Александр Нечаев Старик и атом

Один из своих проектов - АЭС "Хурагуа" на Кубе - Александр Нечаев, как и старик-кубинец Сантъяго, не закончил по независящим от него обстоятельствам. И вот уже много лет возвышаются над Сьенфуэгос железобетонные остовы атомных блоков.

"На мгновение он остановился и, оглянувшись, увидел в свете уличного фонаря, как высоко вздымается за кормой лодки огромный хвост рыбы. Он увидел белую обнаженную линию ее позвоночника и темную тень головы с выдающимся вперед мечом". (Эрнест Хемингуэй "Старик и море").

***

До начала 90-х годов в странах Варшавского договора и Финляндии (2 блока) было построено 25 атомных энергоблоков отечественного дизайна.

Такого масштаба международного сотрудничества в области атомной энергетики не имела ни одна ядерная держава.

Но шли годы, менялись и подменялись ценности, советская цивилизация все дальше уходила за горизонт Милениума, и, казалось, у прометеев мирного атома навсегда выбита почва из-под ног. В том числе, и в силу их возраста.

Но герои ядерного прорыва СССР просто так не сдаются. На рубеже веков, когда наука и промышленность России лежали на боку, а стагнация мировой атомной энергетики отметила совершеннолетие, "атомные старики" повторили подвиг своей молодости.

Во многом именно их стараниями атомная промышленность России вышла из спячки. Были начаты, построены и пущены в эксплуатацию первые в мире энергоблоки нового тысячелетия - проекты поколение III.

Новейшие атомные блоки, оснащенные ловушкой расплава кориума, системами дожига водорода, пассивного отвода тепла, ввода бора, защитой от цунами, укрытые сверхпрочным контайментом, которому не страшен даже пикирующий по глиссаде Боинг 747 с полным баками горючего и проч. То есть все то, что до сих пор не воплощено конкурентами России на этом рынке именно из-за слабого инжиниринга.

А наши старики дожали. И не где-нибудь в Англии или Бельгии. Не на Лазурном берегу, а на берегу Желтого моря, в Ляньюньгане, накрытом субтропической влагой и смогом химических предприятий. Где сталь гниет, а нержавейка превращается в пыль - Тяньваньская АЭС в Китае.

На границе иранской пустыни и Персидского залива. Куда когда-то ссылали преступников - АЭС "Бушер".

На южной оконечности полу-острова Индостан - АЭС "Куданкулам".

Жизненный путь лидеров российского инжиниринга, также их учеников и последователей, которые пустили поколение III+ и подвели управление проектами АЭС вплотную к тотальной цифровизации и искусственному интеллекту, в который раз потянув за собой страну, - славная страница новейшей истории.

И все-таки фигура Александра Нечаева, "человека без нервов", как его называли коллеги, выделяется даже среди этой легендарной когорты.

Именно Нечаев пускал блоки первой станции в капстране - финской АЭС "Ловииза" в конце семидесятых.

Именно Нечаев, через тридцать лет после Ловиизы, сдавал первую станцию нового века - Тяньваньскую АЭС.

АЛЕКСАНДР НЕЧАЕВ. 2010 год

За финским рублем

Раньше был лимит, установленный ЦК на зарплату и пребывание за рубежом – чтобы и зарплата не больше посольской, и срок пребывания был не больше посольского – обычно три года. А для руководителей, как например, Селихова в Китае – до шести. Я сам в Финляндии был шесть лет – на «Ловиизе». Считалось очень большим сроком. Но меня никто особенно не спрашивал, сколько надо было лет, столько мне и давали.
Но, конечно, тогда, в 70-е годы, попасть за границу было очень престижно. А в Финляндии, капстране, можно было еще, и заработать, купить себе машину - «Москвич», «Жигули» или даже «Волгу». Но давалось это все тяжело. Не в смысле быта, конечно, условия там были неплохие.

У нас был свой посёлок, руководители жили в отдельных квартирах. Правда, барачного типа, но с электрическим отоплением было все нормально. А вот рабочие, конечно, жили в общежитиях, и представляете, что такое молодым ребятам. Ведь законы были довольно жёсткие, контакты, так сказать, с местной публикой были запрещены. А в основном ведь была молодёжь, потому что тогда был серьезный отбор по состоянию здоровья. Это сейчас у нас всех берут по объявлению, и техников 80 лет, и рабочих 60-т, а раньше был определённый возрастной ценз. И молодым людям было тяжело. Особенно, когда есть запрет. Чем больше запрет, тем больше хочется. И личной свободы, и свободы передвижения. За шесть лет, которые я там был, 27 человек сошли с ума на этой почве.

И что мы придумали? На атомных станциях есть требование – каждые полгода проверять состояние здоровье. Особенно раньше была совершенно обязательная проверка и к работам допускались только при наличии заключения медкомиссии. И поскольку мы находились в дорогой капиталистической Финляндии, мы решили эту комиссию проводить в Выборге, это порядка 100 км. От Ловиизы. И раз в полгода мы весь персонал туда отправляли, естественно, по определенному расписанию. И в это время туда приезжали жены и так далее. Один-два дня максимум, но всё-таки это какое-то, но решение проблемы. При этом что характерно, было совершенно жесткое требование, в том числе и для партийных работников, чтобы люди обязательно раз в полгода ездили в отпуска. Это было обязательным условием, но, к сожалению, жажда заработка приводила к тому, что люди всяческими путями от этого дела уходили, не уезжали в отпуска. Некоторые ехали, конечно, но большая часть оставалась под разными предлогами. Мы в этом, впрочем, тоже были заинтересованы, поскольку с кадрами было напряженно.

А в целом условия были очень хорошие. И финны к нам хорошо относились. Разве что по части общепита были определенные разногласия. Они открыли, например, для нас пивную, а мы своим сотрудникам запретили туда заходить. Они открыли для нас столовую, куда наш народ сам не ходил. Он ходил в нашу столовую, где и своя кухня и просто было дешевле раза в два. И финны обижались. Но в человеческом плане отношения были хорошие. Я могу сейчас уже сравнить с китайцами, с индусами, с арабами, с кубинцами. И я бы поставил на первое место финнов. Очень порядочные люди. Для финна попасться на обмане – это конец биографии. Я серьезно говорю. Допустим, едет финн на машине, нарушает правила, его останавливает полицейский. А там величина штрафы за одно и то же нарушение варьируется в зависимости от того, какой у тебя заработок, сколько у тебя детей и так далее. Наши бы такое доложили инспектору! А они очень честно к этому относятся. Если он олигарх, он так и говорит, я олигарх, готов поделиться с государством за превышение скорости. Хорошие ребята, мне они очень нравились. Никогда никаких конфликтов, инцидентов у нас с ними не было. Было соперничество по спортивной линии: футбол, волейбол, авторалли. И, кстати, чего я не ожидал, они оказались на голову выше нас в автоспорте. У нас очень была хорошая команда – шесть человек, и в том числе два мастера спорта – Коноплёв и Марков. Так финны нас несколько раз на голову разбивали.

В тоже время финны народ – совершенно своеобразный. Это люди хоть и обязательные, но несколько суховатые. Опять же пьющие, это надо отдать им должное. Правда, там особенно не развернёшься, ограниченно водку продают, достаточно строго с этим делом. У нас, конечно, свои поставки были, но не пьянствовали, этого у нас не было.

Семеновские

В основном, на Финском проекте у люди нас были из Нововоронежа. Была там такая базовая организация ЦЭМ, которая имела большой опыт сооружения наших первых 440-х блоков. Людей набирали из местных поселков, деревень, обучали, давали специальность. И народ, соответственно, был простой, с привычками людей, которые проживают в сельской местности. И вот проходит какое-то время после начала работ, приходит ко мне начальник строительства с финской стороны и говорит: «Александр Константинович! Ваши люди завезли в Финляндию тараканов. У нас нет тараканов в Финляндии, их просто нет». Я говорю: «Что Вы, уважаемый? Как Вы можете так говорить? Быть этого не может!» Он повернулся, ушёл - обиделся, что я ему не поверил. Прошло, не знаю, может быть, с полгода, он приходит ко мне со своим партнёром – свидетелем - и кладет на стол двух отборных. «Вот нате, смотрите». А у нас там российский и финский поселок разделяла дорога. «Вот вы спите, говорит, а они бегут через дорогу цепочкой от ваших домов к нашим. И не наоборот». И показывает мне десятки фотографических свидетельств. Вот тут ничего не оставалось делать, как поднять руки: «Ну и что? Что будем делать?». «Платите нам 30 тысяч финских марок. Мы берёмся всё сделать, у нас проблем в Финляндии с этим нет, мы выведем вам всех. Вам надо будет только всех людей из ваших комнат и домов выгнать, и мы всё сделаем». Но где нам 30 тысяч марок найти? Я начал в Москву звонить... «Нет у нас таких денег, ну нет у нас» - отвечают. В конце концов, решили сделать финнам определённую работу – как раз на 30 тысяч марок. Заработали, таким образом, деньги. И, действительно, пришли какие-то финские мужики, тётки, всё там сделали, и тараканов не стало. Я собрал собрание, говорю: «Что же вы позорите страну, ребята? Как можно быть такими нечистоплотными? Проверяйте ваши чемоданы, проверяйте ваше бельё, потому что, наверняка, вы их завезли». Все молчат. А потом, после собрания подходят ко мне три женщины: «Александр Константинович! Извините нас, пожалуйста, но это мы привезли». Оказалось, семёновские на все объекты привозят с собой тараканов в спичечной коробке и выпускают их, чтобы деньги заводились. Это какая-то там у них примета. Я их там чуть ли не разорвал...

Русские кошки и финские белки

Другой случай. Дети были, а детям нужны кошечки, собачки. Собаку туда, конечно, не провезёшь, очень строго с этим на финской границе, но вот кошка была, то ли финская кошка, то ли наша, не помню. И был один кот – местный. И вот буквально за год их стали десятки, кошек, котов... Бегают везде. Причем финские коты своеобразные, они на лето уходят в лес, мышей там, в лесах полно, а вот зимой приходят обратно. Дети радуются, ну чёрт бы с ними – с котами. Но вот начинается у нас после пуска первого блока отъезд людей, и к пуску второго блока людей всё меньше, меньше и меньше. И эти коты стали очень заметны, они ходят по улицам, орут, голодные, хозяев нет. Опять ко мне финн приходит разговаривать. «Особенность Финляндии в том, говорит, что у нас нет ни одного бездомного животного, это наша финская гордость. У нас если кошка, то она при хозяине живёт. А у вас, что это такое произошло? Что это такое?». А дело еще было в том, что мы ведь жили в лесу, и там полно белок, их кормили и дети и взрослые, а белка же на земле очень неповоротливая, и представляете, коты стали ловить этих белок, душить, поедать. Финны говорят: «Давайте что-то делать». «Я, говорю, не могу ничего предложить». «Ладно, – говорит финн. – Давайте мы сами. У меня есть друг – охотник, я его попрошу, он придёт и будет их отстреливать». Я говорю: «Да, Вы что? Это же будут такие травмы для детей». «Ничего, ничего, он это будет делать рано утром, ещё все будут спать». «Ну, ладно, говорю». «Вы только мне должны дать деньги на патроны». В общем, этот охотник день ходил, два ходил, а у нас был такой коттедж большой, напополам с главным инженером. И, значит, слышу – соседка моя плачет. Я говорю: «Что такое?». «Кота нашего любимого убили». Вот незадача! Одного всего кота убил, да и то главного инженера. А проблема-то осталась. И опять финны мне: «Давайте нам деньги, мы у вас котов всех уберём. Попробуйте эти деньги взять с хозяев кошек». А хозяев уже половина нет. Где деньги брать? Там жесточайший был счет каждой марки. Короче говоря, опять мы изыскали способ, нашли деньги, причем опять чуть ли не те же 30 тысяч марок. Написал я приказ, принести всех котов и кошек, там есть у нас одна комната, один дом такой стоял, и вот туда – их всех. Приехали финны, котов затолкали туда – такой там вопль стоял. Они очень долго их ловили в этой комнате, дня четыре, пять, увезли так. Не стало котов. Наверно, правда, уничтожили. Вот такие у нас случаи бывали.

Под полу-ключ

Финны сразу отказались от системы управления энергоблоками, которая применялась в то время на советских АЭС. Автоматику, приводные устройства и контрольные приборы заказали у немцев, англичан, канадцев.

Конечно, наша промышленность была совершенно не готова к изготовлению и поставке оборудования, отвечающего тем новым требованиям и стандартам, которые существовали в то время на Западе. Не было государственного независимого контроля изготовления оборудования. У нас не было, если говорить откровенно, и нормально сформулированных, проверенных опытов эксплуатации блоков, требований к оборудованию. У нас оборудование в целом ряде случаев было очень низкого качества, и об этом не очень приятно говорить. Но это, к сожалению, так. У нас в стране, честно говоря, в нашей отрасли, как в любой другой, не было системы контроля изготовления оборудования, я уж не говорю о полноценной системе контроля качества. Поэтому приходилось очень многие вещи осваивать и прилагать серьезные усилия, чтобы оборудование довести до соответствия требованиям наших финских партнеров.

Я должен сказать, что в это время была ещё советская власть, были ещё партийные органы, которые очень жестко контролировали и, я даже скажу, помогали нам в этих делах. То есть объект был под контролем ЦК. По себе могу сказать: перед тем, как я получил свою должность, меня утверждали на заседании ЦК. Но контроль контролем, а помощь нам оказывалась без проблем и в первую очередь. Так, например, если мы не договаривались с предприятиями о необходимости устранения на месте дефектов, замечаний, мы, грубо говоря, жаловались в ЦК, и мгновенно все эти люди приезжали и работали.

Однако проблема была не только в качестве, но и в документации на качество. По правилам, которые в то время были в Финляндии и в западном мире, все элементы любого изделия должны иметь маркер. Предположим, у нас есть сосуд, и все штуцера, сланцы, какие-то покрышки, которые идут к нему, - все они должны иметь собственный маркер. Другими словами, каждый элемент, каждый штуцер, должен был иметь своё клеймо, которое в паспорте на этот сосуд имело пояснение, из какой стали сделано, каким сварщиком приварено, какими электродами. У нас всего этого не было. Я не могу сказать, что у нас было очень плохое качество, но у нас не было документального подтверждения этого качества.

И когда после монтажа были обнаружены несоответствия, это создала массу дополнительных проблем. Например, по чертежу, патрубок должен быть сделан из нержавеющей стали, проверили (есть довольно простые методы проверки) – оказалось, что патрубок сделан из черной стали. И мы были вынуждены пойти на это, чтобы часть наиболее ответственного оборудования отправлять финским контролёрам, и они уже на месте контролировали и фиксировали все несоответствия, чтобы мы меньше всё-таки переделывали. А объем там был огромный, и мы содержали целую бригаду порядка 50-ти человек, которая только этим и занималась. При этом право ставить клеймо, если его нет на деталях, имел право только допущенный финским надзорным органом контролёр. Таких контролёров в Финляндии было, конечно, мало, но кто же знал, что будет такой колоссальный поток несоответствий. Договорились с финскими властями, что мы аттестуем наших специалистов. И у нас там было порядка десяти контролёров, которые имели право проверять оборудование и ставить клеймо.

Две системы

И всё было прекрасно, пока нас не поймали на том, что мы занимаемся обманом. А поток шёл огромный, были сроки, был план, шёл монтаж, и доходило до скандала, потому что, до тех пор, пока финский контролёр не убедится в том, что оборудование приведено в соответствие, что каждый штуцер вмонтирован, каждая гайка имеет клеймо, что все детали соответствуют материалам и размерам, заявленным в проекте, разрешения на монтаж не давали. И получалось так, что оборудование стоит на складе, и пока финны его не проверят, а мы не доведем до кондиции, мы не имеем права его транспортировать. А поскольку нас поджимали сроки, то я порой вынужден был давать команду: «Везти в монтаж». И везли в монтаж. В общем, и такие были не очень приятные вещи.

Тут необходимо отметить, что Х. Лехтонен – тогда генеральный директор ИВО – очень тонко понимал ситуацию. И с одной стороны он настойчиво проводил политику требовательности по выполнению нами контрактных обязательств, с другой входил и в наше положение. Также поступал и его приемник К. Нумминен, и один из руководителей строительства АЭС с финской стороны, а затем ответственный за эксплуатацию станции Андрес Палмгрен.

И как бы там ни было, но 1977 году мы пустили первый блок. Я специально не буду говорить про всякие мелочи, их было очень много. Главное, что блок пустили и пустили, надо сказать, достаточно удачно. Процесс пошёл сразу же, работу быстро мы подняли. Прошли гарантийный период. Сейчас, когда в Китае пускали два блока, мы там обязаны были обеспечить гарантировано работу блоков на проектной мощности в течение двух лет. Здесь было всего 28 дней. Этот срок блоки должны были отработать без единого замечания. Если какое-то замечание вызывает, допустим, падение мощности, то всё начинается с начала.

Но гарантийный период на первом блоке «Ловиизы» мы провели нормально. В это время монтировался и второй блок. Они должны были идти с разницей в год, но получилось так, что на корпусе второго блока, он выполнен из специальной высокопрочной и радиационно устойчивой стали 48-ПС. Она имеет изнутри нержавеющую подкладку, 9 мм толщиной, корпус четырехметровый именно с точки зрения исключения коррозионных попаданий в первый контур. Так вот на первом блоке это всё прошло более-менее нормально, а на втором блоке товарищи финны выявили у нас четыре тысячи дефектов на нержавеющей накладке на корпус. Мы его отстояли, доказывая, что это дефекты допустимые. Но там не буду касаться нюансов, скажу лишь, что месяцев, наверно, пять, мы доказывали, что эти дефекты можно отремонтировать, с чем финны не соглашались, потому что эта сталь очень хрупкая и, если ты делаешь какие-то элементы на плавке и допускаешь какие-то локальные нагревы, требуется термообработка всего корпуса. Чего мы там делать, конечно, не могли. И долго не могли доказать невозможность устранения этих четырех тысяч дефектов. В конце концов, мы предложили оставить эти дефекты, и если они будут развиваться, тогда будем думать над тем, как их устранять. Но вы сами понимаете, что такие решения не совсем корректны, потому что одно дело, исправить эти дефекты корпуса на стадии монтажа, и другое дело – после работы реактора. Но, в конце концов, финны привлекли немцев, те ещё раз, зафиксировали все четыре тысячи дефектов и сказали, что, по их авторитетному мнению, эти дефекты можно оставить. И вот после года простоя, будем так говорить, потому что работы, хотя какие-то и делались по машинному залу, по всем системам, но главная, красная линия – реактор – выпала из-за этих спорных дефектов корпуса.

Но потом мы быстро всё закончили. И второй блок мы пустили уже в восьмидесятом году. Ну и что я скажу? Мы были правы, и немцы были правы – станция проработала 30 лет, первый блок, по крайней мере. Второй блок проработает 30 лет в середине 2010 года. Надеюсь, без каких-либо замечаний, по корпусу в том числе, и вообще по нашему оборудованию. Срок работы первого блока продлили ещё на 10 лет, и возможно продлят еще лет на столько же лет. По крайней мере, наша страна готова это сделать. То же самое по второму блоку, т.е. дефекты, имели место быть, но они не развивались, они локализовались, и тридцатилетняя эксплуатация это показала.

Куба – любовь моя

Кубинский проект был заморожен по политическим, как считается, причинам, но я думаю, больше – по экономическим. Мы могли бы в 90-е годы предоставить кредит, а самое главное, у нас все было сделано, мы там всё поставили, кроме системы СКУ или АСУ ТП, т.е. системы автоматического управления станцией. А кубинцы, они ухо держали востро, и от нас требовали самой современной системы автоматического управления станцией. Мы скооперировались, было с чехами, но потом вынуждены были создать консорциум – Англия, Германия, Бразилия, Италия. Западные европейцы убедили Ельцина, что они поставят на АЭС «Хурагуа» АСУ ТП, и Ельцин дал согласие на финансирование этих работ.

Но американцы есть американцы. Американцы надавили на англичан, и те вышли из консорциума. Американцы надавили на немцев и итальянцев, и те тоже вышли из консорциума. Остались бразильцы и мы. Бразильцы проявили стойкость и мужество, были до конца с нами, хотя, конечно, не очень многое могли.

Конец "эпохи Бендукидзе"

Самым сложным в китайском проекте было вернуть к жизни нашу промышленность. Потому что к началу практических работ по тяньваньскому контракту атомная отрасль России лежала на боку. Это касалось не только энергетического строительства, а, прежде всего, заводов производящих для этого оборудование – атомного машиностроения. И когда после 10-12 летнего перерыва мы все-таки приступили к реализации проекта Тяньваньской станции, у нас, разумеется, возникли определенные трудности и с проектированием, и с изготовлением оборудования, и с организацией работ.

Не было даже блока-миллионника, отвечающего международным требованиям безопасности того времени. Даже в Болгарии, где мы пустили на АЭС «Козлодуй» два миллионника (в 1988 и 1993 году), в основу были положены российские требования и нормы. С таким проектом нам трудно было бы выходить на китайский рынок – уже тогда они проявляли большой интерес к новым разработкам. У них уже была задумана широкая программа развития атомной энергетики, и они выбирали блоки, которые отвечали самым современным требованиям.
И вот 5 лет – до 1997 года, когда был подписан контракт, китайцы очень внимательно и осторожно подходили к возможности реализации того соглашения, которое с нашей стороны подписал президент Ельцин.

Большое количество делегаций посещало наши проектные институты и промышленные предприятия – в основном Ижора, ОМЗ, Атоммаш. Их впечатление было самое неблагоприятное. Не помню точно, в каком году посещал Ижорские заводы вице-премьер Китая. Это было перед самым подписанием контракта. Как и во время предыдущих визитов китайских делегаций, мы рассказывали нашу обычную «легенду». Нас спрашивают: «А где все люди?» Огромный цех, а в нем практически никого. «Это обеденный перерыв», - объясняли мы китайцам. А на самом деле производство просто стояло.

На Ижоре вообще был вопиющий случай. Там, к счастью, был корпус реактора для АЭС «Стендаль». В ГДР мы ее начинали строить, но потом все поломалось. А корпус уже был изготовлен. И, с моей точки зрения, изготовлен был с очень хорошим качеством. Он имел товарный вид – блестел. И это, пожалуй, было единственное, что можно было показать. Мы его и показывали. Там были очень интересные моменты. Никто в мире до нас не делал патрубков корпуса штампованных – обычно они были приварные. И это место очень напряженное. Плохо иметь сварные швы в этой зоне. Ижорский завод впервые применил новую технологию. Это было заманчиво. У китайцев к тому времени уже была возможность сравнивать наши и французские предложения. Те тогда уже строили. И в это время мы на Ижоре принимали китайскую делегацию. Совершенно пустой цех. Только корпус реактора стоит – правда его очень красиво подсветили. Мы с китайцами постояли возле него и двинулись дальше. И вдруг нам навстречу стая – двадцать или тридцать кошек. В пустом цехе! Людей, видно, увидели и идут, голодные, нам навстречу – с поднятыми хвостами. Увидев это, премьер-министр был просто шокирован. Что это такое, откуда они взялись? Почему вы их, вроде того что, не едите? И потом, после всего увиденного устроил представление. Он удивился, что этот завод у нас частный. Он уже тогда был под контролем Бендукидзе. И китайский премьер – товарищ Ли Пен – был непреклонен: как можно столь ответственное оборудование делать на частном заводе. Давайте, вроде того, что менять завод – видимо, под впечатлением от всего увиденного. В том числе и хоровода кошачьего.

Примерно такая же ситуация была и на ЛМЗ. Там турбину нам показывали – все время одну и ту же. Для людей, которые хоть немного разбирались в проблеме, складывалась очень неприглядная картина. Очень. Поэтому у китайцев были очень большие сомнения в целесообразности работы с нами. Они просто-напросто не верили в то, что мы можем это дело потянуть.

А в Китае в то время уже активно работали (и работают сейчас) французские, канадские, американские фирмы. Главными нашими конкурентами были французы. Они построили в Китае четыре блока примерно нашей мощности и собирались строить еще два – по проекту прошлого тысячелетия. Проект примерно 80-х годов. У нас же проект на момент заключения контракта отвечал современным требованиям безопасности. Я не беру вопросы экономические, себестоимость и т.д., но с точки зрения безопасности мы в то время были на шаг впереди, а это главное для атомной станции. Они во что бы то ни стало, хотели заполучить этот контракт. И они даже давали цену, меньшую, чем у нас. Но есть и технические критерии отбора. Наш проект, разработанный для Китая, был признан наиболее перспективным.

Станция имеет двойную оболочку: одну для защиты от каких-то внешних воздействий, даже от падения самолета, и внутренняя оболочка, рассчитанная на гипотетическую аварию, которая может быть внутри станции. Впервые в мире мы разработали и применили, так называемую, ловушку для удержания кориума. Если активная зона по каким-то, самым невероятным причинам, расплавилась бы, ловушка удержала бы расплавленную массу внутри контаймента. Такого устройства до этого проекта не было ни на одной станции.

Тяньваньская станция безопасна с точки зрения дублирования систем безопасности. В мире принято трехкратное дублирование – у нас же четырехкратное. Таким образом, с точки зрения безопасности это был один из самых новых и совершенных проектов, и это было отмечено МАГАТЭ при рассмотрении нашего предложения.

Главный по китайским тарелочкам

Александра Селихова подбирал я. Мы искали туда руководителя площадки. Хотя, скажу честно, до этого его не знал. Мне предложили. Я его вызвал – молодой симпатичный парень, с очень хорошей биографией – производственной. К тому времени он стал украинцем, хотя он по национальности русский. Где его судьба не бросала – учился в Грозном, в Чернобыле он долго работал. К аварии он никак не причастен. Нас подкупил его опыт строительства первого блока-миллионника на Хмельницкой станции. Он его построил, пустил. После этого мы его забрали…

Щекотливые моменты

Мы заверили китайского заказчика, что построим станцию, отвечающую международным стандартам. Как только мы подписали контракт, китайцы сразу затребовали на всю продукцию сертификаты качества ИСО. А сертификатов качества ИСО у многих российских поставщиков на тот момент не было. Что имеем в остатке? Строительные работы ведут китайцы – это их национальная политика, автоматизированную систему управления станции поставил «Сименс», автоматика европейская, провода бельгийские, дизель-генераторы английские. В такой международной интеграции нет ничего плохого, плохо, что эти проблемы начали всплывать не перед началом подписания контракта, а в процессе строительства АЭС. Изначально же планировалось сдать китайцам станцию «под ключ», разговоры о поставках импортного оборудования начались после подписания контракта.

Мировая практика говорит, что генеральный подрядчик еще до начала строительства знает, кого себе нанимает в субподрядчики, он имеет в своем распоряжении проверенных поставщиков оборудования. Вопрос, чье оборудование ставить, должен диктовать не заказчик, а генеральный подрядчик. В данном случае все было иначе. Китайцы начали нас шерстить по спискам поставщиков оборудования: «Ваш завод электромоторов числится в поставщиках оборудования, а он не лицензирован, у него нет международного сертификата качества, ищите другого поставщика, который удовлетворяет требованиям ИСО».

Но тут, я должен сказать, что какие бы головоломки они не загадывали нам и какие бы задачи перед нами не ставили, китайских заказчик является, может быть, лучшим среди всех заказчиков, с которыми мне приходилось работать.

Мы довольно долго работали – и в Ливии, и в Сирии. Строили на Кубе, я уже не говорю о бывших странах народной демократии. Так вот китайцы изо всех других наших заказчиков выделяются своей ответственностью, заинтересованностью и готовностью помогать. Станция строилась в хорошей обстановке.

Понятно, что в таком сложном виде деятельности, как проектирование АЭС, нельзя полностью исключить ошибки. Как говорится, не ошибается тот, кто ничего не делает. Мы всегда говорили это нашим китайским коллегам на Тяньваньской АЭС, когда они указывали нам на наши ошибки. Первое время они этого не понимали, но когда сами начали работать и соответственно ошибаться, они по-другому стали относиться и к нашим ошибкам.

В чем наш несомненный плюс? Наша реакторная установка более безопасна, чем западная. У нас горизонтальные петли, а у них вертикальные. А что это значит? У нас гораздо больше запасов воды. Значит, четыре петли они делают станцию более безопасной. Даже французы, даже китайцы сейчас делают свой проект с французами, у них три петли, у нас четыре петли. Конечно, наша реакторная установка дороже, западной. И все равно, понимая это, китайцы оценивают более высокую степень безопасности нашей установки и, в общем-то, очень неплохую работу наших проектировщиков и заводов-изготовителей. Но мы опять-таки отстаем в целом. То ли мы не заинтересованы, то ли у нас нет средств, но все страны с развитой атомной энергетикой – опережают нас. У американцев отчего-то работающих 100 блоков, а у нас только 20.
Где-то 75 блоков у французов, у японцев тоже много, и они уже давно перешли на 18-месячный топливный цикл.

Деньги Бушера

Контракт на строительство Бушерской АЭС помог выжить атомному энергопромышленному комплексу России, когда усилиями «младореформаторов» передовые наукоемкие отрасли безжалостно уничтожались. Практически полностью был разрушен мощнейший атомный строительный комплекс. Гордость советского атомного машиностроения - объединение «Атоммаш» с 30 тысячным коллективом, способным выпускать пять комплектов реакторного оборудования ежегодно, подвергся разграблению и уничтожению.
Почти миллиард долларов, предусмотренные бушерским контрактом для оплаты услуг российской стороны, не дали окончательно погибнуть заводам, проектным и конструкторским институтам, другим предприятиям, число которых измерялось сотнями, занятыми в изготовлении оборудования станции и не востребованными в России.

***

Александр Константинович Нечаев (1937- 2014) работал в системе атомной энергетики с 1960 года, в том числе более 30 лет – на руководящих должностях в организациях и структурных подразделениях Минэнерго СССР, Министерства Российской Федерации по атомной энергии, на строительстве зарубежных АЭС.
Трудовую деятельность начал в качестве инженера пуско-наладочного участка Треста «Центрэнергомонтаж», приобрел большой опыт организации и проведения тепломонтажных работ на строительстве отечественных АЭС, работу в Тресте завершил в 1974 году в должности главного инженера Нововоронежского монтажного участка ЦЭМ.
С 1974 года работал начальником Управления «Атомэнергомонтаж» на сооружении АЭС «Ловиза» в Финляндии в рамках межправительственного соглашения. В 1980 году после успешного пуска и сдачи в промышленную эксплуатацию энергоблока №1, завершения монтажных работ на энергоблоке №2 был переведен на работу в ВО «Союзглавзагранатомэнерго» Минэнерго СССР, далее переименованного в ВПО «Зарубежатомэнергострой» Минатома РФ.
В 1980-1998 годах был заместителем, первым заместителем начальника ВО «Союзглавзагранатомэнерго», далее переименованного в ВПО
Под его руководством и при непосредственном участии в те годы осуществлялось строительство АЭС на территории зарубежных стран – членов СЭВ, АЭС «Хурагуа» в Республике Куба, проводилась организационно – техническая подготовка к сооружению АЭС в Иране и Китае.
В период 1993-1997 г.г. руководил созданием уникального проекта – строительства газоцентрифужных заводов по обогащению урана в Китайской Народной Республике.
Все три очереди проекта сданы китайскому заказчику с опережением контрактных сроков и демонстрируют стабильную и надежную работу. Успешное сооружение газоцентрифужных заводов стало решающим фактором в пользу решения китайской стороны о сооружении атомной электростанции в Китае по российскому проекту. С 1998 по 2004 г.г. исполнял обязанности Генерального директора ФГУП «Зарубежатомэнергострой».
С 1998 года и до ухода на пенсию в 2013 году вел большую работу в АО «Атомстройэкспорт» (входит в Группу компаний в ASE) в качестве Первого заместителя Генерального директора – начальника Управления по строительству АЭС в Китае и Индии, старшего вице-президента, начальника Управления по строительству АЭС в Китае, первого вице-президента.
В 2004 году избран Академиком ВАН КБ, в 2007 году присвоено звание «Человек Года России». Награждён орденами «Трудового красного знамени», «За заслуги перед отечеством»; медалями «Ветеран труда», «В память 850-летия Москвы», «65 лет атомной промышленности»; нагрудными знаками «Ветеран атомной энергетики и промышленности», «100 лет Е.П.Славскому», «Академик И.В. Курчатов 2-й степени». В 2008 году награждён китайским орденом «Дружба народов».