Процесс пошёл

Дело в том, что, живя в коммуналке на 14 квадратах, жили они с женой всегда как на чемоданах, - дадут жилье, не дадут, рожать детей, не рожать, - а тут началась «перестройка», и сказала ему жена, что возраст у неё такой, что пора бы уж им как-то определиться и пока ещё не поздно, родить хотя бы одного. В общем-то, разговор этот у них был не в первой, поэтому среагировал он на него как-то так – угу, мол, и все, - а она решила, что он с ней в какой-то степени согласен и потому решила действовать. Будучи женщиной практичной и предусмотрительной, она сказала ему.


- Давай только вначале улучшим свои жилищные условия.  Хотя бы в пределах той же коммуналки. А уж потом только… Ведь здесь столько свободных комнат.

- Yes! Very well! – отреагировал он и углубился в свои переводы.

Короче говоря, пошла его жена в ЖЭК и заговорила там о свободных комнатах. Но там ей сказали, мало ли что они свободны, свободны-то они свободны, да только списанные они. Для жилья, то есть не пригодные. Странным все это ей показалось, потому что в комнатах, несмотря ни на что, иногда проживали все же какие-то люди. И явно какой-то не московской национальности. Поживут годок другой в этих непригодных для жилья комнатах, да и съедут потом, как ни в чем не, бывало, целые и невредимые.

- А нам что, нельзя что ль? – наивно вопрошала она у людей в ЖЭКе.

- Ну-у, знаете ли! – внимательно разглядывая её и усмехаясь при этом, отвечали ей, похоже, все знающие люди в ЖЭКе. — Вот если бы вы были разведены, тогда ещё можно было бы претендовать как-то… Да и то. В разводе ещё надо прожить лет пять хотя бы, чтоб считаться очередниками. А один там, как видно проникшись их проблемой и доверием к ним, доброжелательно улыбнулся и тихим голосом, проговорил как бы в шутку. - Ну, или дать, кому следует, что б упростить дело.

- No problems! - по-деловому среагировала на это жена, и, придя домой, обрисовала ситуацию мужу, сказав ему при этом и о разводе.

- Вот это да! – оторвавшись от своих рукописей, воскликнул он. – Процесс, как нам сказали, пошёл, а ничего ж нового! 

- Да, уж! – усмехнулась жена. – Ну, так, ты как?

- Да ты что, на полном серьёзе что ль… об этом?! - вопросительно взглянув на жену, спросил он.

- А как же иначе!? – сразу же занервничала она. – Зачем, вообще, все это затевать тогда?

- Хорошо, но ты в своём уме-то?! - удивился он. – Разводиться!.. И ради чего?!..

- А что, ждать пока ты своим высоколобыми переводами заработаешь на кооператив? Мне это уже надоело!

Не ему нравилось все это. И опять все эти старые упрёки, намёки на какую-то несостоятельность его. Короче говоря, подумав, он согласился с ней. Но только в том, что деньги, действительно, собирать надо, а там видно будет, как им действовать дальше. А то – разводиться она удумала!

Жена, будучи уверенной в том, что надо действовать решительно и бескомпромиссно, решила заняться «бизнесом», стричь, как она выразилась, всех этих «советских баранов» и стала мотаться с дефицитом в чемоданах по России.

И вот, зажив, в связи с этим одинокой жизнью, решил тогда и он взяться за дело. Взялся по совету жены своей за переводы тех авторов, на которых сегодня можно было, «зелени срубить». Переводить, в основном, нужно было любовные романы из забугорной жизни. То есть херню всякую, что для слабоумных, но умеющих читать. Но всё это было явно не его, и вскоре он загрустил.

И вот проснулся он как-то в одну из своих «холостяцких» ночей!.. Ну, прям, как если бы кто его в бок толканул!..  Долго лежал, соображая о чем-то и пытаясь вспомнить «а когда это они с женой в последний раз трахались»,

- Да-а, построили Коммунизм, что называется! – по-диссидентски проворчал он наконец-то себе под нос и, встав, накинул на плечи халат и зашаркал ни то шлёпанцами, ни то, черт ли её знает, чем на что похожим, к холодильнику. В холодильнике нашлось пиво. Наливая пиво в стакан и готовя себе бутерброд с селёдочкой, он продолжил внутренний монолог диссидента и разошёлся вскоре ни на шутку. И так ему вдруг тошно стало ото всего этого, что, дождавшись 11 часов, устремился он в «Праздничный» за водкой… А там уже из таких, как он, – очуметь можно! – очередь как за чем-то дефицитным!..

- Простите, вы здесь крайняя или как? – не зная ещё толком, будет стоять или нет, спросил он у какой-то там молоденькой женщины в очках. Она мило, эдак, посмотрела на него сквозь очки, - а что, не видно, мол, - и отвернулась.

Ну, занял он за ней. И сразу же, как прилип к ней взглядом. Стоял, вперившись в нежную шейку соочередницы своей, и размышлял… Без очереди? Но ближе к дверям все уже были такие нагретые! Как в последний и решительный бой! Нет, уж, лучше и не соваться!.. У-у, и чёрные волосики у неё на шейке вьются, как у Анны Карениной!..

- Что? – не поворачивая головы, спросила вдруг у него соочередница. Похоже, он сам с собой уже начал разговаривать. Ну, бред на него как бы напал.

- Да, я говорю, стоять нам здесь и стоять! До второго пришествия! – как бы очнувшись, ответил он ей и грустно улыбнулся.

Но она, молча, только взглянула на него и ничего не ответила. И даже синенькая вена на белой шейке у неё вздрагивала при этом так спокойно и рассудительно, как должно быть только у ангелов божьих в раю. «И вы не смотрите, что мы одеты во все простенько-сельское, зато нам чувства достоинства не занимать»! – уже почти что даже злясь на неё, подумал он о ней.

А в очереди этой все были такие мрачные. Ну, как перед кабинетом гинеколога.  И тогда захотелось ему вдруг рассказать анекдот. Ну, как бы для всех, кто рядом с ним в очереди стоял. Чтоб время убить. Про самогонщика, удумавшего проиграть на всякий случай ситуацию прихода к нему домой участкового.

- Но вот беда, - поглядывая уже на эту, рядом с ним стоявшею, говорил он. - В процессе проигрывания ситуации самогонщик этот так увлёкся самогоном, что упился в дым и почувствовал вдруг сам себя участковым, - проговорил он, и, заглянув в притягивающее его чем-то простенько-сельское личико, он вдруг обнаружил, что хозяйка этого личика реагирует на его россказни. И тогда он продолжил. - Но только тогда, где же тот самогонщик, которого он и пришёл арестовывать? – сказал он и увидел, что соочередница его улыбается! И даже хорошо как-то так! Солидарно как бы!.. И даже сексуально!

О-очень он впечатлился от увиденного! И решил выдать ещё один анекдот. Вернее, случай из жизни. Про стукача. Как тот стукнул на соседа своего - позвонил куда следует и сказал, кому следует, что сосед его сейчас у себя дома там-то, да там-то трояки на постели сушит, которые только что и напечатал. Ну, те, кому следует, и нагрянули к соседу его. У того даже трояки ещё не просохли. А ему на работе зарплату ими выдали, ну он и принёс их домой в холщовой сумке. Да под дождь попал. Впустив к себе «нагрянувших», и, послушав, о чем они у него спрашивают – а главное, «а где станок, на котором вы их печатаете? - он вмиг сообразил, откуда ветер дует. Как раз незадолго перед их приходом был у него сосед этот его и видел эти трояки. Ради смеха сказал он ему, что «вот, напечатал, мол, пусть посохнут», а тот и поверил. Короче, к нему он и направил их, сказав, что «а станок я соседу отдал, попользоваться». И вот «нагрянувшие» звонят в дверь к стукачу. А тот в это время сидел на кухне около своего змеевика и струю медитировал. На чем и попался. Накрыли они его с поличным. "А где станок-то?" - спрашивают. А у него кроме запрещённого самогонного аппарата, ничего, что можно было бы хоть как-то сравнить по ценности с этим аппаратом, нет, и не было никогда. Хоть и прожил он на этом свете вот уже скоро семьдесят лет как будет. Как, в общем-то, и у соседа его, кроме  тех трояков, которые принёс он с  завода и все никак не мог сосчитать их так, чтоб остаться удовлетворённым ими. "У меня тут ум за разум уже, можно сказать, заходит, - объяснял он, вернувшимся к нему, - зарплату трояками выдали, а  эта крыса лезет, спрашивает  "где? да что?" ну я ему и сказал… Чтоб его перекосило».

Как только рассказал он об этом, так все, что были рядом, стали вдруг такими приветливыми. И стоять всем стало легче. Правда, приветливыми все стали украдкой как-то, с оглядкой как бы на что-то. Будто было оно это что-то где-то здесь рядом. А один после анекдота, почему-то быстро-быстро как-то так ушёл из очереди куда-то. Словно пить передумал и от пузыря с водкой решил отказаться. И ушёл он, оглядываясь по сторонам, будто дите малое, испугавшееся отца или матери своей, которые были здесь где-то рядом и могли его недоумка за всем этим делом застукать и высечь.

Но зато очередь поредела. А вот соочередница его посмотрела вдруг на него, как на родного. То есть стала она вдруг посматривать на него такими глазами … «Ну, прям, как и у обнажённой «Анны», что на картине Огюста Ренуара изображена», - решил он. 

- Да вы затейник! – шёпотом, но весело проговорило это сельское диво. А он, увидев, как рядом стоящие человеки, стали истаивать как-то и исчезать куда-то, словно очнувшись, вдруг, резко потянул её за рукав, и сказал. - Ладно, пошли отсюда.

- А мы уже на «ты»? – неожиданно строго проговорила соочередница его и посмотрела на него взглядом уже не ренуаровской «Обнажённой Анны», а несколько испугавшейся чего-то сельской учительницы.

- А кто-то против? – улыбаясь, спросил он у неё.

- Да нет, в общем-то, но больно уж резко как-то, - сказала она. – Да и нужно мне… Взять здесь кое-что…

- Ради такого знакомства могу осчастливить! Хотите, возьмём сейчас, что нам и нужно без очереди?

- А можно?

- А то!..

Одним словом, завёлся он и уж хотел её такую не как товарища, гражданина и сокамерника по очереди в «Праздничный», а как женщину. И захотел он этого так сильно, что тут же взял, да и сказал ей об этом. Срезав тем самым рассказ её о том, что ей кому-то там завтра нужно будет дать. Нужно чтоб сына её на пятидневку взяли. Короче говоря, решили они взять, что им и нужно было, не в "Праздничном" этом, а «на руках», у шустрил и жучков там всяких, ну и взяли.

- Ну, а теперь может ко мне? – проговорил он, поглядывая уже на неё как на что-то ему принадлежащее. - Посидим. Обсудим проблему. Чайку выпьем… По бокальчику.

А что?! Пока это его высокоумная жена шустрит в поисках семейного счастья где-то, имеет он полное право оттянуться с ним здесь!..

- А это где? – живо поинтересовалась у него, похоже, уже освоившаяся, соочередница его.

- Да, здесь. Рядом. На ул. Горького. В доме номер шесть.

- О, это там, где все мхатовские артисты живут?! – заинтересованно воскликнула она.

- Не совсем. Я в том, что во дворе стоит.

— Это такой красивый, с башенками?!

— Вот, вот. Он самый, - полнясь, в связи с тем, что проживает в таком доме, своею значительностью и неотразимостью, отвечал он ей.

— Это интересно, - сказала она. - Давно хотела… Ну, скажем, порасспросить хотя бы про этот дом у кого-нибудь. 

- А вы хоть раз-то бывали в нем?

Она, улыбаясь, молча, посмотрела на него.

– А знаете, как он называется?.. Савинское подворье.

– Это почему же так-то?

– А я знаю! Его в 1907 году построили! Нас с вами тогда ещё не было!

– А-а …

– А в 38-ом его с улицы имени автора соцреализма нашего вглубь двора на 50 метров задвинули!

–Такую красоту! А зачем?

– Нас не спросили! Ну, так, что? Идём? Или как?

- Чайку, да? – задиристо, спросила она и, посмотрев на часы, ответила. – Ну, что ж, ладно, - улыбаясь, проговорила. - Разве что по бокальчику…Думаю, это будет интересно.

- Ну, а как вам «Перестройка» наша? – спросил он у неё, как только они направились с ней в сторону дома.

Она, молча, улыбнулась ему. И тогда он, боясь, что она, пока они дойдут, передумает, принялся убалтывать её своими «умными» разговорами. Ведь ему давно уже известно было, что советская женщина, без предварительных «умных» разговоров в постель, как и не почистив зубы на ночь, с вами не ляжет. А эта к тому же ещё и торчала как бы на них, балдела, как от наркоты какой-нибудь. То есть они на неё действовали благотворно.

– Нет, слушай, - воскликнула женщина, когда они вошли во двор дома так не понравившегося когда-то большевикам, - мочой, однако, у вас тут воняет! Как около Дома культуры у нас в области!..

- Ладно, - кинулся он успокаивать её. – Пошли. Просто дождей давно не было. – Да, кстати, а как тебя зовут-то?

- Кстати!.. А у меня редкое имя! – игриво ответила она ему.

- Ну и как же это? – удивился он.

- А помните, у Карамзина ещё была сердцещипательная повесть такая?..


- «Бедная Лиза», что ль? – сообразил он. - Хорошее имя Лиза, - проговорил он, и они вошли в подъезд его дома…

- Эх, хорошо-то как! – говорил он на следующий день сам себе, проводив Лизу до метро. – И нет проблем! Дороговато, правда!..

Как она ему рассказывала, была она откуда-то, где «пьют все, дерутся да плачут под гармоники жёлтую грусть». То есть, где все ещё было так же, как и «во времена великих свершений». Работая там воспитательницей детского сада, она не выдержала всего этого кошмара и уехала в Москву. Жила теперь здесь у кого-то там за деньги, а работала где-то там кем-то. 

- «Где-то там кем-то» !.. Нет, но Бедная Лиза, а?!.. Процесс пошёл!.. И как это вам?!.. – захохотав в голос, откомментировал он происходящее.

С этого дня решил он забить на все высокоумные проблемы и зажил своею жизнью. Жена его где-то там, на периферии с чемоданами, как народоволка с прокламациями болтается, а он здесь, в столице нашей родины Москва х.ем груши околачивает. И все-то у него с женой после этого пошло наперекосяк. Но он так быстро попривык к этой новой для него жизни, что через год уже и не помнил себя того, недовольного собой и переводящего тексты для высоколобых читателей.