Осторожно, злой боярин

1697 год близь побережья Англии.
 -Хороший денёк – не жаркий. Небо не залито солнцем, глаза не слепит… – так рассуждал боярский сын Павел Строганов. 
Он стоял на палубе новенького, пахнувшего свежим деревом корабля, только что построенного в Англии для России.
Ветер наполнял тяжёлую парусину, рядом с ней смирно стоял будущий капитан этого судна, надежда царя Петра - родовитый недоросль, привезённый учиться заморской премудрой жизни.
Не уместно смотрелся он на верхней палубе элегантного военного корабля. Любимый сынок богатейшего боярина Строганова был откровенно полным, даже оплывшим, щекастым, с повисшим вторым подбородком и изрядным брюшком. Холеные с толстыми пальцами, руки его висели вдоль тела, словно длиннющие боярские рукава, не позволявшие родственникам царей ничего руками делать, только командовать. Им подстать были и длинные полы кафтана, мешавшие родовитому боярину быстро ходить, а только степенно ступать, опираясь на холопов. Так велело ещё византийское благолепие, повелось испокон веков, а значит было правильно. Вот только полагалось, что б на животе лежала длинная холёная борода, а у Павла лицо всё ещё оставалось гладким и розовым, как у младенца. Переживал из-за этого наследник гордой фамилии.
Сынок рассчитывал следом за отцом в трех шубах париться в думе, сидеть царю в рот смотреть, да новый правитель какой-то неправильный. Шубы велел выбросить. Сам безо всякой солидности ходит быстро, почти бегает. И князей-бояр бегать за собой заставил, а наследников слыханное ли дело - учиться заставляет и даже по морям плавать. Смотрел Павел на своего наставника нового с ненавистью. Худой, живота нет, нет положенной солидности и степенства. И вообще молодой какой-то, не родовитый русич, а страшно сказать англичанин. Крепкий морской ветер дует, играется с тёмным кудрявым париком.
Журил новобранца царского бравый английский капитан. Подтянутый, стройный. Истинный сын своего туманного отечества, выставил вперед тяжёлый подбородок, поджал тонкие губы, не говорил коротко, командовал, но слышал эти команды только его большой мясистый нос.
Боярский сын совсем не понимал англичанина. Хорошо, что к нему был приставлен старый дядька толмач Кузьма, который по-ихнему разумел и даже одет был по-заморски: в короткий кафтан и ходил по кораблю быстро, умело.
Боярский сын был в ужасе, смотрел вокруг с брезгливостью. А тут ещё капитан схватил трубу, да как заорет в неё:
-По местам стоять. С якоря сниматься!
Паша испугался, едва на ногах удержался, а тут ещё палуба резко дернулась и закачалась.
Началось мученье. Сразу оказалось, что у бравого петровского капитана жесточайшая морская болезнь. Мир перед ним зыбко поплыл, задергался. Стало тошнить и ноги подкосились. Молодой человек тяжко охнул и схватился рукой за какой-то канат.
-Подойди, погляди сюда, – позвал наставник издевательски весело.
Павел шагнул к нёму, а под его ногами гладкая палуба предательски закачалась. Он принялся мелко топтаться, искать, ловить равновесие, запнулся и свалился, растянулся во весь рост. Опытный моряк и бровью не повел. Даже поднять боярского сынка никто не бросился. Матросы были заняты своим делом. Сам царь Петр заявил, что боярские слуги - люди лишние и им на корабле нет места.
Парень ткнулся носом в деревяшки да так бы и лежал, не шевелясь пока его не поднимут, но холопов не было, а кинувшемуся на помощь толмачу, англичанин решительно запретил вмешиваться. Его громогласное «ноу» даже боярский сынок понял. Пришлось Павлу горестно кряхтя опираться на свои ручки-рукавчики, пытаться самому соскрести себя с палубы. Он кряхтел, сопел, подставлял ладони, пытался-пытался и снова падал то ли на длинную полу наступал, то ли слабые рученьки не слушались.  Капитан посмотрел на его мучения, произнес что-то резкое. Толмач даже много времени спустя переводить это словечко не стал, только поморщился. Строганов английского не знал, продолжал надрывно кряхтеть, лежа на досках палубы. Он не мог выпрямить локтей, так и полз червяком, пока не уперся в большую бухту каната, заполз на неё, нащупал какую-то висевшую верёвку, ухватился за неё, пополз вверх и сумел таки встать. Матросы вокруг засмеялись, заулюлюкали. Толмач охотно перевел:
-Говорят, что вы такелаж осваиваете.
Он тоже улыбался. Даже он.
Боярину было обидно до слез. Мир расплывался в их соленой зыби. Ещё и палуба под ногами противно раскачивалась. Живот подвело и всё, что утром съел полезло обратно в горло. Боярский сын зеленел, смотрел на толмача с отчаяньем, моргал беспомощно, боялся рот открыть. Опытный старик и без слов понял сразу всё, повел его к фальшборту.
-Укачало, – понимающе вздохнул он
Строганов мог только мычать в ответ. Он сразу сложился вдвое, повис через высокий фальшборт. Долго пугал тёмную воду мерзкими стонами. О, как жалел боярин, что умял столько всего на завтрак. Теперь и вспоминать тошно. Висел Строганов через борт, смотрел на его свежие  светлые деревяшки и тосковал по прежней своей  спокойной размеренной понятной жизни. Не хотел молодой царь Пётр, ждать как дедами заведено было, перемешал всё, поменял, перепутал. Теперь и не поймёшь ничего. Кто кого главней. Жалкий англичанишка командует родовитым боярином.
-Да как он может?! Кто он вообще такой?!  - хотел возмутиться Строганов, но новый приступ тошноты не дал ему говорить.
-Гады! - плакал боярин, - все-все гады.
А судно качалось себе на холодных морских волнах. Только парень справился кое-как с одним унижением, последовало другое. Гордый боярин Строганов встал, сановито выпрямился, выпятил грудь, точнее живот, капитан подскочил и гордеца словно ветром сдуло, он снова запутался в длинных полах своего кафтана, запнулся, потерял равновесие и опять свалился. Толмач не успел прийти ему на помощь. Каната рядом не было,
 и боярин приготовился долго лежать, и душераздирающе вздохнул. Англичанин в ответ громко зло выругался и решительно схватил упавшего парня за шиворот, сильно дёрнул и поставил его на ноги. Строганов сразу встрепенулся, воспрянул духом и приосанился, важно надул губы, встал, даже сделал руки в боки, вспомнил, что он родовитый боярин, хозяин, гордо задрал подбородок. Капитан смерил его презрительным взглядом, фыркнул. Боярин расставил ноги пошире, сосредоточенно сохранял равновесие. Только ему показалось, что он обрел, наконец, подобающую важность, как англичанин вдруг выхватил свою саблю, схватил красиво развивавшиеся длинные солидные полы его кафтана и потянул, отхватил их. Жалобно затрещала порванная ткань. Капитан брезгливо бросил оторванные куски на палубу.
Кусков ткани неожиданно оказалось два. Один по-современному тёмно-зелёный, другой по дедавой традиции светился золотой парчой.
Павел с отчаяньем смотрел на свои открывшиеся ноги и чувствовал себя голым.
-Нет! – завопил он так громко, словно сабля и правда рубанула по ногам.
Его красные, сафьяновые сапожки беспомощно   переступали по доскам палубы.
 Англичанин сильно удивился, увидев парчу, подходящую для парадных королевских платьев. И вдруг она здесь, на моряке.
Павел разглядывал свои штаны и возмущался
-Ужас! Не пристало уважаемому боярину так ходить. Позор! Разоренье! Пропал кафтан!
Но никто его не поддержал.
-Солидному боярину следует носить два кафтана, - не унимался Строганов, и один обязательно парчовый знак богатства.
Он едва не разревелся, а капитан все строжился, принялся объяснять, командовать что-то по-английски, но парень сильно позеленел и перегнувшись через фальшборт выразил нахально громко всё своё презрение к его словам. Испуганный перевод старика толмача он и не слушал. Содрогался весь над тёмной водой. Так что седому осталось только гладить его по спине и успокаивать:
-Ничего, ничего милый. Болезнь морская скоро отпустит. У многих сперва бывает, а потом проходит. Тут главное, что шторма нет. Море спокойное. Вот в шторм тяжело, когда боковая качка сменяется килевой безо всякого порядка. Только к одной приспособишься. Бах! Другая. Корабль трясет и болтает во все стороны. Я же тоже сухопутный. Я понимаю... А вам ещё повезло, погода тихая.
-Повезло, - стонал Павел, - повезло.
-Вам, боярин, сейчас полежать надо, отдохнуть, всё пройдет.
-Когда? - простонал зелёный.
Старик в ответ запричитал:
-Да кто ж знает, когда полегчает. На всё воля божья. Все мы в его деснице. Как бог решит, тогда и полегчает.
-Где? - заревел мученик.
Старик сразу его понял, стал объяснять ласково:
-Тут на верхней палубе лежать нельзя, хоть и хочется. Для спанья есть специальная палуба. Одна для всех, а вам опять повезло, выделили целую собственную каюту с койкой.
-Веди, - простонал Строганов.
-Пошли…
К жилой палубе вёл квадратный люк в полу. Внизу темно и страшно. Лестница туда вела рубая, узкая, без перил. Строганову и так было плохо и страшно. Он спускаться, не глядя под ноги, не решился повернулся, стал осторожно пятиться задом, судорожно хватаясь руками за верхние ступени. Грязные затоптанные, не промытые, они торчали перед самым носом боярского сынка, а он сползал в душную тёмную неизвестность и радовался, что есть за что схватиться руками. Мир зыбко качался, а вскоре лестница кончилась и надо было встать, идти… Павел мог только вздыхать и стонать. Тут привычный к корабельной жизни старик позволил беспомощному барчуку схватиться за его костлявое плечо и повел его в кромешную тьму корабельного нутра. Строганов шёл за ним зажмурившись, ведь всё равно ничего не было видно, семенил, шаркал ногами. Неожиданно поводырь свернул в сторону, долго кряхтел, чем-то скрипел, сопел и объявил:
-Пришли. Вот ваша каюта. Откройте глаза, я уж и фонарь разжёг.
Голос у него был старческий, но говорил он на родном русском языке. И показался Павлу таким близким и сострадательным. Он решился посмотреть.
Фонарный огонек за толстыми мутными стеклами был совсем жалкий и тусклый. В его неверном свете каютка казалась особенно тесной и убогой. Лежанка совсем узкая и твердая. И всё же гордый Строганов был счастлив, рухнув на неё. Только растянувшись и перестав упираться и бороться со страшной тошнотой, он почувствовал себя человеком, ощутил интерес к происходящему. Но первым делом поинтересовался:
-А где туалет?
-На корабле туалет – это гальюн, - объяснил старик. – нужду справляют за борт или сидя на  доске, или прямо так.
-А как имя этого злого англичанина? – решился спросить Строганов.
-Скот, – отрезал толмач, – господин капитан Скот, – подчеркнул старик с уважением.
-Подходящее имя, сразу видно, что скот.
-Старинное наименование, – оправдывал толмач давно жившее среди иностранцев, – говорят, их там целый остров Скотов. Откуда ж ему знать, что по-нашему у него имя такое неблагозвучное, так ещё его деда звали. Ведь боярин Свиньин, не виноват, что он Свиньин.
-А таким мрачным и злым ему быть тоже дед велел? – не унимался Павел.
-Да он не злой, – успокаивал, махнул морщинистой рукой седой, – он только строгий. Нельзя в море по-другому.
В это время прервав миролюбивые рассуждения старика всё вокруг заполонил тяжкий скрип дерева. Шум приближался с тяжелыми шагами и вздохами. Толмачь радостно потёр руки.
-Кок идёт, сейчас поедим. Это повар по-нашему.
-Есть! - громко застонал боярин.
К его горлу вновь подступила тошнота:
–Нет! - застонал он, закрыл рот рукой.
Парень даже зажмурился и не видел вошедшего, невероятно толстого кока в огромном белом переднике, поставившего на ящик перед ним глубокую миску похлёбки.
-Вы есть будее? - сразу спросил старик.
Павел в ответ мог только стонать.
Вполне довольный таким ответом старик вынул большую ложку и потянул похлебку к себе, приговаривая:
-Это хорошо, что ты есть не хотите, а вот я очень проголодался. Наш корабельный кок очень неплохо готовит. Приятно похлебать после целого дня на морском ветру. Это вы отказываетесь потому, что обычными делами не заняты. Аппетит не нагуляли.
Тяжелы были Строгонову эти все разговоры, одно только его волновало:
-Когда легче станет? Когда перестанет укачивать?
-Кто ж о том знает? – пожал плечами старик. - У некоторых вообще тошноты не бывает, а другие долго мучаются.
-А у тебя как было?
-Я не долго болел, – утешил толмач, – уж на следующее утро есть захотел. Помню, рыба была жареная…
Парень вновь схватился за живот, рот ладонью зажал.
-Я худой был, жилистый, вам, боярин, видно трудно придется. Вот и похудеете, как все моряки.
Хмурым утром Павел проснулся с надеждой, но первая же волна всё разрушила, качнув судно. Обильный боярский обед снова умял хитрый толмачь. И только долгую неделю спустя, Павел отобрал у него свою еду со словами
-Есть хочу! Выздоровел!
-Жаль, – грустно вздохнул старик.
Боярин изрядно похудевший набросился  на обед, но едва не выложил обратно всё, что съел. С тех пор стал осторожнее. Жевал не торопясь и вскоре смог нормально поесть. Охотно согласился, что кок вкусно готовит.
Настал и тот прекрасный день, когда
Строганов решился подняться на верхнюю палубу. Уходя, он равнодушно глянул на красивые обрезки парчового кафтана, которые рачительный старик подобрал и притащил в тесную каморку будущего бравого моряка.
Сам парчовый кафтан боярский сынок надевать не стал, оставил на своей узкой лежанке. Пошел одетый, как велел молодой царь, «свободно и для работы подходяще». К тому же похудел и со щек сошёл довольный румянец. Стал он вполне схожим с бледным англичанином. Должен был ему понравиться. Только совсем ослабел молодец из трюма так и выполз на четвереньках, руками хватаясь за ступеньки. Пока он ловил равновесие и старался разогнуться во весь рост, подняться, озорной солнечный луч щекотал ему нос, слепил глаза. Павел морщился, морщился, отворачивался, уворачивался и, наконец, громогласно чихнул. Осторожно открыл один глаз, второй, ужаснулся и зажмурил оба. Прямо перед ним стоял английский капитан.
Капитан не сразу пришел в себя, а потом разразился такой тирадой, что боярину и без перевода захотелось съежиться и уползти в щель. Когда подоспел толмач и стал переводить, текст уже был вполне мирный
-Вижу, – отметил капитан, – вы уже достаточно оклемались, раз уж решились выбраться к людям. Долго, слишком долго вы болели, валялись. Я уж и терпение потерял. Теперь скорее втягивайтесь в службу. Скорее! – проорал англичанин, сбесившись, что хиляк на него даже не смотрит, жадно внимает переводу. – А чтоб осваивать корабль, лучше служить на моём судне - учи язык. Надо самому понимать капитана. Хватит за толмача держаться как за мамкину юбку. Он мне для другого нужен!
-Это зачем? – осторожно спросил старик.
-Будет нужен! – крикнул англичанин и ушёл.
А  для Павла настала трудная пора полная чужих непонятных слов.
Начал Строганов учить чужой язык. Но обучать его взялся всё тот же опытный старик толмач. Он водил боярского сына по кораблю, показывал своим сухим, узловатым пальцем, объяснял, разжевывал мудреные иностранные слова.
-Эта вот толстая длинная палка – мачта. Всегда из корабля торчит, на ней реи, а на реях паруса крепят.
-Вот эти тряпки? – тупо переспросил Павел.
-Паруса не тряпки, – строго поправил старик.
-А весят прямо как тряпки на веревке у нашей прачки во дворе.
-Просто, - кряхтел толмач, – парусина намокла, сохнет, а в солнечный день паруса белые как облака, даже золотятся, а ещё запомни, англичане отличные моряки, но многие морские термины Голанские, даже немецкие. Языки-то похожи. Все моряки друг друга понимают, а сухопутных зовут крысами, учи морские слова, не показывай, что ты крыса.
Весь день старик объяснял, показывал, называл, но боярского сынка, никогда ничему не учили и он запоминать не умел, не старался, знай себе, хлопал глазами.
А прошла ночь и в голове у Строганова снова пустота и тишина. Не зря дома полагали, что ученье боярину только во вред. Понял, что надо начинать все с самого начала, расстроился и стал терпеливо повторять. Мачта, корабль, море, капитан.
-Капитан, - твердил старик, слово самое простое. По-аглицки оно звучит совсем как у нас, только короче… а свои зовут ещё короче просто «Кэп», но тебе, салага, так говорить ещё рано.
Строганов раздувал щёки старательно кивал, но прошла ночь, все слова перепутались в егоголове и он выдал:
-Ничего не знаю.
Старик только вздохнул, тяжело и начал свои расспросы:
-Начнем с самого лёгкого, как по-английски будет капитан?
-Мачта, – убеждённо заявил Павел, – всегда торчит на корабле.
Толмач дар речи потерял, совсем не ожидал такого, продолжил осторожно:
-А вот это что? - указал он на море синее и бескрайнее.
Строганов растянул губы в самодовольной улыбке: -Это я помню. Это гальюн. Все люди туда нужду справляют. Кто на специальной доске сидя, а кто прямо с борта.
-А там где людей нет? – растерялся старик.
-Не знаю, - не повел ухом, пояснил парень, - я в таких местах не бывал.
-Море везде море, – говорил толмач, терпеливо, хотя не мог не согласиться, что люди всё превращают в грязный гальюн, да и капитан вечно торчит на корабле… а по-аглицки море «сии», помните?
Павел только кивнул, спросил торопливо, а как сказать: «вижу море?»
Толмач задумался, смотреть - «си» и море «си», а стоявший рядом матрос смуглый итальянец кажется понял его сомнения, согласился, кивнул выразительно:
-«Си си».
-Потом, это потом, - отмахнулся толмач, а пока смотри на мачте большой флаг, видишь?
-Вижу, – задрал голову ученик.
-По нашему «флаг» заменяем одну буковку и получаем английский «флэг».
Строганов заметил вдали в голубизне неба птичий силуэт, спросил настойчиво:
-А это кто? Как называется?
-Чайка, – обрадовался старик, – чайка по-аглицки «сигал». Морская галка. Если появляется много чаек, значит земля близко.
-Они что плавать не умеют?
-Умеют вроде, но, – выкрутился он, – умеют, но не любят.
Толмачь вернулся к объяснению морских терминов  и был убежден, что теперь-то неуч  запомнил хоть что-то, но боярский сын  опять сумел его удивить. На следующий день, едва выйдя утром на палубу, он задрал голову и завопил:
-Кваски! Кваски!
Увидев  ошарашенное лицо наставника, объяснил:
-Я  вчера запомнил,  что название этих птиц начинается с того, что пьют, а я квас пить дюже люблю.
-Чайка - «сигал»,  - обрадовался толмач.
-Не знаю кто куда сигал, только чаек совсем нет.
-Неужели мы далеко от земли? Страшно, – поёжился парень.
-Не бойся, – успокаивал его старик, а сам радовался, что ученик  его все-таки слушал. Сразу поспешил спросить:
-А как будет флаг? Вон тоже наверху.
-Флыг, – уверенно заявил Строганов, – я заменил одну букву. У нас флаг, у них флыг.
 Старик вздохнул устало, подавил невольный смешок и спросил, уже опасаясь услышать ответ.
-А сегодня ты помнишь, как по-английски капитан?
-О, это  я помню, – расплылся в самодовольной улыбке парень,  -   словечко такое короткое… капитан…  капитан… Гад! – воскликнул он радостно. Гад! Да Гад!
Толмачу пришлось откашляться в кулак, чтобы продолжать. Наконец, он смог произнести:
-Только не гад, а Скот. Не змея, а свинья. А «гад» по-аглицки - это вообще Бог.
-Какой странный язык, – поразился Павел.
-Бог и змей все одно. А как по-английски змея?
-Змеи в море не живут, а живут рыбы.
-Как у англичан рыба?
-Фишь.
-Любая, любая? Я понял фи-фишь, потому, что плохо пахнет фи-фи-фи.
Русичи  разулыбались, но капитан быстро  стер легкомысленные улыбки с их лиц. Он подошёл, посмотрел строго, произнес надменно:
-Веселитесь? Много знаешь ученик? Учись сам узлы вязать, такелаж крепить.
Строганов ни лова не понял,  но оттого еще больше испугался. Толмач  ещё объяснить не успел, а       Скот отошел, указал на него матросу и сделал жест от которого парень  совсем похолодел.  Успокоил его толмач, объяснивший что:
-Капитан велел тебе учиться самому корабельные веревки вязать, учить узлы всякие – подвижный, мёртвый, любые морские узлы. А учить тебя будет тот парень.
Только боярин успокоился, Скот подошел к нему быстрым решительным шагом, схватил за рукав, сильно  дернул,  вытянул, зажал в кулак, и выхватил саблю, отрубил только и успел Павел  пальцы поджать. А  рукава у боярина  были знатные, длинные, только не висели до самой земли, как было заведено раньше, были подобраны в складки. Чем больше таких складок, тем считалось красивее и богаче.  Упали на палубу боярские рукава. Осталось их только запястья прикрыть. Да и то скоро пришлось их засучить, чтоб не мешали, а красивые куски ткани подобрал рачительный старик.
Матрос притащил откуда-то пару кусков крученых веревок, примерно одной длинны из каких был весь такелаж на корабле, державший паруса, сунул их подержать боярину, потом забрал и принялся молниеносно неуловимо-ловко связывать их между собой хитрыми узлами.
Взялся Строганов за крученые корабельные веревки.  Поразила его пенька своей жесткостью. Очень неприятно было холеным его ладоням, не знавшим работы, а толстые пальцы все путали, не могли повторить простых движений.
Строганов неуклюже старался повторить, но ничего у него не получалось.
-Ноу! Ноу! – завопил англичанин истошно. Благо, толмач никуда не ушёл и перевел, объяснил его вопли:
-Не так. Всё не так. Надо совсем по-другому. Смотри внимательно.
Матрос терпеливо распутал веревки, стал завязывать правильные узлы.
-Медленно, очень медленно показывай, – взмолился старик по-английски.
Матрос стал повторять медленно, словно во сне. Павел пытался повторить, но снова лишь запутал веревки, наделал странных петель.
-Ещё, ещё раз, – молил толмач.
Ему пришлось говорить это снова и снова. Матрос начинал раздражаться, но повторял и повторял. Боярский сын почти плакал, смотрел жалобно скулил:
-Ещё покажи, ещё разок. Я не пойму никак.
И путал, запутывал веревки.
Возились он весь день. Бедняга ученик совсем измучался, стер руки. У него даже мозоли появились. Объяснения он слушал внимательно, открыв рот и все вязал, вязал странные петли. Пыхтел, потел, вытирал крупные капли со лба.
В конце концов у него в глазах потемнело. Павел неохотно признал:
-Всё! Не могу больше! Надо пойти, полежать.
Старик не стал спорить. Он и сам, видел что его подопечный совсем выдохся, да и матрос всё больше злился, готов был взорваться.
Кузьма предпочел проводить боярского сынка до его каюты. Строганов подошел к лестнице, постоял, посмотрел на свои ладони и не решился поворачиваться спиной,  вставать на четвереньки, опираться на  измучанные руки, героически шагнул в темноту как другие матросы. В лицо пахнул воздух тяжелый, душный, рыбный. Захотелось сразу и кашлять, и плакать, руки саднило, слуг не было, очень хотелось домой к маменьке. Парень всхлипнул, но сдержался. Надоело, что англичане над ним смеются. Отперевшись на плечо старика, он добрался до своей лежанки и рухнул на неё.
Толмач зажег фонарь, притащил какую-то мазь, намазал ею болевшие руки. Сразу стало легче и парень заснул глубоко, спокойно как никогда раньше не спал, не устававший от работы ни разу в жизни.
Проснулся Павел отдохнувший, готовый на подвиги, но капитан Скот сумел снов  его удивить и испугать:
-Матросы лазят по вантам, ладят паруса. Лезь, – потребовал он, указав наверх.
Парень смело шагнул к мачте, набрал в грудь воздуха, поставил ногу на первую веревочную ступеньку вант, взялся руками, подтянулся оторвал вторую ногу от палубы, стал подниматься и тут корабль предательски качнуло. Строганов потерял равновесие, голова закружилась, вернулась тошнота. Он позеленел и еле живой  рухнул обратно на палубу.
-Понятно, – скептично подытожил капитан, – в матросы русский не годится. По вантам лазить не может.  Никчёмный человек.
Толмач по привычке перевел точно каждое слово. И так этот презрительно произнесённый «никчёмный человек» зацепил, взволновал гордого боярина, что он резко поднялся, небрежно отряхнулся, выпрямился широко расставив ноги, поймал равновесие на качающейся палубе и заявил глядя Скоту в лицо:
-Зачем мне учиться быть матросом, я собираюсь быть капитаном!
Толмач перевел испуганно. Скот выслушал и взглянул на парня с интересом, спросил:
-Звезды любишь?
-Люблю посмотреть в ночное небо, посчитать звезды, - сладко улыбнулся лентяй.
-А карты понимаешь? – продолжил строгий допрос англичанин.
-А как же. Нам Строгановым принадлежат огромные земли в Сибири. Там и металлы разные, и камни драгоценные, и соль, и золото добывают. Мужики находят и все рисуют у отца, целая карта есть с этими богатствами. А я всегда ее рассматривать любил.
-Любить - это пол дела, – серьёзно рассуждал капитан. - Ориентироваться по звездам можно научиться…
-Научусь, – радостно заявил Павел, едва выслушав перевод, – я много всего в голову вложить смогу. Башка-то пустая.
-Что ж английский язык туда не входит? – упрекнул толмач.
-Да-а я не старался, – неохотно признался боярский  сын.
Решил он с этого момента стараться, но морская мудрость все не хотела лезть  в его голову. Строганов все мучался, корабль все качался на волнах пока…
Однажды утром матросы закричали:
-Порт! Порт!
Парень так обрадовался, что готов был сразу бежать на землю, но хмурый Кузьма остудил его пыл:
-Ты хоть бы спросили какой это порт.
-А какой? - растерялся Строганов.
-Это не наш порт, где ждут маменька да батюшка. Это аглицкий город.
Павел скис, но упрямо повторил:
-Я хочу на твердую землю, пойду на сушу.
-А я-то не побегу с вами. Мне капитан дал кучу поручений.
-Я знаю достаточно, - самоуверенно заявил парень, - мне хватит.
Парень сошел на берег вместе с другими моряками. Они сразу отправились в ближайшую таверну, чтобы напиться  и подраться. Боярский сынок с ними не пошел и отправился разыскивать приличный трактирчик, про который успел рассказать ему старик:
-Я тоже приду ночевать туда, – твердил толмач. – капитан говорил, что мы долго проторчим в этом городке. Ремонт нужен кой-какой и запасы пополнить. Я закончу свои дела здесь и тоже пойду. Дождитесь меня и пойдем вместе, – миролюбиво уговаривал он.
-Нет, – отрезал молодой боярин, – я не хочу, не могу больше ждать, торчать здесь, на корабле. Здесь пол постоянно качается.
Старик только рукой махнул и не стал спорить.
Павел буквально бежал по сходням. Твёрдая земля так обрадовала россиянина, что он готов был упасть на колени и целовать твердь, но гордец сдержался перед матросами. Те шумно, непонятно болтая, размахивая широко руками, быстро скрылись из виду. Строганов остался на берегу один и стал крутить головой. Его все поражало: вымощенная булыжником набережная и полное отсутствие деревянных построек, тесные узкие улочки, приземистые домики под красными черепичными крышами.
-Какое всё ровненькое, аккуратненькое, – поражался боярин, – городок словно игрушечный, только, пожалуй, слишком тёмный. Все осторожные наставления толмача он сразу позабыл, и ринулся гулять, глазеть по сторонам. Сразу перепутал поворот и от развилки свернул не направо, как ему объяснили дорогу к подходящему чистому, но дешевому трактирчику, а совсем в другую сторону. Идти по твердой земле было так непривычно и приятно. Строганов шёл и улыбался. Шёл, шёл, разглядывал непривычные строения, шёл и внезапно понял, что заблудился.
-Где теперь та церквушка, от которой надо отсчитать три дома? – бормотал парень беспомощно озираясь.
Само собой того, что здесь не православная церковь, а костёл он даже не вспомнил. Он искал золотые купола и, разумеется, не находил.
-Эх, спросить бы дорогу, - сокрушался Строганов, – да   аглицкого языка не знаю.
-И боярин принялся твердить единственное слово, что смог вспомнить:
-Си, си си, – бросался он к прохожим, смотрел умоляюще.
Все объясняли ему что-то непонятное, махали  руками, показывали. Парень отправился туда. Попетлял по узким тёмным улочкам и вернулся наконец обратно в порт. Нашел знакомый корабль и обрадовался ему как родному. Ликуя, взбежал по узким сходням на борт и стал искать старика Кузьму, но его на судне уже не было.
Спускаться с верхней палубы в темноту и духоту боярский сын не стал, крикнул туда вниз и не получив никакого отклика, оглянулся последний раз, вздохнул и поплелся на опустевшую набережную. На борту корабля остался только хмурый дежурный матрос, страшно недовольный тем что не смог отправиться вместе с остальными матросами пить в таверну. Разговаривать с ним парню и без того не хотелось, а ведь моряк был англичанином и всё равно не понял бы ни слова, только зыркнул на никчемного иностранца раздраженно. Павел даже подходить к нему не стал, грустно спустился по сходням и уселся на каком-то забытом бочонке, пригорюнился. Он ссутулил плечи, подпер голову кулаком, задумался:
-Дурак я дурак, – корил он себя, - торопливый самоуверенный дурак. Надо было просто подождать толмача и спокойно пойти вместе с ним. А что теперь? Сбегал, убедился что без старика я совершенно беспомощный и вернулся. Сижу теперь здесь один, как дурак. «Си  си», – печально  кивал он, соглашаясь как матрос итальянец тогда.
Гордец готов был волосы на себе рвать от раскаянья, но разве это помогло бы.
-Дурак, – повторил он убежденно.
Строганов услышал за спиной шаги, солидное покашливание Кузьмы, повернулся к нему сияющий, абсолютно счастливый.
-Вернулся ко мне вернулся? Боже мой, как я рад тебя видеть.
Старик тоже улыбался.
-А я знал, что вы здесь будете сидеть, ругаться, – признался он, – но всё же все дела закончил и неспеша отправился в трактир, а там вас нет. Я понял, что вы заплутали и не зная английского только и могли добраться обратно на корабль.
-Да я и слово «корабль» забыл – сознался парень.
-Хорошо, боярин, что вы сюда добрались.
-Да брось, – отмахнулся Строганов, – это дома я боярин, а здесь только глупый ученик. Не могу без тебя и шагу сделать. Вот и обращайся ко мне как к глупому ученику, – потребовал парень.
-Как же это можно? - растерялся старик, - вы сейчас на себя сердитесь, а завтра передумаете и мне же попадет.
-Брось, - потребовал парень, -я решил так тому и быть. Я не передумаю. Ты много чего знаешь. Вот, и научи меня.
Кузьма еще помялся, уступил, но решил быть  настороже. Пока обратился вполне нейтрально
-Пора в трактир отправляться. Там и отдохнуть можно.
-Пошли, - охотно поддержал Строганов и добавил, -  а по дороге ты мне все показывай и поясняй, как это англичане называют.
Толмач предпочел обойтись без слов и просто кивнуть. А отправившись в путь по городку боярский сынок рта  не закрывал, так и сыпал вопросами:
-А это аглицкий дом.
-Да.
-А как они зовут свой дом?
-Хаус.
-И чужой дом  «хаус»
-Хаус, - повторил Павел.  - Хаус… а улица? - тут же спросил он.
-Стрит.
-Стрит…
А поперек  - авеню.
-Авеню… а дверь?
-Доо.
-Просто доо
-Да.
Простой язык, -  решил самоуверенный боярскийф сын.
Старик только хмыкнул, признался:
-Я тоже так думал, пока слова учил.
Строганов настроен был легкомысленно, серьезных  речей не слушал, расспрашивал, а как  «окошко», а как мужик, -  обратил он внимание на прохожего:
-Мэн.
-А женщина? - пострел проводил взглядом хорошенькую девушку.
-Вумен.
Парень поднял большей палец:
-Во! Мэн.
Кузьма  указал на толстую носатую англичанку:
-Не во, а вумен.
-Вумен, - согласился Павел.
Тем временем они добрались уже до трактира.
-Как он оказывается близко от порта, - поражался боярин, а я-то блудил так долго.
-Я же говорил , - вздохнул старик и  неожиданно разразился тирадой на отменном уверенном английском: «Вис из оуа хом фо некст дэйз».
Парень только рот разинул от восторга:
-Здорово!  - выдохнул он, - а меня так болтать научишь?
-Научу, научу, - улыбался Кузьма, - всему, что знаю  научу. Была бы охота учиться. Я ведь и сам мало   что знаю.  Грамоте не обучен. Писать, читать не то что аглицки, по-русски не умею, а болтать научу, чего ж не научить.
Комната россиянам досталась маленькая, неопрятная. В ней не было даже кровати, только пара набитых соломой тюфяков на полу, зато этот  пол не качался на волнах и  после тесной каюты комната показалась Павлу хоромами. Он с   восторгом повалился на тюфяк, сладко потянулся и произнес неожиданное:
-Эх, хорошо быть моряком.
Бывший крестьянин усомнился:
-Неужели лучше, чем боярином?
-Лучше, – убежденно заявил Строганов, – боярская жизнь скучная. Ходи медленно, до старости сиди в палатах думай. А думать-то не о чем. Не жизнь - скука. Вспомнить-то нечего, а у моряка новые города, люди незнакомые. Плавай, смотри, знакомься.
-На корабле жизнь - это служба, – оборвал его благостные рассуждения старик, – железная дисциплина, приказы.
-Вот я и не хочу быть матросом. Я буду сам отдавать приказы.
-Чтоб на корабле командовать, надо стать капитаном, нужно много всего уметь, чего матросы не знают.
-Я научусь, – смело заявил парень, - я способный.
-Только пока аглицкие слова никак не даются, – грустно усмехнулся Кузьма.
-Аглицкий я в два счета выучу, – хвастал Павел, – мне же есть у кого учиться.
Старику понравились такие речи, он улыбнулся расправил морщины.
-Всё! Решено! – воскликнул парень и даже резко подскочил, сел на своем тюфяке, – решено, стану бравым моряком.
-А-а язык? – ехидно напомнил толмач.
Язык буду учить прямо сейчас.
И он принялся раз за разом повторять все знакомые английские слова.

Надо признать, из Павла вышел очень неплохой моряк. Правда, ему долго пришлось ходить в старпомах на английских судах и звали его Полом, но поднабравшись опыта он вернулся на родину уже капитаном. А бояр на Руси Петр всех истребил за бесполезность. Теперь почти все и забыли их гордую степенность.