Последнее интервью глава 1

1
Свет. Приглушенный свет пробивается сквозь ткань, но даже так он слишком режет глаз. Я знаю, что нужно делать дальше. Лежать больше нет сил. Ледяная поверхность стола обжигает мне спину, руки, ноги. Сорвав с себя тонкое покрывало, я попытался сесть. Снова одно и то же. В комнате, где я нахожусь, всего лишь одна лампа, но стены, словно зеркала, отражают падающие на них лучи так, что свет становится осязаемым. Я чувствую, как он струится вокруг меня. Рядом, на полу лежат мои вещи. Сейчас должен зазвонить телефон. Точно! Он все там же. Как и в прошлый раз погребен под моим барахлом.

- Жду тебя на выходе, поторопись. – говорит знакомый голос и связь обрывается.

Я знаю, куда должен явиться, однако, будь моя воля, никуда бы не пошел. Все это не имеет смысла. Мне даже начинает нравиться эта пустая комната. Я бы хотел, чтобы все на этом и закончилось. Но свет становится настолько ярким и настойчивым, кажется, что он выгоняет меня отсюда. В спешке одевшись, я выхожу из палаты, делая шаг в темноту дверного проема. Меня пошатывает из стороны в сторону, тошнота подкатывает к горлу. Ох уж эти спецэффекты моего подсознания. Коридоры пусты и необитаемы. Я до сих пор так и не смог узнать, где нахожусь. Ни одной души, которой можно было бы задать пару вопросов. Вероятнее всего - какое-то больничное отделение. Я продолжаю шагать по извилистым коридорам. Меня ведет свет ламп, зажигающийся по мере моего приближения и потухающий у меня за спиной. Но в этом больше нет нужды. Я не первый раз тут и отлично запомнил дорогу. Два поворота направо, после чего я попаду на лестницу. Останется подняться вверх пару пролетов. Дальше будет вестибюль. И опять пустой. Серые квадратные колонны поддерживают потрескавшийся потолок. Окна справочных закрыты щитами из спрессованных опилок. Оконные рамы на улицу заложены красным кирпичом. Единственный обитатель этого странного места - молодая девушка, стоящая прямо возле выхода, на плечи которой наброшен белый халат. Её светло-русые волосы заколоты на затылке, на голове медицинский колпак. Густо подведенные глаза, ярко-алые губы, застывшие в перманентной улыбке, обнажающие крупные белые зубы. Проходя мимо, я слышу вслед лишь: «До скорой встречи». Каждый раз оборачиваясь, я обнаруживаю, что сзади никого и ничего нет. Здание пропадает вместе с девушкой, с её жуткой улыбкой. Снаружи меня уже ждет друг. Он гладко выбрит, волосы на голове уложены гелем и зачесаны назад.  Накрахмаленная рубашка, лоснящиеся черные брюки. Застывшее разочарование на лице. Хотя мое лицо, скорее всего, тоже не излучало оптимизм. Жаль, не было зеркала, дабы поставить в этом вопросе жирную точку. Друг жмет мне руку и, ничего не говоря, мы отправляемся в дорогу. Я уже не пытаюсь заговорить с ним. Чтобы я не спросил, он, как заведенный, повторяет одну лишь фразу: «Нет времени, мы опаздываем».

Вынырнув из-под размашистых крон лип парка, где произошла наша встреча, мы попадаем на широкую улицу. Свернув направо, мы вклиниваемся в плотный поток людей. Все, кто попадался нам на пути, шли, опустив глаза, смотря себе под ноги, отчего они часто врезались друг в друга. И все это происходило в полной тишине. Ни криков возмущения, ни острых слов, лишь мерный стук бесчисленного количества туфель по асфальту. Ожившие манекены. Только сейчас я обратил внимание, что на противоположной стороне улицы совсем нет людей! Вместо них, следуя друг за другом, шла цепь из странных существ, напоминающих мне  гигантских кабанов с узкими собачьими мордами. Самый мелкий из них был размером с взрослого бегемота. Шерсть, местами вырванная с корнями, открывающая сочащуюся кровью плоть, стояла дыбом. С пасти, по гипертрофированным желтым клыкам, стекала слюна, обильно орошая асфальт. Животные издавали страшные гортанные звуки, но на них никто не обращал внимания. Я хотел было крикнуть, хотел показать своему другу на ту сторону, на что он лишь одернул меня за рукав, веля мне не смотреть.

Мы вышли к трамвайным путям. Дождавшись разрешающего сигнала светофора, перешли на островок посреди дороги. Странно, машин тут нет, для чего тогда тут нужен светофор? Я ощупал карманы в поисках пачки сигарет. Их не оказалось, зато трамвай был тут как тут.

Мы ехали без остановок, вагон размеренно покачивался. Девушка, стоявшая рядом, отпустила поручень, подошла ближе и обняла меня. Она была маленького роста, хорошенькая, но меня это почему-то нисколько не волновало. Она лишь спросила, заберу ли я её с собой, на что мой друг дал ответ: «не в этот раз».
Трамвай въехал под широкий мост, стало темно. Я перестал ощущать руку девушки, которой она обнимала меня за талию. Стук колес прекратился. Еще мгновение и темнота рассеялась. Я обнаружил себя в просторном мраморном зале с высокими потолками, резными колоннами, парой небольших фонтанов. Вокруг было много людей, которые то и дело, проходя рядом, здоровались со мной как с важным гостем, только уже в который раз я никого не узнавал. Бокалы с шампанским, вечерние платья, черные фраки – все это мелькало перед глазами, рябило, вызывало тошноту. Но вдруг, из толпы снующих людей, я взглядом зацепился за женщину. На ней было кораллового цвета платье, светлые волосы заколоты на затылке, завитые локоны по бокам падают на лицо. Мама. Она смотрит на меня, относит бокал с шампанским от губ и укоризненно сетует, что я совсем не готов к свадьбе. Появляются официанты с подносами, гружеными новой порцией аперитива. Я беру один бокал себе. Внезапно становится тихо, гости расходятся, образовывая полукруг, освобождая центр. В центре зала появляются двое. ОН – в сером костюме, черной рубашке, однако, я не могу даже уловить черты лица. И дело не в том, что я его не вижу. Просто внимание всех приковано только к его партнерше, в том числе и мое. ОН лишь тень, декорация, рояль в углу зала. Тишину нарушает музыка. ОН берет её за руку, притягивает к себе и они вместе срываются в танец. Плавный, размеренный. На ней белое платье, спина открыта. Я вижу, как она улыбается. ОНА смотрит на своего партнера. Танцующие делают еще два оборота через правое плечо, и я замечаю, что теперь ОНА смотрит на меня. Танец продолжался, музыка становилась все громче. Гости теперь тоже смотрели лишь на меня, потеряв интерес к танцующим. Сотни глаз впивались в меня, они ждали моей реакции. Я же не мог оторваться от её глаз, и стоял как под гипнозом, не смея пошевелиться, вдохнуть, перевести взгляд. Я видел лишь, что она была счастлива.
***
Телефон зазвонил, я поднял трубку.
- Макс, вечер добрый, – раздался звонкий голос главного редактора. Всегда подозревал, что он что-то употребляет. Вне зависимости, будь это полночь или полдень, назойливая чеканящая нотка не покидала его голос, - как Ваша поездка, все получается, так как вы планировали? Как ваша сестра?
- Да, господин Майер. Спасибо, что поинтересовались. Все отлично. Как раз собираю вещи.
- Как движутся дела с Вашей новой статьей?
- Она почти закончена. Я планирую вернуться через четыре дня. Могу бросить Вам на почту черновой вариант…. – не успел я закончить, как собеседник меня прервал.
- Все в порядке. Не стоит. Хотел напомнить, что близится срок сдачи, а так же пожелать хорошей дороги. Будьте аккуратны.
- Спасибо за беспокойство, господин Майер – ответил я и положил трубку.

Прошло уже два года, как я перебрался жить в Германию - в город Луккенвальде. Получив диплом и проработав некоторое время, в формате от зарплаты до зарплаты у себя на родине, я стал все чаще и чаще задумываться о работе на западные СМИ. Только поступив на первый курс факультета журналистики, я приходил в восторг от того, что существует то место на земле, где соблюдаются права человека, и, самое главное для меня, как для специалиста – свобода слова. Первое, конечно, было моим наивным предположением. Со вторым все так же оказалось не совсем гладко. После прохождения стажировки в газете Die Welt, мне предложили остаться и переехать в Германию. Я участвовал в написании статей, освещающих исторические и политические события в свете нарастающей напряженности взаимоотношений формата «Россия-НАТО». Вопросы о насущном: аннексия Крыма, новые санкции  в адрес России, ситуация по Украине, беженцы, «тиран Асад, с гордостью зачитывающий список убитых и замученных». Руководство наивно предполагало, раз я эмигрант с восточной стороны, я буду с большим рвением браться за подобные темы. Политика меня интересовала мало, история и её искаженная подача в целях пропаганды – еще меньше. Я чувствовал себя наиболее мерзко, когда данные понятия пересекались. Спустя два года все же удалось получить некоторое пространство для маневра. Мне даже позволили вести небольшую колонку, где я старался высказываться по вопросам акклиматизации эмигрантов, в том числе описывая свой собственный опыт, о жизни города, стремясь как можно дальше отойти от политики. Даже завел свой блог, откуда брал наиболее удачные мысли для своих статей. Это было моей черновой платформой, где я обкатывал новые и новые идеи.  Что-что, а даже косвенного отношения в развязывании нового противостояния я пытался избегать, там и без меня хватало желающих.

Отпросившись на несколько дней, я планировал  съездить к себе домой, навестить семью, а главное, проведать сестру. Собственно, ради неё я и решился на работу в Германии. Покинуть свой родной дом меня вынудила не тяга к богатству и славе, даже не свобода слова, которой я всегда восхищался и о которой слышал так много сказок. У меня болела сестра. Генетическое заболевание, которое, начиная с самого рождения, пыталось сломить её тягу к жизни. Кистозный фиброз – каждый раз, слыша эти слова, меня бросает в дрожь, оттого, что я никак не могу ей помочь. Лечение очень дорогое, пересадка легких, которая могла бы дать моей сестре еще лет пятнадцать жизни стоила очень больших средств, и я, насколько мне хватало возможностей, высылал заработанные деньги, оставляя себе лишь на самое необходимое. Все равно, что делать искусственное дыхание через соломинку. Родители делали все возможное, чтобы поддержать её. Но я прекрасно понимал, что я - единственный, кто способен ей как-то помочь.

С самого утра, проснувшись, я занялся сбором вещей. Но про себя думал совсем не о предстоящей поездке. Дело в том, что мне уже который день снился один и тот же сон. И эти навязчивые мысли вновь завладели моим сознанием с самого утра. Блокнот, пара ручек, карандашей – все это оказалось в рюкзаке и потерялось где-то на самом дне. Время было уже далеко за полдень, а я продолжал прокручивать в своей голове простой и незамысловатый сюжет. Пара сцен, главные лица, многочисленная безликая массовка. В сумку полетели несколько маек, чистая толстовка. Я прекрасно понимал, почему сон так прочно обосновался в моем подсознании. Неделю назад, когда я только планировал свою поездку, мне позвонил мой старый друг. В тот вечер я был слегка не трезв и возвратился домой не один, потому не смог  долго и основательно поговорить. Моя спутница первое время очень заинтересованно вслушивалась, когда я не до конца переходил на русский, разбавляя его немецким, и разливала вино в бокалы. Я сообщил другу, когда смогу выбраться домой, и мы даже успели договориться о встрече. Когда то он был очень близок мне, но, спустя столько времени, которое я провел, оборвав все свои старые связи - все это не могло не наложить свой отпечаток на всех нас. Мы виделись в последний раз месяцев семь назад. Я даже не могу сказать, что скучал. Просто отвык. Так отвыкают от горячей воды на время ремонта водопроводных труб. Однажды проснулся с мыслью, что я совсем не помню того, что связывало нас когда-то. Я попытался закончить разговор, видя, что моя спутница утратила былой интерес, и теперь, скучая, смотрела на проезжающие под окном автомобили. Но друг понял это и перешел к главному, что ему не терпелось мне сообщить.

- Я виделся с Алисой сегодня. – сообщил он.
- Здорово, как она? – ответил я после короткой паузы.
- Мы зашли в бар после работы. Знаешь… - протянул мой друг.
- Что?
- Это было довольно странно, мне постоянно казалось, что ты вот-вот зайдешь сюда. В общем, она выходит замуж.
- Ну что же, это было довольно предсказуемо.
- И она позвала меня, - мой друг осекся, - нас. Позвала меня с Ирой на свадьбу.
- Пойдешь?
- Было бы неплохо как-то развеяться. Почему и не явиться. В общем, мне жаль, что так вышло. - Я услышал, как на другом конце трубки мой собеседник закурил сигарету и  первая затяжка покинула его легкие. – Мы  отлично ладили все вместе.
- Наверное, я уже слабо помню все это. – Соврал я, разговор начинал меня раздражать. – В любом случае, сходи. Все нормально, не переживай.
- Ладно, звони, как приедешь.
- Обязательно.

Сумка была собрана и брошена на пол возле двери. Я жил по адресу Готтовер Штрассе 57. Это был невысокий двухэтажный дом на двенадцать квартир. Я же обосновался на втором этаже, буквально под самой крышей. Это была небольшая угловая квартирка из двух комнат, в сумме дававших шестьдесят квадратных метров жилого пространства. Потолок и стены были отделан вагонкой, и это очень сильно напоминало мне о доме. Там, откуда я родом, в те времена, когда я был еще мал и несмышлен, каждая вторая квартира имела балкон, обшитый на подобный манер. В целом, вся квартира была оформлена и заставлена мебелью цвета светлого бука. Начиная от потолка и заканчивая паркетом на полу. Там было всего четыре окна, напоминавшие мне широкие амбразуры дотов, глубоко посаженные в покатой крыше дома и две комнаты: одна – служившая кухней и гостиной одновременно, вторая – была спальней. Ничего лишнего: несколько стульев, комод с множеством шкафчиков, два высоких шкафа, уютный угловой диван с горой подушек разных цветов и размеров перед приземистым, но широким журнальным столиком.

 Напротив меня была такая же квартирка, зеркальное отражение моей. Там жила молодая пара: поляк Бронислав и немка Эльза. Лично мне с ними так и не довелось познакомиться. Они часто появлялись дома поздно ночью, о чем я узнавал по громким суетливым шагам, раздававшихся по общему коридору. Насколько я знал, он приехал на заработки из-под Тарнува, устроился в местной пекарне. Эльза же тут родилась и работала в цветочном магазине, который был буквально в квартале от дома. И все бы ничего, но все жильцы по адресу Готтовер Штрассе 57 изо дня в день вынуждены были выслушивать выяснения отношений этой молодой парочки. Сегодня представление началось раньше обычного. Заканчивая последние приготовления к дороге, я услышал женский крик. Слов разобрать я не мог, но очень хорошо чувствовал, что кричащая пыталась донести. Голос становился то тише, то снова срывался на крик, девушка изо всех сил пыталась быть услышанной. Нет, не мной, не парой соседей, которые, наверняка, побросали все свои дела и теперь усиленно вслушивались в разыгрываемый спектакль. Она кричала так громко тому, кто был ближе всех. Мгновение спустя крик прекратился, воцарилась тишина, будто весь дом замер в ожидании предстоящей развязки. Я же извлек сигарету из пачки, и закурил в открытое окно. Отсутствие балкона в квартире — единственное, что меня расстраивало в моем скромном жилище. Свежий воздух тут же ворвался в комнату, разбросав мои многочисленные записи, оставленные на кухонном столе. Девушка плакала. Плакала от отчаяния. Я стоял и курил. Я слышал её плач и вспоминал, что подобное мне доводилось видеть собственными глазами. То же было и со мной. Алиса. Я помнил, как она тоже пыталась достучаться до меня, как наша квартира наполнялась её криком, как она билась мне в грудь, просила о помощи. Но я не слушал, не хотел слышать. Просто одевался и уходил, ждал, пока остынет. Я жаждал своей правоты, я не слышал то, что было куда важнее, чем мое уязвленное самолюбие. В конце концов, она остыла. Только теперь навсегда.

Проверив наличие документов в внутреннем кармане куртки, я выключил свет и вышел за порог. Плач все еще доносился с двери напротив. «Kurwa pierdole»: услышал я по ту сторону. Я, было, поколебался, не стоит ли постучаться, но не нашел слов, которыми смог бы вразумить обоих. Провернув ключ в замочной скважине, я пошел прочь от двери по коридору в направлении лестницы.

Поздняя осень встретила меня слабой дымкой и мелкой моросью. Проезжающие мимо автомобили фарами разгоняли сгущающийся мрак. Редкие пешеходы, прикрывшись зонтами старались долго не задерживаться на улице. Чувствовалось наступление холодов, меня слегка потряхивало в легкой кожаной куртке и я поспешил быстрее оказаться в салоне своего старенького рено. Оказавшись внутри, я на автомате включил ближний свет фар, набросал сообщение сестре о том, что выезжаю. Правая фара сразу не загорелась , но, «проморгавшись», исправно заработала. Запустив двигатель и почувствовав, как тепло от кондиционера стало приятно распространяться по салону, я тронулся в дорогу.