Человек войны. глава 7. 1 Волховский фронт

14-ая отдельная стрелковая
Чудовская Краснознаменная бригада

I
Станция Хоботово (10 ноября 1942 г.)

– Станция Хоботово! Стоянка две минуты. Кому нужно – выходи! – голос проводника.
  «Встреча представителя. Транспорт – сани розвальни. Вальяжный комбат в фетровых ноговицах и крагах по локти. Землянка заполненная комсоставом, который с остервенением борется с "насекомыми".» - В моей памяти все это прокручивается как кадры на экране.
  Так в одночасье я оказался в соединении, в котором продолжительное время жил, служил и воевал.
  Это была 14-я Отдельная стрелковая бригада, в состав которой входил наш отдельный пулеметный батальон.

  Бригада формировалась, в основном, из возвратного личного состава. И хотя все были после ранения и с некоторыми физическими ограничениями - народ подобрался обстрелянный.
  По землянкам среди командиров среднего звена бродили слухи, что в Москве планируют – после окончания формирования, отправить бригаду на Дальний Восток, вместо какой-либо дивизии, воевавшей на озере Хасан или в Монголию, в обмен на дивизию, побывавшую в боях на реке Халхин-Гол.

  Личного состава в пулеметном батальоне еще не было.
  Зима уже основательно вступила в свои права и мороз крепко щипал за нос и за уши. Земля покрылась глубоким снегом, а мороз не давал ему превратиться в жижу.
  Под Сталинградом шли упорные бои.
  В Тамбовской области развернулась компания по сбору средств на постройку танковой колонны "Тамбовский колхозник". Этим было положено начало движению, которое прокатилось по всей стране. Пчеловод Ферапонт Головатый на свои сбережения приобрел истребитель и подарил его своему земляку. Весь советский народ подхватил это начинание – отдавали последнее. Отдавали все, что только возможно. Отдал и я все свои сбережения – облигации и четыреста рублей.
  Иногда, напоминая, что идет война, над нами высоко в небе появлялись одиночные немецкие самолеты, но бомбардировкам окружающие нас районы не подвергались.

  На новом месте службы я не стал сообщать, что на Сталинградском фронте в сентябре 1942-го мне уже было присвоено звание старшего лейтенанта. Никакой отметки в моих документах об этом не было. Я решил, что в сложившейся обстановке получить звание заново получится быстрее чем разыскивать ранее присвоенное мне в 57-й Армии под Сталинградом.
  В подразделения пришло пополнение, началась боевая подготовка по сплочению боевых подразделений, стали проводить учения батальонов с боевой стрельбой артиллерии. Бригаду доукомплектовали командным составом. Прибыли люди и в мою роту ПТР.
  Учеба шла нехотя и со скрипом... Командир второго взвода младший лейтенант Старченко старался увести подчиненных подальше с глаз и, чтобы люди не замерзли, вместо учебы организовывал борьбу. Я проверил и пожурил его, напомнив ему суворовское: "Тяжело в учении, легко в бою". Хотя он и затаил на меня некоторую обиду, но все же упрек понял и впредь старался обучать личный состав тому, что необходимо на войне.

  Прошел декабрь 1942 г. Уже шел к концу и январь 1943-го. Появились пересуды. Шла тяжба: куда направить бригаду. Комбриг полковник Лавренев поехал в Москву в министерство обороны доказывать, что бригада боеспособна, способна действовать не только в обороне, но готова вести и наступательный бой.
  В это время, когда в Москве решалась судьба бригады, здесь, в районе Кочетовки, вблизи малой родины нашего комбата - старшего лейтенанта Перепечина, решили провести показное учение на примере отдельного батальона автоматчиков с боевой стрельбой.
  Учение оказалось неподготовленным, а проводивший его комбат, видимо, имел смутное представление об организации учений. При постановке задачи он прорычал подчиненным:
– Деревня впереди видна? Бежать туда, как собаки, не оглядываясь – захватить ее!
  Ракета красного огня взвилась вверх. Народ «проникся» энтузиазмом комбата - ломанулся и… Сразу же утоп по колено в глубоком снегу, а потом еще долго-долго добирался до этой деревни.
  Все наблюдавшие за ходом боя замерзли. Учение, как показательное не получилось, но многих заставило задуматься, что так воевать нельзя. Такое наступление может закончиться печально.

  Наступил февраль. На станцию Хоботово и другие смежные станции и полустанки подали эшелоны. 14-я Отдельная стрелковая бригада погрузилась в вагоны и двинулась куда-то в северо-западном направлении.
  Первая остановка – станция Вологда. Наш эшелон еще только подходил к станции, а мы уже услышали "вологодский говорок". Мимо наших вагонов, на работу шла ватага крепких, невысокого роста девок, в фуфайках. Впереди них шел паренек лет 14-15-ти с гармошкой-двухрядкой, и они хором напевали частушки:
-Ты по што меня не любишь?
-Я по што тебя люблю.
-Ты по што ко мне не ходишь?
-Я по што к тебе хожу.
  Можно было бы и не обращать на это внимания, но увиденное наглядно демонстрировало, что вся тяжесть работы в тылу легла на плечи наших женщин. Мужиков-то в тылу не осталось - только старики да подростки.
  Подразделения под командой старшин двинулись на помывку в баню. Ушла в баню, стройно и с песней, наша рота ПТР. Вел ее опытный старшина роты – Олейник. До войны он служил в армии сверхсрочником и возил комбрига какой-то артиллерийской бригады в Житомире.
  Командный состав пошел в баню самостоятельно. Здесь я впервые увидел деревянные тротуары. Хотя и в нашей станице на Кубани кое-где еще с дореволюционной поры, вплоть до тридцатых годов сохранялись бревенчатые настилы, которые я хорошо помнил.

II
Волховский фронт

  Наши эшелоны без остановки проскочили станцию Тихвин. Перед глазами проплыли "Тихвинская" ГЭС и станция Волхов. Основная железнодорожная магистраль пошла строго на север, а наши эшелоны за Волховом ушли западнее и скоро остановились на станции Жихарево. С 10 по 12 февраля части бригады разгружались на площадках, сделанных из сосновых бревен. Разгрузка проходила быстро и организованно, а пустые вагоны сразу же куда-то уходили.
  Сначала бригада вошла в состав 8-й Армии, которой командовал генерал-лейтенант Стариков.
  Совершив марш вдоль Екатерининского канала, мы дошли до Шлиссельбурга. Как правило, шли ночами, а днем останавливались на привал. Мы прошли по местам, где несколько дней назад - 18 января произошло историческое событие – прорыв блокады Ленинграда. Ширина прорыва была еще невелика – 10-12 км, но это имело огромное значение.

  На долю бригады выпала задача – расширить этот коридор на Синявинских высотах, у поселков Четвертый, Шестой и Восьмой.
  На наших глазах инженерно-строительные бригады прямо по болоту прокладывали железную дорогу. В болото укладывали стволы сосновых деревьев, к ним крепили рельсы, а через несколько дней в Ленинград пошли поезда с продовольствием. Правда, небольшие, всего по несколько вагонов, и тащили их маленькие паровозы – "Овечки".
  В обратном направлении сначала везли детей блокады. Воины их радостно встречали и, со слезами на глазах, подбегали к вагонам, чтобы отдать им все свои сухари и кусочки сахара. Дети радостно махали нам своими исхудавшими ручонками. Их лица были желтыми с большими синяками под глазами, но они радовались. Теперь, у них появилась надежда – остаться в живых. Затем пошли вагоны с военнопленными из испанской "Голубой дивизии".
  На этом участке мы задержались недолго. Бригаду передали в подчинение 54-й Армии генерал-майора Рогинского.
  Мы обошли достаточно сильно укрепленный немецкий узел сопротивления "Мга" и направилась в Любаньский котел в район Макарьевских болот. Бригада так же продолжала совершать марши по ночам, чтобы скрыть сосредоточение войск для наступления в направлении Кириши – Любань.
  За это время личный состав не видел ни настоящих окопов, ни блиндажей, не говоря уже о домах, где можно было бы просушить обувь, портянки и хоть немного отдохнуть. Мы шли дни и недели. Солдаты устали – засыпали на ходу.

  На марше я почувствовал недомогание. Меня, то знобило, то бросало в жар. На одном из привалов рота расположилась прямо на снежном насте у высокого стройного леса. У меня поднялась температура, и я потерял сознание. Вся колонна построилась, а я продолжал лежать на снегу в бесчувственном состоянии. Мои солдаты, думая, что я уснул, пытались меня разбудить, но тщетно. Когда потрогали мой лоб, то поняли – жар. Срочно вызвали фельдшера батальона лейтенанта Аверкина. Тот приложил ко лбу ладонь и скомандовал:
– Быстро лейтенанта на палатку и бегом в госпиталь! Он же огнем горит!
  Полевой госпиталь 54-й Армии оказался рядом. Я пришел в сознание уже в госпитальной палатке.
  Придя в себя, я открыл глаза и ничего не понял: лежу на раскладушке под одеялом, сверху полушубок, взгляд уперся в скат палатки.
– Где я? Что со мной?.. – прошептал я. Сестра, услышав мой голос, подошла ко мне, обращаясь видимо к врачу, проговорила:
– Больной пришел в себя. Подойдите сюда.
Врач взял мою руку, пощупал пульс, и скомандовал сестре:
– Измерьте температуру.
  Я понял, что оказался в каком-то лечебном заведении. Но как это произошло, я не помнил.

  Уже в палатке я познакомился с ухаживавшей за мной сестричкой. Это была Маргарита, племянница знаменитого полярника Фёдорова, несколько заносчивая, но добрая девушка. Сначала, мы с ней повздорили. Однако вскоре, мы нашли общий язык и подружились.

  Длинными, зимними ленинградскими ночами, сидя у теплой печурки, мы с Марго вели продолжительные беседы. Ветер трепал нашу палатку в разные стороны. Ледяной дождь со снегом барабанил по окошкам, да так сильно, что мурашки бегали по спине. Я рассказывал про свою жизнь, а Марго увлеченно и интересно: о полярниках, о первой советской дрейфующей станции «Северный полюс-1» и о своем дяде Жене. Однажды я ее спросил:
– Послушай Марго, а среди вашего коллектива есть такой человек, который вызывал бы у тебя уважение? Человек, с которого тебе хотелось брать пример?
– Да, Коля! Такой человек у нас есть! И еще какой! – она произнесла мое имя как-то ласково, по-домашнему, и у меня на душе стало тепло и приятно, далее наш разговор пошел откровенно и непринужденно.
– А ты можешь о нем рассказать?
– Могу…Но только не о нем, а о ней...
  Марго, так с душой и проникновенно рассказала о судьбе своей подруги, что я и представить не мог, какой она такой прекрасный рассказчик. От сказанного – то наворачивались на глаза слезы, то было больно на сердце, то радостно. Когда Маргарита закончила, у меня потекли слезы, а сама рассказчица всхлипывала, прижавшись к моей груди. Но главное у меня появилось скрытое желание встретиться с той сестричкой, о которой поведала Марго.
– Скажи, Марго, а удастся ли мне её увидеть?..

Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/09/20/19