Великий человек

Предисловие.
Здравствуй читатель! С тобой говорит автор лежащего ниже литературно-художественного произведения, что означает, что всё написанное вымысел. Хотя у каждого героя были прототипы, все диалоги имели место в разное время в разных ситуациях в период примерно с тысяча девятьсот девяностого, по девяносто четвёртый годы. Какие-то из них слышал сам, какие-то пересказывали очевидцы, он для удобства я объединил их в один день того человека, с именем которого все они непосредственно связаны. Человек этот недавно умер, что и натолкнуло меня на идею, осмыслить и изложить то, что хранит моя память, имена и некоторые ситуации, конечно изменив.
Ещё я хочу предостеречь читателя от мысли, что в тексте критика на церковь, на веру или на духовенство. Мой рассказ о начальнике, у которого я работал почти десять лет, о моём дедушке – отставном офицере, о людях у власти, обо мне самом и о старости. Ведь, по сути, мы все одинаковые, меняются только роли и обстоятельства…
Но вот я слышу шаги. Это приближается главный герой, и я уступлю место событиям. Извините, не буду отвлекать.




                Великий человек


В ответ на мелодичный звон колокольчика в прихожую вошла немолодая, аккуратно одетая женщина в скромном платочке. Несмотря на некоторую полноватость, она проворно открыла высокую дубовую дверь и тут же отскочила в сторону, пропуская вошедшего человека. На пороге появился невысокий коренастый старик, в чёрном долгополом пальто, фиолетовой бархатной скуфейке и с палкой в руке.
- Доброе утро, Владыко, - чуть поклонившись, торопливо пролепетала женщина.
- Спасибо, - ответил тот спокойным голосом, после чего снял пальто и решительно кинул ей в подставленные руки.
Оставшись в простом сером подряснике, старик сел на диванчик, стянул стоптанные туфли и переоблачил ноги в старые велюровые тапки.
Внешне он был похож на диснеевского гнома, и только ясные живые глаза, да решительные генеральские жесты, выдавали в нём отнюдь не сказочного персонажа.
- Чай мне в кабинет подайте, - распорядился Владыка, выходя из прихожей.
- Конечно, - ответила женщина с пальто в руках, подобрала его обувь, поправила аккуратные очочки и вышла вслед.
Кабинет Владыки был высокой просторной комнатой, сохранившей колорит и убранство середины девятнадцатого века. Выкрашенные в цвет индиго стены с тонким рисунком под обои лишь в одном месте подпортила грубо замазанная штроба электропроводки. Окна закрывали тяжёлые зелёные портьеры, в дубовых шкафах за стеклом теснились тёмные старинные фолианты, покрытый сукном стол оседлала массивная чернильница, ровесница бронзовой настольной лампе со стеклянным грибом зелёного абажура. Хозяин кабинета стоял перед иконой с зажжённой лампадой у аналоя, и, прикрыв глаза, еле слышно бормотал молитву, когда принесли чай, конфеты, печенья, пряники и бутерброды, которые расставили прямо поверх зелёного сукна письменного стола.
Минут через пять Владыка привычным жестом перекрестился и, развернувшись, посмотрел на накрытый стол и притихшую в стороне женщину.
- Ну, зачем же такие пиршества? – улыбнулся он с притворным укором, - мне бы хватило и пары бутербродов.
- Не могу же я епископу пустой чай подавать, - ловко парировала женщина.
- Хорошо, только тогда ты тоже садись со мной чай попей, - добродушно согласился он.
- Ладно, - охотно ответила она, - ты садись, я тебе налью и за кружкой схожу.
- Я сам налью, иди и возвращайся сразу, обсудить кое-что надо.
Когда женщина вернулась, старик уже сидел в своём высоком резном кресле за столом и звонко помешивал чай в тонком стакане с подстаканником. Затем, зажав пальцем ложечку, он громко отхлебнул, с характерным хриплым звуком выдохнул горячий воздух и задумчиво начал:
- Темноват кабине… Ляль, ты не находишь, что кабинет темноват?
- Ну да, - отозвалась собеседница насыпая себе сахар в простую керамическую чашку, - наследие былых времён.
- Надо бы обои свежие наклеить, от ремонта что-то ведь осталось. И мебель белую, как у тебя в детской.
- Конечно папа.
- А эту на помойку, или на дрова. Они свой срок уже давно отслужили, им уже, наверное, лет сто.
- Зачем на помойку? В магазин антикварный сдать. Мебели, скорее всего, лет сто пятьдесят. А денег от продажи хватит на новую мебель. Можно и некоторые книги ненужные сдать – чего зря пыль собирают. А мебель с пластиковым покрытием и светло, и недорого, и убирать проще.
Владыка погрузился в себя, машинально жуя бутерброд с варёной колбасой и прихлёбывая чай. Повисла пауза, заставившая женщину Лялю напрячься.
- Папа, ну расскажи, как съездил? – не выдержала она.
- Да, как съездил? – начал тот неохотно, - никак. Лучше бы и не ездил. Лучше бы дома сидел. Понесло старого дурака за тридевять земель…
- Как это… - искренне удивилась и даже испугалась собеседница, и отодвинула от себя стакан с недопитым чаем.
- Ну, ты же знаешь, что всё это отняло и время и деньги, а по сути ничего он мне так и не сказал.
- Это как? – женщина выпучили глаза, - ведь говорят, он прозорливый.
- Ну, не знаю, что там говорят, но мне так не показалось. Ведёт себя как дурачок, хихикает, клоуничает. Я приехал, он меня поклонами встречает, на колени падает. Храм открыл, начал акафист читать. Больше часа читал, почти по слогам, как в детском саду, а потом домой в свой курятник повёл, чаем поить. Я ему вопрос, а он хихикает, глупости говорит какие-то. Несерьёзный человек.
- А что говорил-то?
- Да говорю же, ерунду. Я даже не помню, что именно. Песенку спел «Жил отважный капитан», только слова переврал. Первый куплет как обычно, а во втором его капитан корабль утопил, и на борт бы лучше не влезал. Я ему говорю: - «Батюшка, так скажите прямо, остаться мне на кафедре или на покой пойти?», а он давай Библию цитировать, о спасении души. В общем, так и не ответил. Был бы он в моей епархии - запретил бы в служении за юродство.
А домой вчера приехал, на душе неспокойно как-то, тревожно, и уже почти ночью звонит мне прихожанка, - Владыка приободрился и голос его зазвучал уверенней. – Представляешь Ляля, обычная богомольная пожилая женщина, и такая духовная мудрость!
- А кто это?
- Да какая разница? Староста с моего старого прихода, Апполинария Венедиктовна…
- Старая такая, которая тебя поддерживала всегда.
- Да причём здесь это? Вот ты её не ценишь, а она, между прочим, прозорливые вещи иногда говорит. «Капитан, - говорит, - своего корабля не бросает! Мы, - говорит, - Владыко, Вас не отпустим, нам другой епископ не нужен». А ведь это она от имени прихожан говорила, мнение паствы выразила. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там и Я посреди них», - сказал Спаситель. И на душе сразу так спокойно стало, сразу как-то сомнения ушли. Мнение прихожан это голос Церкви, я так понял, что её устами Господь говорит. «Вот,- думаю, - дурак старый. Поехал за тридевять земель знамения искать, а истина она совсем рядом была». Вот так.
- Да, Апполинария всегда знала, что ты хочешь услышать, - чуть обиженно высказалась Ляля, - но по поводу остального я согласна – ты сам должен решать, как тебе поступать. Епископ, папа, это главный человек в церкви, наследник апостолов и сам решать должен, как править своим кораблём.
- Да что ты со мной всё время споришь? – возмутился старик. – И прекращай называть меня папой, называй Владыко Сысой, а-то внуки дедушкой кличут, ты папой. Какой пример мы людям подаём?
- Тогда и ты меня Лялей не называй, - вспыхнула женщина.
- Как же мне тебя называть, когда ты Ляля, - довольно заулыбался Владыка?
- Алевтина Станиславовна, а-то смешно сказать: казначей епархии – Ляля.
- Ладно, - замялся Сысой, - убери со стола, сейчас люди придут. Вот видишь, сколько осталось не съеденным. Куда это всё, выбрасывать что ли? – его тон стал несколько раздражённым.
- Зачем выбрасывать? В холодильник поставлю, потом съедим. Или сам ещё чай попить захочешь, или угостим гостей.
- Ты же знаешь, конфет, например, я не ем… ладно, уноси. Там уже в двери звонят. Попроси подождать минут десять и потом пусть входят.

Задумчиво стряхивая с сукна крошки и глядя в календарь, Владыка Сысой выдерживал в приёмной первого посетителя. Это нехитрый приём позволял гостю понять, что он имеет дело с важным занятым человеком, а самому этому человеку собраться с мыслями и продумать стратегию предстоящей беседы. Тем более, что первым посетителем на сегодня был чрезвычайно неприятный человек, казначей и староста кафедрального собора, умудрявшийся раздражать Владыку уже одним своим существованием.
Чуть подумав, он надел панагию, парадную рясу, взял в руки посох и встретил гостя по середине кабинета, с высоко поднятой головой, потому как вошедший был на целую голову его выше, и не имел никакого сана. К тому же он не носил бороды, был слишком образованным, а вместо приличиствующего ситуации подрясника, был одет в джинсы и твидовый пиджак, поверх обычной тёмной рубашки.
- Благословите Владыко, - сказал он, входя и кланяясь в пояс.
- Что ж вы Павел Петрович, прямо как на танцы вырядились, - пожурил Сысой гостя, опуская пониже руку для поцелуя.
- Простите, поднимался с комиссией на чердак, не было времени переодеться, - ответил тот невозмутимо, выпрямившись во весь рост. – Как вы съездили?
- Хорошо съездил, спасибо. Старец ваш липовым оказался, а вот простая прихожанка, мне волю Господню предрекла, - ответил важно Сысой, опершись обеими руками о посох. – Я вас по другому вопросу видеть хотел.
- Говорите Владыко, я слушаю, - спокойно сказал Павел Петрович, в ответ на многозначительную паузу собеседника.
- Мне прихожане жалуются, что у вас в соборе беспорядки какие-то.
- Спасибо бдительным прихожанам за активность, - нашёлся староста, - скажите, в чём проблема и мы по возможности исправим.
- Что у вас там с отцом Виктором?
- Да, тут дело сложное, - осторожно заговорил Павел Петрович, - он тут на днях на воровстве попался в очередной раз, и вроде к молодому человеку домогался с непотребностями.
- Какими непотребностями?
- Сексуального характера, Владыко.
- Ну как так можно? - епископ потерял своё хладнокровие. – Как можно быть садомитом в церкви, де ещё священником? Это же ни в какие ворота не лезет! И что вы сделали?
- Ну, украденное у него забрали, с матерью юноши поговорили, попросили, чтобы скандала не поднимала, и впредь к другому священнику сына водила.
- А как наказали?
- Простите Владыко, кого наказали?
- Ну, виновного?
- По поводу кражи, пригрозили, что в следующий раз обратимся в полицию. Он клялся и божился, что бес попутал и больше такого не повториться.
- Это же не в первый раз?
- Третий.
- Хорошо, а по всему остальному?
- А что мы сделаем? Он священник, и находится в Вашей юрисдикции. По канонам и по уставу епископ должен наказывать своё духовенство в таких случаях, а не приход. Мы ждём от вас каких-то действий.
- А что я могу сделать? – тон Сысоя от повелительного стал оправдательным, - не я же его рукополагал. К тому же он один из уважаемых священников города. Как отнесутся ко мне прихожане и другое духовенство? Да и повод нужен посерьёзней… В общем ладно, присаживайтесь.
Епископ указал на стул посредине комнаты, а сам обошёл стол и сел в высокое кресло. Павел Петрович, не долго думая, подхватил стул, придвинул его к архиерейскому столу и они оказались напротив друг друга. Увидев сей маневр, Сысой поморщился, как от приступа изжоги, но взяв себя в руки, вкрадчиво повёл беседу.
- Мы вот с Алевтиной Станиславовной думали кабинет отремонтировать, обои поклеить, шкафы заменить…
- Да вы что? – выпалил от удивления собеседник, - это же исторический интерьер.
- В каком смысле? – осёкся старик.
- Интерьер этого помещения подобран известным дизайнером середины девятнадцатого века, и является музейной реликвией. Мебель по специальному заказу из Италии, ценнейшие книги со всей епархии, всё это тогда стоило целого состояния, пережило несколько воин и революций, нам все музеи завидуют. Даже коммунисты тут ничего не тронули по специальному указу о защите памятников истории и архитектуры.
- Да? А Алевтина Станиславовна предлагала мебель беленькую поставить…
- Владыко, не надо. Это интерьер статуса президента или Великого Князя, и с годами его ценность растёт, а современная мебель развалится через пару лет и новую надо будет покупать.
- Да, я не подумал… Скажу Ляле… Алевтине Станиславовне, что пусть всё остаётся. Но вот только эта трещина в стене вид портит.
- Штроба? Да, заделали как попало. Я пришлю реставратора, он восстановит прежний вид так, что даже места не найдёте, где было. Реставратор высшей категории, работает с оригинальными красками, так, что даже на солнце выгорать будет одинаково.
- Это очень дорого, у епархии нет таких денег.
- Это мой друг, за работу возьмёт недорого. Собор оплатит восстановление церковной реликвии.
- Вот, кстати о соборе, - подхватит архиерей, - я тут подумал, что в виду того, что на вас жалуются, что вы не в сане и занимаете сразу два поста старосты и казначея, нужно чтобы вы передали соборную казну в ведомство епархиального управления.
Павел Петрович побледнел, поджал губы, и, уставившись на зелёное сукно, спокойным голосом медленно стал отвечать:
- Как благословите, Владыко. Я сам хотел обратиться к Вам с подобной просьбой, и в общем-то как раз сегодня с этим и шёл с утра. Вы же знаете, что расценки на отопление подняли, и этой зимой мы остались в минусе. Так вот, на днях комиссия приходила крышу смотреть. Собор в аварийном состоянии, крыше больше ста лет, жесть прогнила и подмокает чердак. Вы, наверное, замечали, что в северо-западном углу на потолке краска сыпется? Там кирпич отсырел, и если в течение года проблему не ликвидировать, то это грозит обрушением свода. 
- Ну, ликвидируйте.
- Объём работ по ремонту крыши, с учётом материалов, обойдётся в сумму равную всему обороту денег собора за десять лет. Я надеялся, что епархиальное управление сможет взять на себя соборную кассу, объединить доходы собора и всей епархии и на эти деньги восстановить крышу.
- У епархии денег нет, - решительно отрезал старик, отводя взгляд.
- Как нет? Все приходы платят церковный налог, Вы уволили почти всех прежних работников, продаёте свечи с наценкой пятьсот процентов. Мне казалось, что как раз епархия и сможет за эти деньги в соборе крышу отремонтировать.
- Нет у нас денег, - упорствовал архиерей, - сами разбирайтесь со своей крышей и доложите потом.
- Конечно Владыко, - на губах Павла Петровича появилась еле заметная жестокая улыбка, - через месяц я принесу годовой отчёт по финансам собора.
- Почему так долго? Месяц целый.
- Поверье, месяц это если возьмём дополнительного бухгалтера, а так дольше. У нас в штате почти шестьдесят человек, требы, касса, пожертвования, ремонт, коммунальные расходы. Ваш бухгалтер должен принять на баланс весь этот объём и сразу начать выплаты по зарплатам и расходам на содержание. Плюс посчитать примерную стоимость ремонта крыши и системы отопления…
- Откуда шестьдесят человек-то?
- Ну как? Духовенство, чтецы, паномари, певчие – два хора, свенчницы, сторожа, уборщицы, повара, ремонтники, реставраторы…
- Какие ремонтники и реставраторы?
- Электрик, сантехник, плотник и художник. Здание ветхое,  у каждого почасовой оклад, но работы выходит около восьми часов в день. Я лично проверяю, чтобы без приписок.
- Ну ладно, а хор давно пора ликвидировать. Петь не умеют, только бегают жалуются друг на друга.
- А кто на службах петь будет? Или благословите не служить?
- Ну что вы такое говорите? Пусть старушки поют, прихожанки. Как в других приходах. Они молитвенно поют и бесплатно.
Староста откинулся на стуле и глубоко вздохнул.
- Хористы занимают меньше пяти процентов от расходов собора, электричества за службу набегает больше, чем оплата хора. А торжественная атмосфера богослужения, это во многом заслуга хора. Конечно, мы поступим так, как Вы благословите, но боюсь, что духовенство и прихожане эту идею не поддержат.
- Вот и хорошо, и хор сделаем из старушек и свет большой включать не будем, послужим при свечах, как в старину. Скажите, что это ваше решение, а я вас поддержу.
- Владыко, это ведь Ваше решение, и я его не поддержу. Я не хочу, чтобы мы с Вами вошли в историю собора как варвары, разрушившие вековой уклад. Прихожан итак мало, а изменение обряда распугает оставшихся. Будем с вами вдвоём служить – епископ и единственный прихожанин.
- Ну, Господь не допустит этого…
- В любом случае Владыко, это вопрос не моей компетенции, если хотите разогнать хор, то издайте указ, мы его вывесим, занесём в историю епархии и исполним.
- Ну, зачем же так, - замялся высокопреосвященнейший, - хорошо бы, чтобы как-то соборно это решить, церковным советом…
- Всё как благословите.
- Павел Петрович, - с досадой отозвался епископ, - почему вы всё время со мной спорите?
- Простите Владыко, я с Вами во всём согласен и давно сам хотел провести реформы о которых Вы говорите, но обстоятельства пока не позволяют. Мой долг как православного христианина предупредить Вас об этом, но действую я всегда на основании Ваших указаний.
- Вот как всё сложно. Свалилась же на меня эта ноша неподъёмная, - в сердцах посетовал Сысой. – Что-то я ещё хотел вам сказать, да не помню. Расстроили вы меня со своей крышей. Ладно, идите…
- Благословите Владыко, - сказал Павел Петрович, вставая.
- Господь благословит, - отмахнулся совершенно обмякший в кресле архиерей.
- На неделе я пришлю реставратора, он стену закрасит. И начну готовить отчёт по хозяйственно-экономической деятельности сегодня же.
- Идите уже с Богом. И позовите Лялю…

Полноватая женщина впорхнула минуты через две.
-Вы меня звали, Владыко?
- Да звал, садись.
- Что-то случилось?
- Да хотел тебе соборную казну передать под контроль, а тут вскрылось, что собор в аварийном состоянии, да ещё денег на ремонт нету.
- Как нету?
- Вот так, нету. Экономить не умеют, привыкли на всём готовом, денег не считать, раз не свои. Доходы-то у них хорошие, но сливают всё в трубу, нет хозяина. Вот бы тебя туда назначить и порядок навести.
- Да что ты, я и здесь-то не успеваю…
- А ты успевай.
- Так как же? Ты пятерых человек выгнал, и мне одной всю их работу делать приходится.
- Да какая это работа – двери открывать да свечки считать.
- Я давно хотела сказать - нам бухгалтер нужен.
- А ты что, считать не умеешь?
- Я умею, но я и казначей, и кладовщик, и товаровед, и продавец, и референт, и уборщица, и тайный советник. И всё за одну зарплату. Я квитанции и чеки даже перебрать и рассортировать не успеваю, не то чтобы составить калькуляцию. А с годовым отчётом вообще не справлюсь.
- Да кому он нужен?
- Если вовремя правильный отчёт не подать, то приедут аудиторы с проверкой. А у нас тут такие дыры, что не дай Бог – половина товара не учтено, чёрная касса, с бумагами неразбериха. Обложат штрафами, арестуют и посадят.
- Кого?
- Лучше до этого не доводить, а нанять бухгалтера.
- А со старым что?
- Мы ей полгода не платили, а потом выгнали. Ты сказал, что она в церковь редко ходит.
- А, ну да. Но ведь новому бухгалтеру тоже зарплату платить надо. Можно найти кого-то из прихожан, пусть трудится во славу Божию.
- Можно и среди прихожан, - охотно отозвалась собеседница, - главное чтобы грамотный был, а то дров наломает…
- Пенсионерку какую-нибудь богобоязненную.
- Хорошо, я поспрашиваю.
- Какой же всё-таки неприятный человек этот Павел Петрович, - задумчиво заговорил Сысой после небольшой паузы, - вроде и часу с ним не пробыл, а чувствую себя совершенно без сил.
- Так уволь его, - просто предложила дочь.
- Не могу.
- Так ты же архиерей, наместник апостолов и глава Церкви. Ты всё можешь.
- Так глава же, а не самодур-помещик. Выгнать его можно хоть сейчас, но обстоятельства… я всяких жалоб и доносов набрал на него целую папку, со временем обязательно от него избавлюсь, но сегодня никак под него не подлезть.
- А что, он ворует?
- Да вроде и не ворует, но понимаешь, собор -  главный храм епархии, там основные деньги, а он его в своих руках держит. А зачем мне это надо? Собор должен быть в моих руках, или у надёжного человека, которому можно доверять.
- А Павел Петрович ненадёжный?
- Хуже, он опасен. Вот если бы тебя поставить на его место, или Машу.
- Чем это он опасен? – удивилась Ляля.
- Он собор контролирует, к его мнению духовенство прислушивается, он половину епископата лично знает, и с известными политиками дела ведёт. Представляешь, чего такой может натворить? Его же невозможно контролировать, он всегда всё по-своему делает!
- Ну, выгони его. Это сейчас он уважаемый человек, а будет обычным безработным.
- Знаешь Ляля, - разозлился старик, - как бы нам с тобой безработными не стать. Здание собора в капитальном ремонте нуждается, цены за коммунальные услуги какие-то безумные, певчие как собаки цепные грызутся, отец Виктор опять проворовался. Кто это уладит? Давно бы выгнал Пал Палыча, да заменить некем. Да и зачем я в эти проблемы лезу? – словно опомнился Сысой, - я же епископ, духовное лицо, должен посвящать себя молитве и заботе о пастве, а мне приходится решать вопросы, никакого отношения к духовной жизни не имеющие.
- Тогда отца Виктора выгони. Он же проворовался.
- Не могу.
- Почему?
- Не могу и всё тут. Нет на это моей архиерейской воли.
- Авторитет свой поднимешь, уважать себя заставишь.
- Да как я его выгоню? За него половина прихода горой встанет. К тому же, - тихо добавил Сысой, - он меня в курсе всех соборных дел держит. Без него я как без глаз. Не могу, в общем.
- Ладно, пойду я, открою,  - поскучнев резюмировала дочка, - там кто-то пришёл.
Оставшись один, Владыка неспешно снял рясу, панагию и крест, и, добредя до старого пухлого диванчика,  улёгся на потрескавшуюся тёмную кожу, скрипя медными пружинами, и приготовился вздремнуть. Но его сладким планам не суждено было сбыться, в дверь вкрадчиво постучали и послышался подчёркнуто-деловой голос толстушки-дочери:
- Владыко, благословите!
- Ну что там ещё? – нехотя приподнялся старик.
- К Вам посетитель, благословите пригласить? – громко и торжественно произнесла женщина показывая всем видом, что гостя стоит принять.
- Проси, минут через пять пусть войдёт. Кто там?
- Прихожанка, Владыко, Мария Иосифовна.
Сысой довольно улыбнулся.
- Пять минут…
Когда сгорбленная старушка в ситцевом хиджабе, чёрной юбке до пола и бесцветной кацавейке сподобилась переступить порог, седовласый архипастырь стоял перед иконами. Но вот он отвёл поникшую главу, перекрестился и благообразно повернувшись к вошедшей, сделал несколько шагов ей на встречу.
- Благословите, Владыко святый! – почти пропела старушенция согнувшись в пояс и подходя к нему почти на четвереньках.
- Господь благословит, Мария Иосифовна, - радушно молвил Сысой, счастливо улыбаясь, - очень рад вас видеть. Хоть одна живая душа в этом вертепе.
- Как Владыко, неужто вертеп?
- Совершенный вертеп, моя дорогая. Всё мирское, всё суетное, люди хитрые, алчные. Знали бы вы, как я скучаю по нашей тихой молитвенной жизни на приходе.
- Ох Владыко, и я скучаю, и все скучают. Без Вас словно всё умерло, - в чувствах старушка чуть не расплакалась.
- Но полно, полно дорогая, - похлопал её Сысой по сгорбленной спине, и мягко потянув за руку, которая после подачи благословения продолжала покоиться в его длани, подвёл свою питомицу к столу.
Возле стула для посетителей они остановились.
- Простите отец Станислав, - начала было старушка обычной скороговоркой, но осеклась, - ой, простите Владыко Сысой… я всё время забываю по старости. Для нас Вы ещё наш настоятель. Теперь Вы такой важный человек, так преобразились, но мы скучаем по прежнему отцу Станиславу.
- Я тоже по нему скучаю, но Господь призвал к служению, и обратной дороги нет.
- А я пришла за духовным наставлением и как к Владыке и как к настоятелю.
- Это правильно. Садитесь дорогая, и рассказывайте.
- Садитесь Вы Владыко, а я здесь рядом постою.
Сысой сел, а старушка осталась стоять рядом с ним, сгибаясь всем телом и говоря почти в самое ухо своим скрипучим старческим голосом.
- Искушений стало много на старости лет, всё соблазны одолевают. Как в церкву ни приду, всё прямо, знаете, не по себе. Я в молитву ухожу и стою себе спокойно, а когда взгляну по сторонам, так аж душу прямо на часть рвёт. При вас так всё прилично было, а тут и служат не так, и прихожане распустились, всё вверх дном. Канон на четыре читают, я прямо места себе ни нахожу.
- А при мне на сколько читали?
- На шесть.
- Ну, это допустимо, дело настоятеля.
- И служат почти каждый день…
- Так что с того? Пусть служат себе.
- А печи топить? А электричество? И певчим он платит городским. А при вас своими силами справлялись, и просто было, без прикрас, и духовно.
- А что прихожане? – задумчиво поинтересовался Сысой.
- Тесно стало. С новым настоятелем много молодёжи пришло, плюс старые остались, вот и суета в храме. Отец Павел подолгу исповедует, обедницу затягивает. Собраний церковного совета уже давно не было, всё сам решает.
- Как давно?
- Недели две, а может и больше. Он по отдельности то со старостой поговорит, то с казначеем. А кто там его знает, об чём он с каждым из них разговаривал? Я считаю, что нужно как при Вас, дорогой Владыко, чтобы открыто всё обсуждать.
А тут дворник опять напился. Ещё тогда его выгнать надо было…
- Что прямо пьяный пришёл?
- Ну да. Вчера к нему тёща приезжала, а сегодня листья на дороге лежали с утра. Ясное дело – напился и не пришёл.
- Но вы пьяным-то его видели?
- А супруга его аж десять минут на исповеди стояла, и потом слёзы всё вытирала. Ясно дело, на пьянку его жаловалась.
Марья Петровна уже три службы как не появлялась. Я ей звоню, спрашиваю не больна ли, а она вроде здорова, говорит. А в церкву не пришла. А я на каждую службу хожу, душу спасаю. Вот только отец Павел уж больно служит часто. Сил уже нету, ведь почти каждый день служба. Устаю я от этого батюшка, сил не хватает.
- Ну что ж, раба божия Мария, - сказал Владыко чуть помолчав, - выпало вам на закате лет потерпеть во славу Божию. Через многие искушения приходится вам пройти, но нужно верить, что и награда будет великой на небесах. Отец Павел, он настоятель неплохой, но больно уж молод и горяч. А мы с Вами люди умудрённые годами, поэтому не спешим, а внимаем голосу сердца. Так что будем молиться и ждать, когда Господь вразумит нас.
Сысой говорил спокойным, мягким, певучим голосом, прикрыв веки, попеременно то глубоко опуская голову, то высоко её поднимая, словно разглядывал птиц.
- Ты, Мария, «благую часть избра», как сказал Спаситель, и нужно держаться этого пути, каким бы тернистым он ни был. Служение Богу это всегда непросто, требует терпения и сил. Бывают трудные моменты, периоды отчаяния и опустошения, но тем выше награда в жизни грядущей. Мы люди верующие, поэтому должны искать утешение в молитве и церковном общении, и Господь посылает нам благодать Духа Святаго, через что мы и понимаем, что Он нас не оставил. Служите Богу своей искренней верой, служите примером для молодых прихожан и укрепляйтесь духом. А когда трудно будет – смело приходите ко мне, я ведь не только архиерей, но и ваш духовный попечитель. Смело приходите, не стесняйтесь и обо всём можете мне рассказать. Давайте я за вас помолюсь.
Епископ встал, положил длань на голову старушке и вполголоса прочитал молитву. После чего, широко перекрестив и сунув волосатую кисть ей под нос для лобызания, подхватил её под локоть и повёл к выходу.
- Ой спасибо Владыко, - прокрякала старушенция ковыляя к двери, - так хорошо теперь на душе! Что бы мы без Вас делали, Владыко?
- Идите с миром, дорогая, - чинно ответил Сысой, выпроваживая её в дверь, после чего, браво развернувшись на каблуках, зашагал в противоположный конец комнаты.
Там, за портьерой, находилась вторая дверь, ведущая в скрытые от рядового посетителя комнаты епархиального управления.
Пройдя столовую, кухню и коридор, Сысой зашёл в уборную, а оттуда направился в кабинет дочери. Та сидела за столом и раскладывала по стопкам какие-то бумаги.
- Какие всё-таки у нас хорошие люди на приходе, - философски сообщил Сысой, - простые, бесхитростные, с открытой душой.
Ляля подняла голову и внимательно посмотрела на отца сквозь очки.
- Распорядись, пожалуйста, по поводу обеда. В приёмной есть кто-нибудь?
- Да, протодиакон Иоанн и Василий.
- Какой ещё Василий?
- Иподиакон Ваш, как всегда.
- А… и что Василий, чего-нибудь спрашивал?
- Нет, просто сидит в прихожей.
- Что ему нужно, чего он снова сюда ходит?
- Не знаю, Владыко, думала у Вас спросить.
- Ладно, - решил епископ, чуть помедлив, - зови протодиакона. И про обед не забудь.
Высокий статный протодиакон вызывал у низкорослого Сысоя хроническое раздражение. Красивый баритон, вальяжные манеры, аккуратная бородка протодиакона настолько эффектно смотрелись во время богослужения, что рядом с ним архиерей чувствовал себя куцым плебеем, от чего совершенно справедливо считал, что Иоанну в церкви не место. «Тут нужно выглядеть смиренно, но значимо», часто поговаривал Сысой, ещё будучи отцом Станиславом, среди товарищей по цеху намекая на самого себя. Чтобы не попасть в неловкое положение, Сысой подложил на кресло подушку, одел крест, панагию и монашеский клобук, да так и встретил гостя – сидя за столом в зыбком положении, так как ноги его не доставали до пола.
Статный протодиакон спокойно войдя в кабинет неторопливо перекрестился на иконы, поклонился в пояс архиерею и негромко сказал своим бархатным голосом: - Благословите Владыко.
На нём была просторная шёлковая греческая ряса, под которой виднелся широкий вышитый пояс поверх подрясника, и греческая камилавка с «крышкой».
Сысой ненавидел эту дорогую греческую рясу, расшитый монахинями цветной пояс, но особенно греческую камилавку, от которой у него внутри прямо всё переворачивалось.
- Господь благословит, - раздражённо выпалил епископ и махнул рукой. – Отец Иоанн, давно хотел у вас спросить, почему у вас камилавка не православная?
- Это подарок Вселенского патриарха. Восемь лет назад мы с нашим патриархом в Константинополь ездили, и там я удостоился такого подарка. С тех пор ношу с благословения обоих патриархов – Московского и Вселенского. Это честь для меня.
Сысой заёрзал на подушке, словно его укусила блоха.
- Ладно, говорите скорее, зачем пришли. Как там ваши национальные кадры?
- Вы проницательный человек, Владыко, я пришёл именно из-за них.
- Что им ещё нужно?
- Что бы они хотели, чтобы я сказал, или что у них вообще происходит?
- Не знаю, - нетерпеливо засуетился Сысой, - что происходит.
- Они считают, что Ваша епархия находится на их земле, а владеют ей Русские.
- И что?
- Прихожане обеих национальностей, духовенство обеих национальностей, а управляют всем Русские. Они считают, что это несправедливо.
- Они служат в Русской Православной Церкви, это нормально, что тут Русские.
- Я это знаю.
- Ну, так объясните им.
- Они тоже знают.
- И что от меня тогда нужно?
- От Вас Владыко, ничего. Они хотят своего национального епископа, чтобы тот был в курсе их интересов и отстаивал их.
- Ну, что за глупости, - поморщился Сысой, - епископ на кафедре уже есть, он назначается пожизненно. Пусть забудут про свои интересы. И вообще, какие интересы могут быть в Церкви? В Церкви Богу молятся, а не интересы отстаивают.
- Владыко Сысой, Вы их недооцениваете.
- Да кто они такие вообще? Я епископ, а они просто прислуга. Меня сюда Бог поставил, я Ему служу и только Ему подотчётен. 
- Конечно Владыко, но они готовы выдвинуть своего кандидата на кафедру.
- Как это? – Сысой даже открыл рот от удивления.
- Либо уйдут в автокифалию, либо оспорят результаты Вашего избрания на Соборе.
- Чего там оспаривать? Собор это высший орган управления Церкви.
- Да, но есть два пункта, по которым существует проблема.
- Какая проблема, какие пункты?
- Во-первых, перед голосованием национальная группа покинула заседание Собора, и не было кворума. Во-вторых, одним из условий для кандидата было свободное владение им языком, а как выяснилось, Вы им не владеете.
- И что?
- Они готовы оспаривать законность Вашего избрания и рукоположения.
- Что? – Сысой в порыве ярости вспыхнул, затрясся как Фюрер после Сталинграда, и вскочил на ноги. Его высокое кресло с рыком дёрнулось назад, ноги оказались на полу и от этого перемещения старик оказался стоя ниже, чем когда сидел.
Комизм ситуации усугублялся тем, что протодиакон даже бровью не пошевелил, и продолжал спокойно наблюдать за происходящим. А вот Сысой совершенно потерял самообладание.
- Убирайтесь отсюда отец Иоанн. Убирайтесь вон! – завопил он как голосом ошпаренного спаниэля. – Передайте вашим друзьям-заговорщикам, что всех их под запрет отправлю и анафеме предам! Вон!
- Как благословите, - невозмутимо ответил отец Иоанн, перекрестился, поклонился иконам и покинул кабинет.
- Ляля! Алевтина Станиславовна! – громко запричитал Владыка, как только дверь закрылась.
- Я тут! – раскрасневшаяся полная женщина выпорхнула из-за портьеры навстречу старцу. – Дверь была незакрыта и я всё слышала.
- Это неслыханная наглость. Говорить такое своему архиерею! Да как он посмел?
- Да Владыко, это ужасно…
- Их всех под заперт надо! Составь указ, я всех запрещаю!
- Это правильно, Владыко.
- Ну подзабыл я язык, но меня же Господь призвал на служение! Кворума им не хватило? Так сами же ушли, вот и не хватило. Не уходили бы, был бы кворум. А теперь епископа своего хотят! Ты слышала? Пиши указ: «отстраняю всех…»
- Кого именно, Владыко?
- А кто там у них? – Сысой перестал ходить по комнате и задумался.
Дочка молчала.
- Ну, Иоанна этого, и кто там с ним?
- Владыко, я не знаю… - искренне призналась она в ответ.
- Как не знаешь? А кто знает?
- Отец Иоанн, наверное…
- Чёрт, Господи, - Владыка в сердцах снова заметался по комнате, - не могу же я запретить всех, кто не Русский. Это половина епархии. Беги за протодиаконом, спроси, кто меня сместить хотел.
- Как я спрошу, Владыко, - опешила женщина?
- Не знаю, обмани как-нибудь, притворись. Ох. Он уже ушёл, наверное. Шпиона какого-нибудь послать… Он же сейчас всё им расскажет…
- Не расскажет, - веско заметила дочь.
- Почему? – остановился Сысой.
- Он же не пришёл от их имени Вам ультиматум выставить или требования.
- А как же? Именно ультиматум и был.
- Нет, Владыко, не было ультиматума.
- Нет был.
- И что он требовал?
 - Чтобы я кафедру другому передал.
- Кому?
- Не знаю. Кому-то из них. Какая разница?
- Из них это из кого? – не унималась Алевтина Станиславовна.
- Не знаю я, может Павла Петровича.
- Он Русский, и женат, и не в сане.
- Ну и что? Кто-нибудь другой, какая разница?
- По-моему, он хотел нас предупредить о готовящемся заговоре, а ты его прогнал.
- Ты что, тоже с ними заодно? – затопал Сысой ногами, - никого я не прогонял, он сам ушёл!
Женщина побагровела, закрыла лицо платком и выбежала из кабинета обратно за портьеру. Старик походил ещё какое-то время, затем снял клобук регалии, рясу, подошёл к дивану, скинул тапки, лёг на спину и закрыл глаза.
Минут через двадцать он бодро поднялся, огляделся по сторонам, сунул ноги в тапки и, как ни в чём не бывало, подойдя к столу, позвонил в серебряный колокольчик. В дверях показался худощавый молодой человек с бледным лицом, короткой бородкой и длинными светлыми волосами, спускающимися ниже ворота застиранного подрясника.
- А, отец Константин. А где Алевтина Станиславовна?
- Он домой ушла. Сказала, что голова разболелась. Мигрень.
- Что значит «голова разболелась», когда середина рабочего дня? У меня почему-то никогда голова не болит, хотя забот полон рот. А у вас, отец Константин, бывают головные боли?
- Иногда бывают, Владыко, когда устаю.
- Устаёте? – Сысой засмеялся. – Вы такой молодой и устаёте? От чего вам уставать, вы же практически не работаете?
- Ну как Владыко, утром в собор на службу, потом сюда, вечером опять служба. Потом домой жене с детьми помогаю, потом правила вычитать. На сон почти времени не остаётся. Очень устаю.
- Сон… я тоже мало сплю, и ничего. А служба это не работа, это молитва. Какой отдых может быть от молитвы? Да и здесь бумажки перекладывать невелик труд.
Ладно, жалко что Алевтины Станиславовны нету, мне она нужна. Она больничный не взяла?
 - Нет, Владыко.
- Вот как так? Она нужна мне, её нету, а зарплата идёт. Можно как-то за эти часы из её зарплаты вычесть, не знаете?
- Ой, не знаю. Так здесь никогда не делали. Может и можно, если зарплата почасовая, нужно с казначеем поговорить.
- А кто у нас казначей?
- Алевтина Станиславовна.
- А, ну да… ладно, не нужно ей об этом говорить. У меня другой вопрос: - как там протодиакон служит?
- Который, Владыко Сысой?
- Отец Иоанн. Как к нему в соборе относятся?
- Нормально служит, прихожане его любят, в конфликты не вступает, не прогуливает. А что?
- Говорят, он выпить любит?
- Все любят, но на службах он трезв и с похмелья я его не замечал.
- И вы тоже любите выпить? – вкрадчиво поинтересовался Сысой.
- У меня язва, и голова болит наутро. Я стараюсь не пить.
- Ладно, Господь с вами. А всё-таки, на счёт протодиакона – почему на него жалуются? Вот отец Александр, например, очень им недоволен и регулярно жалуется.
- Я знаю, он на всех жалуется. Если приедет патриарх, он и на Вас побежит жаловаться.
- На меня-то за что?
- Просто от вредности характера побежит, и чтобы значимости себе придать. А на что пожаловаться придумать всегда можно. Даже на Христа жаловались Пилату.
- Ну, вы уже хватили. Отец Иоанн не Христос, а обычный человек, и жалобы игнорировать я не имею права. Кстати, говорят он собирается вместе с националистами вашими церковный переворот устроить. Вы слышали?
Молодой человек потупился, а потом стал медленно отвечать.
- Я не националист, Владыко. Отец Рафаил и отец Иннокентий действительно сблизились с политиками и их националисты подталкивают к созданию национальной Церкви, чтобы был прецедент для требований политической автономии, но никто с этим не согласился.
- Откуда вы знаете?
- Я был на встрече.
- Как это? За моей спиной проходят собрания, в которых участвуют духовенство и политики, а я об этом не знаю?
- Не было собрания. Прихожане пригласили нас в гости, а там были политики. Разговорились о национальном вопросе. Духовенство заняло вашу сторону.
- А отец Иоанн?
- Он тоже. Его ведь в Москву приглашали, ему ссориться с Русской Православной Церковью незачем.
- Никуда я его не отпущу. Пусть здесь остаётся. А с череды в соборе нужно убрать, духовенство им недовольно.
- А служить он когда будет?
- Как когда? По праздникам и воскресеньям.
- Его на оклад поставят?
- Никакого оклада, сколько отслужит, столько и получит.
- Так ему денег на жизнь не хватит.
- А я что могу сделать? Пусть идёт работать. Это уже меня не касается.
- Где же тут работать? Тут либо работать, либо на праздниках служить. Чтобы на работу ходить он будет пропускать службы…
- Вот тогда мы его и под запрет и отправим, - удовлетворённо сообщил Сысой. – Всё, сообщи в собор, что будет собрание духовенства. Нет, стой, я сам сообщу. А ты звони Алевтине Станиславовне, скажи, что она срочно тебе нужна, пусть приходит.
- Сказать, что Вы вызвали? - не понял молодой человек.
- Нет, про меня не говори. Скажи, что тебе нужно.
- Зачем?
- Ну, придумай зачем, - разозлился Сысой. - Всему вас учить, что ли, надо? Как маленькие…
Отец Константин выскочил за дверь, а епископ решительно направился к телефону.
После нескольких гудков спокойный решительный голос Павла Павловича ответил:
- Алло. Канцелярия кафедрального собора, слушаю вас.
- Это Владыка Сысой.
- Благословите Владыко. Что-то случилось, или вспомнили, что хотели сказать?
- Павел Павлович, во-первых я думаю, что вы должны собрать собрание духовенства.
- Зачем это, Владыко?
- Нужно обсудить вопрос протодиакона Иоанна.
- А что с ним случилось?
- Предложите его заменить, и я вас поддержу.
В  рубке повисло молчание.
- Алё, вы слышите меня?
- Да, но епископ Вы, такие инициативы должны исходить от Вас.
- Но вы же тоже можете внести предложение?
- Владыко, если я так сделаю, то все решат, что епархией управляю я, и с Вами перестанут считаться. Я по сану чтец, а по должности отвечаю за свечниц и уборщиц. Я могу собрать собрание, если кто-то будет в туалете для духовенства мимо унитаза мочиться, а кадровые вопросы решает только епископ.
- Но сделать-то как я прошу вы можете? Это же просто просьба, неужели вам трудно её выполнить?
- Владыко Сысой, - терпеливо заговорил староста собора, - посмотрите, как это будет выглядеть со стороны. Мирянин распоряжается духовенством, а епископ с ним соглашается. Вас и так не любят, а ещё и уважать перестанут.
- Кто меня не любит? Почему это?
- Вы приняли несколько непопулярных решений, совершили перестановки и реформы, которые нарушили сложившиеся традиции. Людям это не нравится. Но пока что Вас уважают как носителя власти. С этим играть нельзя, возможно это последнее, что у Вас осталось от авторитета.
- Ну, знаете, Павел Петрович… вы как-то очень дерзко разговариваете со своим архиереем! – возмутился Сысой.
- Я говорю честно и открыто о том, что происходит. За Вами бегают ябеды и подхалимы, которые нагло врут Вам в лицо, но Вы же мудрый человек с огромным жизненным и духовным опытом. Вы же понимаете, что правда, она жёсткая, но кто не хочет её видеть, тот платит очень дорогую цену.
- Да-а-а… - мрачно протянул Сысой после некоторого колебания. – И что вы предлагаете?
- Не раскачивать лодку, Владыко. Ситуация сложная и в политическом, и в экономическом планах. Церковь держится на своём авторитете, и важно его не растерять.
- Церковь держится на Благодати Божией, - нравоучительно поправил Сысой.
- Конечно, Владыко.
- А Благодать Святаго Духа через апостолов унаследуется епископами, через приемственность.
- И что?
- Ну как что? Где епископ, там и Церковь!
- Я плохо разбираюсь в вопросах богословия, но немного научился понимать, как управлять людьми. Лидер должен действовать открыто и решительно, на благо всем своим подчинённым. Тогда его уважают. Я готов Вас поддерживать, но не буду делать то, что, по моему мнению, уронит Ваш авторитет или навредит жизни епархии. Это вопрос моей совести, Владыко, извините.
- Ладно, хорошо, - устало выдохнул Сысой, - занимайтесь своими делами.
Повесив трубку Сысой сел в кресло и задумался. Приближалось время обеда, из кухни доносились запахи съестного, и это отвлекало внимание. Меж тем вторая половина дня могла оказаться как чрезмерно насыщенной событиями и от этого утомительной, так и скучной в виду одиночества. Нужно было по этому поводу что-то предпринять, но исчерпывающую информацию по его трудовому плану могла дать только расторопная и сообразительная дочка. Теперь она сбежала, и это порождало массу неудобств.
Епископ задумчиво полистал полупустые страницы календаря, порылся в записной книжке и, поразмыслив, набрал один из номеров.
- Алло! – прервал череду долгих гудков бодрый женский голос.
- Кто это? – удивлённо произнёс старик.
- А куда вы звоните?
- На приход Симеона и Иоанны…
- Да, я Галина, казначей. Чего вы хотели?
- А где Агафья Никифоровна?
- А вы собственно кто?
- Я епископ Сысой.
- Ой, простите Владыко, - засуетился голос в трубке, - Вам, наверное, отца Павла позвать? Он сейчас крестит. Что передать?
- Пусть позвонит в епархиальное управление, - борясь со смесью удивления и разочарования повелел Сысой, - как только освободится. - И, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
После этого он встал из-за стола, прошёлся по комнате, затем вернулся, подошёл к окну, постоял, заглядывая через узкую щель в плотных занавесях на улицу, и наконец, не спеша побрёл к выходу из кабинета.
Негромко открыв дверь, Владыка попал в канцелярию, где бледный отец Константин с таким усердием переводил какие-то бумаги, что даже не заметил его появления, а оттуда направился в приёмную. Здесь в углу на диванчике примостился молодой человек, с бородкой как у Че Гевары и тёмными вьющимися волосами. Внешним видом и повадками он чем-то напоминал бездомную лису. Облачённый в старый штопанный подрясник, он, закинув ногу на ногу и вжавшись всем телом в угол диванчика, читал книжку формата священного писания.
- Что это вы читаете? – поинтересовался Владыка.
Референт в канцелярии оторвался от своих бумаг, а молодой человек подскочил как ошпаренный затем только, чтобы сразу, подогнув колени, склониться перед Сысоем в позе подобострастного поклона.
- Благословите Высокопреосвященнейший Владыко!
- Так что читаете? – повторил тот вопрос, осенив кучерявую голову крестным знамением.
- Псалтирь Владыко. Хочу наизусть выучить, так сказать осваиваю досконально.
- Похвальное рвение. А вы здесь по какому-нибудь делу?
- Нет Владыко, - ответил Василий выпрямив колени, но при этом согнувшись пополам.
- Так шли бы домой учить, зачем здесь-то?
- Там атмосфера неблагоприятная – жена, ребёнок, они отвлекают на мирское.
- Ну, в библиотеку идите…
- Вы очень мудро говорите, - засуетился Василий, - однако здесь я ещё и ищу возможностей быть в чём-то полезным святой Матери-Церкви.
- Чем же вы можете быть здесь полезным?
- Ну мало ли… вдруг удастся послужить, случай, так сказать, подвернётся. Где-то словом помочь, где-то делом. Пока, может, и не нужно, а если вдруг понадобится, то я тут как тут.
- Как же вы можете послужить, Василий? – улыбнулся Сысой.
- А как благословите Высокопреосвященнейший Владыко, но мне бы хотелось в священном сане подвязаться в служении.
 - Во как! – удивился архиерей, чуть с улыбкой посмотрев на молодого человека. – А как давно вы в Церкви?
- С Богом в душе всю жизнь, Владыко.
- А крестились когда?
- Уже давно, скоро год как.
- Ага, год. И где-нибудь проходили катихизацию, или изучали Закон божий? Символ Веры хотя бы можете растолковать?
- Я считаю, что время нужно тратить с пользой, и учиться стоит, только если есть гарантии получения сана. Но если Вы благословите…
- Экий вы прагматик. Но для чего вам сан, что без сана послужить Богу нельзя?
- Моя миссия спасать заблудших и наставлять их на путь истины.
- Эвано как! – архиерей уже не мог скрывать улыбку, - а лет вам сколько?
- Уже двадцать четыре, - торопливо высоким голосом ответил Василий, - но духом я крепок.
- Ясно, - подытожил епископ, - хотели бы в собор настоятелем, чтобы иметь, так сказать, поле для деятельности.
- Вначале можно и на приход…
- А жить-то на что будете? Все свободные приходы бедны, они ни вас, ни вашу семью не прокормят.
- А я готов и без денег служить, лишь бы пользу Церкви приносить.
- Ну да, - усмехнулся его Высокопреосвященство, - если бы вы знали, молодой человек, как часто я это слышал. Но весь благородный порыв пропадает уже через полгода, когда вновь рукоположенный сталкивается с безденежьем и трудностями пастырского служения в полной мере.
- Я справлюсь, Владыко, дайте мне шанс.
- А что ваш духовник говорит?
- Он согласен.
- Кто у вас духовником?
- Отец Виктор.
- Это который в соборе? Ну понятно, что согласен.
- Но я бы хотел Вас, Владыко, иметь как духовного наставника и попечителя. Чтобы быть, так сказать, ближе к источнику мудрости и благодати.
- Послушайте, молодой человек, - Сысой стал серьёзным, - вы как-то слишком стараетесь, как семя у дороги хотите сразу прорости. За годы служения я приобрёл столько духовных чад, что в архиерейском сане мне на заботу о них не хватает ни времени, ни сил. Поэтому вашим духовником я не стану. А по поводу сана – вы сами знаете, что у вас нет образования, нет работы, которая сможет прокормить, нет жизненного опыта и наконец - у вас каноническое препятствие, вы дважды женаты.
- Это был духовный брак, во имя Господа, - залепетал напряжённо молодой человек.
- Угу, а ребёнок без отца появился, непорочно, - веско обрезал Сысой.
- Но я готов признать ошибку и готов развестись если нужно.
- Вот что молодой человек, - епископ повысил голос, - похоже, вы чрезмерно ревностны и до добра это не доведёт. Я не буду вас рукополагать, и не мечтайте, но служить Церкви вам никто не запрещает. Приходите на службы, читайте, прислуживайте, изучайте Писание и Закон божий. Но не бегите впереди паровоза, всему своё время.
- Спасибо, Владыко, за мудрые слова, -  начал кланяться Василий, говоря нараспев сладким как патока голосом.
- Не за что меня благодарить. И нечего сидеть здесь без дела. Идите, займитесь чем-нибудь полезным, денег для семьи заработайте честным трудом…
В этот момент мелодично зазвенел дверной звонок и Василий метнулся открывать дверь, в которую ввалилась раскрасневшаяся и запыхавшаяся Алевтина Станиславовна. Практически одновременно в канцелярии зазвонил телефон и отец Константин, появившись в дверях объявил, что звонит отец Павел. Воспользовавшись общим замешательством, Василий подхватил с вешалки своё сиротское пальтишко и шмыгнул за дверь, в то время как Сысой, велев дочери пройти в его кабинет, направился к телефону.
- Алло, отец Павел? Зайдите ко мне в епархиальное управление сегодня в три, у вас же в пять служба? Вот в три и зайдите. Что? Вот сразу после кладбища и приезжайте, у меня к вам важный разговор. Ни хлебом единым, батюшка, ничего. Я в ваши годы одной просфоркой в день пробавлялся, с раннего утра и до поздней ночи по требам ходил. Жду вас в общем.
Закончив столь категоричным образом разговор, Сысой направился в кабинет, где на диване его ждала перепуганная дочь.
- Ты почему ушла, – начал он с порога, - и ничего не сказала? Ты мне тут нужна, а тебя нету.
- Папа, что случилось?
- Ничего не случилось, просто ты должна быть на рабочем месте.
- Твой референт сказал, что я срочно должна прийти.
- Ну и правильно сказал, ты мне тут нужна была…
- Папа, я думала, что-то случилось, - неожиданно заплакала Алевтина Станиславовна.
- Да ничего не случилось, - возмутился Сысой, - не знаю, что он тебе сказал, но во время работы ты должна быть на месте. Куда ты ушла?
- У меня голова разболелась, плохо стало.
- Глупости, - поморщился Сысой, - выпей таблетку, выйди на свежий воздух на пару минут и возвращайся на рабочее место. Люди за станком по восемь часов стоят, и не жалуются, так что прекращай это. Пойди, отпусти отца Константина на обед на пол часика, и узнай как там на кухне.
- Владыко, - ответила Алевтина Станиславовна вытирая последние слезинки, - если благословите, мы можем отца Константина и тут покормить, вместе с Вами. Или после Вас…
- Не надо никого тут кормить, - возмутился Сысой, - это не ресторан и не гостиница, мы никого кормить тут не обязаны.
- Раньше всегда была традиция…
- Вот и шляются теперь здесь все, кому ни лень. Прикормили дармоедов, теперь не вывести. Всё, ступай.
Когда всхлипывающая женщина вышла, Сысой снова взялся за трубку телефона.
- Алло, Пал Петрович? Как там подготовка к престольному празднику?
- Всё хорошо, Владыко. Начало ведь в десять, как обычно?
- Да, давайте как обычно.
- Вы приезжаете к десяти, объявление сегодня вывесим. Большой колокол с городскими властями согласовали. Встреча, облачение, большой хор, приглашённое духовенство, служба, трапеза. Заказал два букета к центральной иконе.
- Достаточно одного.
- Хорошо.
- И чашу большую приготовьте, может, будет много духовенства.
- Конечно Владыко, скажу ризничему, чтобы собрал облачения. И Ваше новое облачение тоже будет готово к празднику, портниха принесёт через перу дней на примерку.
- Ладно, что с банкетом?
- Просто скромная трапеза в нижнем храме – жареная курица или хек с рисом или пюре, салатик, тортик, чай, кофе, фрукты.
- Хорошо, это подходит. Только давайте без алкоголя.
- Боюсь, что нас не поймут, Владыко, решат, что жадничаем. Пару бутылок сухого вина нужно поставить.
- Ну, пару бутылок ладно…
- И ещё вопрос о наградах, - кого планируете отметить?
- Какие награды Павел Петрович? Это же не Рождество, чтобы подарки дарить.
- Как я знаю, на большие праздники принято давать награды. На Рождество Вы никого не наградили, сказали, что на Пасху. На Пасху сослались на престольный праздник. Теперь тоже не хотите…
- А чего их награждать, – возмутился Владыко, - да и кого награждать? Одни пьяницы, другие садомиты, третьи интриганы. Я вон тридцать лет у себя на приходе просидел без одной награды, а они в соборе как ёлки новогодние обвешались регалиями, и им всё мало?
- Владыко, Вы же, как за веру репрессированный от безбожных властей, были незаслуженно обделены вниманием по политическим мотивам. Но сейчас-то свобода, и люди хотят…
- Ну что вы со мной вечно спорите?! Я же сказал – нет достойных.
- Награждают не только за заслуги, но из соображений политических, чтобы успокоить обиженных, поддержать павших духом, власть свою показать.
- Ладно, выпишем дипломы, и будет с них.
- Дипломы как-то не солидно. Так свечниц награждают или семинаристов, а не духовенство.
- Разговор закончен, - отрезал Сысой, видя, что в помещение зашла Ляля, окутанная шлейфом аппетитных запахов, - будет как я сказал.
В столовой, за длинным, застеленным белой скатертью столом был сервирован один прибор. Кушал только Сысой, повариха подносила блюда, а секретарь, казначей и уборщица Ляля стояла рядом, глотая слюну и готовая услужить. На первое подали лососевый суп со свежей зеленью и гренками, затем принесли жареную камбалу, тушёные овощи и свежий салат. Потом были компот, кусочек торта и кофе. Кроме всего этого на столе стояла тарелка с солёной красной рыбой, маслины, солёные огурчики, печенья и конфеты.
Сысой слопал всё, кроме маслин, печенья и конфет, после чего прочитал молитву и с недовольным лицом увёл дочь за собой в кабинет.
- Вот скажи, - начал он, развалившись на диване, - зачем в епархии такие обеды? Я еле доел, и теперь чувствую себя как дирижабль. Мне бы вполне хватило, если бы ты отварила мне пельмени со сметаной. А повариху можно сократить, зачем нужна такая повариха, которая только рыбу умеет готовить?
- Как же, Владыко, а сервировать, на стол поднести?
- Я и на кухне прекрасно бы поел, всё это ни к чему.
- Когда-то её из ресторана переманили, тогда в управлении  много людей кушало, и банкеты часто давали. А рыбу тут принято готовить, ведь епископ обязательно в монашеском постриге.
- В общем, не нужна повариха, - подытожил Сысой, снимая тапки и вытягиваясь во весь рост на постанывающем диване, будешь пельмени покупать или котлет из дома принесёшь, мне хватит. Всё иди.
- Можно я на обед схожу?
- Какой обед? Ты полдня где-то пропадала… впрочем, полчаса можешь пообедать, когда Константин вернётся.
И Владыко забылся сладкой дрёмой, чуть похрапывая и поскрипывая медными пружинами.

Проснулся он почти через час, бодро подскочил с дивана, словно пружины передали ему во сне часть своей энергии, пошевелил плечами, пару раз присел, сходил в уборную и, вернувшись в кабинет, принялся усердно крутить циферблат телефонного аппарата.
- Алё, Пал Петрович? Я вот что тогда хотел спросить – что там за памятник собор устанавливает?
- Памятник Владыко? – насторожился голос в трубке.
- Ну да.
- Какой?
- Вот вы мне скажите.
- Мы крест на куполе год назад позолотили и установили, в парке рядом город туалет общественный строит, больше никаких наружных работ не ведётся.
- Да нет, я про памятник на кладбище, который вы собираетесь установить.
- Сейчас я проконсультируюсь…
В трубке повисла ватная тишина, но уже через минуту голос Павла Петровича зазвучал как всегда спокойно и уверенно.
- Вы, наверное, про надгробный камень отцу Валерию говорите, Владыко?
- С кем это вы там консультируетесь?
- У меня тут главный архитектор города, он говорит, что есть проект надгробного камня.
- А почему собор оплачивает заказ этого камня?
- Собор ничего не оплачивает. Я думал, что это на деньги епархии проект, что вы решили воздать должное покойному духовнику епархии.
- Что за ерунда? Мы тоже ничего не оплачиваем и не собираемся.
- А кто тогда?
- Мне доложили, что это вы Павел Петрович на соборные деньги строите.
- Мне сейчас подсказывают, что действительно заходил разговор, чтобы собрать с духовенства деньги на памятник отцу Валерию, но духовенство не согласилось. Вы же знаете, они жадные. И тогда нашёлся спонсор.
- Кто вам там подсказывает?
- Отец Георгий здесь, диакон.
- И что он говорит?
- Он помогает вдове отца Валерия и в курсе дел. Говорит, что духовный сын и почитатель заказал камень на могилу за свои деньги.
- А почему у меня благословения не взял?
 - Он действует с согласия вдовы.
- Но отец Валерий был же клириком собора.
- Но сейчас-то он больше не в штате, по объективным причинам.
- Всё равно я считаю, что памятник ставить необязательно. Это как-то не по-христиански и нескромно. Лучше пусть пожертвования сделает этими деньгами.
- Полностью с Вами согласен, Владыко, но мы же не можем запретить прихожанам проявлять свои религиозные чувства, правда?
- Пусть проявляют, но зачем же ставить памятник какому-то протоиерею? Мне же памятников не ставят?
- Но Вы же ещё живы, слава Богу.
- Ну да, - успокоился Сысой.
- Я попрошу эскиз этого надгробного камня и покажу Вам. Если сочтёте такое проявление уважения к памяти отца Валерия неуместным, можете поговорить со спонсором.
- Хорошо. Ну, раз священнику ставят памятник, то будет прилично и архиерею поставить.
- Владыка, Вы всех нас переживёте.
- И всё-таки пусть параллельно предложат эскиз памятника на мою могилу. Я человек старый, нужно и о вечном думать.
- Хорошо, как благословите.
- Да, и ещё. Что вы Павел Петрович думаете о Василии, моём иподиаконе?
- О котором? О Васе что ли, который в управлении ошивается? Скользкий тип.
- Объясните поподробнее, это важно.
- Простите Владыко, сейчас придёт пожарная комиссия и мне нужно их встретить. Я не могу дальше говорить.
- Ничего, подождёт ваша комиссия.
- Если я сразу не открою, нам выпишут штраф.
- За что это?
- Помните, Вы велели убрать огнетушители из алтаря? Так вот, была проверка, сделали предписание, и если я сейчас комиссию не впущу и не покажу, что всё исправлено, то нас жестоко оштрафуют. Вот уже звонят, простите.
Трубка коротко запищала, и Сысой положил бессмысленный предмет на рычаг аппарата.
В доме стояла гробовая тишина. Повариха видимо уже ушла, а работники канцелярии бесшумно ковырялись в бумажках, и только высокие часы с благородным звуком отсчитывали секунды. Сысой строго посмотрел на старинный хронометр, отсчитывающий время правления далеко не первого на своём веку архиерея и мрачно позвонил в колокольчик.
На пороге появилась Ляля.
- Звали Владыко? Я повариху рассчитала одним днём, какие будут ещё указания?
- Так сразу? - удивился Сысой, - Наверное, нужно было посоветоваться.
- С кем советоваться, Владыко? Мы с Вами вдвоём остались.
- Ну, я надеюсь, что ты объяснила, что это не моя прихоть, а ситуация так сложилась.
- Кажется, она не удивилась. Просто молча собрала вещи, подписала бумаги и ушла.
- Странно как-то. Что могло её натолкнуть на такую мысль, что её могут уволить?
- Не знаю, - равнодушно ответила Алевтина Станиславовна.
- Ладно, а что ты думаешь о Василии, который тут сидит?
- Ваське что ли? Скользкий парнишка. Сидит, всё выслушивает, высматривает. Я спрашиваю: - «Что это ты тут высматриваешь?», а он, мол – «Владыка послушание дал информацию собирать».
- Что за глупости, - замялся архиерей пряча глаза.
- А сам всё про мою дочь выспрашивает, словно в женихи набивается.
- Так ей же только тринадцать. Да и женат он, причём дважды.
- Знаешь, такой и в третий не побрезгует. Будет потом из тебя верёвки вить, внучкой шантажировать.
- Может, уберём часы в прихожую, - неожиданно сменил тему Сысой, - тикают громко, молиться мешают.
Ляля молча подошла к часам, повозившись со старинным замочком, открыла стеклянную дверцу и остановила маятник.
- Вот так, теперь не мешает. А переносить – это кого-нибудь приглашать надо, чтобы не разбили. Вещь дорогая, старинная.
- Ладно, иди. Когда придёт отец Павел, пусть заходит сразу.
Он подошёл к аналою перед иконой, открыл молитвослов и, перекрестившись, начал в полголоса читать молитвенные правила.
Минут через десять дверной колокольчик возвести о приходе посетителя, и почти сразу вслед за этим порог кабинета переступил молодой священник в рясе, с простым крестом, в пышной бороде и среднего роста. Пройдя по инерции несколько шагов, он остановился, перекрестился и смиренно опустил глаза в пол, увидев благочестиво молящегося епископа. Тот не спеша дочитал молитву, набожно перекрестился и, развернувшись всем корпусом, удивлённо посмотрел на вошедшего. Затем повернулся обратно, о чём- то ещё пошептался с Господом, снова перекрестился и только тогда подошёл к гостю.
- Благословите, Владыко, - терпеливо сказал священник, поклонившись как пружина.
- Господь благословит, отец Павел, - ответил тот, суя ему под нос волосатую длань, - проходите, есть о чём поговорить.
Сысой сел за стол, указав собеседнику место для посетителей.
- Кстати, что вы думаете о Василии, моём иподиаконе?
- О Васильке, что ли? Значит, это правда? – весело спросил отец Павел.
- Что правда?
- Ну, что Вы обещали его рукоположить. Только что в городе его встретил, но, признаюсь, не поверил.
- Что за чушь? – Сысой аж подпрыгнул от удивления, - я сказал, что никогда его не рукоположу, но если он будет приходить на службы и учиться, то посмотрим, что с ним делать.
- Ваша версия мне кажется более убедительной, - улыбнулся отец Павел, но боюсь, что вся епархия уже знает его вариант.
- Неужели он может так лгать? Вроде выглядит очень положительным молодым человеком.
- Он не врёт, скорее истолковывает в свою пользу и сам потом в это верит.
- Что ещё вы может про него рассказать?
- Понимаете, Владыко, за глаза плохо о человеке говорить не прилично, а всё хорошее о себе он и сам Вам расскажет.
- А вы не говорите плохого, расскажите что есть, просто, как на духу.
- Ну, в общем он авантюрист, фанатик и революционер. Вечно борется за правду. Причём чужими руками, а в выигрыше остаётся только он один. И так ловко, что виноваты будут те, кто ему помогали. Если он хочет стать священником, то он им станет любыми средствами. Очень упрямый человек.
- Как он станет, если я не рукоположу?
- Не знаю, что-нибудь придумает.
- Он говорит, что готов служить бесплатно, на дальнем приходе…
- Ну что Вы, Владыко, - заулыбался отец Павел, - это он только так говорит, а потом принесёт справку от врача, что ездить не может, что климат не тот, что жена больна или ещё что-нибудь. Он хочет в собор, или в Никольскую, где прихожан побольше, а все обещания, это только разговоры.
- Странно, выглядит очень порядочным человеком, хотя и несколько чересчур ревностным.
- Создать впечатление он умеет, и фанатизма в нём хватает, однако выгоды своей не упустит.
- Ладно, Господь с ним, - подытожил Сысой. – Вот у меня вопрос – зачем вы моего казначея сняли? Мы же договаривались, что старую гвардию не трогаем!
- Да мы и не трогаем. Она год отработала после Вас, а потом на покой попросилась. «Я, - говорит, - отцу Станиславу обещала, что на должности останусь. А вам я ничего не обещала. Ухожу, - говорит, - на покой».
- Нужно было с неё тоже обещание взять. И кстати, научите своих сотрудников разговаривать с архиереем, а то словно в прачечную звонишь.
- Да, Владыко, вы правы, буду учить. Немного времени займёт. А по поводу нового казначея – это прихожанка моя, бухгалтером работала, сейчас готова бесплатно, во славу Божию помогать. Грех отказываться от такого работника.
- Хорошо, но вы уж постарайтесь сохранить то, что я по крупинкам собирал все эти тридцать лет. Это собственно то, ради чего я вас и позвал. Построить что-то, даже малое, это большой труд, а разрушится оно может прямо на глазах, если не прилагать должных усилий.
С этими словами он встал и медленно направился к книжным полкам, по пути сделав движение рукой, велевшее отцу Павлу сидеть на своём месте. Порывшись среди книг, подслеповатый старец принялся вытаскивать крупные фолианты, с виду напоминающих распухшие дембельские альбомы военнослужащих советской армии. Некоторые из них были обиты розовым плюшем, другие жёлтым дермантином, иные серой тканью, на манер фотоальбомов восьмидесятых годов.
- Владыко, как Вы съездили на остров? – спросил священник, так как пауза несколько затянулась.
Но Сысой, кряхтя, продолжал копаться в полках, и ничего не отвечая извлек очередной том. Когда их набралось пять штук, он взял всю пачку на руки и заботливо перенёс на стол, где взгромоздил перед священником со словами:
- Отец Павел, почему у вас телефон выключен по ночам?
- Ну, Владыко, ребёнок спит, - растерянно ответил тот, -  если проснётся от звонка, то орать будет до утра и весь дом разбудит.
- Очень жалко. Я, знаете, по привычке многолетней в пять утра встаю на молитву. Ну, и возраст уже, бессонница… и знаете, с утра голова ясная, думается легко. К тому же до семи часов телефонные звонки на половину дешевле. На приходе я успевал за утро все нужные вопросы по телефону решить.
- Как Вы съездили, Владыко?
- Да как съездил? Никак. Лучше бы дома сидел. Старец ваш хвалёный каким-то юродивым оказался. С ним солидный человек разговаривает, епископ, а он хихикает и детские песенки поёт. Зато когда приехал, то тут обычная прихожанка богомольная Божью волю провозвестила. «Капитан, - говорит, - своего корабля не оставит!». Во как!
Епископ говорил очень величественно, высоко подняв голову и глядя куда-то вдаль, в то время как отец Павел оказался явно смущённым и, склонившись машинально потирал себе лоб, словно что-то напряжённо обдумывал.
- Ну да ладно, - вернулся на землю Сысой, - хочу вам передать, дорогой отец Павел, труд всей моей жизни. Чтобы вы его хранили и продолжали.
Владыко похлопал тяжёлой ладонью по пыльной стопке дембельских альбомов, и, видя удивление в глазах собеседника, взял один из них в руки.
- Это летопись прихода. Я собирал документы с момента открытия храма в девятьсот тринадцатом, но кое-что о сгоревшем храме тоже нашёл. Вот описания, фотографии, важные исторические свершения.
В первом альбоме оказались копии документов, вырезки из древних газет, фотографии священников и прихожан разных эпох и разного качества сохранности. Содержимое вполне годилось для небольшой экспозиции краеведческого музея, с сонными мухами и скучающими школьниками.
- Очень интересно, - подстегнул собеседник своё угасающее внимание.
- А с этого тома начинается летопись моего тридцатилетнего служения.
Сразу за обложкой красовалась фотография молодого Сысоя, тогда ещё отца Станислава, с простым иерейским крестом.
- Здесь всё описано в подробностях и деталях. Вот, к примеру, - он открыл страницу наугад, надел на нос роговые очки и присмотрелся, - восемнадцатого мая семьдесят третьего года состоялось собрание. Присутствовали: настоятель иерей Станислав, староста, казначей, три человека церковного совета, дворник, свечница. Обсуждали ремонт забора. Кто что сказал запротоколировано. Постановили выделить из кассы двадцать три рубля на замену и покраску сгнивших досок. И дальше полный отчёт о ходе работ, о затратах, каждый гвоздь посчитан и хранится в ящике на складе.
- Ах, вот что это! – обрадовался отец Павел, - а то я думаю, что за ящики с кривыми старыми гвоздями…
- Да, всё описано. Доски старые пошли на растопку, банки из-под краски утилизированы. В общем, выбросили мы их.
- Грандиозная работа, всё это описывать, - признался священник.
- Да, не шутка. Всё, все тридцать лет задокументированы. После войны за горсть зерна можно было в Сибирь поехать, так что отчётность строжайшая. Ну и история прихода, конечно. Вы должны это продолжить.
- Что, Владыко?
- Летопись, что же ещё. Правда вы служите очень часто, много писать придётся, но ночью, перед сном основные вехи можно конспектировать, а потом передавать человеку, который это всё изложит. Летописцу, так сказать.
- Это сложно, Владыко. Я ищу жертвователей, чтобы храм перестроить, он ведь как временный строился, частично из материалов оставшихся после пожара, Вы же знаете. Срок службы строения давно истёк, дерево сгнило и нужна реконструкция. Если записывать каждое событие в летопись, то целая библиотека получится.
- Ну, уж и библиотека, - усмехнулся Сысо.- Вот вы жертвователей ищите, а мы всё сами, за счёт прихода и своими руками делали. Всё потому, что вы молодой и хозяйство вести не умеете. Экономия нужна и во всём отчётность, тогда и порядок будет. Я вот на приходе лишнюю копейку никогда не тратил. Даже спички мне алтарница пополам расщепляла, чтобы экономия была.
- Как это? - не понял отец Павел.
- Ну, лезвием бритвенным, повдоль. Полкопейки, а экономия. И гвозди старые пригодиться могут. Вот с чего храм строить нужно начинать, а не благотворителей искать. Так что передаю вам это, как великую святыню. Храните её и приумножайте. Это важно.
- Я понял, Владыко, - обречённо сказал священник.
- Тогда у меня всё…
- Владыко, вопрос, если можно, - я на Мариинском приходе был, помните Вы меня посылали туда на престольный.
- Ну, помню.
- Это просто катастрофа, Владыко. Пришла одна старушка – староста. В деревне людей почти не осталось, а храм когда-то очень богатый был. Туда игумен Серафим ездил раз в году, ну, Вы понимаете… в общем утварь, иконы, книги, облачение – всё старинное, роскошное, и всё сгнило. Что не съели мыши, то жук источил и плесень. Открываешь книгу, а от неё одна обложка кожаная, остальное труха, облачения как стопкой сложили сто лет назад, так и лежит, в руки берёшь – а это трут с узорами из золочёной канители. Восстановлению не подлежит, и спасти ничего не удастся. Но под куполом там целая звонница колоколов, штук пятнадцать, от больших до малых.
- И что? – не понял Сысой.
- Как что, Владыко? Их вывозить надо, снимать и вывозить.
- Ну, вам надо, вы их и вывозите.
- Во-первых, это дорого – надо кран нанимать, машину, рабочих…
- У епархии денег нет. Нам крышу крыть нечем, а уж кран…
- Так есть же епархиальный грузовик, он без дела стоит.
- Это машина для других нужд, её просто так брать не положено. Ищите сами, где хотите.
- Ну, хотя бы благословите, Владыко, колокола снять.
- И благословения вам не дам.
- Это почему? – изумился отец Павел.
- Не может архиерей дать благословения на разграбление храма. Не мы с вами колокола эти вешали, не нам их и снимать.
- Так как же, Владыко, их же украдут! Неподалёку уже два храма обобрали, Вы же знаете, про этот просто ещё не прознали. Там дверь на одной петле болтается, рядом жилья совсем нет, всё деревьями заросло, хоть из пушки стреляй – никто не заметит.
- Вы рассуждаете как безбожник, - возмутился Сысой, - под покровом Божией Матери и заступничеством Марии Магдалины ничего с храмом не случится, никто не тронет.
- А как же другие храмы… - растерялся священник.
- Молились, значит, плохо, вот Господь и попустил. Идите отец Павел. Летопись не забудьте.
И тот, совершенно озадаченный, под грузом летописной истории в пяти томах, выбрался из кабинета, забыв даже попрощаться. А Сысой подошёл к окну, приоткрыл его и, вдохнув свежий воздух, резонно рассудил, что уже темнеет. После чего включил настольную лампу с зелёным абажуром и принялся листать телефонную книжку. Минут через пять он уже беседовал с новым абонентом.
- Отец Андрей? Как у вас дела?
- Спасибо, Владыко, Вашими святыми молитвами.
- Хорошо. Вы на приходе Мариинском бывали когда-нибудь?
- Да, однажды бывал, только войти не смог, староста с ключом куда-то уехала. Дверь там совсем хлипкая, я внутрь заглянул, но ломиться не стал, уехал.
- Ну, и правильно. А как состояние храма, на ваш взгляд?
- Разваливается, Владыко.
- Ну, Бог даст, не развалится. А как ваш приход?
- Чуть получше, но тоже храму ремонт нужен. Я у городских властей денег на фасад выпросил, но внутри штукатурка сыпется.
- Вот, молодец. А внутри сами как-нибудь почините.
- У прихода дохода нет. Касса, когда я пришёл, состояла из долгов за свет и дрова. А тут ещё из епархии пришло письмо, что мы денег должны…
- Да, епархиальный налог.
- Откуда Владыко? Касса пустая, сбор со службы не покрывает стоимости электричества от освещения храма. Я не знаю, чем платить…
- Вот почему вы, православный священник, так привязаны к земному? – раздражаясь заговорил Сысой. – О божественном помышлять надо! Я вот, когда в Вологде служил, только молитвой и спасался. По городу всегда в рясе ходил, чтобы люди видели, что священник есть, на кладбище с кадилом всё время, нет-нет, а какая-нибудь треба выпадет. И знаете, - люди как-то привыкли, что в городе храм есть, и на жизнь как-то хватало. Главное молиться искренне.
- Так время другое, Владыко, современные люди при атеизме родились…
- Да что вы мне рассказываете, отец Андрей? – возмутился Сысой, - времена всегда одинаковые. Молиться надо усердней и всё будет. А налог заплатить должны до конца месяца, ничего не знаю.
- Так денег-то нет у храма, - взмолился бедный настоятель.
- Вы опять о земном! – повысил голос Сысой, - с вами разговаривать решительно невозможно! Всё, до свидания.
Он повесил трубку и позвонил в колокольчик. В ту же минуту в дверях появилась Ляля, внимательно глядя на отца сквозь очки.
- Представляешь, отец Андрей налог платить не хочет, - обиженно пожаловался архиерей, - говорит, что денег нет.
- Отец Олег как-то платил, значит и этот заплатит, - резонно ответила секретарь.
- А если не заплатит?
 - А куда он денется? Что можно с ним сделать?
- Не знаю, наказать как-то. Но дальше этого прихода не пошлёшь. Запретить в служении тоже глупо, тогда вообще ничего не получим. Я не знаю, как на него давить.
- Ну, тогда снизь сумму налога.
- Как снизить, я же только что повысил?
- Ну, отмени повышение на этот год.
- Я не могу.
- Почему?
- Это архиерейский указ, его никто не вправе отменить.
- Ну, так ты же его издал.
- Ну да.
- Ну, ты же и отмени.
- Распоряжение епископа даже я отменить не могу.
- Ну, делай как знаешь. Я вот что ещё спросить хотела – что делать будем со Стёпой?
- А что с ним делать?
- Ну, может ты как-то повлиять можешь? Или адвоката нанять?
- Чего тут влиять? У него отец есть, он уже повлиял. К церкви нужно было приучать ребёнка с малолетства, как рефлекс, как привычка чтобы была. А теперь поздно влиять.
- Может, с судьёй поговоришь?
- Ни с кем я говорить не буду, да и пользы не будет. А с адвокатом я помогу, только толкового найти надо, лучше, чтобы еврея.
- Я вот думаю – у него кредит, жена одна не потянет.
- И что?
- Наверное, придётся помогать.
- А кто она такая? С кредитом всё просто – продал квартиру, да и дело с концом. А жена как хочет, пусть  так и выпутывается. Ну, или сама выплачивает и живёт в ней. А мы её содержать не должны. В тюрьме Степан её имени через полгода помнить не будет, детей общих у них нет, он там быстро поумнеет, и до свидания. А мы тут будем её квартиру оплачивать, в которую она невесть кого приводить будет? Нет, она для нас никто.
- Может ещё обойдётся? Как-то договоримся, денег дадим. Ведь что люди скажут?
- Сам натворил, сам пусть и отвечает, так будет правильно. А люди будут говорить от избытка сердца, каждый то, к чему склонен. Злые разозлятся, добрые огорчатся, враги обрадуются, а друзья поддержат. Что бы мы ни делали, каждый отреагирует по-своему, хоть ты их бей, хоть дарами осыпь. Всем не угодишь, а если молвы боишься, то позора не оберёшься. Умные люди, добрые люди, они всегда есть, они всегда поймут и поддержат.
Сысой замолчал и принялся с мрачным видом листать записную книжку, а секретарша стояла рядом и не знала, куда себя деть.
- Отец Константин ещё на месте? – наконец прервал молчание епископ. - Хорошо, я ещё один звонок должен сделать, тогда тоже пойду, а ты можешь остаться, с бумагами разобраться.
- Мне тоже домой надо, детей кормить.
- Ну ладно, дождись конца рабочего дня и ступай.
Он отвернулся в знак того, что разговор окончен и принялся набирать номер.
- Алё, Марфа Васильевна? Это Владыка Сысой.
- Благословите, Владыко. Я так рада, что Вы позвонили!
- Господь благословит. Ну, как жизнь, как здоровье?
- Какое у нас здоровье, - труд и болезнь. Если бы ни Ваши святые молитвы, давно Богу душу отдала бы.
- Да, я вас помню и поминаю, дорогая моя, - улыбнулся епископ, - хоть мы и не можем общаться лично, как в прежние времена, но все те, кто дороги мне, всегда со мной во время молитвы.
- Вы великий человек, Владыко, я и ни мечтала, что когда-нибудь такого сподоблюсь. И епархией управляете, и о нас грешных не забываете, воистину пастырь добрый.
- Спасибо, конечно, но скажу не таясь – нелегкое это дело, пастырем быть. Я раньше как-то не думал, а теперь вижу, что и искушений много и ответственность большая, и столько всего в епархии происходит, что голова кругом идёт.
- Ну, Владыко, Вы у нас необычный человек, Вы помазанник Божий, наследник святых апостолов. Как Вы говорили: «Господь не посылает человеку бремя сверх сил», особым людям и назначение особое.
- Наверное, вы правы Марфа Васильевна, но порой руки опускаются. Как перст один, никто не понимает, никто не ценит, все спорят и всё по-своему норовят сделать. Я тут как на кресте распятый и терпеть должен, и ответ держать перед Всевышним за овец нерадивых. Я уже молился, чтобы минула меня чаша сия, но тут Господь  устами одной богомольной женщины  укрепил меня на этом непростом поприще. И я понял – добрый пастырь не бросает свою паству. Но знаете, как часто я вспоминаю о приходской жизни? С радостью отдал бы все регалии за маленький храм, чтобы молиться вдоволь, и духовно окормлять простых прихожан. Видит Бог, не стремился я на кафедру, но суждено было иное. С юности знал, что быть мне епископом, вот только не подозревал, каких трудов это стоит. Иногда прямо физически чувствую бремя, прямо ярмо на своих плечах. Но видимо таков мой удел…
За окном темнело. Закончив разговор, Сысой ещё какое-то время сидел в пустой комнате, пытаясь уловить причину некой странной и несколько тревожной перемены в привычном мире вокруг себя. Он даже начал было беспокоиться, но тут осознал, что в комнате не хватает привычного тиканья часов, отсчитывающих секунды его правления. Тогда епископ встал, подошёл к старинному механизму, открыл дверцу, и уже протянул было руку к маятнику, но в последний момент передумал, закрыл часы, и направился обходить комнату, чтобы погасить лампаду, закрыть молитвослов и собрать со стола вещи. Ещё через минуту Сысой достал из шкафа пальто, палкой выдвинул стоптанные туфли, и переодевшись, незамеченный заработавшейся в своём кабинете дочерью, вышел из епархиального управления, громко захлопнув за собой дверь. *

Постскриптум.
Ну вот, дорогой читатель, я изложил что хотел, но жизнь героев на этом не закончилась:
Храм с колоколами обворовали в течении полугода, епархиальный грузовик сгнил, не совершив ни одной поездки, крышу в соборе отремонтировали и стены в управлении отреставрировали, скромный памятник духовнику епархии установили, несмотря на недовольство епископа. Сысой правил ещё почти тридцать лет, получил все мыслимые награды и регалии, и пережил почти всех остальных героев рассказа. Павел Петрович вскоре заболел и скончался в средних летах. Националисты совершили переворот и через несколько лет отняли у Русской Церкви почти все приходы и имущество. Протодиакон Иоанн попал под запрет и вскоре умер, тоже довольно рано. Отец Виктор прослужил больше двадцати лет, после чего Сысой отжал у него квартиру в центре и отправил беднягу на покой, вскоре затем старик тоже помер. Отец Александр хотел уехать в Москву, но Сысой не отпустил. Отец Павел так храм и не построил, стал попивать, поссорился с прихожанами и епископом и ему запретили служить. Формальным поводом явилось нежелание продолжать составление летописи прихода. На его место рукоположили терпеливого отца Константина. Отец Андрей смог расплатиться по долгам, после чего был переведён в небольшой столичный храм. Василий всё-таки добился своего, но, из-за вздорного характера попал под запрет. Внуки Сысоя живут и процветают.
 Кто-то может подумать, что узнаёт в рассказе героев и ситуации, или даже скажет, что дело было по-другому, и я что-то приврал или перепутал. Пусть так, но друзья мои, произведение же художественное, и никакого епископа Сысоя в Русской Православной Церкви в помине не было. Совпадения, как говорится, случайны.

 18.09.2018                Андрей Попов