Книга Корешей. Книга ЖУК. Глава 23

В мой первый американский год свой день рождения, вернее ночь — потому как трудились мы в ночную — я по колено в стрипе отшкуривал пол в магазине «Деловитый бобер». Жалование немного приблизилось к моей зарплате на базе ВВС в Карши. Но уровень цен даже в такой занюханой дыре, как Акрон, Огайо был выше чем в узбекских Каршах и я занял согбенную позицию в том что сами американцы называют «пищевая цепочка».
 
Добавились и рефлексии — превратится из замдиректора по строительству на  в уборщика меня угнетало. Я строил планы как отложу денег на поездку по США и свалю от сюда к черту. Не в Карши, понятно, но в Питер или Москву — охотно. «Свободная счастливая страна» у них только на футболках и наклейках на бамперы. Большая часть США набор повторяющихся унылых пластиковых декораций. Внешняя красота и лоск — строго на экспорт, для привлечения новых поколений добровольных рабов.

Денег отложить все не получалось — боссы-хозяева взимали за жилье, транспорт и помощь в получении прав. Только в Америке понимаешь, почему водительское удостоверение называется «права».
Когда ты не  должен хозяевам, они попросту задерживают зарплату. Чтобы ты влез  к ним в новые долги и они могли срезать за долги следующую. Усталость от непривычной тупой и крайне вредной физической работы воровала редкие часы свободного времени. Когда пашешь каждую ночь, а потом спишь — на жизнь остается мутных часа три пополудни. Так что моя американская мечта тогда случалась разве что во сне.

Иногда я вырывался в библиотеку — три мили в один конец. Там были бесплатные компы с интернетом и я открыл для себя литературный сайт. Поражался, как мало знаю о современной литературе и вообще сама движуха тогдашняя казалось мне авангардом, призванном воскресить тургеневых, буниных и набоковых нашего времени.
Безыисходность полукрепостной жизни начинающего нелегала в США — тонко описанная в книжке Джека Лондона «Мартин Иден» привела меня к тому, к чему и самого Лондона — бутылке дешевого бурбона.
 
«Мартин Иден ведь бухал после тяжелых смен в прачечной, бухал и писал книжку» - думал я, даже в мыслях не допуская что и сам могу дерзнуть и написать «раскас» на удавком.

Потом я обнаружил, что из-за того что американцы в повседневной жизни используют глобальную валюту поэтому сюда со всего света стекается наркота и начал курить крэк. Крэк это кокаин спаянный содой в камни для курения. Просто нюхать кокс слишком дорого, а при курении в мозг попадает почти все, а того и потреблять надо меньше. Дешевле. Правда, от соды сильно горят зубы.
 
Крэк мог стать пределом мой американской мечты, как и стал для огромного числа соотечественников пригнанных сюда развалом СССР и сгинувших без следа. Смерть родины стимулировала поток мигрантов сравнимый с этапами угоняемыми во время войны в великую Германию.

Однажды на магазин пригнали Рафика Мракисяна, мы сблизились на почве крэка, и я даже поведал ему что смогу остаться в США если женюсь на американке (у тебя нет на примете дуры?), только вот все никак не разберусь — действительно ли хочу остаться. Это был короткий малозначимый, как мне казалось тогда разговор.
 
Позже, вдруг стал вхож в дом Мракисянов, а у Рафа обнаружилась необычайной красоты сестра на выданье.  Жизнь моя  преобразилась. Я бросил не только крэк, но даже элементарный табак. Я стал следить за одеждой и внешностью. Я стал посещать собрания пятидесятников и вскоре даже меня стали выпускать на кафедру с короткими проповедями. Эти проповеди безусловно стали моими первыми опытами в области литературы.
 
Правильный образ жизни показал, что если не покупать вискарь, сигареты и крэк — денег хватает на все и с избытком, а успех проповедей избавил от мучительного самоедства от того что я простая уборщица.
Возможно, я пастырь божий, а не дворник.
 
Дщерь Мракисянова  тоже обратила на меня внимание — покер сложился, и я стал подумывать о женитьбе. Справедливости для -  влекла меня бездна ее вагины, а вовсе не американский паспорт. Беда была в том, что Раф помнил наш упоротый разговор и теперь был абсолютно уверен, что я брачный аферист.

Вся моя американская жизнь это попытка доказать обывателям, что меньше всего в жизни меня интересует такая несуразная вещь как «грин карта». Вы ее ваще видели — карту эту? Там прямо посредине, рядом с фоткой огромный грязный отпечаток пальца, будто автомеханик хватанул, когда менял масло.

***
Главная напасть в тюрьме - бессонница. Вместо того, чтобы путешествовать по безупречным сценариям снов, в которых ты Капитан Америка или является голая Светка Мельникова, мне приходится таращишься на верхний ярус шконки, слушать равномерное дыхание спящих преступников, перешептывание инсомнияков и тюремный пердеж.

Поднимаю голову и тут же слышу в свой адрес ласково и по-русски: «Гандон, ты, йоб твою мать, пидарас». Это Давидка — жертва «плавильного тигля» - мать русская, отец пуэрториканец. Материться Давидку научил русский дедушка. Больше по-русски Давидка не знает ни слова. Первые дни я вздрагивал от таких упреков в свой адрес, но видя его детскую туповатую радость в глазах понимал - без зла он, а потому и спроса с него нет.

Мой сын тоже знает по-русски всего несколько слов. Сначала мы очень старались, чтобы малыш говорил по-русски. Когда я узнал, что эмигрантских детей собирают в специальный класс для тормозов и мигрантов— началась операция по зачистке и силовому внедрению инглиша.

Результат — в школе он и так набрался английского и иногда поправляет мою речь, но по-русски говорит точно как Давидка. Я планировал все делать иначе с воспитанием дочки, но жесткий поворотный пункт сценария вышвырнул меня из мира живых. Я заточен в башню рядом с Хилтоном, где выдвинули Трампа. Есть большая вероятность, что отсюда меня бросят в иммиграционную яму, а там сунут в зубы билет в один конец. Дети точно станут очередными «давидками» и вся вина ляжет на мои плечи.

Через Гилберта-эвакуатора и Давидку, воленс-ноленс я интегрировался в пуэрториканскую общину Кендиленда. Той категории читателей, которая изучает мои каракули исключительно в поисках практической, меркантильной информации: ежели окажетесь в утробе американского лагеря или тюрьме, где черный, по-американски воровской ход, и вам придется вливаться в одну из соперничающих этнических банд — исключительно из соображений выживания — рассмотрите внимательнее пуэрториканцев.

Пуэрториканцы потомки испанских завоевателей, осевшие в Америках еще с тех времен, когда испанская империя хорошо справлялась с поползновениями англосаксонской. Как и мы, испанцы проиграли англичанам. Но в отличии от нас они хорошо понимают что английский язык просто одна из спецопераций британской короны и потому никогда не извиняются за свой акцент.

Если бы спаньярды не были такими душевными, маниловскими, почти русскими сибаритами с обязательным сном после обеда — основной причиной отсутствия массовых депрессий — то мы бы сейчас английские каравеллы с золотом со дна вылавливали и говорили бы исключительно на языке Федерико Гарсия Лорки, Мигеля Сервантеса Сааведры и Люиса Бунюэля. А Калифорния, включая Голливуд и Кремниевую долину — главные инструменты повсеместного насаждения инглиша, Кали до сих пор бы была мексиканской землей.
Слушал их треп, иной раз прерывая вопросами. Сделал открытие: по правильным понятиям, мировоззрению, человеческим взаимоотношениям латинос нам гораздо ближе, чем «белые». Потому что пристроится к «белым» невозможно, они или будут держать дистанцию в силу кастовости своего общества, либо попытаются обратить вас в шныря. У англичанин нет союзников кроме других англичан.

Что же касается «черных» - то они в силу обмена веществ по другому пахнут. И мы для них пахнем не так, как пахнут «люди». А запах в джунглях кэндилендов вещь определяющая. Поэтому хотя черные опять же местами ближе нам, чем просвещенные мореплаватели, тем не менее они не меньшие расисты чем кук лукс клан в версии режиссера Лукаса. Черные будут улыбаться и называть вас «бро», но при этом при каждом удобном случае станут обманывать — без зла, в силу цыганской натуры. Мелочность негров, их всеобъемлющее поклонение белому доллару гораздо сильнее, чем племенное поклонение Ананси, Маруве, Качирамбе или Хейтси-Ебиб. Белые люди для них играют ту же функцию, что евреи играют для белых людей — богоизбранный народ, носители знания о боге - только не Иегове, а долларе.

«Эль Лобо» Родригез добрый и богатый. Он покупает в магазине на полный лимит в двести баксов, и прикармливает всю пурториканскую общину Кендиленда. Меня тоже угощает. Эль Лобо скромный тихий человек, молодой Дон Кихот. Учит меня испанскому. Дон Родригез возможно из богатой семьи и образование получил классическое. Учитель вышел бы из него превосходный — всегда возвращается к пройденному и убеждается, что материал усвоен учеником. «Дождись лета, Рикардо, подучи испанский, хоумбой, и сделаем тебе и пуэрториканские права и метрическую карту. Будешь уроженцем самого прекрасного острова на Карибах. Моя родня из Сан-Хуана не одному мексиканцу помогла таким образом. Для гринго-то мы все одинаковые. Станешь Рикардо Моранисом, уроженцем провинции Понсе, а Дональдо Трамп будет сосать толстую испанскую писю. Обязательно дождись меня из тюрьмы»
Сроку у Эль Лобо восемнадцать месяцев, за что - он не любит говорить. Но судя по реакции по вновь прибывшим и болезненно слазившим торчкам — этот круг ада Эль Лобо посещал.

Мой сосед Жилберто, человек от которого я презрительно сторонился на свободе — грязный автослесарь, оказался настоящим. Где бы не возникала быстрая тюремная ссора, а они напоминают искры под колесами старого трамвая— Гилберт-эвакуатор очень быстро оказывался рядом со мной и начинал исподлобья изучать оппонента. Он первый из всего Кендиленда обратил внимание, что пишу я не только стендапы, а корябаю на «Правилах жизни», что-то еще, важное — если наблюдать за моим выражением, когда я корплю над букавками.
«Книжку пишешь?» - спросил он без тени осуждения или удивления свойственной американским автослесарям, когда речь идет о современной литературе :

«Молодца. Смотри только все честно опиши — пусть люди знают -Home Of The Free, ебтвоюмать» С первого же магазина Эвакуатор купил мне стопку писчей бумаги и две ручки — целое состояние по тюремным расценкам.

Он часто пытается подсунуть мне конверт — написать жене. Памятуя первый опыт подобной терапии отказываюсь, и спрашиваю отчего же сам Гилберт не пишет прекрасной половине — нежно пристроившей его в Кендиленд на шесть месяцев. Но тут сразу видно, как отличается спаньярд Джилберто от того же айриша Марти.

Фарти-Марти скрипит как скучает по детям и собаке и готовится по освобождению стать пидерастом — чтобы никогда не пускать в жизнь женскую заразу, а Гилберт тихо повторяет, что надо было пристрелить суку еще тогда — когда он вытащил ствол, за который сейчас сидит. «За шесть месяцев все равно перетрахается с кем-то, забеременеет хрен знамо от кого. Все равно в расход пускать придется»
С горячими пуэрториканцами сложно угадать - действительно пристрелит или только хорохорится.
***