Чистописание

В дальнем углу обширного школьного пространства, за арками и колоннами, возле двери в кладовку, где хранятся половые тряпки, швабры и вёдра для уборки помещений, стоит высокий узкий шкаф, недра которого битком набиты ящиками с чернильницами. Для каждого класса свой ящик. Чернильницы изготовлены из прозрачного стекла, называются они "непроливайки". И, действительно, если наклонить стекляшку, чернила не выливаются: форма "непроливайки" устроена таким образом, что жидкость в этом случае заполняет внутренние, замкнутые ёмкости. Но, если её перевернуть и встряхнуть, то, конечно же, содержимое брызнет в разные стороны и окрасит всё вокруг в синие пятна. Тут же в шкафу лежит чернильный порошок в пакетах и таблетках. Чернила разводят школьная уборщица. Чернила получаются разные: иногда излишне светлые, чаще тёмно-лиловые.
     Прежде, чем отнести ящик в класс, дежурный рассматривает каждую "непроливайку" на предмет её целостности, наполняет чернилами из цилиндрического чайника с длинным носиком. Некоторые сорванцы запихивают в чернильницы промокашки. Они размокают, разбухают. Выуживать расползающееся месиво приходится с помощью проволоки. Время от времени чернильницы промывают на школьном дворе, под краном.
     В каждой парте выдолблены углубления, в которые помещаются непроливайки – одна на двоих, сидящих рядом учеников. Кроме стеклянных существуют пластмассовые чернильницы красно-бурого цвета, компактные и небьющиеся, но непрозрачные и потому неудобные.
     Кроме чернильницы в ящиках лежат кусочки мела и тряпки.
     С утра, если занятия начинаются в первую смену, дежурный размещает чернильницы на партах, а мел и смоченную водой тряпку кладёт под доской на длинную и узкую полочку. Для учительницы ставится "непроливайка" с красными чернилами.
     Больше дежурному перед началом учебного часа делать нечего, потому как помещения убираются с вечера учениками старших классов, которые учатся во вторую смену.

В тот день, когда Дима был дежурным, всё началось как обычно: принёс он в класс "непроливайки", расставил по партам, влажной тряпкой протёр доску, распахнул окна…
     Первым уроком значилось чистописание. Дима любит этот школьный предмет, как и все необходимые атрибуты школьной каллиграфии, в число которых входят специальные тетради в три линии: две близстоящие для строчных букв и ещё одна, отнесённая от этих двух – для заглавной. А кроме них в тетрадях имеются косые линии: частые – для первоклашек, редкие - для учеников следующих классов. Косые линии задают правильный наклон букв. Писать следует с нажимом, который отличается разнообразием. Чистописание – это искусство, текст без помарок и клякс – редкость: мало кто исписывает тетрадь от начала и до конца.
     Помимо плотной глянцевой бумаги для безупречного письма требуются хорошие перья; лучше всех № 11, но и этого качественного пера недостаточно, и потому Дима знает приёмы дополнительной обработки перьев (мама научила), о которых никогда и никому не рассказывает. Обжигает, например, самый кончик на пламени горящей спички; в этом способе главное, как и во всяком деле, знать меру; не пережечь перо – редкое умение. Зато после обжига оно движется по бумаге плавно, словно скользит и потому любой нажим даётся без труда.
     Ручка с металлическим наконечником, в которое вставляется перо, должна быть и не тонкой, и не толстой, а такой, чтобы удобно обхватывалась пальцами.
     А ещё под рукой следует иметь матерчатые тканевые кусочки округлой формы, сшитые на уроке труда в единую стопку: об эти матерчатые лоскутки прекрасно вытираются засорившиеся перья.
     Промокашки присутствуют в каждой тетради, не только для чистописания; они, однако, быстро снашиваются; купить новые без тетради практически невозможно, а промокашки для пресс-папье слишком грубые.
     Желательно иметь прописи, хотя они большой дефицит, и потому заглавные и прописные буквы и даже целые слова и выражения в начале каждой строки красными чернилами задаёт учительница Тамара Лукьяновна; почерк у неё на загляденье – позавидовать можно…

За несколько минут до начала занятий пришёл сосед Димы по парте Витька – хмурый и смурной. Сестёр и братьев у него много - мал мала меньше. Знамо дело – не выспался. Вообще-то дежурить они должны были "на пару", вместе, но Витька накануне отпросился, пообещав в следующий раз "отдежурить" в одиночку.
     Учебный класс между тем наполнился учениками. Вошла Тамара Лукьяновна, и начался урок. Учительница диктовала короткие фразы и одновременно выводила их на доске. 
     "Мама мыла раму", - писали они.
     "Миру – мир"…
     "Мы - не рабы, рабы – не мы"…
     Наконец урок кончился, и ребята с удовольствием покинули класс. Следующим предметом в расписании значилась арифметика. Дима выдвинул из угла, поближе к доске, большие счёты на хлипких ножках. Пошёл и намочил тряпку. Проходя мимо парты Ирки Дроновой, увидел в пенале знаменитую ручку, которую Иркин отец, боевой офицер, привёз из Германии. Ручка была замечательная, пластмассовая, но словно вырезанная из прозрачного горного хрусталя. Тонкая, длинная, заострённая на конце, весомее деревянной.
     Мечта, а не ручка! Писать такой, наверное, одно удовольствие. Ирка, правда, никогда не пользовалась ею, только показывала. Она у неё вроде талисмана.
     "Я возьму её, - подумал Дима. - Дома попишу, гляну, что получится, а завтра верну – Ирка и не заметит". 
     Взял искомое и спрятал в парту - положил рядом с портфелем.
     Перемена кончилась. В класс вернулись ученики. Последней вошла Тамара Лукьяновна.
     И тут с места вскочила Ирка и во всеуслышание заявила, что у неё пропала ручка, та самая, что привезена из Германии.
     - А где лежала эта ручка? – спросила учительница.
     - Вот тут, - показала Ирка. – Вот тут лежала, а теперь – (она развела руки в стороны) – не лежит.
     - Вопиющий случай, - сказала Тамара Лукьяновна. - Только воров нам не хватало… Дежурный, к нам посторонние на перемене в класс заходили?
     - Нет, - сказал Дима. - Может быть, когда я тряпку мочил, кто-нибудь захаживал…
     - Так, - сказала Тамара Лукьяновна, - как это ни прискорбно, но я вынуждена осмотреть ваши вещи. Быстренько достали портфели и положили на парты. Но, может быть, тот, кто взял, сам признается в содеянном? Честность ещё никто не отменял.
     В классе повисла тишина. Та самая – тяжёлая, как грозовая туча.
     - Ну, что ж, - сказала Тамара Лукьяновна, - идём, Дронова, посмотрим, у кого прячется твоя замечательная ручка.
     Они пошли по рядам, и начали (так уж случилось) с Диминого ряда, и сам он, одуревший от страха, почти автоматически, доставая портфель, переложил ручку в соседнее отделение.
     Проверив первые две парты, они подошли к ним и начали осмотр с Витьки, сидевшего ближе к  проходу. Обыскивала портфель Ирка, Тамара Лукьяновна только присутствовала. Стояла, заложив руки за спину, и следила за происходящим.
     Ирка проверила Витькин портфель, потом откинула крышку парты… -
     и замерла, словно увидела нечто ужасное.
     Потом выудила на белый свет злополучную штуковину, держа её двумя пальцами:
     - Вот она.
     - Это точно та самая ручка? – спросила учительница.
     Ирка кивнула головой.
     - Но я не брал, - сказал Витька. - Честное слово – не брал!
     - А кто тогда? – спросила учительница.
     - Не знаю кто, но не я.
     - Об этом ты будешь в другом месте рассказывать, - сказала Тамара Лукьяновна. И пояснила: – У директора.
     - Ну, почему вы мне не верите? – закричал Витька и обвёл одноклассников ошарашенными глазами.
     - А, может, ему её подсунули? – высказал предположение долговязый Женька.
     - Кто подсунул? Зачем?
     - Ну, я не знаю зачем…
     - Вот и молчи, если не знаешь, - сказала учительница. - А с тобою, Виктор, мы поговорим в другом месте. Не думаю, что ты останешься учиться в нашей школе.
     - Но я не брал, - повторил Витя те же самые слова и опять, на этот раз затравлено, посмотрел на одноклассников…
     И тут в происходящее вмешалась Ирка.
     - Не надо, - закричала она, - не надо никого выгонять. Держи, Витя! – И протянула ему злосчастный предмет.
     - Не нужна мне твоя ручка, - сказал Витька, пряча руки за спину. – Не брал я её.
     - Ну, так возьми! – сказала Ирка. – Возьми, кому говорю? – И тряхнула косичками.
     У москвички две косички, у узбечки – двадцать пять.
     - Правильно, Дронова! – неожиданно сказала Тамара Лукьяновна. И засмеялась. И все вокруг тоже облегчённо засмеялись. – Молодец, Ирка!
     И только Витька бубнил себе под нос:
     - Не брал я вашу трофейную ручку… не нужна мне ваша фашистская ручка… очень надо…
     - Брал – не брал, с этим мы потом разберёмся, - сказала учительница. – А теперь давайте продолжим урок…

Утром следующего дня Дима по дороге в школу увидел идущих впереди себя героев минувшего понедельника. Витька, опустив и без того покатые плечи, смиренно нёс два портфеля. Ирка семенила рядом. Что-то рассказывала, припрыгивала, размахивала руками. Даже издали слышался её весёлый голос. И Диме стало тошно, так тошно, что он решил пропустить занятия, свернул в боковой переулок и направился в близлежащий сквер.
     О признании в содеянном даже не думал: поздно было виниться и каяться, да и где найти нужные для оправдания слова? Таких слов он не знал.
     "Поставят двойку по поведению? выгонят из школы? Ну и пусть исключают, ну и пусть выгоняют - за прогул, и вообще – за всё, за всё…" – шевелил губами, пытаясь разбередить жалость к самому себе… -
     но ничего путного из этой затеи не получилось: уж слишком большим оказался проступок, который он совершил. Более того, удручала безысходность положения.
     И Дима заплакал.
     "Никогда больше, - говорил он сам себе, шмыгая носом, – никогда… никогда…"