Глава пятая, сонная

Наступало раннее утро. Полоса горизонта обрастала мутным зеленоватым сиянием, облака тяжело уползали к югу, теплый ветер нежно касался голубых замковых знамен, впервые обнаруженных Уильямом. Скорее всего, до сих пор он просто не оказывался в Иройне, откуда открывался роскошный вид на верхушки полуразваленного южного корпуса.
Знамена были украшены темно-синей вышивкой: звездчатые цветы на тонких извилистых стеблях, с крупными, похожими на сердца листьями. Его Высочество где-то их видел, скорее всего — в талайнийской библиотеке, но память упрямо отказывалась делиться подробностями, и юноша, сердитый, сонный, уставший, уселся на диван и мрачно уставился на Эса.
Тот, абсолютно дезориентированный, лежал под старым пуховым одеялом.
Разломав солидную часть собственного замка, знаменитый песочный дракон потерял сознание, и Уильям припомнил, что по крайней мере одно ядро зацепило его мозг, и насколько оно его повредило — большая загадка. Может, Эсу потому и отшибло память о втором облике и магии, что рана под черепом была куда более серьезной, чем он посчитал.
Его Высочество сидел справа от постели, порой поглядывая на древнюю запыленную книгу в кожаном переплете. Знакомые литеры складывались в абсолютно незнакомые слова, и юноша злился на них, на себя, на Льяно и на хозяина замка, потому что из-за них он был вынужден отказаться от ночного сна и теперь чувствовал себя так, будто его долго и увлеченно били. И все же они задевали какую-то очень далекую, слабую и прежде ни разу не звучавшую струну в душе принца, и он продолжал зачарованно скользить рассеянным взглядом по надписи «HAIENELE».
Эс аккуратно пошевелился, явно стараясь не тревожить глубокие ссадины — результат падения камней и трудного пути от развалин к Иройне. Когда светловолосый парень утратил драконий облик и вернул себе свой, Уильям был вынужден тащить его в чудом уцелевший кусок южного корпуса. Там Эс более-менее очнулся и, пошатываясь, медленно зашагал к винтовым лестницам башни. Мужественно их миновал (наверное, сказывались годы тренировок), залез на кровать, уткнулся носом в подушку, зачем-то ее понюхал и уснул, блаженно посапывая.
Его Высочество ожидал, что раны Эса традиционно заживут, не успев появиться, но они ярко пламенели на его руках, скулах и спине. Впрочем, самому хозяину замка это не мешало, и, едва солнце нашло в себе силы выбраться из-за края мира, он распахнул зеленые глаза, рывком сел и принялся ощупывать свое тело, словно боялся, что где-нибудь чего-нибудь не хватает.
— Доброе утро, — негромко произнес Уильям, сдерживая зевок. Спать хотелось невероятно сильно, и он сменил позу, прижавшись левой щекой к подлокотнику дивана. Подумаешь, нет подушки — после ночевок в закрытом экипаже перестаешь переживать из-за таких мелочей. — Как ты себя чувствуешь?
 
— Уильям, мне кажется, — доверительным полушепотом сообщил Эс, — что дракон все-таки где-то рядом.
— Да, мне тоже так кажется, — терпеливо вздохнул Его Высочество. — Послушай, ты не мог бы сотворить немного еды? Я страшно голодный, ты же со вчерашнего дня тут валяешься. Я подумывал сходить на охоту, но ворота не открываются, да и лес...
Он содрогнулся, памятуя, как яростно зашелестели деревья, обнаружив, что песочный звероящер вполне себе жив. На мгновение Уильяму почудилось, будто они шепчут: «Уходи, уходи прочь!», но стоило тряхнуть головой, как наваждение пропало, и над башнями нависла мертвая тишина.
— Разумеется, мог бы, — деловито согласился хозяин замка. — Чего бы тебе хотелось?
— Подошел бы даже бутерброд.
Уверенный щелчок пальцев, и бутерброд, а с ним — полный кубок легкого эльфийского эля плавно опустились на стол перед Уильямом. Он вяло сообразил, что надо бы, пожалуй, встать, а еще — вымыть руки, до сих пор перепачканные каменной крошкой и кровью Эса, но силы стремительно исчезали, и он перекусил лежа, мстительно размышляя, как вопила бы приемная мать, если бы наткнулась на него сегодня.
— Спасибо, Эс, — пробормотал юноша, закрывая глаза. Рассветные розовые лучи смущенно переметнулись на другую сторону комнаты, лишь бы не тревожить измотанного принца. — Ты хороший парень. Если не возражаешь, я немного посплю, а потом...
Он уснул, не успев договорить, и хозяин замка невольно улыбнулся. Разбитые губы отозвались болью, и он, покинув постель, с недоумением уставился на свое отражение в зеркале — побитое, помятое, бледное, — после чего опять покосился на Уильяма, наконец-то обнаружив, что состояние Его Высочества совсем не уступает его личному.
— Что же случилось?.. — почти испуганно прошептал он. Сам по себе, страх был самой невнушительной и редкой эмоцией хозяина замка, но сейчас приобрел такую мощь, что у Эса перехватило дыхание.
Продолжая смотреть в зеркало, он увидел, как человеческие черты лица изменяются, ломаются, вытягиваются, и проступает лицо драконье.  Клыкастое, угловатое, покрытое чешуей, с короной из роговых наростов, оно насмешливо приоткрыло пасть, и хозяин замка отшатнулся, жалея, что под рукой нет ни меча, ни ножа, ни хотя бы вилки.
И — вспомнил.
Дракон действительно был поблизости. Расчетливый, хитрый, голодный, песочного, как волосы хозяина замка, цвета. Он был так близко, что спрятаться от него не сумела бы даже крохотная фея. И Эс, обернувшись на Уильяма, беззвучно рассмеялся, сдерживая рык, подступивший к пока еще человеческому горлу.
Его Высочество ошибался. Обычно у светловолосого парня хватало выдержки, чтобы не показывать никому свою вторую ипостась. Но случайный, неожиданно удачный выстрел глупого рыцаря, мечтавшего убить крылатую зверюгу, сильно повлиял на ее сознание, и, чтобы спастись, она отправилась убивать. Давно, куда раньше, чем Эс предполагал. И только сейчас, когда регенерация, наконец, подошла к закономерному итогу, он осознал, скольких людей уничтожил и сколькими, Боги упаси, пообедал, пока чертово револьверное ядро торчало под его черепом. 
Последняя атака рыцарей Этвизы не имела ничего общего с тем одиноким выстрелом, из-за которого ближайшие королевства узнали о песочном ящере. Она произошла несколькими годами позже, и все эти годы Эс попеременно был собой — и кем-то еще, кем-то ненасытным, жестоким и...
...и если бы не Уильям...
Съежившись на полу у зеркала, хозяин замка благодарно взглянул на талайнийского принца. Юноша спал — потрясающе спокойно для того, кто недавно помогал дракону. Вдохнув — и осторожно, неуверенно выдохнув, Эс направился к постели, сдернул с нее пуховое одеяло и укрыл своего незваного гостя — и друга, первого друга с тех пор, как...
Из комнаты на вершине Иройны он выходил в таком подавленном состоянии, будто растоптал целый отряд рыцарей. Да так оно, по сути, и было
Сломанную часть южного корпуса он починил тем же методом, что и стену, и Великие Врата. Обновленная, она стала выглядеть гораздо свежее, чем северное крыло, и Эс планомерно обошел весь замок, избавляясь от пыли, грязи, паутины и крохотных, но весомых увечий. А закончив, с теплотой огляделся и направился в тронный зал, прикидывая, не пора ли последовать примеру того, кто вот уже восемнадцать лет там отдыхал.
Колоссальное помещение, украшенное фресками, было погружено в полумрак. Очередной уверенный щелчок пальцами, и пыль пристыженно убралась, а свечи в канделябрах у колонн — зажглись. Неторопливые шаги Эса порождали эхо, и оно бродило из угла в угол, слепо натыкаясь на стены.
Королева Талайны любила, когда на фресках изображали Богов, ангелят и небесное царство, предназначенное для погибших людей, откуда они посматривают на живых, чтобы убедиться — их потомки не становятся причинами известных бед. А король Драконьего Леса — потемневший от времени, высохший скелет на троне, — любил море. И оно окружало его, как диковинная защита от любых невзгод — вторая после армии народа хайли, бессмертной, сильной, бесконечно верной. Синий, голубой и белый цвета причудливо переплетались, образуя волны, к ним примешивался черный и серый, изображая дельфинов, китов, мелких беспокойных рыбешек и далекие силуэты кораблей — чудесных кораблей архипелага Эсвиан, изящных и смертоносных, словно стилет, спрятанный в рукаве убийцы...
На спинке трона печально поблескивали сапфиры, оправленные в золото. Их тоже затянуло пылью, и нынешний хозяин замка вытер ее изодранным рукавом. Камни посветлели, но не перестали нагонять на него тоску — лишенные короля, запертые посреди погибшего леса, где отныне жили только зайцы, медведи и прочая неразумная живность.
Книга, прихваченная светловолосым парнем со стола в башне, вкрадчиво зашелестела страницами. Ее содержимое Эс едва ли не выучил, то и дело пролистывая главы, написанные древним, как мир, языком народа хайли. Сперва он надеялся, что скелет короля восстанет и вновь наденет корону, но шли годы, а венценосный мертвец был по-прежнему неподвижным и равнодушным, словно камень. Тогда нынешний хозяин замка решил, что необходимо найти нового короля, но хайли уснули вместе со своим лесом, а в людях не было и десятой доли волшебной крови, протекавшей в жилах у создателей твердыни Льяно.
Достигнув ступеней у трона, Эс почтительно поклонился — от маленьких драконов требовали уважения к мертвым, и оно въедалось в их повадки так прочно, словно его заложила туда природа. К примеру, образ матери из разума светловолосого парня давно стерся, но законы, озвученные ее голосом, упорно жили.
С тех пор, как он прочитал книгу лесного народа, у него появилась традиция: бормотать, словно молитву, какой-нибудь определенный фрагмент, чтобы мертвому королю было не так скучно сидеть в одиночестве. Поразмыслив, он спрятал древний фолиант за пазуху и монотонно зачастил:
— И стали они прекрасны, как лунный свет, чисты, как холодные родники, и коварны, как лисье племя. И стали они верны своему правителю, как отцу, и заточили острые копья, и построили замок, и дома на деревьях, и высокие неприступные стены, чтобы никто из людей не пересекал намеченные границы...
Но надолго Эса не хватило, и он, плюнув на условности, брякнул:
— Давно я сюда не заходил, правда? Мне, если тебе, разумеется, любопытно, здорово отшибло память. И если бы не тот замечательный мальчик, которому ты позволил обойти чары Великих Врат, я бы вряд ли смог вернуться обратно. Признайся, старик, ты что-то замышляешь, верно? Сидишь такой невозмутимый, весь из себя дохлый, но я-то знаю, что силенок у тебя еще ого-го!..
Ответом ему послужила кошмарная улыбка скелета. Или скорее оскал, но Эса он вполне удовлетворил, и парень, бодро насвистывая, пошел к выходу.

Листва бесконечного зеленого леса колыхалась на ветру, похожая на морские волны. Низкое осеннее небо, затянутое черными тучами, порой бросало в нее синие копья молний, и вокруг на мгновение становилось светло, как днем.
Испуганная девушка сидела в углу кровати, под голубым бархатным балдахином, и слепо таращилась в окно.
— Перестань, дорогая, — говорил высокий мужчина  с абсолютно белыми волосами и карминовыми глазами, где переливались россыпью граней звездчатые зрачки. — Это просто гроза. Она тебя не обидит, она...
Мужчина запнулся, потому что девушка дернулась и зажмурилась, увидев очередную молнию. Под ее ударом вроде бы насквозь промокшее дерево вспыхнуло, будто щепка, и озарило крохотные дома народа хайли зловещим багровым светом.
— А, черт побери! — выругался мужчина, закрывая окно. На его белых волосах поблескивала корона, украшенная сапфирами — верный признак того, что отец испуганной девушки вот уже второе столетие правил Драконьим лесом, правил мудро и преданно, отдавая ему куда больше сил, чем следовало бы.
Девушка заплакала, и ее мягкий, но какой-то неправильный голос больно резанул по ушам. Его Величество опустился на кровать рядом с ней, осторожно притянул дочь к себе и забормотал:
— Ну же, перестань, Элизабет. Вспомни, ты — принцесса лесного племени, единственная, кто может повлиять на переговоры с людьми. Прошу тебя, дорогая. Этвиза и Талайна готовы продолжить бессмысленную войну, а мы не устоим перед ними обоими. Наша армия верна и свирепа, но рыцари и воины Загорья задавят ее количеством, и...
Он пытался убедить принцессу еще долгое время, но Уильяму показалось, что она не слышит ни слова. Красивая, до мелочей похожая на спящего талайнийского принца, девушка беспомощно пряталась за отцом, ожидая, что новая молния вот-вот вонзится острием в башню, и тогда...
Картина изменилась. Король народа Хайли сидел в удобном кресле, обтянутом кожей, и весело что-то обсуждал с молодым парнем, закованным в тяжелые латы. В синих радужках его собеседника светились те же звездчатые зрачки, окруженные розоватой каймой.
Слуги распахнули двустворчатую деревянную дверь, и порог зала переступили четверо — недовольный человек в теплой меховой куртке, худая женщина с высокой ненадежной прической, священник и рыцарь, чье лицо пряталось под забралом шлема. Они уселись напротив, не скрывая своей враждебности, и молча уставились на хозяина Драконьего леса.
— Добрый вечер, — спокойно поздоровался тот, и Уильям поразился его терпению. — Благодарю, что отозвались на мою просьбу.
Он обвел своих собеседников искристым дружелюбным взглядом.
— И вам, и мне хорошо известно, что война между людьми и хайли ни к чему не ведет. Наша армия беспощадна, ваша неопытна, когда речь заходит о лесных тропах. На границах моей земли погибло столько людей, что мы не успеваем хоронить всех. Ваши воины измотаны, мои — тоже. Ни вам, ни нам не удается победить. Поэтому я предлагаю заключить перемирие, а затем, если повезет — и более выгодный торговый союз, чтобы...
Женщина покосилась на рыцаря, и тот неуверенно поднял забрало.
— То есть вы не собираетесь вызывать нас на битву?
— Нет, — невозмутимо кивнул король Драконьего леса.
Недовольный мужчина пошевелился. В его черных, как смола, волосах лунными бликами серебрился тонкий талайнийский венец.
— Как мы можем быть уверены, — деловым тоном начал он, — что ваше предложение — не ловушка? Как мы можем быть уверены, что вы подошли к нему серьезно и, более того, искренне? Эта война, которая, по вашим словам, ни к чему не ведет ни ту, ни другую сторону, произошла по вине хайли, а не людей. Именно хайли атаковали первыми, именно хайли разорили наши поля и вынудили Этвизу перейти в ответное наступление...
Спутник Его Величества гневно потянулся к мечу, но беловолосый господин жестом попросил не горячиться.
— В качестве гарантии нашей искренности, — произнес он, и в его голосе прозвенели грустные, тревожные нотки, — я предлагаю королю Талайны взять в жены мою дочь, венценосную принцессу Элизабет.
Недовольный мужчина удивился, и Уильям, почему-то наблюдавший за переговорами, узнал в нем своего отца. Это было трудно, потому что теперь Его Величество выглядел совсем иначе, но все же сквозь тот образ, что остался в памяти юноши, явно проступал прежний, настойчивый, стройный и печальный. Талайнийский король, рано потерявший своих родителей, тащил на себе разоренное войной государство, и в его пока еще правильных чертах тенью проступала усталость. 
— Любопытно, — кивнул головой он, и правитель народа хайли вымученно улыбнулся. — Вы не шутите?
— Нет.
Его дочь расценивали, как товар на ярмарке, и это было отвратительно. Белосоволосый мужчина, разумеется, не хотел отдавать ее замуж за кого-то из своих врагов, но Элизабет ненавидела войну и сама объяснила, что готова пойти на такой решительный шаг, лишь бы ее закончить.
«Если я научусь жить бок о бок с людьми, — на желтом клочке пергамента написала она, — то и люди перестанут бояться леса. Ты ведь не забыл, отец, что я — это его сердце?»
Король народа хайли, конечно же, не забыл. Но сумеет ли сердце леса жить далеко за Альдамасом, где только пустоши окружают замок владыки Талайны? Элизабет с улыбкой рассказывала, что разобьет во внутреннем дворе сад, и там обязательно построят фонтан. Она будет сидеть на бортике и писать длинные, подробные письма домой — о муже, о том, каков из себя проклятый человеческий род, о том, достойны ли города людей внимания лесного племени... а еще — обязательно станет матерью и воспитает ребенка-полукровку, такого же благородного, доброго и заботливого, как ее отец.
— Господин Тельбарт, — с поклоном обратился к нему оруженосец. — Вы еще здесь?
Его Величество вздрогнул и очнулся от размышлений...
Комната растаяла, и вместо нее Уильям оказался в карете, запряженной рыжими лошадьми. Уже знакомая девушка прижималась щекой к едва приоткрытому окну, а горы, позеленевшие к весне, нависали над ней настоящими великанами...
Карета исчезла тоже, и перед юношей возник храм. Священнослужители выстроились у входа, рядом с ними гордо выпрямился талайнийский король, а к нему, не сводя сияющих голубых глаз с высокой стройной фигуры, шагала принцесса народа хайли, одетая в потрясающее белое платье.
Вот она, их прежняя жизнь. Вот они, их совместные прогулки по разбитому девушкой саду, их долгие обстоятельные письма королю Драконьего леса, их веселый смех. И неважно, что Элизабет ничего не слышит — Его Величество повсюду носит с собой перо и свиток пергамента, учит ее говорить, и мягкая, вкрадчивая интонация бередит его душу сильнее, чем тысячи отравленных стрел.
Вот и долгожданный ребенок, пока — во чреве, и принцесса лесного племени оберегает его ревностнее, чем саму себя. Но порой она бросает полный печали взгляд на пограничную крепость — смутный каменный силуэт вверху, над Лайвером, столицей королевства людей.
«Я хотела бы проведать отца», — пишет Элизабет на клочке пергамента — и слегка виновато улыбается своему молодому мужу.
Он берет ее ладони в свои.
«Я поеду с тобой», — написано под ее строкой, и принцесса народа хайли счастлива, так счастлива, что внутри этому счастью негде поместиться. Она смеется, и ее смех, чистый, хрустальный, радостный, звучит самой лучшей музыкой для короля Талайны, и он чувствует себя так, словно родился заново...
А вот и Драконий лес, где постаревший беловолосый мужчина обеспокоенно обнимает свою молодую дочь, и по щекам у обоих текут соленые слезы. Они не виделись вот уже несколько лет, они успели отвыкнуть друг от друга, но теперь их не разлучит ничто, пока Элизабет не посчитает, что пора вернуться домой...
Она сидит перед зеркалом и сжимает в руках расческу. Слева от пробора волосы у нее белые и ровные, справа — черные и волнистые. Голубые глаза нет-нет и отсвечивают красным. В отличие от короля лесного племени, Элизабет — альбинос лишь наполовину, но для него звуки существуют, а для нее — нет.
Пока она не посчитает, что пора вернуться домой... интересно, домой — это куда? Ведь она и так дома. Она дома, в своей любимой башне, в Лунной Твердыне, и она — живое сердце Драконьего леса, измученное долгой разлукой...
Она плачет, уткнувшись лицом в крепкое плечо своего мужа, а он с недоумением гладит ее по спине и талии. Он что-то бормочет, как бормотал отец, но Элизабет не различает ни слова. И от этого ей так больно, так страшно, что она не способна успокоиться, она вся дрожит, ей то холодно, то жарко, а за ключицами пылает жуткий огонь — как тот, порожденный молниями глубокой ночью...
Лунная Твердыня — нынешний замок Льяно, — пропала. Вместо нее медленно проявился разбитый принцессой сад, а горы хребта Альдамас протянули свои черные тени к Лайверу, столице Талайны, отбирая у нее рассвет.
Элизабет необычайно спокойна. Она сидит, перебирая свитки пергамента и порой оставляя пометки на уголках. За последние месяцы ее муж убедился, что девушка из народа хайли очень искусна в политике — и не гнушался попросить ее о помощи, если она была не занята. Элизабет с удовольствием принимала сложную, но такую любопытную работу. Складывалось впечатление, что она стала мудрой королевой. Его Величество, полноправный владыка талайнийских земель, смотрел на нее с уважением, гордостью и любовью.
Наверное, никто, кроме застывшего у фонтана Уильяма, не видел, чем на самом деле для принцессы являются эти свитки. Научившись руководить людьми, она играла ими, словно пустыми куклами или фигурками шахмат. Ничего не зная о жене короля, они выполняли ее желания, явные и скрытые. Но даже так, будучи игрой, их действия приносили пользу одинокому государству, спрятанному за хребтом Альдамас, и те, кто жил с противоположной стороны гор — в том числе и народ хайли, подаривший Элизабет людям, — тоже начинали смотреть на девушку с уважением, как на достойную союзницу... и достойного противника.
Мало кто догадался — а те, кому это удалось, давно погибли, — что на самом деле вторую Великую Войну развязали не люди и не хайли. Первая искра вспыхнула задолго до битвы у границ Драконьего леса, задолго до смерти госпожи Элизабет. Первая искра пришла в Талайну с эльфийскими послами, недовольными, что королевство людей, заполучив принцессу лесного племени, встало с ними на одну ступень. До сих пор человеческий род жил в суровых условиях, и это устраивало остроухих жителей Хальвета и Никета. Но теперь он процветал, и эльфы, не желая подвергать пусть даже и сомнительной угрозе своих сородичей, сделали ход.
Это было не колдовство и даже не яд. Это были семена, необязательная осторожная ставка, рассчитанная на кровь королевы. Она не могла принести вред никому, кроме нее. И не принесла, а потому ни у короля, ни у придворных лекарей, мало просвещенных по части лесного племени, не возникло никаких подозрений.
Госпожа Элизабет успела выносить ребенка, и он родился здоровым. Во всем похожий на свою мать, он отличался от нее только серым цветом глаз, унаследованным от человеческого отца. Девушка назвала его Уильямом, произнесла дорогое имя вслух, но вскоре тяжело заболела, и воспитывать мальчика пришлось замковой прислуге — его отец разрывался между делами и больной женой, а отправить сына в Лунную Твердыню отказывался.
Он предпринял все возможные меры, чтобы спасти жену. Но и лекари, и маги, и придворные ученые лишь разводили руками, не смея предположить, что произошло с молодой женщиной.
Уильям рос таким же наполовину альбиносом, как и его мать. Его Величество опасался, что он тоже будет глухим, но мальчик легко реагировал на звуки и любил, когда пожилая няня, нанятая королем, пела ему талайнийские колыбельные.
Порой мальчику устраивали встречи с матерью, и госпожа Элизабет нараспев, как ребенок, читала ему книги. Король Талайны садился на траву рядом с ними, и все трое — семья, которая должна была стать счастливой, — проводили теплые летние дни вместе. Впрочем, Уильям еще не понимал, какие страшные вещи происходят с его родителями.
Элизабет умерла спустя полтора года после рождения сына, и никто так и не выяснил, что именно ее уничтожило. Да и сама девушка лишь виновато улыбалась мужу, не в силах объяснить, откуда берутся загадочные симптомы. Но, заболев, она попросила не сообщать о беде своему отцу, потому что боялась его тревожить. Потому что знала: если король Тельбарт приедет и заберет ее в Лунную Твердыню, чтобы показать лекарям народа хайли, она никогда не найдет в себе сил вернуться.
За неделю до смерти ей начали сниться кошмары, и Элизабет просыпалась, невнятно что-то крича, но спустя пару минут забывала, что именно ее встревожило. Сейчас, когда было уже поздно что-либо менять, взрослый Уильям видел: молодой женщине снились тонкие, сильные, беспощадные побеги льна, которыми ее тело поросло изнутри. Серебряная кровь лесного племени послужила отличной основой для цветов, но, чтобы адаптироваться под такую среду, растение потратило больше времени, чем рассчитывали эльфы. Зато, разобравшись, оно быстро и навсегда устранило королеву Элизабет с политической арены, и правители эльфийских земель наконец-то вздохнули с облегчением. Кроме того, у них появился неплохой повод нажиться на оружии, и они тут же предложили торговые услуги жителям Драконьего леса.
Известие о смерти дочери настигло короля Тельбарта во время ужина с послами Саберны. Он отмахнулся от слуги, но тот, непривычно нервный, шепнул Его Величеству на ухо, что письмо запечатано зеленым талайнийским сургучом, но имя отправителя — не Элизабет. Сердце беловолосого мужчины пропустило удар, и он вежливо попросил гномьих послов подождать, а сам торопливо вышел из зала и разорвал плотный конверт, стоя под огнем настенного факела.
Коридор показался Уильяму знакомым. Да, точно — это западная дорога к Миле, самой высокой башне Льяно, где он бывает практически ежедневно.
Юноша видел, как страшно побледнел король народа хайли, как отрывисто приказал отправить к послам Саберны кого-нибудь из благородных, чтобы тот закончил дела. Юноша видел, как Его Величество опустился на пол у стены, как обхватил себя руками за плечи и слепо уставился на каменную кладку впереди.
Картина вновь изменилась...
Оруженосец короля, синеглазый мужчина с короткими черными волосами, остриженными на манер рыцарей Этвизы, расхаживал по тронному залу, сжимая ладонью в латной перчатке рукоять меча. Его доспехи, также рыцарские, гремели на каждом шагу, но мужчина не обращал внимания и гневно твердил:
— У нас выгодная позиция, мы можем пересечь оба перевала сразу, чтобы Талайна потеряла все шансы противостоять натиску. Все, что у них есть — это пограничные крепости, и если мы сровняем их с землей, тамошний король...
— Перестань, Альберт, — тихо попросил беловолосый мужчина. Несмотря ни на что, его голос по-прежнему был уверенным и настойчивым. — Талайнийцы не сделали нам ничего плохого.
— Они убили вашу дочь!
Оруженосец ударил кулаком по стене, и пламя факелов задрожало.
— Элизабет убили не люди, — горько отозвался король. — Элизабет убила болезнь.
— Пускай так, — яростно произнес Альберт, — пускай болезнь. Но почему они нам не сообщили? Наши лекари смогли бы ее спасти, и ребенок...
Он запнулся, немного помолчал и уже спокойнее, хотя и с явными нотками страха, спросил:
— Ваше Величество, а как мы поступим с ее ребенком? Заберем сюда? В конце концов, он — такой же хайли, как госпожа Элизабет, он имеет полное право жить среди своих.
— У мальчика есть отец, — возразил король. — Не забывай, Альберт, что Уильям — полукровка. Он одинаково подходит и племени людей, и племени леса. Мы не должны решать за него. И мы, — он поднялся и подошел к витражному окну, где цветные стекла складывались в тяжелый силуэт кита, — не должны портить ему детство. Элизабет не хотела бы, чтобы мы устроили очередную войну с людьми, когда бок о бок с ними растет ее любимый сын. Вспомни, сколько писем она прислала, когда мальчик появился на свет. Вспомни, сколько писем...
Его настойчивый голос впервые задрожал, и у Альберта внутри стало холодно.
— Боюсь, — негромко поделился он, — что народ хайли не поддержит ваше решение, мой господин. Они твердо намерены атаковать Талайну и призвать к ответу тамошнего короля, заставить его объяснить, почему он не рассказал нам о болезни Элизабет.
— Ничего страшного, — улыбнулся Тельбарт. — Из любой ситуации, даже из такой, казалось бы, безнадежной, я найду выход.
Он снова опустился на трон и закрыл карминовые глаза. Звездчатые зрачки напоследок замерцали, как настоящие небесные звезды.
Оруженосец внезапно ощутил усталость. Ноги у него задрожали, веки потяжелели, и он, сообразив, что собирается натворить король, метнулся к тронному возвышению. Споткнулся, упал, доспехи загрохотали о плиты пола, и мужчина неловко ткнулся лбом в колени своего короля, напоследок что-то шепнув. Тельбарт не услышал, как не услышала бы Элизабет, но в ушах Уильяма шепот повторился несколько раз:
— Не надо...
...Юноша проснулся, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Сон был таким детальным, таким реальным, что он не мог избавиться от впечатления, будто кто-то все это время сидел рядом и читал ему эту историю, записанную на пожелтевших страницах.
«И стали они прекрасны, как лунный свет, чисты, как холодные родники, и коварны, как лисье племя. И стали они верны своему правителю, как отцу, и заточили острые копья, и построили замок, и дома на деревьях, и высокие неприступные стены, чтобы никто из людей не пересекал намеченные границы...»
Уильям смахнул непрошенные слезы и сел, прикидывая, не пора ли найти нынешнего хозяина замка и задать ему вопрос, куда подевались прежние...