали покой.

— В детстве я мечтала научиться рисовать, — тихо сказала Вера.
— И что же тебе помешало? — машинально отозвалась Ника.
— Мама сказала, что Владимир, брат, рисует лучше, я больше и не пыталась.
— У-у, сколько, однако, в нас гордыни было с детства. А если бы мама этого не сказала, ты бы рисовала? И почему ты носишься с этими воспоминаниями всю жизнь? Ты рассказывала, что как-то пела, прибирая в квартире, вошла мама, услышала «Я полы подмету, вымою посуду, и воды принести я не позабуду» и заметила: «Птичка певчая! В клетку посадить, — убирать некому будет». Ты и замолчала. С тех пор никогда не поешь?     Почему ты вспоминаешь только плохое, незначительные события наделяешь грустью? Не ты ли рассказывала, что одно и то же событие полезно рассматривать как повествование, как драму и как комедию. Важно, как сама будешь относиться к прошлому.

Ты жила в контексте своих детских переживаний, в тебе жила обида на материнские насмешки и  казалось, что мать тебя не уважает. Старалась быть хорошей девочкой. Хотела заслужить ее любовь. А мать, видно, тоже не могла изжить свои детские проблемы. В конце концов, ты, помня свои детские обиды, пыталась иначе выстроить отношения со старшей дочерью.

Зачем ты здесь?  Чтобы понять себя? Измениться? С детства мать внушала тебе, что ты человек слабый, «вся в отца». И ты, действительно, долго чувствовала себя слабее матери и глупее брата. И всю жизнь  пыталась доказать матери и брату — или все же себе самой? — что ты сильная и умная. Поступила на один из самых трудных факультетов. Научилась сама решать свои проблемы. А может быть, тебе только казалось, что родные относились к тебе неуважительно и насмешливо? Однако и это воспитывало в тебе волю и целеустремленность.   Материнская порода. Только мать в тебе этого не хотела признавать..

 Мама научила тебя трудиться, научила получать радость от любого труда. Научила честности, скромности, воспитала твердость духа — для тяжелых жизненных испытаний.

В глубине души ты не считаешь себя обделенной ни внешностью, ни умом. Это своеобразная игра в кошки-мышки с самой собой.

 Так ли уж плохо, что их насмешки, не уважение к тебе— согласись, это ведь всего лишь твоя интерпретация, — явилось для тебя двигателем в воспитании своей воли и достижении  целей.

Вспомни мать: когда возникали трудные обстоятельства, она всегда умела принять верное решение, и никогда, между прочим, не ныла, не жаловалась. Разве ты не так же поступаешь? Вообще, не думаешь, что именно ты и являешься наследником той породы, которой так гордилась мать?

Ника смотрела на Веру строго, не улыбаясь, как обычно. Под ее взглядом Вере стало неуютно и холодно. Она задумалась. Правда, почему? Что это, жалость к себе, попытка оправдать себя, собственную серость?

— Да, ты, пожалуй, права. Я ведь не в первый раз думаю об этом. И, между прочим, не ношусь  с этими грустными воспоминаниями всю жизнь. Просто сейчас, когда я пишу об этом или говорю, порой что-то колышется в груди, и приходит волнение. Вот и все. Я давно не считаю себя человеком серым. Но иногда, наверно, это неосознанное кокетство: почему-то начинаю об этом говорить, словно напрашиваюсь на комплименты. Да и о маме я часто думаю с уважением. Характер, будь здоров, сильный!

— Зачем ты здесь? Чтобы  понять себя? Измениться? Зачем так далеко от дома? Хотела эмигрировать в прошлое, встретиться с самой  собой и, наконец,  из прошлого вернуться в настоящее, чтобы понять, в чем ты ошибалась, пытаясь построить  отношения с Милой по своему сценарию. Хотела найти хотя бы частицу истины? Ну, так найди ее!   Ностальгия — это память сердца. Это нереальность. Мы  ее придумываем. Это субъективность. Тоска по самому себе.

Вера, нервно покусывая сухую травинку,  молчала.

— А помнишь, помнишь…— Ника, не торопясь, рассказывала ей ее же детство. Вера вначале ежилась под строгим взглядом Ники, но постепенно  оживилась и с увлечением  начала рассказывать счастливые моменты своего детства, юности, потом они перешли к взрослой жизни Веры.
— Продолжим в другой раз, – устало предложила   Ника, — завтра  рано вставать.
— Хорошо, – согласилась Вера, – я тоже устала.

Придя домой, она по привычке открыла ноутбук. Воспоминания счастливой поры своей мамы заструились из памяти Веры, складываясь на ходу в светлые строчки. Но так продолжалось недолго.

На следующий день подруги должны были встретить Лили, которая собиралась приехать к ним с коллегой.

Утром раздался короткий гудок, машина мягко выруливала на дорожку, ведущую к дому. Из машины вышли очаровательная Лили и элегантный пожилой мужчина.
Лили бросилась к Вере, они обнялись.

— Я так соскучилась по тебе, — затараторила Лили, — нет, чтобы приехать ко мне, повидать мою маму, она постоянно вспоминает о тебе. Да и Паша с Анжеликой будут рады тебя видеть.

Вера смутилась.

— Джое, — наконец, представила Лили своего спутника.
— Вера. Это ваш отец собрал замечательную коллекцию оружия и домашней утвари аборигенов? – спросила она.
— Да, откуда вы знаете? — спросил Джое и посмотрел на Лили.
— Я читала об этом в одной русской книге, — поспешила ответить Вера.

Джое расплылся в благодарной улыбке. Он впервые встретил человека из далекой страны, тем более из России, который слышал о его отце.

Лили захотела посмотреть, как идет ремонт. Как всегда, ей понравилось Верино умение все обустроить уютно и со вкусом.
— Зарыла в себе дизайнерский талант, — заметила она с сожалением.
— Не зарыла, подарила своим девочкам, — отшутилась та.

На лужайке Джое продемонстрировал несколько барганов — бумерангов для охоты на птиц. Он показывал, как правильно ставить ногу, под каким углом кидать. Вера несмело взяла барган, он был очень легкий.

— Барган возвращается к охотнику, только если тот не попал в цель. Если охотник не попадет в цель и зазевается, барган может покалечить охотника, — предупредил Джое.

Он стоял рядом, когда Вера несмело кинула оружие. Джое быстро поправил ее руку, и ей удалось схватить барган. Потом она бросала еще несколько раз, и он каждый раз деликатно помогал. Ей даже показалось, что она научилась ловить барган самостоятельно.

Лили торопилась на встречу с клиентом, присутствие Джое при этом было необходимо, и они уехали.

Вера снова взяла в руки барган. Кинула. Барган, высоко крутнувшись, пошел, ускоряясь, на Веру, метрах в десяти от нее на несколько секунд чуть завис в воздухе и снова ушел вверх и, уменьшая скорость, уже чуть ниже направился к ней. Она,  как завороженная, не двигаясь,  смотрела. Барган стремительно приблизился. Она почувствовала резкий удар по руке, вскрикнув от боли, присела  и заплакала.

Потирая ушибленное место, Вера опять вспомнила, зачем сюда приехала и зарыдала с новой силой.

— Ну, что ты плачешь? — Ника опустилась на траву рядом с Верой. — Ты не помнишь, кто-то недавно мне говорил, что слезы это роскошь уединения?
— Ты же все про меня знаешь, зачем спрашиваешь? Чтобы лишний раз укорить меня?

Ника не ответила.

Вера перестала плакать, вытерла слезы.

— Я – тот человек, который кинул барган, и он, не попав в цель, вернулся.
— Да, я видела. А слезы о чем? Не от боли же ты закатила истерику.
— От боли… Мама никогда не была мне другом.

Вера встречала людей, похожих на нее. Один знакомый, как одержимый, строил коттедж, мечтая, что там будет жить его большая семья. Но ни жена, ни дочь со своим семейством вовсе этого не желали. Помучившись несколько лет и не достроив коттедж, он отдал все в руки дочери и зятя, а те немедленно продали строение. Но поразительно, что сталкиваясь с подобными примерами, Вера не понимала, что эти примеры имеют и к ней непосредственное отношение.  Она усмехнулась: надо же, других иной раз учила, как поступить в тех или иных обстоятельствах, а сама…

При этом  никогда не ждала благодарности за свои добрые дела, так как  искренне считала, что ничего особенного вообще не делала, что доброта перестает быть таковой, если ожидать за нее воздаяние.

Однажды Верина приятельница устроила прощальный ужин по поводу  отъезда за рубеж. Поднимая бокал за здоровье Веры и ее мужа, она стала горячо её благодарить. Растерявшись, Вера спросила, а что, собственно, она для нее сделала? В ответ был оглашен довольно-таки внушительный список. Вера была чрезвычайно смущена, она не видела в своих поступках особой заслуги.

В Питере у Веры жила  приятельница. Они познакомились в подмосковной лаборатории на испытаниях своих приборов. В свободное время  ездили в Москву, бегали по театрам и выставкам, много гуляли, болтали о том, о сем.


Лет через десять Вера, приехав в Питер с дочками, встретилась с ней.  Вместе бродили по городу. Девочки — Миле было двенадцать, а Жене как раз в те дни исполнилось десять — поразили приятельницу своими познаниями в архитектуре: они узнавали памятники, знали их историю и порой даже спорили с ней по этому поводу. И всегда оказывались правы.

Через несколько лет Вера снова оказалась в Питере. И они опять подолгу гуляли, не могли наговориться об искусстве, обеим было чем поделиться друг с другом. Приятельница не преминула сказать, что часто вспоминает Веру с благодарностью, потому что  знакомство с ней изменило её жизнь. Вера опять была смущена: ей это не приходило в голову.

— Ты не все сказала, — Ника отвлекла Веру от размышлений. – Ты же написала эпилог и еще не дала мне его прочесть.
— В эпилоге я написала про  выставку работ девочек и  даже упомянула о своих двух работах. И о том, что в минуты отчаяния, когда на душе темно, обязательно должен появиться свет: либо звезды на небе, свет в окне или свет человеческой души. И тогда, несмотря ни на что, мы продолжаем идти по жизни и рисуем пейзаж своей собственной жизни. И пока он не окончен, мы живем. Я так и назвала этот роман – «Неоконченный пейзаж».
— Ну, мать, ты  даешь. Философ просто.
— Да, ладно, не смейся.


От коттеджа справа донесся крик. По дорожке бежала растрепанная молодая женщина. Прихрамывая, ее пыталась догнать седая взъерошенная тетка в замызганном халате. Настигнув молодую, она ловко схватила ее за волосы и с силой рванула на себя. Молодая потеряла равновесие и рухнула на дорожку. В руках старой остался клок волос.

Тетка, оседлав молодую, рвала на ней платье, царапала спину. Жертва не могла вырваться из-под оседлавшей ее фурии, кричала, и можно было разобрать, что она ни при чем. Наконец, молодая женщина вывернулась из-под своего палача, села, из ее носа текла кровь.

— Мама, — сквозь слезы громко запричитала она, — посмотри на меня, я здесь, я живая, я не виновата, что он погиб, я тоже любила его. Ты хочешь и меня потерять?

— Мне все равно, я не хочу жить, — проговорила старая и посмотрела в лицо молодой. Увидев кровь, враз сникла и, сильно хромая, направилась к дому. Навстречу из дверей дома выскочил молодой человек, обнял за плечи тетку, ставшую сразу маленькой и жалкой, увел в дом. Потом вернулся за плачущей молодой. Она встала, подошла к фонтанчику, умылась и села на скамейку. Молодой человек сел рядом, обнял.

Вера судорожно всхлипнула: — Это же мать и дочь.

Ника коснулась плеча подруги:

— Да, мать и дочь. Недавно погиб от рук бандитов младший сын. Мать никак не может примириться с его смертью. Горе их не сплотило. Так бывает, когда в семье нет мира и понимания. В этой семье этого практически никогда и не было.

Раньше с дочкой  часто случались экстремальные ситуации, например, ее изнасиловали в шестнадцать лет. Она не раз убегала из дому. Сейчас дочка уже окончила институт, работает, вышла замуж, родила сына. Но мать продолжает ее «строить», словно той все еще шестнадцать. Она же работает директором школы. И дома  пытается тоже быть  директором.

Вот смотри, получается, что твои тонкие переживания по поводу отношений с дочерью не стоят выеденного яйца. Искусственная проблема, ты сама ее выдумала. Ты «продвинутый» человек? Без сомнения. А эта дикая драка о чем-то тебе  говорит? Не понимаешь? Ты тоже не уважаешь дочь. Ты умная, много души, времени отдала ей и внукам, а себя уважать не научилась. Не уважаешь собственную жизнь, Уважала бы себя — уважала бы и дочь. У нее своя жизнь, свой сценарий. И это нормально, это закон жизни.

— Когда пустота начала прорастать…— неуверенно начала Вера.
— Когда пустота начала прорастать, — передразнила Ника её, — ты сбежала сюда.
— Да, ты права, я здесь для того, чтобы разобраться.
— Разобралась? Спокойной ночи!

* * *

Вера вспомнила вчерашний день, разговор с Никой, и ей стало неприятно:  Ника хотела поставить ее на место. И это ей удалось.

Чашка кофе после зарядки, и Вера села за ноутбук рассматривать фотографии, сделанные в последнее время. Их надо подправить, выкинуть неудачные, разложить по сюжетам, придумать названия — да много чего требует работа со снимками.

Она внимательно рассматривала их:  восход, она только приехала, почти не спала всю ночь, но выползла на крыльцо. Небо розовело, облака над горизонтом, подсвеченные снизу причудливо рассыпались веером.


Усталость как рукой сняло, и Вера заспешила за фотоаппаратом. Она с восторгом щелкала и щелкала, ища нужный ракурс, то ложилась на траву, чтобы запечатлеть солнечные блики среди цветов, то с лесенки снимала еще пустынную дорогу, то развернувшись, ухватила игру  теней на крышах соседних коттеджей. Восход удался.

Потом были пингвины, экзотический парк, дети, художник, даже драка машинально снятая Никой. Но чего-то не хватало. Сюжет не закольцовывался. Недовольная, она вышла на крыльцо. Ника в беседке читала книгу. «А ты-то зачем здесь? — не без злорадства подумала Вера. — Ты, победительница! Имеешь все, о чем я мечтала! Мечтала, но не осуществила! »

Ника закрыла книгу и направилась к ней. Вера сухо поздоровалась,  явно показывая, что к общению  не расположена.  Ника молчала. Молчание затягивалось и даже становилось неприличным.

— Как спалось? – не выдержала паузы Вера.
— Ты еще спроси про погоду, — засмеялась Ника.
—Ты  же прочитала эпилог. Я сказала там то, что хотела. А хочешь, я расскажу тебе, почему ты здесь?  Со мной мы почти разобрались, за что тебе спасибо, но ведь и я тебе нужна.  Тебе ведь тоже нужен был край света.

Ника с любопытством уставилась на Веру.
— У тебя ведь больной вопрос о предательстве?
— Да, это так.
— Ты не прошла этот урок в детстве. Тебя тогда предал мальчишка, в которого ты была влюблена, и родители перевели тебя в другую школу. Все благополучно разрешилось.  Шли годы, и ты  забыла про него. А потом, спустя много лет, тебя снова предали: украли твое изобретение. Это так?
— Да,
— Если мы не проходим уроки, преподнесенные нам в жизни, мы получаем их в более тяжелом варианте. И жизнь начинает нас бить, а мы стонем, извиваемся под этими ударами и не понимаем: за что?

Вера подробно рассказала Нике об ее истории.

— Слушай, я ведь как-то догадывалась, что это неспроста. А ты вот разложила мне все по полочкам.

— Я это прошла, только и всего.  Единственное, что может вернуть тебе  себя, это осознание случившегося. И конечно, прощение  себя и того, кто это сделал. Не ты же одна можешь раскладывать по полочкам заблуждения другого, я тоже не лыком шита.

— Да не лыком ты шита, не лыком!  Но если ты умоталась к черту на кулички, значит, поняла, что настало время исправить ситуацию, которая тебе мешает жить. И я только чуть-чуть помогла тебе в этом, а ты сейчас — мне.
— Ты-то,  голубушка, умоталась так же далеко, так что мы квиты. Победительница, блин!
— Да и ты хороша! Тоже мне, Вера!

Они весело расхохотались. До вечера оставалось несколько часов, и они отправились в парк. После таких разговоров хотелось просто погулять по тенистым аллеям, посмотреть на уток— одним словом, отвлечься.

Вернувшись домой, Вера снова взялась за фотографии. Решение пришло сразу: закончить надо закатом – бледное, млечно-жемчужное, неподвижное море залива. Вышла на крыльцо. Свет у Ники был погашен. «Хорошо», — подумала Вера с удовлетворением. Говорить ни с кем не хотелось. Даже с Никой.

 На бездонном небе сияли яркие звезды. Тишина, разлитая кругом, была физически ощутима. Она окутала так плотно цветы, траву, деревья, дом, что Вера, не шевелясь, сидела на крылечке и смотрела на нее.

Закрыла глаза, и беспредельность времени и пространства, что окружали Веру, сначала поглотили её и начали уносить куда-то в другое время и в другую местность. Она уснула, сидя на крылечке. Во сне видела море, чувствовала свое одиночество и слышала голос дочери, говорящий ей что-то нежно и ласково.

Вера открыла глаза. Ночь уже завершала свое волшебное шествие. Небосвод становился бледнее и прозрачнее. Легкий ветерок пробежал по кустам роз, подарил их аромат Вере. Она встала,  потянулась и вошла в дом, прилегла на диван и снова заснула безмятежным сладким сном.

Утром ее разбудил телефонный звонок.

— Мам, представляешь, я видела сон.  Во сне я  сидела на балконе и смотрела на море. Слушала хрустальный звон ночи. И думала о тебе. Ты у меня самая замечательная мама на свете. Ты мой самый близкий друг.

Ком в горле поднялся выше, застучал в висках, и невыносимая нежность и благодарность к дочери медленно потекла слезами по лицу.

— Солнышко, я люблю тебя.

— Мамочка, я тоже люблю тебя! Я сегодня прилетаю.

— Замечательно! До скорой встречи!

Рухнула «стена». А она была?

Вера плакала. Плакала безудержными счастливыми слезами. Вышла на крыльцо. На лужайке Ника поливала цветы. Увидев её, она подошла. Счастливые заплаканные глаза  Веры сказали ей все. 

Вера вернулась в дом. Прошлась по чистой уютной квартире. Приготовила кофе и вышла на лоджию. Настроение умиротворения, покоя и давно не ощущаемого чувства свободы царило в душе. Вернулась в комнату, напевая: «Я полы подмету, вымою посуду….» Зазвонил телефон.

— Мам, я уже прилетела. Когда ты приедешь к нам?

— Скоро, солнышко.

Вера быстро оделась и вышла из дома. На журнальном столике среди прочих книг  мирно дремал  «Путеводитель по Австралии».

Перейдя дорогу, она очутилась в парке. Пройдя по аллее, уже полупрозрачной, Вера увидела знакомую стайку молодых сосенок, ярко зеленеющих  на фоне нежно желтеющих берез. Опавшие листья, еще не тронутые дождем, покрывали дорожки и создавали сказочный мягкий ковер в лимонных, охровых и коричневых тонах. Трава зеленела на лужайках, еще не везде запорошенных опавшими листьями.

 Осины тревожно шептались с легким ветерком, изредка пробегавшим по макушкам деревьев. Липы с роскошными   еще зелеными кронами стояли в сторонке, явно не желая смешиваться с остальными. Рябины склонялись под тяжестью своего богатого урожая. 

Пруд почти освободился от ряски. По зеркальной поверхности изредка скользили утки, на мгновение нарушая дремоту пруда, и снова все замирало, и прозрачное голубое небо с редкими облаками  опять беззаботно отражалось в глубокой воде.

Вера улыбалась. На душе было удивительно спокойно и светло. Она не спеша прошла через парк и вышла к остановке. Ее «Австралия» находилась в тридцати минутах езды от дома Милы.

 Уже собираясь открыть дверь дома, в котором жила Мила, Вера оглянулась. Ей показалось, что на другой стороне улицы  стояла Ника и махала ей рукой. Она хотела крикнуть ей «спасибо», но проезжающий мимо фургон загородил Нику, а когда он проехал,  ее уже не было. «Ах ты, половиночка моя, — нежно прошептала   успешная и уверенная с виду женщина, достойно идущая сквозь годы, в свидетельстве о рождении которой,  в графе «имя» с ошибкой было написано «ВЕРАНИКА»