Когда он прикасался рукой к шерсти овцы, она как б

 Вспоминается творение Мопассана, а может быть Бальзака, или какого другого французского классика, про женского парикмахера, который будучи юным крестьянином, стриг овец, и заметил, что руки его созданы для великих дел. Ему не надо было как-то фиксировать животину на месте стрижки, она словно замирала в его руках. Он оставил деревню, поехал в Париж и стал стричь женщин, сделавшись востребованным и желанным...
   А, если кто не знает, овцу очень трудно унять, когда ее стригут. Как же моя мать мучилась, когда их обстригала. Она связывала несчастному животному все четыре ноги попарно, и задние с передними, как-то по-особенному, садилась на землю, на какую-нибудь тряпку, а овца оказывалась у нее между бедер, лежа шеей на одном, и прижатая, к земле  в области груди,  другим. Ножницы, вечно тупые начинали характерно хрустеть, отщипывая ровные срезы грязной серой шерсти, постоянно захватывая и клочки кожи. На месте повреждения оставались маленькие ранки, окрашивающиеся слабым розовым цветом, но не кровоточащие. Овца жалобно вякала, и вздрагивала, а ее физиономия выражала смертельный испуг и страдание, так что жалко было смотреть. 
 В быту моем сейчас значительные перемены, и надо признать, затруднения. Так хорошо жилось, когда я работал в солидном месте, имел сносный доход, сводил концы с концами, не шиковал, но жилось терпимо, а сейчас приходится экономить, и я думаю, чем бы заработать. Иметь бы мягкие руки, как у того парикмахера, что стриг овец, пока его не заметили и не пригласили в город.
Да, город- это место великих возможностей и, где из шалопаев, получаются воротилы бизнеса, и уникальные личности. Это не деревня, где ничего не сделать одному, и приходится прозябать, и перебиваться с хлеба на воду. Как ни сопротивляйся, ни пой о деревне, все-таки будущее за городом. А у Л. Фейхтвангера я прочел такое наблюдение, что городская беднота острее ощущает чего они лишены, чем в деревне. Такой удивительный парадокс, а все потому, что в деревне человек многого не видит, так ему оно и не надо.

 Лето пролетело в дачных заботах и развлечениях, побывал в родных краях пару недель, соскучился по городской толчее и, ощущая некий прилив сил, набрался храбрости и, впервые за все лето проехался от Щукинской до Сходненской на метро.
Так удивительно все показалось. и город, и публика, и пассажиры подземки. Вечером, едут молодые люди и девушки, и прилично одеты и не замучены и все-таки, не беспечны, и умненькие такие, доброжелательные все.
 То ли было раньше? 
 Нет, скажу честно, начинал я свою московскую жизнь в 77 году. Тоже добра хватало, и можно было в любое время суток упасть  где нибудь на улице, в безлюдном месте пьяным, и тебя бы никто не обидел, а если тебе плохо, то помогли бы тут же.
 Но сейчас все-таки цивильнее стало, как-то по-людски, по-европейски, к тому же чисто, комфортно. И  это благоустройство города и транспорта, даже непонятно, куда катимся? И где предел совершенству, и как бы хуже не было.
 
  А хуже может быть. В начале сегодняшних размышлений я решил, что не надо ничего придумывать, а если достоверно описать то, что было лет тридцать назад, то современная читающая публика примет за фантастику.
Ведь что было? По сути, ничего не было. В мои школьные годы мать рубила мясо самодельной сечкой. Сейчас люди и слово такое не знают, а называется так сорт гречни. А Сечка это приспособление для шинковки капусты. Металлическая пластинка изогнутая в виде доллара и отточенная с одного торца, а на другом держатель для дереваянного черенка.  Ножи всегда были тупые, а ею на разделочной доске она ловко так мельчила она кусочки мяса для котлет, так как мясорубки никто в глаза не видел в нашей деревне.
Но мясо было у каждого, и в нашей семье не садились за стол без мясного. Было молоко в алюминиевом подойнике, и творог стоял в крынках на скамейке. Полные горшки, плотной белой массы плавали в малом количестве сыворотки. Мать разрезала это ножом крест на крест, и стояла та еда сутки, двое, пока не попадала в ведро с пойлом для поросенка. Творог я терпеть не мог.
  Зато печеньица не бывало по полгода в доме. В голодный 61 год, когда я пошел в школу, белой муки не было вообще, а батоны обычные, привозил отец из города штук по семь в мешке, когда удавалось вырваться туда по поводу забивания овцы, да продажи на базаре. Съедали не сразу, а лежали они в на краю стола, в котомке с неделю, почему-то не портились.
  Сейчас творог дорогой, а сыр и вовсе не купишь. Но есть йогурт, актимель,  подешевле, а какой полезный! Белый хлеб пригоден дня два, от силы три, потом на помойку. Но сколько же всякой всячины из ширпотреба стало в магазинах, электроники, бытовой техники, инструмента всякого, материалов, и все это покупается. строится, благоустраивается, одежды всякой разной и прекрасной. Какие  мясорубки, мультиварки, тостеры. Кстати о сухарях.
 Поразительно меняется жизнь. Читал про войну Двенадцатого года, Главный герой М. И. Кутузов заботился о поставках сухарей в армию. Смех и слезы,  как можно человека сухарями накормить? Тем более воина, а оказывается и на них можно прожить. Ведь победили, другое дело в Первой Мировой. войне...
 В книге "Брусиловский прорыв" я читал, про огромные стада быков, поставляемых для западного фронта, а в результате? Проиграли, как и на Восточном, чуть ранее с Японией.
  Нельзя кормить собак перед охотой, а солдат, видимо, перед боями.
Ну, это я на шутки перешел, чтобы подсластить в общем-то унылую картину бытия. Почему-то многие болеют диабетом, раком, всякой бякой. А потому, что белок человека создает, он его и губит все зависит от того, как им распорядиться. Оказывается, существует разница между перевариванием пищи, и ее усвоением. Поразительное невежество... Люди лопают что попало, и когда вздумается, а не надо. Следует как-то упорядочить. Например, раньше поодиночке не подскакивали к столу, а ели скопом, видимо, что-то в этом тоже есть. И пить одному тоже было неприлично. Как писал А. Ф. Писемский: "Жизнь не обязательно должна быть скверной, все зависит от заведенного порядка". Умнейший был человек, похоронен на территории Новодевичьего монастыря.