Суженый, или Девушка в меду

Ох уж эти литературные кружки, секции, клубы. Завели и мы такой при нашей газете. Назвали «Притяжение». Ох, как же пророчески. И кто его согласился вести? Конечно, я, холостой, и которому по воскресеньям делать нечего.

Хорошо в редакции в выходной. Тихо. Компьютеры свободны. Дождь за окном. Самое лирическое настроение. Тут ещё печеньки и чай. Думаешь, придёт сейчас кто-нибудь этакий, необычный, прочтёт что-нибудь великое, и - притихнешь, скажешь себе «ну, вот, можно и на покой», потому как, чего же боле искать, когда, вот, он - настоящий талант. Подтолкнёшь его легонько на страницу периодического издания и всё, раскрылся, полетел дальше по миру самолётиком.

Кто у нас там только не бывал. Нервные школьники с дико авангардными текстами. Батюшка, глаголющий в рифму о божественной любви. Восхитительный бомж, пишущий до зависти складно и ладно, что подозреваешь его (ах, ты злой гений драматургии внутри меня, сгинь!) в промысле на какой-нибудь помойке близь дома большого поэта, который свое не ценит или слишком критичен, а  этот бомж (не дурак и со вкусом, вон, одет-то прилично и не скажешь, что ночует на теплотрассе), извлекает смятые листы (а они у него всегда мятые) из мусорного бака, и читает таким проникновенным хриплым басом, что мурашки бегут.

Бывали преподаватели и умственно неадекватные люди. Я сейчас не о самовлюбленных гениях, а о товарищах и дамах, которые всерьез утверждали, что посланы на Землю некой цивилизацией, и общаются со своими далекими сопланетниками исключительно в стихотворной форме. Был один дядька, всерьез доказывал, что состоит в некой секретной организации по спасению человечества и переселению в параллельные миры. Предлагал присутствующим свои услуги. Никто не согласился.

Однажды даже пришел редактор конкурирующего издания. Предложил свои стихи, сказал, что по моральным соображениям не имеет права печатать их в своем издании, мол, оценить, принять и опубликовать должен кто-то со стороны, независимый от него. Взяли, напечатали под псевдонимом. А через какое-то время, в том самом конкурирующем  издании появилась статья про то, какую чепуху и бездарщину печатает литературный раздел нашей газеты. Так что, еще вопрос, с кем дело лучше иметь: с безобидными сумасшедшими или злохитроумными коллегами.

Оксана казалась самой нормальной из всех. Потому что молчала. Даже читать свои стихи стеснялась. Просила меня: «Прочтите, как вы можете. Мне нравится». Всего два стихотворения. Про любовь, конечно. Таинственному незнакомцу.

А на следующие заседания она приходила первая, уходила последняя. Когда в клубе разгорались споры, она молчала. Не хвалила никого и не ругала. Была в ней какая-то загадочная кротость. Безмолвие завораживало. Густые черные волосы и голубые глаза влекли.

Однажды после клуба хотел остаться в редакции, набрать на компе несколько текстов. Но Оксана не уходила. Чего-то ждала. Пила чай. Одна. Тихо. Как-будто никого, кроме неё, в комнате не было. Поразительная самодостаточность. Но работать в такой тишине просто невозможно. Пришлось уходить. Закрываю железную дверь редакции, она стоит рядом, не прощается.
-Нам по пути. Проводишь меня до остановки?
Жалко, что ли. Провожу. Берет меня под руку. Ого! Идём. Молчим.
Встречаем разных знакомых. Чувствую, как краснею. Почти как алое пальто Оксаны.

Стоим на остановке. Чёрт знает, какой ей нужен автобус.
-Ты сейчас куда?
-Домой, - отвечаю.
-А можно, мне к тебе? Хочу, чтобы ты ещё почитал мне что-нибудь.

Воздух холодный, а от меня чуть ли не пар идёт. Наивный народ поэты. Мало им надо. А ведь в детстве «Приключения Буратино» смотрел, песенку слышал «На хвастуна не нужен нож, ему немного подпоешь, и делай с ним, что хош».

И мы идем ко мне. И пьем чай! Очень странно, что она совершенно не хочет в туалет! И непонятно: нравится ли ей, то, что я читаю, или - нет. И снова я её провожаю. А через неделю мы уже идём к ней в гости. Её мама как-то быстро собирается и куда-то уходит. Очень странная мама. Приветлива, но без тени улыбки. Смотрит так, будто сканирует, как аппарат МРТ. Куда вот она на ночь глядя?

В доме острый запах. Четыре кота. Шутя так говорю:
-Надо бы их кастрировать, - и натыкаюсь на пронзительный взгляд Оксаны, будто сказал непристойность. – Извини, неудачная шутка.

Пьем чай. Молчим. И тут.
-Я тебе нравлюсь?
Пирожное едва протискивается в моё горло. Ничего не могу ответить. А Оксана продолжает.
-А ты мне нравишься. Мы с мамой гадали. По предсказаниям выходит, что ты мой суженный.
Форточку что ли открыть, что-то кислорода мало на кухне.
-Ты, - говорю, пытаясь всё в шутку перевести, -  очень симпатичная, но очень странная.
-А, это… - улыбается, хорошо так, спокойно, всё таки ей надо почаще улыбаться, ей идёт, надо ей об это сказать… - это всё из-за церкви. А ты крещенный?
-Ну да.
-Но у нас не простая церковь. Мы чтим особые дни и соблюдаем правила нашей общины.
-А я, вооот, к сожалению, это, того, сомневаюсь…
-В чём?
-Во всём.
-Это пройдет, когда мы друг друга поближе узнаем. Ты же хочешь узнать меня ближе?
-Наверное.

Оксана никогда так много не говорила, а меня так ни одна девушка не смущала.
-Мама видела тебя во сне. И там ей сказали, что ты мой суженый. И я в это верю. И наш староста наш с мамой выбор одобрил.

Ущипните меня, мне это снится! Я даже встал. Не знаю, смеяться, бежать или обнять её.
Чёрт, надо же, при всём этом, она такая красивая. Что это со мной? Схватился за спинку стула. Комната качнулась. Лицо Оксаны рядом с моим, размытое. В следующее мгновение мы уже обнимаемся. Да что там - целуемся, перекатываясь по стене с пронзительно жёлтыми обоями. Куда мы катимся?

Горячий шёпот:
-Только нам до венчания нельзя... Ну ты понимаешь? А остальное - всё можно.
-Не понимаю, говорю.
-Как муж и жена нельзя, а  остальное всё можно.
-А остальное это что?
-Сейчас я тебе покажу, думаю, ты такого ещё не испытывал.
Не фига себе, как интересно. Любопытство прямо во мне дикое проснулось, желание узнать то, что я ещё никогда не испытывал прямо зашкаливало. Да и вообще, все чувства обострились, а вот запах кошачьей мочи, наоборот, притупился. Какой интересный чай.

Ещё чуть-чуть и мы вкатились бы в спальню. Но тут под ногами оказался кот. Я немного наступил ему на лапу. Животное вцепилось в мою голень. Боль. Спасительная и адская.
И я пришел в себя. Спасибо тебе, кошак.

-Мне, - говорю, - срочно надо идти.
-Я обработаю рану и зашью брюки, - сказала Оксана, не выпуская меня из рук.
-Да ерунда!
-У тебя кровь на джинсах.
-Дело житейское. Мне, правда, нужно идти.

Говоря всякую ерунду, я быстро перемещался в прихожую.
-Мы предназначена друг другу, - строго сказала Оксана, - запомни!
-Я запомнил.
Путаясь в замках, кое-как открыл входную дверь. Оксана даже не сделал попытки мне помочь. Бросил на неё прощальный взгляд, не в силах что-то сказать, промычал. До чего же она была соблазнительна. Трогательные ножки в чем-то облегающем и кофточка уже далеко сползшая с плеча. Казалось, губы у неё пульсируют.

Открыл дверь, а за ними на площадке стоит мама Оксаны.
-Куда же вы? Ещё так рано. Я хотела показать вам детские фотографии.
-Чьи? – сглотнув комок в горле, спрашиваю. Но не жду ответа. – Простите, в другой раз, обязательно. Срочно надо…
Что «надо» - не договариваю, вылетаю пулей из подъезда.

Какой свежий морозный воздух! Как хорошо. Провалитесь вы с вашими литературными клубами. Суженый… Суженный… ага, резко. Нет мне нужен мир широкий. Шарф, зараза, никак не хочет намотаться вокруг шеи. Ну и хрен с ним. Так пойду. Домой. Пешком. Куда угодно, лишь бы вокруг был воздух. Пусть с нотками бензина и угля. Но много воздуха. И холодного.

© Сергей Решетнев