Америка. Туда, там и обратно 4

Святитель


Тихий стук в дверь. Кто бы это мог быть? Обычно в это время никто из прихожан не приходит – все знают, что у нас маленькие дети, и они отдыхают днем,  и нас никто не тревожит, особенно в такое время... 
На приходе мы находимся немногим больше месяца. Между двумя десятками наших прихожан, еще нам мало знакомых,  и нами лежит нейтральная аккуратная полоса – все по американски предельно осторожны, внимательны, предупредительны, учтивы и, конечно, не назойливы. Пока общаемся друг с другом мало, говорим только о текущем и необходимом для службы и устройства нашего быта. Мое назначение на приход не было простым и гладким  - ему предшествовали несколько бурных собраний с обсуждением и другого кандидат на место священника. Поэтому сейчас все, включая нас,  избегают неосторожных движений, неожиданных, непонятных слов  –  любое недоразумение или недопонимание может закончится взрывом или скандалом.      
Хотя все к моему приезду понемногу улеглось, я нет-нет да и наталкивался то во дворе храма, то в приходской трапезной на недоверчивые, испытующие, а порой и колкие взгляды. Все, и сторонники, и недоброжелатели, отслеживали каждый шаг каждого члена семьи, ловили каждое наше слово, но особенно внимательно и придирчиво смотрели за мной на службе – правильно ли совершаю каждение, как возглашаю, как крещусь? А проповедь? Мне с каждым словом надо быть осторожным,  не уходить в долгие рассуждения, дабы не запутаться в простых и ясных понятиях, не дать повода истолковать мои слова превратно. В общем живем почти как на минном поле – любое неверное действие чревато взрывом.
Главная причина – в разности менталитетов и жизненного опыта. Костяк прихода состоит  из потомков иммигрантов первой волны, бежавших в свое время из Сибири и с Дальнего Востока в Китай. Сохранение тесных связей между собой и своих традиций, главной из которых была традиция церковная, или точнее народно-церковная, помогала им сохранять самоидентификацию и выживать в непростых условиях. Она формировалась несколько столетий под влиянием сурового быта жителей востока Российской империи: казаков, купцов, старателей. В двадцатом веке образ жизни и быт их радикально изменились, но традиция церковная осталась прежняя – сдержанная, без лишних рассуждений, немногословная манера служения и общения, осторожное отношение ко всему происходящему. Таковой она оставалась и в течении трех послереволюционных десятилетий, ее строго придерживались и миряне, и священнослужители.
         Среди последних очень важную роль в сохранении и укреплении церковной жизни сыграл владыка Иоанн, архиепископ Шанхайский. Хотя сам он и был из малоросских дворян Харьковской губернии, тем не менее ее ревностное служение, любовь к церковным службам сделали его известным в среде китайских русских и их неформальным, если можно так выразиться, лидером. Когда власть в Китае перешла к коммунистам, то шанхайцы, харбинцы, маньчжурцы под его водительством переправились в американские лагеря для беженцев на Филиппинах. Отсюда его трудами, молитвами и ходатайством они смогли кто напрямую, кто через Аргентину, Чили, Бразилию добраться до благословенного калифорнийского берега. Здесь одни осели вокруг Сан-Франциско в городках с апельсиновыми садами,  другие отправились на восток в Сакраменто,  на север – к Санта Розе, а кто-то повернул на юг – к Санта Марии, Санта Барбаре, Лос Анджелесу. Самые беспокойные добрались до границы с Мексикой и осели в Сан Диего. Разместившись и чуть устроившись, они начали создавать приходы, в которых все должно было следовать традициям и обычаям, унаследованным и сохраненным в бурных водах исторических пертурбаций…
На пороге стоял Валентин А.., один из немногих прихожан, которого я запомнил и с которым уже несколько раз общался за чаем после литургии. В одной руке он держал в руке букет белых роскошных роз, другой поддерживал за локоть улыбающуюся жену-американку.
- Батюшка, позвольте вас поздравить с первым месяцем пребывания на нашем приходе и представить мою жену Анну, Аннушку – размеренно, неторопливо проговорил Валентин и вручил мне цветы.
“Аннушка”, худощавая, невысокого роста шатенка в светло-сиреневом платье, слегка кивнула и протянула руку:
- Hi, Father. I am Ann. How are you? (Здравствуйте, батюшка. Меня зовут Энн. Как дела?)
- I am fine. (Прекрасно)
- O, good! Very nice to meet you! ( Хорошо! Рада познакомиться)
- Me too ( Я тоже)
            Я сжал небольшую ладонь и поглядел на Валентина.
- Аня немного понимает по-русски. Она привыкла к русскому, можно спокойно говорить в ее присутствии, ее это не смутит.
Я сделал шаг в сторону, приглашая их войти в дом, но Валентин поднес руку к груди как бы отказываясь и сказал:
- Батюшка, простите, можно занять только минуту вашего внимания?
Я кивнул, и только тут обратил внимание, что он немного взволнован,  глаза красные, веки припухшие:
- Что-то случилось?
- Да, умер кузен моей первой жены, Виктор Щ.
Я знал, что первая жена Валентина умерла от рака почти двадцать лет назад, оставив его с дочкой-подростком на руках. Он при первой же посиделки за чашкой чая сказал мне об этом, добавив, что со всеми ее родственниками он поддерживает хорошие отношения и постоянно с ними общается. Так что его переживания были объяснимы.
- Я хотел бы вас попросить сегодня  вечером отслужить панихиду, а послезавтра отпеть Виктора как и положено. Его родственники и я очень хотели бы, чтобы это произошло в нашей церкви – на Пасху здесь он последний раз исповедовался и причащался.
Я, конечно, согласился, мы обговорили детали предстоящих похорон. На прощание я выразил ему свои соболезнования. Он сдержанно поблагодарил и сказал:
- Вы знаете, он был очень необычным и мужественным человеком. Он работал в разведке, потом его перевели в Федеральном бюро, боролся с наркомафией здесь и в Колумбии. Много сделал для нашей страны, и между прочим – для России. Его, кстати, на службу благословил владыка Иоанн почти сорок лет назад.
- Святитель Иоанн? Тот, что был в Шанхае, а потом на Филиппинах?
Валентин утвердительно кивнул:
- Да-да, тот самый.
К удивлению прибавилось еще и любопытство:
- А когда и как это произошло?
- Это было в  начале шестидесятых. Тогда владыку только перевели в Сан-Франциско. Виктор в то время учился в средней школу, часто бывал в храме на службах. Владыка заметил его и благословил прислуживать в  алтаре. Впрочем, я вас не хочу сейчас утомлять рассказом об этом. Может, после похорон, если вам будет интересно.
Я согласился, но, конечно, остался в недоумении – благословить на службу в разведке. В американской разведке! Однако по здравом  размышлении я понял, что, конечно, удивляться было нечему, ведь для эмигрантов, проживших большую часть своей непростой жизни в Америке, она во многом стала родной, второй, а для многих и первой родиной, а русские всегда служили именно родине. У них были все основания так поступать и здесь в Америке  – многие, приехав из голодного разрушенного Китая или послевоенной Европы, находившейся в подобном же состоянии, смогли во всех отношениях  устроить свою жизнь здесь, реализоваться, сделать карьеру.
Благодаря своей образованности, знаниям и, главное, умению их применить многие достигли высоких постов и чинов в крупных и малых компаниях, в государственных структурах, стали известными учеными, инженерами. Немало русских преуспело в бизнесе. Они стали здесь своими и эту землю считают также своей.  Русские в Америке – заметное явление, а в крупных городах Калифорнии и Восточного берега присутствуют весьма зримо. Можно даже сказать, что в Калифорнии к русским относятся как к явлению заурядному. Никто нам не удивляется, при знакомстве не рассматривает и не оценивает. Ну русский, так и русский, мы после мексиканцев и вездесущих китайцев здесь, наверно, третья по численности национальная группа, почти титульная нация. Даже экзамены на права здесь в некоторых графствах можно сдавать по-русски. Так что для многих русских эмигрантов Америка и уж точно Калифорния стала по настоящему родной землей, тем более, что появились мы здесь уже в начале девятнадцатого века…
Людей на отпевании было очень много. Храм переполнен, дышать тяжело, воздух неподвижен и раскален. Дамы едва обмахиваются веерами. Обливаясь потом, наконец-то заканчиваю службу. Подходит грустный Валентин:
- Батюшка, сейчас подъехал полицейский кортеж. Он положен Виктору как высокопоставленному сотруднику ФБР. Это ничего, если они будут сопровождать нас до кладбища?
- Да, пусть сопровождают. Раз положено, пусть так и будет.
На выезде из церковной парковки нас ждали шесть полицейских на мотоциклах и машина сопровождения. Они пристроились прямо следом за катафалком, мы тронулись. Полицейские включили мигалки, а на каждом повороте к проблеску маячков добавлялся вой сирен. Вскоре мы выехали на 101-й фривэй и через двадцать минут достигли так называемого сербского кладбища в Колме, одного из многих пригородов Сан-Франциско. Сербское оно только по названию и по национальности владельцев компании, которая управляет им. Для нас оно – просто православное кладбище с видом на далекий океан, высокие холмы, почти горы, в темно-зеленых кипарисах и в облаках всегда клубящегося над побережьем и уже ближе к полудню отступающего к океану тумана.
Вот и сейчас над кладбищем уже вовсю сияет солнце, чьи лучи, преломляясь в последних каплях росы на цветах и траве, слепят глаза. Воздух насыщен влагой и кислородом, его пьешь как родниковую воду и не можешь напиться будто после долгой дороги. Для умерших же он напоен благодатью и тишиной вечного покоя. Хорошо его здесь обрести после, в координатах Вселенной, очень краткого жизненного пути!..
Когда процессия остановилась на одной из аллей, напротив свежевыкопанной могилы, то полицейские выстроились в шеренгу и взяли под козырек. Я разжигаю кадило и под пение “Со святыми упокой!” иду за темным дубовым гробом, далее – родственники и друзья,  полицейские же медленно поворачивают голову вслед проходящей процессии, провожают. Останавливаемся перед глиняным холмиком, рабочие ставят гроб на скамейку, такую даже русскую грубо-струганную лавку, и отходят в сторону. Обойдя вокруг гроба и совершив начальное каждение, начинаю литию под быстрое троекратное пение “Святый Боже, святый Крепкий, святый Бессмертный, помилуй нас!” В голове проносится: “Господи, только по Твоей милости и можем наследовать жизнь вечную!” На глазах у стоящих вокруг выступают слезы – хоть многие и плохо говорят по- русски, но русская душа, отзывчивая и горестная, еще живет в них. Даже лица полицейских как-то особенно торжественны, неподвижны, со взглядами, устремленными поверх окружающих могил и людей, в глубины темно-голубого неба на океаном.
Лития заканчивается под медленное плывущее вверх “Вечная память!” От этого напоминания о жизни вечной сердце хоть еще и замирает, но уже успокаивается, слезы высыхают, волнение и тревога уходят, сменяемые умиротворением и покоем. Может, вот таким и будет переход в мир другой? Кто знает…
Мимо могил с крестами и надгробиями, стелы в честь погибших за веру, царя и отечество казакам и всем православным воинам по просьбе Валентина я иду на другую более старую половину кладбища, чтобы отслужить литию на могиле его жены. Любовь к ней все еще сжимает и держит его сердце, при первых же возгласах его крупная высокая фигура начинает дрожать как у мальчишки на холодном и сыром ветру. Анна стоит немного позади и деликатно смотрит на землю проступающей в траве тропки и судя по ее сосредоточенному и немного бледному лицу грусть является сейчас определяющей в ее состоянии. Она вслед за мужем подходит ко кресту и целует его, хотя по вероисповеданию и является протестанткой. Ну, и хорошо, кто знает как человек спасется?
Сложив неспешно кадило, крест и требник в портфель, спускаюсь вслед за Валентином и Анной к огромному старому мерседесу.
- Батюшка, вы поедите с нами к Нику М ..? – открывая дверь машины, Валентин называет небезызвестную мне, но очень русскую фамилию. –  Он – близкий друг покойного Виктора, вместе учились в одном колледже. Он и его жена устроили для него поминки, будут родственники и друзья. Ехать недалеко, всего полчаса на машине. Он, надеюсь,  вам расскажет. как Виктор оказался в ФБР, почему он там служил.
Да, конечно. Дверь захлопывается и, медленно развернувшись, двигаемся к выходу по уже пустынному центральному проезду – проплывают кресты, надгробья, многочисленные кусты роз. Разные имена, даты, эпитафии, отрывки из евангелий, но все –  на русском, иногда на сербском, грузинском.
Валентин задумчиво смотрит на них и вдруг спрашивает:
- Батюшка, вот Анна хочет, чтобы после нашей смерти ее похоронили здесь на этом кладбище. Возможно ли это, она ведь протестантка?
Анна смотрит в окно, и при звуках своего имени поворачивается к мужу. Видимо, они не раз обсуждали это с Валентином и она понимает, о чем идет речь. Она напряженно и внимательно смотрит на меня.
- Yes, it’s possible. (Да, можно)
В конце концов, Господня земля и исполнение ея. Мы заполняем ее и сами становится ее частью. А с душой?
- Хорошо бы Анне перейти в православие, ведь важно, куда душа попадет после смерти, – тихо добавляю и смотрю на Анну. 
Да, вот сейчас сказать, что еретики и раскольники царства Божия не наследует – язык не поворачивается, особенно глядя на сосредоточенное и бледное лицо Анны. Но отрицать и церковное понимание спасения – невозможно, даже глупо, зачем я тогда ношу вот эту рясу, служу именно в православном храме? Зачем отпевание, службы, посты, исповедь, причастие?
- Валентин, вы же знаете, что без Христа невозможно войти в его Царство, которое есть и жизнь и радость вечная. А как к нему приобщится без исповеди и причастия? Ведь в протестантстве это только символы.
- Да, конечно, я говорил много раз об этом Аннушке, но Вы знаете как это трудно – традиции, обычаи, родственники, близкие. Здесь мне и самому нелегко. Вот и владыка Иоанн говорил Виктору, что самое трудное, не поддаться на соблазн быть как все. Он устоял, хотя было нелегко, особенно в шестидесятые, позже стало легче.
        Когда Виктор приехал в Колумбию в начале семидесятых  первый раз, на него очень косо смотрели, особенно если он крестился по-православному, потом привыкли. Однажды их группа попала в засаду в джунглях, Виктор был тяжело ранен в живот. Они едва отбились, ждали помощи двое суток, он истекал кровью, впадал в забытье. В один из таких моментов он увидел, как он прислуживает в алтаре и владыка Иоанн ему что-то говорит, он не может понять напрягается, говорит, даже плакать начал во сне и тут вдруг слышит: “Если исповедуешь, то спасешься.” Тут он очнулся – прилетел вертолет. Когда привезли в госпиталь, сразу сделали операцию, потом почти неделю – в реанимации. Когда он в один из дней он пришел в себя, то потребовал, чтобы позвали православного священника. В Боготе его не оказалось. Ему говорят, мол, может, католический сгодится, ведь разницы никакой. Обычные протестанты и вправду считают, что мы и католиками особо друг от друга не отличаемся. Виктор настаивает, нет, говорит, есть разница, найдите православного. В общем с Техасской военной базы вызвали грека-капеллана, он прилетел, исповедовал, причастил. Виктор пошел на поправку. Врачи потом говорили, что они уже не надеялись его спасти. Чудо. Виктор так потом и говорил, что Господь его спас по молитвам владыки.
- А Анна знает об этом, Вы ей рассказывали?
- Конечно. Но ей трудно – отец, мать, сестры, родственники… Как отказаться, ведь они уже много поколений – протестанты? Они даже меня пытались обратить, знаете, они же упрямые. Но я не поддался.
Мы съехали с фривэя – дорога запетляла между холмами в рощах красных деревьев и эвкалиптов. Перевалив за холм, въезжаем в небольшую в несколько миль длиной и шириной едва в милю долину – выжженная неподвижная трава почти в человеческий рост, полуденный звенящий зной, напитанный красноватой пылью, редкие деревья,  в основном калифорнийские дубы, вдоль дороги.  В начале долины расположилось небольшое ранчо – двухэтажный дом в колониальном стиле, рядом – деревянный амбар и небольшой навес для лошадей. Сразу за ранчо  вдоль дороги пошли дома на солидном расстоянии друг от друга – своего рода поместья, может загородные резиденции, вокруг них – небольшие апельсиновые и персиковые сады, отдельные эвкалипты.
Едем мы не спеша, так как дорога хоть и асфальт, но не совсем ровная, даже в нескольких местах ухабистая. Притормаживая и покачиваясь минут через десять почти на другом конце долины останавливаемся возле дома – копия того, что на въезде.
- Вот и приехали. Это – загородный дом Ника, последний год Виктор здесь проводил почти все время. Он всегда любил уединение. Но после того, как три года назад ушел на пенсию по выслуге, он стал вообще очень замкнут… Вот есть такое хорошее слово по-русски, ну, когда стараются не общаться с другими…
        Валентин вопросительно поглядел на меня.
Я подсказываю:
- Нелюдимый.
- Да, очень нелюдимым стал.
Я интересуюсь:
- Что-то случилось, почему вдруг так?
-  Сердце не выдержало, удар. Говорят, что это – профессиональное. Сказалось и одиночество – из-за своей работы  он так и не женился. Конечно, это существенно, но главная причина, я думаю,  все-таки в другом. Она связана  с событиями последних лет и отношения Виктора к ним.
Что за события, Валентин не успел сказать – через автоматические ворота мы заезжаем в большой асфальтированный двор, окруженный высокими магнолиями.
        Валентин открывает передо мной дверь машины, и мы идем к веранде дома, на пороге которого нас ожидает хозяин Ник, или Никита – высокий, худой, загорелый типичный американец по виду и взгляду, одетый в светлые брюки и темную рубашку. Как только я приблизился, он поклонился, сложил руки и попросил благословения.
- Батюшка, это Никита М., лучший друг Виктора, – представил Валентин и тут же добавил, – они с ним еще алтарниками у владыки Иоанна прислуживали. Никита был старшим, а Виктор – младшим.
Никита улыбнулся:
- Да, так и было. Отче, спасибо, что приехали. Для Виктора это было бы утешением знать, что на его поминках присутствует священник. Входите.
Никита пропускает нас вперед. Мягко, бесшумно раскрывается широкая стеклянная дверь и мы оказываемся в просторной гостиной, наполненном тишиной и прохладой. Несмотря на день в ней легкий полумрак – темно-синие в мелкий белый цветочек обои и плотные занавески на окнах вызывают чувство отрешенности и покоя. Я оглядываюсь – хочется сесть в одно из глубоких кожаных кресел возле камина и может вздремнуть, отдыхая от жары на улице и забот. Словно поймав меня на этой мысли, Никита сказал:
- Батюшка, пойдемте, благословите поминальную трапезу, перекусим, а потом попьем здесь кофе, поговорим, пообщаемся.
Мы пересекаем гостиницу и выходим на широкую застеклённую веранду, окруженную большим садом. Сад замечателен – фруктовые деревья, абрикосы, персики, хурма, смоквы, перемежаются с фисташковыми и миндальными деревьями, между которыми вьются дорожки, выложенные красным кирпичом и обсаженные крупными белыми лилиями. Возле ограды кудрявятся и высятся несколько берез и тополей – для этой местности явная экзотика.
При моем появление приглашенные замолчали, те, кто сидели в плетеных соломенных креслах, встали. Никита кивнул, повернулся вправо, перекрестился – в углу висело несколько икон, перед ними горела зажженная лампадка – и присутствующие негромко запели “Отче наш.” Благословив еду, я возгласил покойному “вечную память,” приглашенные вновь запели, довольно стройно и почти без акцента.
Протяжное, грустное пение двух десятков голосов заполнило веранду, все стоят неподвижно, кто смотрит на иконы, кто в пол, лица грустны, несколько дам прикладывает носовые платочки к глазам, кто-то всхлипнул – живые человеческие души плещатся и дрожат в звуках песнопения словно уже сами переживает разлуку с этим еще видимым земным миром. А может это душа умершего стучится в сердца живых и просит участия, помощи, молитв, ибо разлука с миром людей ей очень тяжела? Может воспоминания о прошлом, память о людях не дает душе умершего покинуть землю, вот она находится рядом, и потому в наших сердцах поселяется тревога? Эти мысли всегда не дают мне покоя, хочется закрыть глаза и стоять неподвижно, пока не стихнет последний звук.
- Батюшка, пожалуйста, отведайте нашей нехитрой поминальной трапезы, – делая ударение на среднем слоге, Никита берет меня под локоть и подводит к шведскому столу. – Вы предпочитаете водку или вино? Красное?
Налив мне вина, Никита берет рюмку водки и, повернувшись к гостям, предлагает помянуть усопшего:
- Господа, мы все знали Виктора с детства, знали его доброе, чудное сердце, его любовь к родителям, друзьям, к нашей стране и к далекой, но им и нами очень любимой родной России. Как дворянин и внук офицера, он мечтал ей служить. Но служить ему пришлось здесь в Америке. Он не стал поступать как мечтал в военную академию, а по благословению владыки Иоанна пошел бороться с теми, кто убивает людей, производя наркотики. И думаю, что так он спас многих людей, защитил их от смерти, и так служил и Америке, и России. Вечная ему благодарность и память!
Все выпили, тихий шелест голосов начал наполнять пространство.
- Он действительно служил и Америке, и России? – спрашиваю подошедшего Валентина.
Он кивнул:
- В девяностые ФБР, как мне рассказывал Виктор, помогало создавать России агентство по борьбе с наркотиками или как оно там называлось, он  консультировал русских специалистов, ездил в Россию.
- А почему вдруг он пошел в ФБР, да еще в отдел по борьбе с наркотиками, а не пошел в военное училище или академию?
- Это вопрос к Никите, он лучше знает. Как там было-то с владыкой Иоанном, Ник?
- В шестьдесят первом Виктор сразу по окончании школы решил поступать в военную академию в Монтерей, – голос Никиты едва слышен, видно, что ему нелегко об этом говорить
- Конкурс был тысячу человек на место, ведь это одна из самых престижных офицерских школ в Америке. Виктор подал документы и начал готовиться. Подготовка шла хорошо, он звонил мне, другим своим друзьям, рассказывал, предвкушал, как будет учиться.
        Он был уверен, что поступит, ведь любовь к военной службе была у него в крови плюс он из потомственной офицерской семьи, а это очень ценят в любой армии, в том числе и в американской. Тут перед тем, как уже уезжать на экзамены, его отец говорит, мол, всегда такая традиция существовала брать благословение на поступление, а тем более в военное училище. Вот, говорит, владыка Иоанн вчера приехал, пойди благословись. А владыку у нас в Сан-Франциско, да думаю, и во всей Зарубежной церкви уже тогда многие почитали за святого. Тем более, что были уже известны случаи чудесной помощи по его молитвам. Виктор с радостью соглашается, он был уверен, что владыка его благословит, ведь владыка его любил, беседовал с ним на разные темы, давал советы. Иногда даже конфеты ему совал как ребенку, типа, чтоб ему слаще было. Только потом, когда он попал в Колумбию, он стал понимать, почему владыка так делал…
        Так вот, на вечерней службе Виктор пошел в алтарь, прислуживал, владыка справа в кресле на солее сидел. После службы зовет его сам. Виктор подходит и говорит, мол, владыка благословите в академию поступать, а владыка не благословляет, только вдруг говорит: “И так плохо, а так еще хуже. Не благословляю.” Виктор онемел. Владыка смотрит на него, улыбнулся так грустно и говорит: “Может и поступил бы, да не надо. Иди в колледж.” Тут Виктор приходит в себя и бух на колени: “Благословите, владыко!”, а он “Нет, нет. Только в колледж, а там сам посмотришь.” Ну, конечно, он горем убит. Но отец сказал твердо: “Как владыка благословил, так и поступай.” В общем, прощайте офицерские погоны и армейская жизнь. А тут еще его школьный друг, американец, который как и Виктор мечтал стать военным, поступает в Монтерей.
        Что остается делать? Виктор идет в колледж, потом его забирают служить во Вьетнам. Он там, кстати, служил переводчиком.  Когда вернулся, владыка уже почил в Бозе. Он начал ходить в собор на службы, все время бывал на его могилке. Все вспоминал его слова и, конечно, через его неблагословение не решился переступить.  Поразмыслив, решил пойти на службу в ФБР, ведь владыка сказал ему самому посмотреть, вот он и решил.  Хотя работа в ФБР оказалось для него непростым, даже тяжелым делом.
- Может, когда владыка говорил, что “и так плохо”, он имел ввиду его будущую работу? – спросил я.
- Получается, что так, но у него всегда было сильное стремление служить, причем с риском для себя. Характер не изменишь. Видимо, владыке было открыто, что с ним произойдет. Но служба в армии для него было бы еще большим испытанием. И может быть даже непосильным в свете недавних событий в Сербии.
- Да, Ник, особенно, если вспомнить, что стало с его приятелем американцем, – добавил Валентин. – Ведь у этой истории – интересный конец. Последний год Виктор несколько раз вспоминал Питера. Это, кстати, тоже его ввергало в уныние.
Я догадался:
- Это тот школьный друг, что поступил в академию?
Никита глубоко вздохнул, грустно поглядел на пустую рюмку и кивнул:
- Да, он приезжал к нему зимой, на Рождественские каникулы. Они с ним закрылись в кабинете и целый день беседовали, пару бутылок виски выпили. Виктор особенно не говорил о содержании разговора, только заметил, что Питер принимал в планировании и осуществлении операции против Сербии.
        Позже после Пасхи, когда была годовщина бомбежек Белграда, Виктор рассказал, что Питер плакал, попросил прощения, говорил, что ничего нельзя было изменить, вся это война была чистая политики, все было предрешено.  А потом, говорит, помолчал и добавил, хорошо, мол, что ты не поступил в Монтерей, каково бы, говорит, тебе выбирать цели и планировать бомбардировки, зная, что могут погибнуть не только военные, но и мирные люди, женщины, дети, старики, твои единоверцы. И отказаться было бы нельзя – невыполнение приказа при подготовке военной операции закончилось бы трибуналом. Да и как откажешься, ведь карьера, почет, слава? Кто устоит?  После бомбежек Сербии Питер, кстати, полного генерала получил.
Мне стало не по себе. Никита замолчал, взял бутылку и начал наливать водку в рюмку Валентина и свою. Я взял со стола чистую и тоже подставил под горлышко. Не чокаясь, лишь кивнув друг другу, мы выпили. Минуты две мы молча закусывали, поглядывая по сторонам. Наконец Никита нарушил молчание:
- Да, очень тяжело Виктору было все это слышать, ведь он очень любил Америку, верно служил ей, пусть и не в армии. Он считал ее лучшей и самой справедливой страной в мире. Все-таки политики могут из своих интересов многое испоганить в нашей жизни.
        Звуки его тихого голоса повисли, как бы растворились в воздухе.
Но после небольшой паузы он добавил с легким вздохом:
- Нам все-таки легче, чем тем же протестантам. Ведь у них нет таких, как святитель Иоанн. Он и меня не благословил выбрать после колледжа специализацию по профилю авиационного инженеринга, сказал, мол, лучше иди мосты строить. Кто знает, что бы я наконструировал и как бы это потом использовали?
Я поглядывал на этих еще вполне не старых бодрых русских американцев, в чьих душах живет и любовь к Америке и грусть, что их чувства к ней порой не совпадали с действительностью и из-за того, что они пережили и могли еще пережить в этой стране. Было грустно и мне – я понимал, что жизнь этих людей является цепью неоднократных попыток соединить то, что было им дано по их рождению как русским православным, с теми внешними обстоятельствами, в которых они оказались на другой стороне земли. Но несмотря на то, что их идеалы и устремления не всегда совпадали с тем, что от них требовалось в американской действительности, они старались хранить их в своих сердцах. Порой с ними было очень нелегко  жить, но те, кто мысли себя русским, от них не отрекались. Их же духовная и первая родина посылала таких пастырей как святитель Иоанн. Те, кто знал его, встречался с ним, слышал его, старались прожить свои жизни, следуя его наставлениям, сохраняя в памяти и сердцах  его слова,  дабы не запутаться, не потерять себя, остаться православными людьми. Для многих, даже внешне успешных, ставших почти стопроцентными американцами, было очень важным остаться православным, хранить православие как учил владыка Иоанн. Правда, как в случае с Виктором Щ.., это стоило огромных усилий и не каждое сердце могло вынести несовпадение земного и небесного…
Мы провели несколько часов в беседах о превратностях жизни русских людей на чужбине и уехали уже под вечер. Когда мы садились в машину, Никита вручил мне галлон красного вина калифорнийского, корзину с едой и попросил молиться за Виктора. “Ему сейчас очень нужны молитвы. А я завтра поеду в собор к мощам владыки, попрошу его.”  Прозвучало это так просто и обыденно, что я понял – да, к нему можно просто поехать и помолиться.
Машина тронулась, быстро выехала на дорогу, за окном замелькали желтые и зеленые холмы, вскоре появился и дом – точная копия дома Никиты, чему не удивляешься: дома – не жизни…
Валентин и его жена молчали, а я все вспоминал Никиту, подробности прошедшего дня, его рассказ о Викторе. Было нелегко думать, что так непросто сложилась жизнь замечательного потомка русского служилого рода, что он многого хотел, но смог исполнить только то, что ему было дано свыше. Словно прочитав мои мысли, Валентин нарушил тишину:
- У Виктора была трудная жизнь, сложная, как у многих из нас, но я думаю, что если бы не владыка, она могла бы вообще пойти неправильно и закончилась бы трагедией. Трудно даже представить, что было бы с ним, если бы он служил в армии и ему отдали приказ участвовать в подготовке операции против Сербии. Он не смог бы пойти против своей совести.