Там, где кончается южный край земли

Посвящается моей маме.

Капитан первого ранга Алексей Сергеевич Марков тяжело посмотрел на замполита, отчего тот неуютно поёжился, и спокойным голосом, от звука которого офицеры и мичманы его корабля покрывались мурашками, предложил:

- Если вы этим вопросом так обеспокоены, могу отбить вас у жены. Будете встречать меня из похода, размахивая косынкой. У наших вероятных противников такие отношения нынче в тренде.

- Что вы себе позволяете! – неубедительно повысил голос замполит.

- А какого хрена ты в мою личную жизнь лезешь?! Психолог грёбаный! Кончилось ваше время. У меня от вашего крапивного семени лет тридцать, как аллергия. Переквалифицировались, мать вашу, в психологов. Лишь бы задницу свою в тёплом месте держать. Ты когда последний раз в море-то выходил, психолог? Жизни меня учить собираешься, говнюк…

- Я попросил бы вас…

- У жены просить будешь.

Марков поднялся со стула, надел фуражку, выверенным движением проверив положение «краба».

- Честь имею, - коротко козырнул он, и вышел из кабинета, не озаботившись прикрыть за собой дверь.

Обычно выдержанного Маркова взбесило то, что бывший замполит, а ныне «психолог», по устоявшейся за годы привычке, беспардонно озаботился его семейным положением. Причём, собственно, к психологии его обеспокоенность никакого отношения не имела. Старый барабанщик (стукач) усмотрел в «малой родственной привязанности» Маркова теоретическую возможность покинуть Родину в неизвестном направлении, с головой набитой военными секретами.

У Алексея Сергеевича и вправду, из близких, кроме матери, никого не было. Полностью отдавая себя службе, он не обзавёлся ни женой ни детьми, абсолютно не комплексуя по этому поводу. «Я женат на море», - не то в шутку, не то всерьёз, отвечал он на вопрос о своём семейном положении. Правда, будучи убеждённым холостяком, он никогда не был против скоротечных, ни к чему не обязывающих романов с прекрасной половиной человечества, умел быть галантным кавалером и интересным собеседником, но о создании семьи не задумывался даже гипотетически.

С матерью же у Маркова, помимо родственных, с детства сложились настоящие дружеские отношения. Софья Николаевна, поддерживая сына во всех его начинаниях, умела как-то ненавязчиво, без давления, убедить его в неверности принятого им того или иного решения. Например, она отговорила Алёшу, пожелавшего записаться в боксёрскую секцию, предложив заняться плаванием.

- Лёшик. Я, разумеется, не могу запретить тебе заниматься кулачными боями, хоть мне и претит этот вид спорта. Но ты же сам мне все уши прожужжал, что хочешь стать военным моряком. Ты что, матросиков, как при царском режиме, зуботычинами угощать собираешься? На мой взгляд, человеку, готовящемуся к карьере моряка, логичнее заниматься плаванием, - Софья Николаевна легонько похлопала Алёшу по плечу, - подумай над этим на досуге.

Она всегда вела с сыном разговор в подобной манере, даже когда тот был совсем маленьким.

Софья Николаевна воспитывала его одна. Её муж, полярник, погиб, когда Лёше было три года. Научно-исследовательская экспедиция на дрейфующей льдине, в составе которой был отец Алексея, пропала без вести. На Городском кладбище Мурманска, после того, как иссякла последняя надежда отыскать следы экспедиции, хоронили пустые гробы в братской могиле, в последующем собираясь поставить обелиск с фамилиями погибших. Гроб мужа, по настоянию свекрови, Софья Николаевна захоронила на Старом кладбище, рядом с его отцом, погибшим во время Советско-финской войны.
Марков, после Нахимовского, уже оканчивал Высшее военно-морское ордена Ленина, Краснознаменное, ордена Ушакова училище имени М. В. Фрунзе, когда умерла его бабушка по отцу. Деда и бабушку по матери он знал только по фотографиям. Они погибли в 1944 году, во время бомбёжки Мурманского порта. Его маму взяла к себе тётка, сестра отца Софьи. Больше у них с матерью родственников на всём белом свете не было.
 
Это обстоятельство и подвигло бывшего замполита, а ныне психолога, провести с Алексеем Сергеевичем «душеспасительную» беседу.

Разговор с психологом, пожалуй, впервые в жизни заставил Маркова задуматься о «малой родственной привязанности», но не в ключе идиотских подозрений последнего. «В одном замполит прав, - невесело размышлял Алексей Сергеевич, - вдвоём мы с матушкой остались. Случись с ней чего, не дай Бог… Мне-то уже давно за пятьдесят, а ей и подавно за восемьдесят перевалило…».

Мысленное упоминание о возрасте окончательно испортило Маркову настроение. Погоны контр-адмирала, по причине отсутствия навыков по вылизыванию начальственных задниц, ему не светили, а уже маячившая в нескольких кабельтовых от его ещё крепкого борта военная пенсия, вызывала зубовный скрежет и приступы меланхолии. Замечая командира в таком настроении, экипаж, как корабельные крысы, разбегался по неприметным местам, и мимикрировал под неодушевлённые предметы, опасаясь попасться тому на глаза.

Беда свалилась на голову, как снег с крыши под весенним солнцем. Всегда деятельная и не по годам бодрая Софья Николаевна, какой привык её видеть Марков, стала таять на глазах.
 
Мать, пожираемая раком, сгорела в два месяца. За хлопотами с похоронами Алексей Сергеевич не в полной мере осознавал степень своей утраты. Понимание пришло позже.

 Командование предоставило Маркову краткосрочный отпуск. Повезло, если такое определение уместно в подобной ситуации, что находящийся под его командованием малый противолодочный корабль проходил межпоходовый ремонт. На похороны и поминки собралось не более десятка старичков и старушек, да их с матерью соседка по лестничной клетке, тётя Валя.

Посадив захмелевших с пары рюмок стариков в заранее заказанный микроавтобус, Алексей Сергеевич замешкался у своего подержанного внедорожника, в ожидании задержавшейся в кафе соседки. Минут через десять та вышла с двумя, по виду, тяжело набитыми чем-то полиэтиленовыми пакетами.

- Вот. Домой заберёшь, - деловито утвердила тётя Валя в багажном отделении сумки, - не пропадать же продуктам. Да и выпивка тебе сейчас не помешает, - мазнула она по лицу Маркова сочувствующим взглядом.

- Ну, зачем вы это, тёть Валь! – поморщился Алексей Сергеевич.

- Затем! Знаю я вас, мужиков. Мы-то что, слезами умоемся, да за дела, а ваш брат либо в себе, будто раковина закроется, либо пить начинает. Что хуже, одному Богу известно. Вот и будет у тебя всё под рукой, на твоё усмотрение. Готовить тебе теперь некому, Лёшенька, а самому тебе, поди, теперь не до этого. Вот и пригодятся продукты, - всхлипнула соседка, - а уж я за тобой присмотрю, - уже твёрдым голосом пообещала она.

Марков сидел в старом, ещё дедовском кресле почти физически ощущая пустоту квартиры. Вязкий, от гнетущей тишины воздух с трудом проникал в легкие. Алексей Сергеевич ослабил галстук, и расстегнул ворот рубашки.
 
- Вот я и остался один, - отстранённо, как не о себе, вслух пробормотал он, барабаня пальцами по подлокотнику. От звука его голоса воздух словно колыхнулся, искажая очертания знакомых с детства предметов, или это ему показалось из-за выступивших на глазах слёз. Зло смахнув ладонью непрошенную влагу, Марков поднялся с кресла, и тяжело затопал на кухню. Тётя Валя заботливо распихала по холодильнику всевозможную снедь, но не она сейчас интересовала Алексея Сергеевича. Достав с полки непочатую бутылку «Столичной», он прихватил со стола широкогорлый стакан, и вернулся в комнату. Снова усевшись в кресло, налил себе водки, и залпом выпил…

Проснулся Марков от судороги, сведшей ногу.  В неудобной позе он заснул прямо в кресле. Когда боль отпустила, Алексей Сергеевич недоумевающе посмотрел на две пустые водочные бутылки, грязную тарелку из-под чего-то съестного, перевёрнутую пепельницу, окурки из которой рассыпались по полу. Тягучие, как тавот мысли с трудом проникали в сознание: «Это я один всё выпил? – удивился он себе, - а зачем? Ой, ё… я же вчера маму похоронил! Как можно было об этом забыть?! Для того и пьют, чтобы забыться, - сам же себе ответил Марков, - и что теперь?».
 
С трудом поднявшись из кресла, он, с тяжёлой, как пудовая гиря головой, поплёлся на кухню, достал из холодильника бутылку сухого вина, не сразу нашёл штопор. После пары стаканов физическая боль отпустила, вот только в месте, где ещё недавно было сердце, зияла чёрная дыра, затягивающая в свою пустоту всё светлое, что ещё оставалось в его жизни, самоё её смысл, волю, надежды на возможное лучшее, оставляя снаружи непреходящую тоску и всё больше осмысливаемое чувство беспросветного одиночества. И это было куда как страшнее, чем муки похмелья. Алексей Сергеевич даже застонал в голос.

- Мама, мама! На кого же ты меня покинула? – уже нетрезво всхлипнул Марков, выудив откуда-то из глубин памяти плач русских баб, потерявших кормильца.

Три дня он пил, проваливаясь в спасительное забытьё. На четвёртый, чуть подрагивающими руками, вылил в раковину оставшееся спиртное, и поставив кипятить чайник, нетвёрдой походкой направился в душ.
 
Чёрная дыра внутри чуть подзатянулась, но ещё пульсировала болезненными толчками. Окончательно пришедший в себя Алексей Сергеевич понимал, что эти ощущения останутся с ним навсегда. Это, как фантомные боли после ампутации. Части тебя уже нет, а боль нет-нет, а напомнит об утрате.

Марков, не в силах оставаться в доме, где каждая мелочь напоминала о матери, собрал кое-какие вещи, и до конца отпуска перебрался в пустующую квартиру бабушки.

Не зря в народе говорят: «Беда не приходит одна». По окончании отпуска его ждал ещё один удар. Командование приняло решение отправить капитана первого ранга Маркова Алексея Сергеевича на заслуженный отдых. Он подозревал, что принятию подобного решения поспособствовала его репутация излишне независимого, «ершистого» командира, и рекомендации «психолога», не простившего ему недавнего своего унижения. В течение недели он лишился всего, что составляло смысл его жизни – матери и службы. Ни резоны Маркова, ни предложенные им компромиссы не смогли повлиять на работу бюрократической военной машины, бездушно меняющей свои отработавшие ресурс винтики. Уже через две недели, простившись с экипажем своего корабля, Алексей Сергеевич, под коньяк, сидя за старинным овальным столом в бабушкиной квартире, неприязненно рассматривал бордовые корочки с золотым тиснением. Под хищно расправившим крылья двуглавым орлом значилось: «МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ПЕНСИОННОЕ УДОСТОВЕРЕНИЕ».

Несколько дней Марков находился в некоей прострации. Подобно существу из другого измерения, волею случая попавшего в чуждый ему мир, он опасливо приглядывался к незнакомой ему жизни, текущей по непонятным ему законам, примерял на себя новые правила, неумолимо диктуемые обитателями этого измерения, по которым теперь придётся жить самому.
 
Будучи скромным в быту, Алексей Сергеевич даже не помышлял о трудоустройстве на гражданском поприще, пенсии вполне хватало, да и сбережения кое-какие имелись. Другое дело, нечем было себя занять. Хобби у него никакого не случилось, а к серьёзному пьянству он предрасположен не был, так что, скатиться к ежедневным возлияниям ему не грозило. Целыми днями он бесцельно слонялся по квартире, или сидел за компьютером. Его деятельная натура изнывала от безделья. Узнав из новостей, что досрочно построили автодорожный Крымский мост, он загорелся «прожектом» посетить вернувшийся в «родную гавань» Крым.

- Что я сижу здесь бирюком? Чего меня держит? – уцепился Марков за идею, как за спасительную соломинку, - флоту я больше не нужен, каких бы то не было обязательств у меня ни перед кем нет. Вольная птица! Скоро сентябрь… В Крыму бархатный сезон, а здесь пасмурно, ветрено. Солнечные дни по пальцам можно пересчитать. Поеду!

Не в характере Алексея Сергеевича было откладывать в долгий ящик принятые им решения. Тем же днём он отогнал свой «паджеро» в автосервис, чтобы его подготовили к предстоящему путешествию. Вернувшись домой, Марков стал собираться в дорогу. Сам от себя такого не ожидая, он ощутил давно забытое чувство приятного волнения. Такое было с ним разве, когда он готовился к отъезду в тогда ещё Ленинград, в Нахимовское училище.

Через два дня, забрав из мастерской машину, Алексей Сергеевич отдал ключи от квартиры бабушки соседям. Другие, от их с матерью, тёте Вале.

- И то. Поезжай, развейся. Что сиднем-то сидеть. Ты теперь птица вольная, - словно прочитала его мысли соседка.

Затолкав приготовленные вещи в багажное отделение, Марков утвердился на водительском сиденье, и вырулил со двора. Он удивился, заметив, что напевает себе под нос слова из песни «Машины времени»: «Там у причала стоят мои корабли. В назначенный день ты тронешься в путь…». "Впрочем, тема к настроению: "Дорога в небо лежит по прямой. Дорога в небо дорога домой. Дорога в небо и все позади
И только свет на пути...". Нет. Ещё не срок, повременю малёхо", - Алексей Сергеевич сосредоточился на дороге.

Заранее проложив маршрут, Алексей Сергеевич выехал из Мурманска в направлении строго на юг. Маршрут проходил через старинные города Старая Ладога, Волхов, Тверь, Клин. Дальше на Москву. Марков, экономя время, не стал заезжать в столицу: «Чего я там не видел? Народу прорва, да вечные пробки». Объехав Москву стороной, он свернул со МКАДа на трассу ведущую в Борисоглебск. Оттуда двинул на Волгоград, а там и до Котельниково рукой подать.
 
В дороге неприхотливый  каперанг отдыхал прямо в машине, разложив сиденья, перекусывал в придорожных забегаловках. Преодолев три с лишним тысячи километров за без малого трое суток, он почти не испытывал усталости. Он никогда так далеко не ездил по суше, и дорога доставляла ему истинное удовольствие. Шутка ли, столько незнакомых городов, уже почти южная природа, так разительно отличающаяся от Заполярья.

От Котельникова Марков направился в сторону Краснодара. Проезжая Тихорецк, уже не удивляясь, пропел: «На Тихорецкую состав отправится. Вагончик тронется, перрон останется…». Нет. Щемящая боль, поселившаяся в нём после смерти матери никуда не делась. Она немного потеснилась, уступая место массе новых позитивных впечатлений, испытанных им за время пути. Нет-нет, да выползет из своего укрытия, царапнет острым когтем, и опять на время затихнет.
 
До Краснодара Алексей Сергеевич добрался часов за шесть, нашёл приемлемую по цене гостиницу, снял номер на ночь. Поужинав в ресторане гостиницы, он решил прогуляться по городу. Его не переставал удивлять мягкий климат, обилие зелени, едва тронутой осенними красками.
 
В пол восьмого утра Марков уже был за рулём. Четыре с половиной часа – и вот он, мост, над сверкающим в лучах полуденного солнца Чёрным морем. Алексею Сергеевичу доводилось бывать в Средиземке, на базе материально-технического обеспечения ВМФ, в Тартусе, но это было не то - другая жизнь и берег дальний. А тут своё, родное.
Доехав до Феодосии, Алексей Сергеевич осмотрел город, сходил на городской пляж, сам того не желая, демонстрируя отдыхающим ещё крепкое тело и профессиональные (спасибо маме) навыки плавания. Как же было здорово окунуться в ещё тёплую солёную воду, полежать на солнышке!

Ночь он проспал в машине, а утром, едва солнечный диск встал над горизонтом, поехал по дороге ведущей в Судак, не переставая восхищаться пышности природы и благодатному теплу. «Вот бы где пожить! Это же рай на земле, - думал Марков, - Стоп! А что, собственно, мне мешает здесь обосноваться?». Казалось бы, случайная мысль перебраться жить в Крым настолько ошеломила Алексея Сергеевича, что он свернул на обочину, и заглушил мотор. «Что меня держит в продуваемом всеми ветрами краю, где зимой солнца не видно по сорок суток? Могила матери и пустой гроб отца? А что мне мешает время от времени навещать почивших близких? Пара-тройка друзей без него как-нибудь проживут, а соскучатся, могут и в гости приехать», - размышлял Марков. Чем дольше он думал, тем реальнее становилась идея кардинально изменить свою жизнь. «Продам квартиры, домик в «Северной усадьбе», да и скопил приличную сумму за время службы, - прикинул Алексей Сергеевич свои возможности, - мне же не хоромы нужны с джакузи, так, крыша над головой».

Дальнейшее его путешествие приобрело сугубо деловой характер. Марков проехал по побережью до Севастополя и обратно. Побывал в Алуште, Гурзуфе, Ялте, Алупке, узнавая цены на жильё. Цены «кусались», но при удачном раскладе Алексей Сергеевич мог бы набрать необходимую сумму. Больше всего ему пришлась по душе Алупка. Много зелени, чистый воздух, пахнущий морем и разогретой солнцем хвоей. Спуски и подъёмы города чем-то напоминали Мурманск.
 
Марков снял комнату у шельмоватого на вид старичка, и посулив тому вознаграждение, озадачил его поиском жилья на продажу. Сам же гулял по городу, парку Воронцовского дворца и окрестностям, всё больше влюбляясь в эти места. Как же хорошо ему здесь было! Даже затаившаяся щемящая боль не так часто давала о себе знать.

Шустрый старичок показал Маркову несколько домов, которые хозяева готовы были продать. Свой выбор Алексей Сергеевич остановил на небольшом полутораэтажном домике. Строение требовало серьёзного ремонта, но это мало волновало Маркова. С участка и окон дома открывался потрясающий вид на море. Насколько хватало глаз, виделся горизонт. За краем участка, утопая в зелени, виднелась крыша соседского дома. Круто спускающаяся вниз узкая улочка вела к морю.

Хозяин, учитывая ветхость своей недвижимости, запросил приемлемую цену. Ударили по рукам. Не веря, что всё это происходит с ним, Марков всю обратную дорогу выжимал из своего старика внедорожника всё, что мог. «Неужели я проведу остаток своих дней в этом замечательном краю? – думал о крутой перемене в своей жизни Алексей Сергеевич. Ещё две недели назад он и помыслить о таком не мог. Он даже не смог припомнить, что подвигло его на принятие такого решения.
 
Сразу по приезду он озаботился продажей своего имущества. Часть раритетной мебели из квартиры бабушки он перевёз на склад. Туда же отправил солидную библиотеку, картины, кое-какую дорогую сердцу мелочёвку. Остальное продал за бесценок. Трёхкомнатную бабушкину квартиру, в четырёхэтажном, «сталинской» постройки доме, на улице Ленина, что называется, оторвали с руками. Вырученных денег хватило и на покупку дома и на переезд. Озадачив друзей продажей их с матерью квартиры и дачи, а также отправкой мебели и вещей по предварительному звонку, Марков, загоняя своего железного коня, помчался в Крым, с несвойственной ему мнительностью переживая, что что-то может пойти не так, что хозяин передумает… да мало ли чего ещё! Но всё прошло, как по писанному. Оформив сделку, Алексей Сергеевич стал полноправным владельцем дома и участка. Всё это казалось ему сном, особенно когда он прямо с дерева ел сочные ягоды инжира. В Мурманске уже вовсю хозяйничала осень, а здесь было тепло и солнечно. «Вот и на мою улицу праздник заглянул, - оттаивал душой Марков, - эх, мама! Как бы мы с тобой здесь зажили!».

В доме было две комнаты. Просторные гостиная и кухня на первом этаже и спальня на втором полуэтаже, с окнами выходящими на море. Наняв бригаду строителей, Алексей Сергеевич поручил им приведение своего жилища в должный вид, а сам поселился у старичка, «сосватавшего» ему дом. Вечерами они сидели в саду, коротая время за неспешными беседами и бутылкой другой домашнего вина. Мироныч, так предложил называть себя старик, о Заполярье знал не меньше Маркова. Пятнадцать лет лагерей в Белречлаге, под Апатитами, а с пятьдесят третьего в ИТЛ комбината «Апатит».

За что сидел, Мироныч не рассказывал, а Марков деликатно не спрашивал. Старик был интересным собеседником, не растерявшим с возрастом остроту ума, имевшим на всё свою точку зрения.

Пораспрашивав постояльца о его житье-бытье, Мироныч помолчав с минуту, филосовски подытожил:

- Каждому человеку Господь даёт столько, сколько тот сможет вынести, но далеко не всем столько, сколько они смогут унести. Грех тебе жаловаться, Лёха! Ну, не дал тебе Бог семьи, не ты один такой. В остальном-то всё у тебя сладилось. И в чины вышел, и не бедствуешь, здоровьем не обделён. Вон бугай какой, косая сажень в плечах.

- Да я в общем-то не жалуюсь, - возразил Алексей Сергеевич.

- Вот и правильно! – старик разлил вино по стаканам, - надо уметь радоваться тому, что имеешь, дорожить каждым днём, что тебе Господь отмерял. Что мать потерял, это тяжело, ну дак никто вечно не живёт. Хуже было бы, если она тебя потеряла. Утонул бы в своём окияне, разве лучше бы было? Ей-то каково?
Марков не нашёлся, что ответить.

Через два с небольшим месяца Алексей Сергеевич принимал работу бригады. Дом было не узнать. Снаружи стены покрасили светло-бежевой краской, с мраморной крошкой, а вместо щербатого шифера покрыли крышу коричневой металлочерепицей. Окна заменили на пластиковые, поставили красивую филёнчатую входную дверь, ступеньки выложили плиткой. Плиткой же проложили дорожку к новым кованной калитке и ограде. Алупка – единственный не газифицированный город на всём полуострове, но деловитый Алексей Сергеевич все-таки распорядился поставить в подвале газовый котёл, на будущее. Внутри дома тоже многое поменялось. Рабочие отгородили небольшую прихожую и совмещённый санузел, с ванной и душевой кабиной, провели канализацию, снеся дощатый «скворечник» на участке. В гостиной выложили камин, поменяли лестницу и полы. Стены выкрасили в светло-кремовый цвет. Дом, обретший новую жизнь, благодарно встретил своего нового хозяина. Расплатившись с бригадой, Марков ходил из комнаты в комнату, вдыхая вкусный запах свежего ремонта, прикидывая, как расставит мебель.

На новоселье он пригласил Мироныча, с которым успел подружиться. Тот придирчиво осмотрел каждое помещение, нажал кнопку слива в унитазе.

- Да ты прям барин! Сортир себе тёплый устроил, - не то похвалил, не то укорил старик, - красиво жить не запретишь.

Выпивали и закусывали во дворике, сидя в белых пластиковых креслах за пластиковым же круглым столом, на днях приобретённых Марковым.

- Хорошо у тебя тут. Море, как на ладони, - сыто откинулся на спинку кресла Мироныч, - буду к тебе заходить. Не выгонишь?

- Буду только рад, - искренне сознался Алексей Сергеевич.

- Выгнать?

- Чего ты несёшь, старый! Конечно же нет, - Марков наслаждался видом, и чувствовал бы себя абсолютно счастливым… если бы не мама.

- Вот, ты теперь алупкинец, - Мироныч плеснул себе в стакан коньяка, а ты знаешь, что означает название Алупка?

- Нет.

- Это слово греческое, и по-нашему будет - лисица, - просветил визави Мироныч, - когда-то, ещё при царе Горохе здесь много лис водилось, вот сюда народец и шастал на охоту, отсюда и название.

- Интересно.

- Погоди, я тебе ещё не то расскажу, - пообещал слегка захмелевший старик.

Засиделись за полночь. Марков проводил изрядно набравшегося старика до дома, и по тёмным улицам не спеша пошёл домой, размышляя над своей, совершившей крутой бейдевинд жизнью.

Алексей Сергеевич позвонил друзьям, и уже на третий день фура доставила груз на место. С нанятыми у пивной мужиками, Марков перетаскал вещи в дом, расставил мебель. Отдохнув, принялся развешивать по стенам картины, и расставлять по полкам старинных книжных шкафов книги. За этим занятием его и застал Мироныч.

- Обживаешься, гляжу? – вместо приветствия спросил старик.

- Обживаюсь, Мироныч.

- Мебеля-то у тебя справные. Сейчас таких не делают.

- От деда с бабушкой наследство.

Мироныч подошёл к овальному столу, поцарапал заскорузлым пальцем столешницу:

- Добротно сработано, на века. А всё почему? Раньше неспешно жили, с пониманием. А как эти пришли, всё с ног на голову поставили. Всё им «Даёшь!». Вот и дали, мать их. До сих пор расхлёбываем.

- Ты что-то не в духе сегодня. Случилось чего? – Марков присмотрелся к старику.

- Зима случилась. Постояльцев нет, а до мая глаза вытаращишь. Скучно у нас в это время. Хорошо хоть ты образовался. Есть хоть с кем словом перемолвиться, - Мироныч полез в карман мешковатого пальто, и выудил из него бутылку виноградной самогонки.

Алексей Сергеевич неодобрительно хмыкнул, и пошёл за стаканами…

Зимой Алупка словно впадает в спячку. Приезжих мало, коренного населения здесь тысяч десять от силы, а с окончанием туристического сезона и того меньше. Многие местные жители уезжают зимой на заработки в Симферополь и Севастополь.
 
До весны Марков занимался благоустройством дома. Установил кухонную мебель изготовленную на заказ, купил холодильник и стиральную машину. Ему нравилось ненастными вечерами сидеть у уютно потрескивающего камина, глядя на огонь, размышлять о чём-нибудь, или читать книгу. Иногда в гости заглядывал Мироныч, с неизменной бутылкой самогонки.

За делами зима прошла незаметно. Да и какая здесь зима после Заполярья? Курам на смех. Марков не ожидал от себя, что так скоро привыкнет к праздной жизни. Как ни странно, дни за мелкими бытовыми заботами пролетали, словно быстрокрылые чайки, что кружили над недальним морем.
 
Одиночество не тяготило Алексея Сергеевича, да и Мироныч скучать не давал. Тоска по матери ещё не отпустила, но немного притупилась. Жизнь брала своё.
 
Вот и май наступил. В городе появились первые отдыхающие. Мироныч, заполучив в постояльцы семейную пару с двумя детьми, воспрял духом, и перестал докучать Маркову своим брюзжанием.
 
 Алексей Сергеевич пристроил к дому открытую веранду, и взял в привычку подолгу проводить на воздухе, глядя на море.

«Что меня ждёт в будущем? – размышлял он, щурясь на сверкающую под солнцем алмазной россыпью водную гладь, - если повезёт, счастливая старость… А что такое, собственно, счастье? Счастье, это отсутствие потребности доказывать кому-либо, что ты счастлив.