Последний из децибел

Мне всегда сложно уходить с прежней работы.
 
Когда-то я почти год проработал в гимназии. Ученики девятых и восьмых вынесли весь мозг. Подкладывали на стол живых змей (спасибо, что не ядовитых), жвачку на стул (как её с брюк очистить, тогда я не знал), натирали доску парафином, щелкали семечки и сыпали шелуху на пол (прямо повальное увлечение), переворачивали портреты писателей на стенах, танцевали на партах прямо на уроках. И всё же - я сомневался: уходить или нет. Особенно был трогательный момент, когда ко мне подошла учительница начальных классов: «Мне сказали, что вы берете мой класс». И я представил, что буду классным руководителем у пятиклашек. И, несмотря на весь восьмимесячный ад до этого, несмотря на то, что мне ещё не до конца выплатили зарплату за ноябрь, хотя уже на дворе май, я умилился картинке, возникшей перед моим внутренним взором: широко раскрытые чистые глаза учеников моего класса. Хотелось остаться. Что перевесило чашу весов в пользу «уйти», я не знаю.

Через год был выбор: дальше работать в центре детского творчества, где дела шли ни шатко, ни валко, зарплату задерживали, как и в школе (остатки я получал спустя несколько лет), зато за чаем можно было поболтать о жизни, а всё что требовалось, участвовать в разных совещаниях, субботниках и немного вести театральный кружок; или, решится и уехать в Москву. И почему я выбрал не спокойную жизнь, с друзьями, занятиями любимыми танцами, а всё-таки отправился неизвестно куда со ста долларами в кармане (причем заемными)? Не так-то просто ответить.

После пяти лет в Москве. Когда любимый институт сказал: «Ну, всё, теперь сам», но еще оставалась какая-никакая работа, перспективы, и даже крыша над головой, когда всё, собственно, только начиналось, взял и сел на поезд на Алтай. Какого хрена? Пытаюсь объяснить сам себе и не могу.

Работал в редакции, и когда все стало рассыпаться, и даже редакцию хотели расформировать, а газету слить с другой, почему я не ушел вместе с любимым главным редактором, а остался, и, мало того, принял предложение своих чиновников-врагов, и сам стал главным редактором? Неужели я так не ценил свое время и покой? Зачем мне был этот коллектив, который потом меня предал, так же как мы все своего любимого первого редактора, когда не решились все вместе уйти с ним в знак протеста? Нет, остался и еще пять лет выпускал никому не нужную газету. Зачем? Чтобы потом всё же уйти, раз и навсегда и никогда больше там не появляться, не желать видеть никого из бывших своих сотрудников и начальников. Зачем?
 
И пришел в университет, который когда-то закончил, но воспоминания о нем были не очень хорошие. И если бы меня попросили охарактеризовать ощущения, которые у меня остались от пединститута, одним словом, я бы сказал: «показуха». Половина нашего курса не были теми, за кого себя выдавали, то есть студентами, а тем более истфака, им нужны были не знания, а диплом, и на историю, как науку, да и на педагогику, этой половине, было плевать.

Половине преподавателей тоже было всё равно, получаем мы реальные знания, или просто хорошие оценки. Зачем я туда пошел работать? Страшно было вообще остаться без работы. В городе меня бы вряд ли приняли где-то, поскольку разозлил я самого мэра. А университет, всё-таки, независимая территория (как оказалось, совсем нет). Ну, работать со студентами всяко веселей, чем с депутатами и начальниками отделов администрации.

Странная это была работа. Из года в год, бег по кругу: торжественная линейка в День знаний, концерт-презентация студий для первокурсников, концерт на день учителя, открытие фестиваля науки, закрытие фестиваля науки, отборочные игры КВН, новогодняя детская сказка, Татьянин день, конкурс ко Дню защитника Отечества, полуфиналы КВН, конкурс художественной самодеятельности, финал КВН, конкурс красоты, День университета, вручение дипломов. И так восемь лет. А между всем этим бумажки: табеля, приказы об освобождении, и отчёты, отчёты, отчёты. И всё по кругу, по кругу, как лошадка за морковкой. А морковка с каждым годом тоньше и морщинистей. Два загубленных личных ноутбука. А потому что на универовском компе невозможно работать. Там стоять программы одобренные администратором, не одобренное не стоит и не ставиться. Нормальную афишу и ту не сделать. Лимит интернета пять лет был 100 мб в месяц. А последние годы 1 гб. Поэтому я работал на своем ноутбуке. И убивал его за три года, таская из дома на работу.

Когда я пришел в универ, зарплата у меня была 16 тысяч. Когда уходил 14. Добавьте инфляцию за восемь лет. При этом зарплата ректора ещё три года назад была 160 тысяч.

Конечно, было много и хорошего. Спектакли (максимальное число зрителей 30 человек, и это при том, что всего в зале 350 мест). Я научился водить машину, построил гараж, взял ипотеку, стал бояться первого сентября, и вообще праздников и каникул, потому что после них опять работа, которая, по большому счёту, никому не нужна, но которую надо делать.

А самое классное, это, конечно же, разговоры под чай или кофе в гримерке, которая одновременно, была нашим офисом. Тут много чего интересного можно узнать. И всё бы ничего, если бы от этих разговоров можно было отказаться. Ну, хоть иногда, когда ни до них. Когда работа или просто не хочется разговаривать. Но нет. Начальник выходит из кабинета, ставит кружку на твой стол и беседует. А если ты отделываешься короткими «да» и «нет», может и обидеться.
 
Да это ерунда. Я сам не прочь поболтать, особенно под печеньки. И это - несмотря на прослушку и стукачей. Да, да, нас прослушивали, увы, я это знаю точно. Прослушивали, ибо замечен в некоторой оппозиционности к нынешнему политическому курсу наших властей. А студенчество - это же взрывоопасная среда. Сам мой начальник не преминет случая вставить «все революции начинались со студентов». Курирующий нас сотрудник спецслужб имеет все ключи от помещений молодежного культурного центра. И, помимо этого, любая инфа сказанная в этих стенах, каким-то волшебным образом сливалась вышестоящему начальству. Иногда я делал какие-то резкие движения или заявления, просто чтобы себя повеселить, ну, и проверить, как это работает. Уверяю, работало: сливалось, докладывалось, и реакция следовала.

И всё же там были люди, с которыми было приятно и весело. Но их оставалось всё меньше. А требования и абсурд как-то росли, росли. И вот я 10 сентября в очередной раз дополнял сценарий завтрашнего концерта для первокурсников. А у меня еще лицензия на офис закончилась, да и комп после ремонта стал неожиданно выключаться в самый неподходящий момент. Особенно, когда я его брал за угол клавиатуры. «Да это так и должно быть», - сказали в сервисе. «Интересно, - говорю, - до ремонта такого не было». «Да что вы? Все ноутбуки так работают, их нельзя поднимать одной рукой за угол». Не стал я спорить. Чего спорить, когда от тебя просто хотят отделаться.
 
Так вот, с горем пополам доделал я сценарий, и тут бы его катануть на принтере для ведущих. Но Леонидыч уже обиделся, потому что полчаса назад я отказался «поболтать» с ним. И вот я сижу, жду три часа, когда настроение у начальника измениться, он откроет дверь и соблаговолит прочесть сценарий, одобрить и я его распечатаю (принтер-то в кабинете начальства, оно же ему нужнее).

За полчаса до прихода ведущих, которых тоже хрен соберешь, все деловые, занятые, я сейчас про мальчика из моей студии Умеджона, который с вечера перестал отвечать на звонки, и, в результате, мне пришлось сценарий на троих ведущих, переделать срочно в сценарий на двоих, так вот, за полчаса до прихода ведущих вышел Леонидыч и взял сценарий на читку. Естественно там нужно было еще кого-то внести, кого-то вычеркнуть. Быстро делаю поправки, причем в каком-то наспех скаченном бесплатном аналоге ворда. Причем мне надо было использовать кое-что из прошлогоднего сценария. Отдаю на новую читку. Но у Леонидыча сценарий не читается, другой какой-то формат. Беру сценарий в электронном виде обратно, открываю прошлогоднюю вордовскую версию. Вношу изменения снова. Леонидыч берет новый вариант сценарий. И тут…

Оказалось (ворд ненастоящий попутал, спешка, пиковая дама), я новый сценарий стёр, а сохранил прошлогодний. И давай Леонидыч ругаться тихо так, но неприятно, что я ему что-то не то подсунул. И правда – не то. И тут я говорю: «А всё из-за спешки, я вам давно говорил, давайте всё доделаем, а вы у себя заперлись и вышли только сейчас». Есть у Леонидыча такая фишка, когда ему возражают, и он немного чувствует свой косяк, он говорит собеседнику «Не кричи на меня». Но я-то это знаю, и говорю: «Я ни на децибел голос не повысил». «Не кричи», - повторяет начальство, ну, это уже - чтобы собеседник окончательно почувствовал, что он не прав.
 
И тут я вижу, что вокруг хаос, беда , комп разваливается, зарплата шипит, как масло горячей на сковороде, рубль падает, грязь, разруха, запустение, а главное, то, что я делаю – совсем никому не нужно. Сценарий завтрашнего концерта есть у звукача, ведущие без меня справятся. Не зря четыре года в театральной студии занимались. А пойду-ка я домой, и, вообще, - насовсем отсюда, поскольку душно мне как-то враз стало, и разговаривать с ни с кем вообще не охота. И спокойствие такое на душу легло, не поверите. Как будто - так и надо, как будто - к этому и шло всё. Враз собрался, и ушел. По пути оставил заявление в приемной ректора. А ведь утром я ничего такого не планировал. Наоборот, всякие идеи носились в голове насчёт нового года, Хэллуина, спектакля, нового проекта. Почему я так сделал? Не знаю.

© Сергей Решетнев