Луны больше не будет! Глава 17

 (Книга первая)

Глава 17 

Шуркины странности

  Шурка третий день лежал на больничной койке, на которую угодил сразу после окончания его заоблачного путешествия. Врачи, пристально следившие за его состоянием, прогнозировали, что через неделю или полторы он полностью выздоровеет. Родителям сообщили, что у него весьма значительное переохлаждение организма, а на этом фоне бронхиальная и лёгочная инфекции. Температура незначительная, кашля почти нет.
– Ваш сын перенёс очень серьёзный стресс. Это высота, которую и взрослые переносят по разному, а ребёнку такое пережить, многого стоит. Это, в конце концов, и облака. Я себя не могу представить летящим в облаке, как ему это удалось пережить, удивительно. Страшно, что и говорить.
– Анна Владимировна, он чем-то сильно напуган, почти не разговаривает, это от испуга?
– Мы считаем, именно так. Стресс, что вы хотите. Ребёнок впервые столкнулся с подобным, он напуган. Кстати, к нему могут возвращаться старые переживания. Причём всё это вполне может оказаться частью его обычной жизни. Внезапный страх или паническое состояние могут отражаться и на его поведении. Ну, вы понимаете, что я имею в виду?
– Не совсем.
– Как вам объяснить попонятнее. Он может неожиданно мысленно очутиться в тех же обстоятельствах, которые внезапно заставят его сильно переживать. Обычно с больными это происходит: во-первых, как я уже сказала неожиданно, во-вторых в любом месте и в любое время. Такое вполне вероятно. Медицине это знакомо, как некие галлюцинации.
– Понятно. Но насколько это может быть опасно?
– Это зависит от обстоятельств, в которых всё случится. Если, к примеру, он сидит или лежит, то это может окончиться почти без последствий, а если он в движении, то недалеко и до несчастья. Во всяком случае, это весьма распространённые последствия сильных стрессов. Вы наверняка слышали нечто подобное, хотя бы от фронтовиков. Они, то в окопах оказываются, то в воде, то падают в пропасть.
– Да, это как я вижу, очень опасная вещь.
– Однако, Вы, Николай Сергеевич, не переживайте,  он ещё мал. У молодых, как известно, всё, даже большие раны, затягиваются быстрее, чем у взрослых. Будем наблюдать процесс выздоровления и по его итогам начнём делать выводы. Так, кажется, гласит наша Гиппократова наука.
– Спасибо большое. Нам всё понятно. Будем ждать.
Родители Шурки, после разговора с врачом, пришли в палату, чтобы навестить его самого. Мам села на краешек кровати, а отец на стул перед ним. Шурка лежал вполне спокойный, болезненный вид лица и глаз, конечно же, присутствовал, но отпечатков испуга, или названного врачом стресса, они не замечали. Его спокойное состояние  родителей заметно воодушевило и взбодрило.
– Здравствуй, сынок, как твоё самочувствие?
С улыбкой на лице спросил отец, а мама тихонечко взяла его ладонь в свою.
– Мне хорошо. Врач сказала, что я скоро по деревьям смогу лазать, и в речке купаться. Улыбаясь в ответ родителям, проговорил Шурка. В его ответе точно так же слышалась твёрдая уверенность и никаких, особых переживаний. Нам сказали, что у тебя температура небольшая, как тебе  сегодня спалось?
Родители Шурки старались вообще не затрагивать тему его полёта, чтобы ничем не напоминать ему те страшные часы, которые он пережил в полёте, но он сам заговорил об этом, причём заговорил просто так, без намёка на какой то там испуг или воображаемую опасность.
– Папа, а где сейчас наш шар?
– О, ваш шар уже не ваш. На днях приедет сам Пал Палыч и увезёт его с собой. К ним на киностудию позвонил сам директор и всё им рассказал.
– Пап, а ему не расскажут, что мы летали, он сердиться будет, лучше не говорить.
– Тут уж я ничего не могу поделать, я ведь не знаю, что ему рассказало руководство, ну а если начнёт сердиться, я его попрошу, чтобы не сердился. Чего уж, теперь серчать? Всё уже позади.
– А как Витёк с Толей? Им, наверное, влетело из-за меня.
– Уж, влетело, но считай, что обошлось. Живы твои сорванцы и здоровы, носами только шмурыгают, не то, что ты, вон расхворался как.
Шурка слушал рассказ отца о своих товарищах, и тихонечко улыбался. Это было весьма значительным в плане последствий стресса. Но всё ещё могло произойти, как сказала врач - все вместе будем наблюдать. В этой ситуации большое значение имел сон человека. Как он реагирует во сне, так и проходит лечение от стресса. За Шуркой постоянно наблюдали ночные дежурные медсёстры, пока опасений не возникало. Прошли ещё сутки, потом другие, после четырёх дней состояние больного пришло практически в норму, к нему стали по два раза в день приходить его подельники. Они-то уже без стеснения вспоминали о тех событиях и дело доходило даже до громкого ребячьего смеха. Врач, в очередном разговоре с Николаем Сергеевичем, сказала, что причин опасаться за его здоровье она не видит и что в понедельник его выписывает. Она ещё предупредила его присматривать за сыном: как он будет реагировать при подъёме на высоту.
– Вы присмотритесь, незаметно для него, как он будет на это реагировать, если, к примеру, появится страх подняться на лестницу, и забраться на изгородь. Тогда сразу ко мне, мы его ещё разок проверим и постараемся принять меры. Уж лучше сейчас, чем опоздать. В остальном, я думаю, болезни миновали. ;На пятый день, когда решение о выписке Шурки было озвучено его родителям, в село приехал сам Пал Палыч. Ему всё подробно доложили и высказали при этом недовольство, что шар он сразу не увёз. Бедняге пришлось оправдываться, признав собственную оплошность. Ну и, конечно же, он не смог обойти визитом своего героя, из-за которого получил массу выговоров. В палату он вошёл в сопровождении Толика и Витьки, которых вместе собрал специально.
– Ну, здравствуй, авиатор.
Грозно посмотрев на Шурку, проговорил Пал Палыч.
– Здравствуйте, – промямлил Шурка.
– Вы извините, я не думал, что так выйдет.
– Да ладно, уже, как вышло, так и вышло. Если честно сказать, то вы меня очень сильно выручили, только взрослым об этом ни гу-гу. Я собирал технику, готовил подъёмные краны, нанимал рабочих и должен был уже приехать за ним, а ту звонок от директора вашего и новости о том, что шарик наш у вас. Я рад, что не пришлось всю эту кавалькаду тащить за тридевять земель. Но ты, Шурка всё равно бандит. Разве можно так рисковать собой? Я ведь как вас учил, пусть всё летит в тартарары, лишь бы все остались целы и невредимы. А вы мою науку, да коту под хвост. Разбойники. Все, а не один только Шурка. Так вот, что я вам разбойникам скажу. Руководство съёмочной группы выписало вам троим премию, за организацию транспортировки шара, по пятьдесят рублей. А от меня лично ещё вот чего...
Пал Палыч расцвёл в лучезарной улыбке и вынул из походной сумки три плитки шоколада. 
– Это вам, разбойники, от меня лично. Ну, вы тут лечитесь, а я пойду грузиться, мне ехать далековато, пора. До свидания! Шпана…
Ребята вновь чуть не взлетели ввысь, от радости и счастья, от тех известий, которые сейчас опрокинул на них старый добрый Пал Палыч. Все трое, сидя на кровати у Шурки, трескали свой шоколад, и думали: «Что бы ещё такого доброго совершить, чтобы в очередной раз обрадовать этого весельчака и добряка, Пал Палыча». Но ничего на ум больше не приходило, пришлось угомониться.
Шурку выписали из больницы и гопкомпания вновь оказалась в сборе. Единственное, что изменилось за последнее время, им строго запретили удаляться за пределы посёлка. Конечно, следить за ними никто не стал бы, но в свете последних событий им и самим не очень хотелось искать новых приключений. Была одна причина, по которой они вновь должна были оказаться у той самой скалы, где всё с ними и приключилось. Когда они в последний раз покинули район взлёта шара, то там, на месте, остались инструменты отца Шурки и его личный велосипед. Не до них тогда было. Конечно же, кто-нибудь на машине мог бы съездить и привезти всё это, но работа связывала руки старшим. Шла уборочная страда, и всем было не до велосипедов с молотками. Ребята стали уговаривать родителей, чтобы отпустили их привезти всё это домой. В конце концов уговорили. Их отпустили, и троица вновь покатила по старой знакомой дорожке к старой знакомой скале. Поскольку велосипедов было всего лишь два, Шурка ехал зайцем, то есть на багажнике велосипедов, то у одного, то у другого из товарищей. Спешить им было больше некуда и они передвигались с самой низкой скоростью, на которую толь были способны. У скалы они оказались аккурат в полдень. Всё здесь оставалось на прежних местах. Самая главная фигура экспозиции, это конечно же была печь. Теперь у них появилась возможность рассмотреть её как следует. Труба печи оказалась слегка закопчённой, но за прошедшее время с ней ничего не произошло, разве что немного размыло ливнем грунт, которым парни перекладывали каменную кладку. В остальном она была в полном порядке, хоть ещё один шарик заправляй. Над трубой всё так же возвышался каркас, на котором раньше крепилась ткань шара. Её ребята разбирать не стали, решив, что пусть лучше стоит, как и стояла. Когда они наконец подошли к скале и взглянули вверх, здесь им стало страшно и непонятно, как они там ползали, как это вообще возможно. И в самом деле, снизу она казалась почти отвесной. Преодолеть её можно только в специальном снаряжении, да и то с риском для здоровья. А тройка подростков проделала всё просто так на голом энтузиазме. Ребята отошли к своим велосипедам, а Шурка чуть задержался внизу под скалой и начал всматриваться в то место, где он завис на плоском выступе. Ему в подробностях вспомнился тот страх, который овладел им в эти мгновения. Ему вдруг явно показалось, что он снова там, на той самой скале, и ему вновь так же страшно, как и в первый раз. Он от страха зажмурился и отвернулся в сторону. Наваждение стало проходить. Шурка снова повернулся к скале и вновь посмотрел в то место. Вдруг серди камней, на его глазах, стало появляться светящееся пятно. Шурка не понял, это правда, или пятно только видится ему. Для проверки этой версии пришлось обернуться в сторону ребят. Ничего не изменилось, те в сторонке спокойно разговаривали меж собой, не обращая на него никакого внимания. Он вновь поднял голову вверх, пятно не исчезало, а наоборот, оно так же на его глазах стало превращаться в луч, и этот луч удлиняясь, стал расти в его направлении. Казалось бы, такое, кого хочешь перепугает, а то и с ума сведёт. Однако, Шурка наблюдал за всем этим со странным спокойствием и невозмутимостью. Он тихо стоял не шевелясь с явно выраженным на его лице безразличием к происходящему. Со стороны могло показаться, что он попросту ожидает, когда странный световой луч приблизится к нему и прикоснется к телу. Словно это было не вычурное явление, а ласковая рука его мамы, которая способна лишь приласкать и успокоить, но при этом не способна причинить ему какие-нибудь неприятности. Сколько времени продлилось всё это, Шурка не понимал, время либо остановилось, либо вовсе исчезло, но и этого он не осознавал. Просто в этот момент такое понятие, как время вовсе пропало. Ему вдруг стало некуда спешить, он перестал ощущать где находится и что с ним происходит. Луч тем временем, делая своё дело, приблизился и плавно без напряжения прильнул к груди и плечам Шурки. Ощущения, которые могли бы у него возникнуть во время необычного касания тела лучом, он так же не воспринимал. Нет, он не лишился чувств и не потерял сознание, он просто спокойно стоял и так же спокойно за всем наблюдал, но сами ощущения ему либо не запомнились, либо их вовсе не было. С другой стороны, сказать, что ничего не происходило, он тоже не мог. Шурка всё отлично видел и отлично помнил. Он наблюдал, как луч появился на том участке скалы, на котором он чуть не погиб. Как этот луч рос и как коснулся его самого, он тоже прекрасно запомнил. И только один вопрос его заботил в эти секунды, хотя называть всё это секундами, было бы слишком самонадеянно, поскольку течения времени не было, а вопрос звучал так – ЗАЧЕМ?
– Зачем всё это? Что они от меня хотят?
Странность состояния Шурки ещё была в том, что он в эти мгновения думал об этом явлении как о некой просьбе кого-то, во множественном числе. То есть «Они», от него что-то хотели… Кто такие «Они»? Чего они о него хотели, этот вопрос пока был без ответа. Луч в это мгновение отсоединился от тела Шурки и столь же плавно сократился до пятна на скале. Как только пятно коснулось скалы, произошла яркая вспышка, пятно сконцентрировалось в точку и, блеснув прямо в глаза Шурки, исчезло. Его прежнее спокойствие и уравновешенность тут же исчезли. Они пропали так же как пропал сам луч. Шурка стоял перепуганный и растерянный, будто бы перед ним только что разыгралась трагедия равная концу света. Такая странная метаморфоза оказалась неожиданностью и для всей компании. Витёк первый заметил изменения, произошедшие с другом. Он подбежал и схватил Шурку за плечи, видя, что тот едва не упал на плоские камни, что были под его ногами.
– Шурка, что с тобой?
Подоспел и Толик, который не видел произошедшего, но воспринял тревогу Витьки, как собственную тревогу. Они стояли рядом с Шуркой и пытались привести его в чувства. Во-первых, его нужно было срочно посадить, чтобы не упал, и ему нужно было так же срочно дать немного воды, а возможно, и брызнуть водой на него.
– Толян, принеси воды, я его пока подержу.
Толик метнулся к роднику и доставил воду менее чем за минуту. За неимением посуды её пришлось черпать кепкой, но это обычное дело среди малолеток. Вода в действительности помогла привести больного в чувства. Или это сделали совместно, и вода, и время. Шурка стал постепенно осознавать, что происходит вокруг него. А ещё через минуту он поднялся на ноги и выглядел так, будто бы с ним вообще ничего не происходило.
– Что с тобой было, Шурик?
Взволновано спросил его Витёк
– Ну, ты нас и напугал…
Протяжно выдохнул Толик. Шурка спокойно осмотрелся вокруг, потом пристально стал вглядываться в скалу, на которой он, только что, наблюдал тот самый луч, от которого ему неожиданно стало дурно.
– Что это за свет был там на скале?
Спросил он ребят и показал пальцем в то место, где он его только что наблюдал.
– Саш, мы видели, что тебе стало плохо и ты зашатался, а свет мы не видели. Что за свет?
Ответил вопросом на вопрос Толя, а Витёк подтвердил это, однозначно качнув головой. В этот момент они пристально смотрели на Шурку, ожидая от него ещё каких-нибудь объяснений, но он больше не сказал ни слова просто пошёл к велосипеду сел на него и тронулся по направлению к дому. Парни, по пути к своим великам, быстро перекинулись парой тихих фраз.
– Едем позади него, вдруг он снова отключится.
К селу они доехали без проблем. В посёлке спокойно попрощались и разбрелись по домам. Шурка за время пути немного отошёл от пережитого и можно сказать успокоился.
В конце их пути, когда парни перед расставанием начали договариваться о завтрашних делах, Шурка вдруг сказал, что завтра будет трудиться дома. Мол, есть дела по хозяйству.
– Витёк, помнишь, нас с тобой врач просила рассказывать ей, если с Шуркой что произойдёт, поехали к ней. Всё нужно обязательно рассказать, вдруг это опасно для него, вдруг это болезнь.
– Поехали.
Николай Сергеевич не удивился, когда ему на работе механик передал просьбу доктора, чтобы он вместе с Шуркой пришёл вечером к ней в кабинет. Он предположил, что Анна Владимировна просто произведёт обычный сеанс обследования. Они вдвоём появились в кабинете ровно в 18-00, вошли и вежливо поздоровались.
– Здравствуйте, Николай Сергеевич, здравствуй Сашенька. Проходите, присаживайтесь.
Приветствовала они пациентов.
– Саша, давай-ка рассказывай, как твоё самочувствие?
– Хорошо, Анна Владимировна. Голова совсем не болит, температуры нет, сплю нормально.
Врач должна была завести разговор о происшествии у скалы. Но ей хотелось сделать это весьма деликатно, что бы всё это не выглядело как допрос, тем более, что он не должен был заподозрить друзей, в том, что ей от них стал известен тот вчерашний инцидент в горах, когда ему вдруг стало дурно.  Она быстро придумала тему и завела о ней свою беседу.
– Я хочу знать, как ты переносишь небольшие нагрузки. Ну-ка расскажи мне, что ты ощущаешь, когда гоняешь с ребятами на велосипедах?
– А что я ощущаю, устаю, пить охота.
Шурка ответил так, как и должен был ответить, а врач не унималась.
– Не страшно ли тебе катиться с горки, так, чтобы ветерок обдувал?
– Вроде нет, не страшно, от ребят ни разу не отставал, как они, так и я.
– Это очень хорошо, молодец. А вот бывает ли тебе дурно? К примеру, голова кружится, в сон клонит или ещё что-нибудь странное происходит. Шурка тут же вспомнил, как ему стало плохо перед скалой. Он не собирался это утаивать и всё как есть рассказал, но начал он рассказ с луча, который увидел в скале.
Отец и врач, оба слушали его рассказ, как завороженные. А сам Шурка держался спокойно, а вот когда стал говорить о резкой слабости, тут не мог что-то внятно объяснить, видимо на его памяти отразилось смутное состояние и внезапная слабость. Но об этом ей подробно поведали его сотоварищи. В общем, картина для неё вырисовывалась вполне определённая.
– Мне всё понятно, иди Саша погуляй, можешь отправляться домой, если захочешь, а я с твоим отцом немного побеседую о твоём здоровье.
– А что у меня плохое здоровье?
Испуганно переспросил Шурка.
– Вовсе нет, просто нужно будет понаблюдать за твоим головокружением, а твоему папе я объясню, как это делать. Иди, до свидания.
Шурка вышел во двор больницы, на душе у него словно кошки скребли. Он помнил всё, что касается светового луча, но это никого не интересовало, а он знал, что луч, это главное. Этот не обыкновенный луч света каким-то странным способом дал ему понять, что некто нуждается в его помощи. Однако, информации было настолько мало, что оказать эту помощь было бы нереально. Как в сказке: «Пойди туда, не знаю куда. Помоги тому, не знаю кому». Иногда человек может представить себе нечто и это нечто ощутить почти реально. Подобное называется внушением, а если внушаешь себе сам, то самовнушением. Так вот то, что он увидел у скалы, не было самовнушением. Он помнит и сам луч и его прикосновение, а теперь, когда прошло некоторое время он, вдобавок ко всему, понял, что у того луча нет окончания. Как это можно было представить себе, он тоже не понимал, просто знал, что у этого луча нет окончания. В школе они пока что не изучали принципы бесконечности. Да и там не всё гладко с понятиями. Бесконечность в учебнике имеет своим символом линию, замкнутую в виде восьмёрки. Если разобраться, то этот значок просто для бестолковых. Разве можно считать, например, цирковую арену, бесконечностью? Если только в качестве анекдота. А вот в том, что луч бесконечен, Шурка не сомневался. И ещё в одном он не сомневался, что этот луч совершенно безопасен и что он - живой. Возможно, это ему внушил тот самый световой пучок, возможно это внушил себе сам Шурка, но безопасность луча и способность его к полноценному общению, у парня не вызывала сомнений. Он тихонечко присел на скамейку неподалёку от поликлиники и стал дожидаться отца. Вдруг он вновь увидел перед собой тот самый участок скалы, откуда на него в первый раз проистекал свет. Этот скальный выступ образовался, словно из ничего, он заслонил собой все близлежащий дома, но не разрушил их, а просто заслонил и всё. Шурка стал вглядываться в каменную глыбу и на ней, так же как и раньше, показался светлый круг, который, не дожидаясь каких либо команд, начал приближаться к нему. Всё повторилось как в первый раз. Луч коснулся его груди и плеч. В этот раз в контакте луча с телом мальчишки произошли изменения, во время прикосновения, Шурка явно почувствовал огромный прилив сил. Он ощутил себя необычайно легко и бодро. Причём разница оказалась настолько явной, что юный мальчишка готов был в буквальном смысле сдвинуть с места любую гору, даже самую огромную. Луч не только осуществил прилив дополнительно энергии юнцу, но и заметно поднял ему настроение. Шурка взбодрился, встал со скамейки и даже не заметил, как луч исчез. Вот он был, вот его не стало. Однако это, в общем-то, нисколько самого Шурку не удручало, он теперь был полностью уверен в том, что приходящий луч это его новый друг. Он абсолютно не придавал значения, откуда в нём появилась появившаяся уверенность, но это было и не важно. Так же не имело значение и то, что у его нового друга нет окончания, пусть даже неизвестно откуда он взялся. Но не в том смысле, что он появляется из скалы, а в другом. Было неизвестно, из чего он образовался там внутри этих камней. Для Шурки стало главным то обстоятельство, что свет как близкий друг, живой, что он совершенно безопасен и что он непременно ещё появится. 
– Николай Сергеевич, я полагаю, что с Вашим сыном происходит самое плохое, что только  могло произойти.
Шуркин отец на глазах врача так и сник. Он не нашёлся даже что-нибудь у неё спросить, а просто, молча, сидел, понурив голову, и ждал её дальнейших слов, чтобы как можно подробнее узнать о той болезни сына, которая свалилась на их семью. Анна Владимировна, видя его тягостное состояние, посчитала, что не имела права преуменьшать фактическое состояние Шурки и тихо продолжила.
– По всей видимости, в его сознании стали появляться галлюцинации. К чему это может привести, я до конца предположить не в состоянии, но хотела бы предупредить Вас о том, что, возможно, вашего сына  придётся госпитализировать для более углублённого диагностирования данного заболевания. Я предлагаю не затягивать с этим. Как Вы считаете?
После услышанного Николай Сергеевич никак не мог собраться и взять себя в руки. Он не расплакался только потому, что находился в чужом кабинете, и был не один. Немного помолчав, он тихо ответил.
– Ну, если Вы считаете, что так будет лучше, то конечно.
– Вот и правильно, давайте я завтра свяжусь с медиками, мы посоветуемся с ними и тогда я Вас снова вызову.
Николай Сергеевич вышел из кабинета врача абсолютно расстроенным. Он ещё немного задержался в коридоре,  судорожно пытаясь придумать слова, которыми он сейчас попытается рассказать сыну, что тот болен и что ему предстоит долгое лечение в областной больнице. Мучительное время никак не проходило, слова не шли на ум, он всё же вышел на улицу, где на его беду у скамейки дожидался Сашка. Николай попытался улыбнуться, но насколько ему самому стало понятно, улыбка не получилась. Своей несуразной гримасой только напугал сына.
– Папа, что с тобой, ты сам не заболел случайно?
Сашка вполне серьёзно спросил отца, который ничего не смог ему ответить, а лишь горестно посмотрел прямо в его детские глазки. Сашка, в отличии от него, находился в прекрасном расположении духа и решил передать часть своего радостного состояния своему отцу. Как поднять настроение расстроенному человеку, просто поделиться с ним своей радостью и Сашка рассказал ему про очередную встречу его с тем самым тёплым лучом. В этот раз он постарался изложить всё подробнейшим образом. Для большей правдоподобности он даже указал рукой, откуда этот луч светил на него и насколько ему от этого стало легче. Но Николая Сергеевича этот рассказ расстроил ещё больше. Он впал в полную панику, глядя на говорящего сынишку, а сердце щемило всё сильнее и сильнее.
– Подтверждается прогноз Анны Владимировны. Надо сегодня поговорить с Лидой, она наверняка тоже расстроиться, но что поделаешь, нужно обследоваться.
Он понемногу опомнился и, окончательно приходя в  чувства, прижал сына к себе.
– Пойдём домой, сынок, что-то я устал сегодня. А что до моей болезни, то я здоров, со мной всё в порядке. Это только усталость...
Они медленно шли к дому. Сашка всю дорогу рассказывал про то, как ему хорошо от прикосновений этого чудесного луча, а Николай всё никак не мог совладать с ощущением, что его сынишка полностью здоров. Он сам не замечал в нём каких-либо отклонений от обычного детского поведения. Даже  наоборот, судя по настроению, его состояние просто прекрасное. Ведь сын все прошлые ночи крепко спал, его ничто не беспокоило. У него был нормальный аппетит, у него нет проявлений какой-либо апатии.
– Ведь для врачей самым главным признаком болезни должно быть появление каких-либо отклонений от естественного состояния. А тут, безобидные детские фантазии она принимает за галлюцинации. Возможно, что их подозрения ничего из себя не представляют? Нужно будет подробнее с ним поговорить об этих его лучах, может быть, что-то и проясниться.
Обдумывая всё собственные за и против, отец решился всё же по подробнее расспросить Шурку о его видениях.
– Саша, сынок, расскажи мне, пожалуйста, о том луче, который ты сегодня видел.
С возникшим вдруг интересом, спросил его отец, остановившись посредине пути к дому.
– Я ведь тебе всю дорогу об этом рассказываю, ты совсем меня не слушал?
– Нет, я тебя, конечно же, слушаю, но мне непонятно как это появляется и что дальше происходит, расскажи ещё разок.
Шурка вздохнул и начал всё с начала. Он рассказал, как ему стало дурно у скалы и как ему стало хорошо только что, у больницы. Николай слушал сына, вникая в каждое его словечко, и делал по этому поводу собственные выводы. Ему показалось, что всё, что ему рассказывал сын, не могло быть обычным плодом его фантазий. Всё размерено, всё совпадает по времени, всё похоже на то, что бывает на самом деле. Вот только одно его беспокоило: ведь рядом с ним в тот раз были его дружки, но они ничего не увидели, а не заметить такого явления, как луч света рядом с ними невозможно.
– Тогда какой можно сделать вывод из всего этого? Галлюцинации у сына! Но именно это и предполагает врач. Ладно, дома поговорю с Лидой, может быть что-то и прояснится.
Николай слушал сына, а сам в этом разговоре уловил одно существенное обстоятельство. Шурка разговаривал с ним словно он уже не ребёнок, а совершенно взрослый человек. Подросток по естественным причинам не оперировал понятиями людей с определённой теоретической подготовкой взрослого человека. Он так же не использовал в своём разговоре терминологию человека получившего высшее образование или человека знакомого с чисто медицинскими понятиями. Так же не было в его  выражениях точных фраз связанных с законами физики, астрономии, но при этом он настолько логично выстраивал свою речь, что Николаю пришло на ум именно это. Он подумал про себя.
– Неужели этот стресс мгновенно превратил тринадцатилетнего мальца во взрослого мужчину.
И ещё Николай заметил особое, даже можно сказать трепетное, отношение Сашки к этому своему «лучу». Если бы у него вдруг, посреди разговоров, появилось имя, как у человека, Николай не удивился бы. Вечером, когда он об этом беседовал с женой, все странности Сашкиного поведения Лида воспринимал, чуть не со слезами на глазах. В итоге они решили, что Шурку на обследование, всё-таки, повезут.
Друзья заметили, что их недавний дружок Шурка за последнее время очень изменился. Когда прежде они приезжали к нему с разного рода предложениями, он оказывался во всём командиром, а теперь ситуация в корне изменилась, бывший заводила сам отказывался от всего предложенного. Так вчера он не поехал с ними купаться за посёлок, хотя погода была, самая что ни на есть, подходящая. Он так же отказался просто погонять по улицам на велосипеде. А ведь чуточку пораньше они проделывали подобное многократно. Шурка не стал грубым, он не проявлял высокомерия или неуважения по отношению к друзьям, просто все их забавы его интересовали всё меньше и меньше. Он стал часто просиживать время в одиночестве. На берегу у речки, один мог просиживать часами, просто глядя на течение бурлящего в камнях потока. Когда к нему подходили Толик и Витёк, он приглашал и их присоединиться - тихонечко посидеть и посмотреть на речные перекаты, послушать, как плещется вода по камням. А вот им всё это было не по нраву. Пацаны не понимали, что можно разглядеть в речном потоке. Одно дело бесшабашно катиться на двухколёсном коне, обгоняя друг дружку, и совершенно другое, глазеть на самый обычный нескончаемый горный поток. Если раньше они могли все вместе уехать в горы и лазать по тем же скальным выступам, то теперь Шурку это не интересовало, он замыкался в себе и постоянно о чём-то задумывался.    
А меж тем «луч» посещал его вновь и вновь. Шурка всякий раз как-будто заранее знал, что сеанс связи скоро наступит. Как и прежде появлялась знакомая скала, из неё вырастал тёплый луч, и это повторялось спустя день или два. В этом явлении даже стала проявляться некая особенная осмысленность. Луч как будто бы занимался лечением парня. После каждого такого сеанса, ему становилось ощутимо лучше. Луч делал своё дело, заботясь о здоровье пациента, а доктора  в больнице решали вопрос о его обследовании и неоднократно совещались по этому поводу с родителями. Сам Шурка не считал себя больным и не предполагал о чём в своих кабинетах разговаривают все эти люди в белых халатах. Отец, который тоже видел своего сына полностью здоровым, без особой надежды на разгадку, еще разок расспросил его о визитах этого «луча», но вновь никаких особых выводов не сделал. А врачи после продолжительных споров и рассуждений думали, каким специалистам его стоило бы показывать. Но не только в этом была проблема. Врачебный консилиум, если можно так назвать пару районных врачей и местного заведующего поликлиникой Анну Владимировну, так и не смог определиться с диагнозом Шуркиного заболевания. Они осматривали его, прослушивали дыхание, мерили давление крови, заглядывали в его зрачки и ничего не могли определить. Сам Шурка, не скрывая собственных ощущений, откровенно рассказывал им о самочувствии, о том, что видит и слышит, о каждом состоявшемся контакте с «лучом», но чем больше они его слушали, тем больше сомневались в его нормальности. В конце концов, всё же решили отправить мальчишку на обследование к нейрохирургу и к психиатру. Выписали направление и объявили о своём решении его отцу.
– Николай Сергеевич, мы, посовещавшись, решили направить Сашу на дополнительное обследование. Вам желательно поехать вместе с ним, так ему будет спокойнее. Кто из вас сможет поехать, Вы или Лидия Александровна?
– Скажите мне, почему вы считаете его больным? Что с ним не так. Мы дома не видим ничего, что могло бы свидетельствовать о его болезни. Мы хотели бы знать, чем он болен, если вообще болен.
– Понимаете, мы тоже не определили, чем конкретно он может быть болен. Сложность в том, что симптомы какой-либо болезни пока не проявляются, но зная о его частых видениях и его личные переживания, всё может проявиться весьма неожиданно. В этом случае мы будем иметь запущенную форму заболевания, которое само по себе пока не активизировалось.
Николай слушал районного врача и думал, что наверняка откажется от предложенного ими обследования, чтобы не травмировать своего сына. В ответ на всё услышанное он заговорил вполне решительно.
– Вы и меня поймите. Я не хочу травмировать сына. Он вполне здоров, как нам с супругой кажется, а внушать ребёнку, что с ним происходит нечто непонятное, просто не хотелось бы.  Ведь ему не объяснишь, что нам всем что-то показалось.
Тут в разговор вступила Анна Владимировна, которую Николай давно знал и весьма уважал её мнение.
– Николай Сергеевич, Вы не огорчайтесь, пожалуйста. Мы в действительности озабочены состоянием Саши. Обследование в областной больнице будет дополнительной гарантией, что с ним всё в порядке. Ведь обследование, это не лечение, и нам будет спокойнее, и вы получите полную, насколько это возможно, информацию. Я предлагаю пройти это обследование. И ещё одно, уже середина августа, ему скоро в школу, лучше бы не затягивать с этим. 
– Хорошо, вы меня убедили, давайте ваше направление, объясните, когда нужно ехать и к кому обращаться?
– Вот, и ладно. Дома решите, кто поедет с ним, а пока вот вам направление, а вот фамилия человека, которого вам нужно будет найти в невралгическом отделении. Сегодня среда, значит, в понедельник нужно быть там.
– Спасибо, мы всё сделаем, до свидания.
Николай вышел из кабинета в полной неопределённости. Ему очень не хотелось подвергать Сашку разного рода расспросам и намёкам на его нездоровье, но была и обратная сторона медали, весьма важно было убедиться, что с ним ничего не произойдёт в скором будущем.  Дома они решили, что сына в больницу повезёт мама. Лидия Александровна оформила на работе отпуск. Осталось дождаться воскресенья и сесть в рейсовый автобус, который доставит их в областной центр. Сам Сашка отнёсся к этому известию достаточно спокойно. Он лишь спросил, как долго будет длиться это обследование. В общем, всё смирились с тем, что поездка в областную больницу неизбежна.
– Мам, я поеду на велосипеде покатаюсь, скоро уезжать, после мне будет уже не до катаний.
– Да, можешь, но не задерживайся допоздна.
День только начинался, до обеда было ещё больше двух часов, Сашка, слегка перекусив молоком и куском мягкого хлеба со свежим яблочным вареньем, выкатил велосипед на улицу. Он решил, наконец, покататься с товарищами и поехал их разыскивать. По дороге к дому Вити он вдруг почувствовал то самое приближение появления луча. Он тут же остановился и посмотрел в сторону. Там, между домами, вновь появился участок скалы и снова от неё в его сторону приблизился луч. В это раз лучом накрыло и грудь, и плечи, и голову. Он впервые за всё это время как бы заглянул внутрь этого пучка желанного света. Сашку ничто не удивило, он принимал это как должное, а ведь простому человеку было бы чему удивиться. Внутри луча он увидел некую, совершенно небывалую картину. Луч продемонстрировал ему один из тех шаров, которые он впервые наблюдал в облаках. Тот же матовый сероватый цвет, тот же размер с приличный дом, но внутри шара он видел себя. Шар в этот раз был прозрачен, словно новогодняя стеклянная игрушка. Ему странно было видеть себя со стороны. Тем более странно, что он стоял на земле с велосипедом в руках и одновременно был там, внутри шара. В шаре, словно в капсуле он находился, как бы во взвешенном состоянии. Положение его тела было похоже, на полулежащего на спине человека, но не горизонтально, а слегка под наклоном, голова выше а ноги ниже. Как будто бы он расположился на удобной постели и полностью расслабился. Но как только он узнал этот самый, гладкий серый полупрозрачный шар, и себя лежащим внутри, эта невообразимая конструкция начал резкое движение. Это движение Сашка не только увидел, но в буквальном смысле ощутил на себе. Это не было тяжёлое и утомительное передвижение в пространстве, а нечто вроде лёгкого парения пёрышка в приятном дуновении ласкового ветерка. Однако, при всём том умиротворении, скорость перемещения передавалась ему в полной степени. Он знал точно, что шар и он внутри этого шара несутся в неопределённом направлении с огромной скоростью. Понять куда, зачем и на какое время он улетает, было невозможно, но прежняя уверенность в том, что луч, это живое существо и он для него безопасен, было сильнее любой неопределённости. Сашка спокойно дожидался того, что он увидит в конце этого полёта. Сколько это продолжалось, было не понять, вновь возникло прежнее ощущение отсутствия времени, вдруг его внимание привлёк появившийся ниоткуда голос. Не понять, был ли этот голос мужской или женский, а просто голос, который ненавязчиво произнёс:
– Это наша планета «Фаэтон».
И Сашка явно увидел, как он приближается к некой огромной планете, которая не похожа на нашу Землю, но так же как и Земля весьма красива. Сашка много раз держал в руках цветные фотографии Земли, сделанные космонавтами и напечатанные в журналах. Так вот вид был очень похож. Отчётливо просматривались поверхность воды и суша, но совсем не было облаков, которые на Земле контрастно белые. И ещё сама Земля выглядела голубоватой, из-за воздушной атмосферы. Приближающаяся же планета в общем, смотрелась слегка зеленоватой. Водные пространства  или то, что Сашка воспринял, как воду, были чуть сероваты. Они отличались от суши более ровным окрасом, и не имели ярко выраженных возвышенностей, а суша такие возвышенности имела, однако привычных нам белоснежных вершин так же не было. По цвету, она была с большинством бурых оттенков, чем всех остальных, однако, присутствовали пятна и других окрасов, вплоть до ярко-голубых, красных, синих и разного окраса оттенков. Сашка приближался к планете очень быстро, словно его шар в скорости перемещения не имел никаких ограничений. Единственное, что его беспокоило, зачем ему всё это показывает луч.
– Возможно, именно здесь нужна будет моя помощь.
Подумал он, когда приблизился на шаре к поверхности новой планеты на столько, что мог разглядеть волны на поверхности сероватой воды. Вид настолько заворожил парня, что он даже не заметил, как облетел планету полностью по кругу. Он только смотрел и смотрел. Облетая её в очередной раз, с одной стороны он увидел солнечный диск. В том, что это было Солнце, он не сомневался, просто знал, это Солнце. Окружающих неизвестную Сашке планету звёзд, он не видел, да ему собственно было и не до них, возможно где-то и были звёзды, но для него ничего кроме планеты не было. Шар, принёсший Сашку в эти неизведанные края, всё кружил и кружил над поверхностью, а он всё смотрел и не мог наглядеться. После общих картин, он теперь стал замечать реки, отдельные возвышенности, низины. Вот чего он не замечал, так это привычной Земной зелени, которая покрывает большую часть её суши. Тут больше рыжеватого и преходящего в ярко красный. У Сашки вдруг появилось желание задержаться и по подробнее рассмотреть что там внизу под ним, но шар не останавливался и вскоре он начал столь же стремительно удаляться от этой чудесной планеты. Неожиданно Голос вновь произнёс.
– Это пока всё, мы ещё сюда вернёмся. 
Как только звучащий голос стих, Сашка тут же оказался вновь стоящим на дороге с велосипедом в руках. Он даже несколько растерялся.
– Луч не просто лечит меня, он меня ещё и катает. Что это было. Планета – «Фаэтон». Что за планета. Я, правда, не помню планет Солнечной системы, но «Фаэтона», там точно нет. Есть Сатурн с кольцами, Юпитер самый большой, Марс рядом с нами, та же Венера рядом, дальше не помню, Нужно спросить. А у кого спросить? Поеду домой, наверное, мама подскажет.
Шурка, не медля ни секунды, помчался к дому, там хлопотала по хозяйству его мать, он чуть ли не с порога задал свой вопрос.
– Мама, скажи, ты знаешь про планету «Фаэтон»?
Лидия Александровна была крайне удивлена неожиданно-странному вопросу, но решила не подавать сыну вида, и постаралась придать делу вполне обыденный окрас.
– Ты знаешь, что-то не помню, по-моему это нечто из выдуманных планет, по-настоящему такой планеты нет, хотя, возможно я и ошибаюсь. Есть старые учебники твоей сестры, на полке стоят, погляди, может быть в них найдётся ответ об этом, как ты сказал, Фаэтоне.
Шурка пулей метнулся к книжным полкам и стал судорожно листать старенькую потёртую «Астрономию» старшей сестры, которая закончила уже учёбу в университете и уехала работать в город. На страницах, где описано расположение планет Солнечной системы он нашёл запись о Фаэтоне (Фаэтон, или планета Ольберса — гипотетическая планета, которая существовала ранее между Марсом и Юпитером, а затем распалась и образовала пояс астероидов).  Огорчению парня не было предела. Эта планета погибла? Сашка чуть не заплакал над открытой книгой. В этот момент к нему подошла мама.
– Сашенька, ты что это такой расстроенный, не можешь найти свой Фаэтон?
– Нет, мама, я нашёл. Но Фаэтона больше не существует. Он распался на кусочки, вот посмотри, здесь написано. Теперь это какой-то «пояс астероидов», а раньше была планета.
– Да, я этого и не помню, может быть, нам об этом в школе не рассказывали. В общем-то,  и сам Фаэтон, я как планету не воспринимаю. Это вроде бы какая-то повозка с лошадьми?
– Мама, я только что был там.
Сашка проговорил, глядя прямо в мамины глаза. Вдобавок ко всему, чуть не плача от сожаления, что планеты больше нет. Такая в нём появилась жалость, что он с трудом сдерживал слёзы сожаления. Его маме вдруг стало не до сантиментов. Она по счастью не грохнулась на стул, она тихонечко на него присела, но состояние у неё было предобморочным. Что бы задать Сашке наивный вопрос: «Где ты был?», ей пришлось собрать в кулак всё своё самообладание.
– Повтори, где ты был, сынок?
Переспросила его мать, приготовившись к прочим неожиданностям, коих ей пока слышать не приходилось.
– Мам, я же сказал. Сейчас я был на этой планете, ну, на Фаэтоне. Помнишь, я рассказывал вам всем про шары в облаках?
– П-п-ом-ню…
Слегка заикаясь, процедила в ответ мама. Она подумала, что с Сашкой вновь произошёл очередной случай с галлюцинациями. Лидия Александровна не на шутку перепугалась, тому, что ей только что поведал сын. Она уже подумала, не вызвать ли Анну Владимировну, но вид её ребёнка и его общее состояние, ничего подобного не подразумевали. Встревоженная мать, находясь под впечатлением происходящего, про себя рассудила.
– Разве может в галлюцинациях привидится нечто, о чём ни сном, ни духом не предполагал их родной сын. Это же невозможно, увидеть впервые предмет, которого сейчас нет, который исчез за миллионы лет до сегодняшнего времени. Нет, я думаю это не видения. Она, поднапрягшись, взяла себя в руки и начла подробно расспрашивать сына обо всём, что он видел, при этом держа в своих ладонях его  детские ручёнки.
– Расскажи мне, как всё это было, где ты видел эту планету?
Сашка, не задумавшись ни на секунду, рассказал маме и про шар, который появился внутри луча, и про полёт в шаре, и про планету. Мама замерла в напряжении и ни разу его не перебила. Рассказ Сашки был настолько красочным и подробным, что ей и не пришлось, что либо переспрашивать, или что либо уточнять. Больше всего её насторожила последняя фраза голоса, который сказал, что всё это ещё повторится.
– Это как?
Она рассуждала про себя.
– Значит, его ещё раз отправят на Фаэтон, которого давным-давно нет? Что это вообще за шары такие? Что же со всём этим делать. А если ему от подобных «полётов» станет плохо, да ещё где-нибудь вдалеке от дома.
Мама обняла Сашку, прижав его к себе, и тихонечко заплакала, не в силах вымолвить хотя бы словечко. Сашка стоял рядом, не понимая, о чём плачет его мама, ведь он летал с лучиком, который его никогда не оставит.
– Вот если бы взять с собой маму, она бы всё увидела сама, тогда бы все поняли, что я не выдумываю, что всё это правда.
Подумал он с досады. Я в следующий раз попрошу лучик об этом, обязательно попрошу. А сама Лидия Александровна находилась в весьма странном состоянии, её разум отказывался верить в эти рассказы сына, но и считать его фантазёром она не могла, слишком убедительно он всё рассказывал.
– И не сон ли это? Я сейчас вполне серьёзно думаю, что сын летал на далёкую несуществующую планету? Нет, это со мной нечто происходит, с этим нужно что-то делать. Действительно врачи областной больницы наверняка смогут разобраться, что всё это значит.
Вечером она беседовала с Николаем по поводу странного Шуркиного путешествия. Николай слушал её и мочал, поскольку услышанное им никак не умещалось в рамках здравого смысла. После всего произошедшего Родителям  оставалось уповать только на опыт и интуицию врачей.
Таким образом, Шурка оказался в областной больнице у врачей невролога Акимова Петра Георгиевича и психиатра Акименко Виктора Афанасьевича. Оба они, отчасти, были уже в курсе дела, с какой проблемой к ним попал этот неординарный пациент.
– Пётр Георгиевич, как Вы считаете, реакции моторики в области мимических мышц пациента в норме или Вы замечаете отклонения.
Совещаясь по телефону с неврологом, спросил его психиатр Акименко Виктора Афанасьевича.
– Я внимательно изучал всю лицевую моторику. Жевательные мышцы, включая все восемнадцать мимических. Естественно визуальное наблюдение на столь эффективно, как специальное лабораторное, но у меня нет сомнений, что с нервами у него всё в полном порядке.  А вы что скажете после непосредственного осмотра нашего героя?
Я поражён ещё больше чем Вы. По моим расчётам он не человек, а... «робот».
Врачи областной больницы первыми обследовали Сашу и эта первая встреча с мальчишкой вселила в них обоих массу сомнений в собственной компетенции и неуверенности в их методах наблюдений.
– Всё настолько серьёзно, Виктора Афанасьевича?
– Серьёзнее и не может быть, уважаемый Пётр Георгиевич. Что Вы смогли бы сказать по поводу его реакции на запахи и свет?
Пока ничего не скажу, мы к этому только приступаем, но я предполагаю, что после завершения обследования этого молодого индивида, нам с вами можно будет писать докторские диссертации.
Хохотнул, с удивлением в голосе, Виктора Афанасьевича.
– Возможно, возможно.
Без особого оптимизма ответил ему более опытный невролог Пётр Георгиевич и спокойно добавил к сказанному:
– Или писать заявления о переводе в дворники. Вы как полагаете, мы за неделю сможем разобраться с диагнозом или нет?
– Полагаю, сможем. Ведь малый он открытый, бесед не сторониться. Я с ним общался, словно  открытую книгу читал.
– Вы книгу читали, поздравляю, а я сплошные ребусы разгадывал. Что вы скажете по поводу его полёта на «Фаэтон»? Кстати учтите, когда он рассказывал мне эту историю, я его ни разу не перебил, после задал тринадцать повторных уточняющих вопросов, он ни разу не сбился, он повторил слово в слово все характеристики видов этой планеты. Я конечно занимался не Вашими проблемами психиатрии, я наблюдал его взгляд, работу мышц рта, височные мышцы, но… Для меня вопрос вопросов, как можно выдумать и запомнить такой объёмо-поток информации, который способна уловить только фотографическая память особо одарённых людей. А его взгляд… Это же само спокойствие. Я ещё не раз вернусь в своих экспериментах к этим описаниям исчезнувшего Фаэтона, но заранее предвижу, что объяснить данного явления не смогу. А Вы как к этому относитесь?
– Признаюсь, что и я слегка поражён выдержкой Саши. Я пытался запутать его сложной постановкой вопросов, но он этого даже не заметил. Он не запутался ни разу. Я спросил его: «Когда ты облетал Фаэтон в третий раз, где находилась твоя мама?», представляете, он ответил на мой вопрос рассуждением: «Пока я был там, она, наверное, была дома, потому что когда я вернулся, встретился с ней в комнате». Как Вам такое?
– Да, это робот, но как он мог родиться от нормальной русской женщины? Вопрос…
– Вы всё посмеиваетесь надо мной, Пётр Георгиевич. У Вас всё шуточки, а мне не до смеха.
– Нет, дорогой Виктор, я смеюсь над нами. Не видать нам докторских диссертаций, как собственных ушей. Разве что помечтать об этом можно.
Тем временем Шурка с мамой разместились в отдельной палате на третьем этаже хирургического отделения больницы, и Шурка был приятно удивлён, встретив одноклассницу, Наташу Соколову. Они случайно столкнулись в коридоре перед тем, как пойти пообедать в буфет.
– Шурка, привет, ты как здесь оказался?
Удивлённо пропищала Наташка.
– Просто оказался, на автобусе привезли. Да лучше бы я на велике у себя по улице гонял, чем здесь с разными врачами по часу болтать. Если бы ещё слушали меня, а то спрашивают об одном и том же по сто раз. Достали, сил нет. А ты, кстати, что здесь делаешь?
– А меня на обследование направили. Дома что-то с желудком случилось, болело сильно. А здесь ничего не находят, говорят, что временное обострение какое-то случилось. Скоро, наверное, домой отправят. У тебя сегодня ещё процедуры намечены, или нет?
– Не знаю точно. Утром слушали… болтали… говорил мне один врач, что ещё слушать будет, но не знаю когда. А что ты хотела?
– Давай во двор после обеда пойдём, там качели есть, можно покататься.
– Давай, а то скукотище, я только маме скажу, что бы знала, где нас найти, если к врачам позовут.
– Ладно, пойдём на обед. А у тебя что ищут, ты заболел, что ли?
– Я, нет, не заболел, а они всё равно что-то ищут. Мама точнее знает, а мне почти ничего не говорят.
– Шурка, это из-за твоего полёта на шаре?
– Нет! Из-за полёта я простудился, это давно прошло.
– А из-за чего тогда?
– Это я, ну, как тебе сказать… я на шаре летал к Фаэтону, а они, наверное, не верят, думают, что я выдумал.
Наташа застыла молча, всё пытаясь сообразить, к какому такому «фаэтону» можно слетать из их села, так ничего и не придумала, решила переспросить у Шурки.
– Шурка, объясни, что за фаэтон такой? Куда ты летал-то?
Мученик вздохнул с тяжестью на душе и, поняв, что этой… тоже придётся объяснять очень долго, проговорил:
– Пойдём обедать, я тебе потом, как-нибудь расскажу.
Шуркина мама в этот раз решила не обедать вместе с сыном. Она в это же время беседовала с заведующим отделением Ибрагимовым Болатом Имрановичем.
– Лидия Александровна, хочу Вас уведомить, что обследование, скорее всего, затянется на пару недель, мы обратились к специалистам из НИИ им. Склифосовского в Москве и ещё к профессору Махалину из Новосибирска, а они смогут приехать только не раньше следующего вторника.
– А что вы собираетесь у них выяснить? Нам до сих пор не понятно, что с Сашей творится, что означают эти его видения?
– Вы поймите и нам это не понятно. Мы обследовали состояние его организма, в этом у нас никаких сомнений нет, он абсолютно здоров. Но мы хотим убедиться в том, что с его психикой так же всё в порядке. Я предполагаю, кстати, и наш психиатр со мной согласен, что у него нечто вроде снов наяву. Это до сих пор практически никем не исследованные симптомы. Нам всем настолько мало об этом известно, что делать окончательные выводы преждевременно, но будем надеяться, что специалисты из Москвы и Новосибирска, хоть что-то смогут нам прояснить.
– Что же, тогда будем ждать из Москвы и Новосибирска...
– Да, кстати, когда мы общались с ними, они решили выезжать незамедлительно, как только распределят свои неотложные дела. Надеюсь, Вы не против подождать ещё немного?
– Единственная, надежда, что хотя бы с их помощью что-то выясниться.
– Мы тоже на это надеемся. Кстати, если вы захотите, то сможете на время уехать домой, до встречи с врачами, ещё достаточно времени. Я дам вам с сыном свою машину, вот только обратно сюда вам придётся добираться самостоятельно.
– Да, наверное, мы поедем домой, а в воскресенье вернёмся снова.
– Вот и прекрасно, договорились. Завтра с утра можете ехать, а сегодня я попрошу вас с Шуркой ещё раз прийти на собеседование, мы вас будем ждать в 16 часов в моём кабинете на втором этаже. Мы там соберёмся вчетвером, просто побеседуем, чтобы получше подготовить Сашу к приезду Московского и Сибирского врачей. Да, вот ещё что, у нас на обследовании была ваша землячка, Наташа Соколова, у неё процедуры закончены, я попрошу вас взять её с собой и отвезти к родителям.
– А, Наташенька, конечно же, возьмём, они с Сашей в одном классе учатся. Как её здоровье?
– У неё тоже всё в порядке, было подозрительное кишечное обострение, теперь хорошо.
Лидия Александровна ушла, а заведующий вызвал к себе лаборанта Марту Алексеевну Зорину. Та появилась быстро, держа в руках свою серую общую тетрадь, в которую подробно записывала всё что ей поручали сделать и всё что она уже успела за рабочий день. Как обычно вежливо, войдя в помещение, она спросила:
– Вызывали, Болат Имранович?
– Проходите, Марта Алексеевна. Я Вас вызвал по поводу Макарова Саши. Скажите, у него все анализы взяты?
– Нет не все, на кишечную палочку не брали.
– Ладно, думаю этого не понадобиться. Скажите, как у него с давлением. Он перенёс очень серьёзный стресс, нет ли каких либо срывов, понижения или резкого возрастания давления. Это вполне было бы возможно, как результат испуга.
– Нет. Вы знаете, он был у нас больше суток, я давление мерила четыре раза, даже когда он был весьма активен. Норма и ни на йоту не отклоняется. Зрачки в норме, цвет кожи без видимой пигментации, я считаю, что он здоров.
– Это хорошо, я Вас понял, будьте добры, пригласите ко мне лечащих… нам с ними нужно ещё разок посоветоваться.
Болата Имрановича сильно беспокоило то обстоятельство, что симптомы болезни или расстройства психики полностью отсутствуют. Казалось бы, радоваться нужно за мальчишку, здоров ведь. Но, он почему-то начал считать, что отсутствие у врачей информации о проявлениях его заболевания временное. Почему он так считал, не понятно, просто было некое предубеждение. Он думал, что эти самые симптомы вполне реально могут проявиться в самый неподходящий момент. И что тут говорить он, как руководитель отделения, в котором обследовался Александр, немного перестраховывался. Опытный врач вовсе не был, как говорят, буквоедом, но всё одно, боялся, что его подчинённые что-нибудь проглядели или в чём-то ошиблись. Такое положение дел его очень сильно терзало. Когда к нему пришли одновременно и невролог Акимов, и психиатр Акименко, он начал разговор с ними именно об этом обстоятельстве.
– Пётр Георгиевич, что скажете о нашем маленьком пациенте, что нового?
– Ничего нового сказать не могу. Я провёл три часа в нашем архиве, ничего подобного не обнаружил. Ещё я позвонил в Орёл, своему старому коллеге. Он давно заведует областным отделением невралгии, так вот он, как и мы, ничего припомнить не смог, хотя высказал свою уверенность, что это наверняка безопасно для самого пациента. Он сказал мне, что сталкивался с приступами судорог у пациентов, эдакое явное последствие, как результат стресса. Это он готов прокомментировать, а «космическое спокойствие», у нашего Шурки, как результат испуга, он прокомментировать не в состоянии.
– А что он сказал не о космическом спокойствии, а о космических полётах нашего пациента?
– Он, естественно, не поверил. Он думает, что это обычные галлюцинации, которые лечатся режимом и детскими играми. Другими словами пройдёт время, он по-детски заиграется и всё забудет.
– Вот если бы это можно было бы вписать в эпикриз… Поиграет и забудет… Посмотрим… А что у Вас Виктор Афанасьевич.
С тяжёлым предчувствием на сердце перевёл он свой взгляд на молодого психиатра.
 – У меня есть кое-что. Вот интересная статья: «В отличие от привычных снов, которые снятся нам ночью, когда мы спим, сон наяву не возникает, когда мозг отключился от реальности. В этом и заключается разница. При сне наяву глаза остаются открытыми, а тело расслаблено до такой степени, что окружающая обстановка для него неважна. Но при этом мы осознаем реальность происходящего и вместе с этим видим галлюцинации. Мысли в такие моменты не контролируются мозгом, поэтому во сне иногда появляются странные люди и невозможные явления. Почти все люди, которые пробовали на себе это явление, остались недовольны результатом. Они испытывали страх и тревогу, а после завершения сеанса они чувствовали усталость и нервозность, испытывали головную боль. После пробуждения некоторые опять засыпали, но теперь уже почти на сутки. Эти люди не хотят возвращаться к опытам со сновидениями. Но есть и те, которым интересно провести на себе данный эксперимент. Никто заранее не угадает, что вы испытаете во время сна наяву. Но это и делает его любопытнее.»
– И что Вы хотите сказать этой статьёй?
– Это ещё не всё, в ней подробная инструкция, как вызвать «явленный сон», но я не стану занимать ваше внимание инструкцией, просто мои выводы таковы: парень полностью здоров и то, что он видит не сон. Если бы вы почитали, про сны наяву, то вполне меня поняли бы.
– Мы не станем сомневаться в Ваших выводах, для этого мы и собрались, что бы каждый внёс в обсуждения свой вклад. Хорошо, если это не галлюцинации и не сон, то  что же это?
–  Как что? Это реальность.
Твёрдо и с уверенностью в голосе произнёс Виктор Афанасьевич. Чем вызвал явное неудовольствие начальства.
– Вы в своём уме! Уважаемый...
Чуть не заорал Болат Имранович. До этой минуты спокойный, он резко соскочил со стула заходил взад вперёд по кабинету.
– Вы считаете, что мы сможем сообщить приглашённым врачам, что имеем пациента видевшего своими глазами исчезнувшую миллионы лет назад планету?
– А что мы ещё сможем сказать, если это истинная правда?
Болата Имрановича, вновь недовольно покачав головой, достал из кармана свою старинную трубку и нервно начал набивать её табаком, который столь же сумбурно вынимал из старинного вышитого кисета. Он так поступал не часто, лишь только когда ему нужно было оттянуть время чтобы взвесить полученную информацию. Сам Ибрагимов давно не курил, лет десять как не раскуривал своей знаменитой трубки, но набивать её ему время от времени приходилось. Странная бывала картина: ходит по кабинету трамбует в трубку табак, а после просто суёт её снова в карман. От этого магического действа по кабинету вдруг разнёсся запах ароматного трубочного табака, но дыма табачного никто так и не увидел. Его иногда за эту странную привычку за глаза называли Йоська Грозный, намекая на имя любителя курения трубок, Сталина, но дальше безобидных шуток дело не заходило. От настоящего Сталина он больше ничего не перенял. Чуть обдумав странные слова своего коллеги, он, как обычно, сунул набитую трубку в карман и продолжил.
–  Виктора Афанасьевича, Вы и в самом деле считаете, что он всё видел в реальном времени?
Спросил он молодого врача, глядя при этом не на него, а на улицу в окно. Хозяин кабинета как раз заметил там, во дворе самого Сашку игравшего во что-то с одноклассницей Соколовой Наташей и подозвал к себе обоих врачей.
– Смотрите. Вот наш Саша. Это Вы считаете, что через пять минут он увидит вновь ту планету, о которой нам рассказывал?
– Мне очень трудно вам всё объяснить, но на кафедре у нас преподавал один добрый профессор, который лично знал Войно-Ясенецкого Валентина Феликсовича.
– Это тот, который был Архиепископом Лукой-Крымским? Помню, его лично чествовал сам Сталин. Если я не ошибаюсь, это единственный поп в стране, который был удостоен Сталинской премии.
– Да, это он. В то время, уже почти слепой, практиковал он здесь недалеко, в Средней Азии, лечил патологии органов зрения. Так вот он с уверенностью утверждал, что, мол: «Я всего лишь лечу людям глаза, так же как лечил бы насморк, а вот зрение им даёт сам Бог». Наш Колесников, профессор, о котором я говорю, многое, что ещё про него рассказывал, но сегодня не повод этими темами занимать ваше время. Поэтому, я лишь об одном скажу - этот самый, Войно-Ясенецкий, утверждал, что глаза человека, всего на всего только линзы с нервными окончаниями на сетчатке. Мозг человека, это только приёмник тех самых сигналов, которые поступают от нервных окончаний сетчатки, а вот видение, или как мы их называем - видимые образы, как таковые, образуется в разуме человека, который находится не в мозге, а за его пределами совместно с человеческой Душой. Примерно об этом пишет и Тит Лукреций Кар.
– И что, это вам на полном серьёзе преподавал Ваш, как Вы сказали, Колесников?
– Нет, он нам преподавал не только это, он ещё преподавал то, что в учебниках не решилась написать наша знаменитость – нейрофизиолог Бехтерева Наталья Петровна.
– Ну, слава Богу, хоть кто-то из трезвых людей посещал ваши умы во время занятий по медицине.
Отшутился Петр Георгиевич, в ответ на то, что рассказывал коллега, Виктор Афанасьевич.
Да, да, она в собственных статьях очень трезво написала, что не видит возможности объяснить с помощью принципов естественного отбора и межвидовых мутаций происхождение такого сложнейшего образования, как человеческий мозг.
– Ну, это Вы уж слишком хватили, Бехтерева, написала такое? Да она с мужем всю жизнь отдала нейрофизиологии, что Вы такое говорите, Виктор Афанасьевич.
Попытался вступить в спор разгневанный Пётр Георгиевич, но эти разговоры прекратил сам Болата Имрановича. Да, уж, поверьте, Пётр Георгиевич, написала. И ещё, более того, написала. Якобы она убедилась в том, что мироздание осуществил сам, Господь Бог. Если Вам это пока неизвестно, то будьте уверены, сама она этого уже не скрывает.
– М-м-м, да…
За столом молча притих Пётр Георгиевич, а молодой врач, тем временем, спокойно продолжил.
– Вы извините, я сейчас не о религии хотел сказать, а о механизме зрения в человеке. Ведь ещё тот самый Тит Лукреций Кар в своих древних трактатах описал все моторики, о которых мы сейчас спорим. Ему давно, ещё за 250 лет до рождества было понятно, что человек видит и ощущает не мозгами, а разумом. Нам в мединститутах этого, конечно, не преподают, и только именно по этой причине всё, что я сейчас говорю, в общем-то, антинаучно, но вы взгляните сами. Сколько нам известно людей, которые лишились глазного зрения, а видят пальцами. Они ведь спокойно читают разные тексты, легко распознают людские лица, предметы. Имеются отдельные статьи по данной теме – эти люди даже цвета различать умеют. Так вот мы с вами столкнулись с одним из способов подобного видения.
– Если мы начнём ссылаться в диагностике на древнего философа, боюсь, нас с Вами эти столичные светила засмеют. Так ведь, по-вашему, выходит, что наш пациент видит не глазами, а разумом, я правильно Вас понял?
– Благодарю за понимание, Болат Имранович, я имел в виду именно это.
Коллега, Пётр Георгиевич, на соседнем стуле тихонечко икнул, вставить в рассуждения собственную фразу, сил у него уже не нашлось. А Болат Имранович закончил беседу с молодым врачом не столь оптимистично, как тому хотелось бы.
– Нет, уважаемый, Виктор Афанасьевич, это не понимание, это обычная терпимость к мнению другого человека, не более. Я вас выслушал, со вниманием, давайте немного подождём продолжения нашей интереснейшей пьесы. Мы с вами дождёмся появления на сцене нашего медицинского театра новых героев. И уж если тут блеснул образ Тита Лукреция Кара, то как бы с новыми гостями не появился «призрак» Принца Датского. Спасибо всем, я вас больше не задерживаю.
После прогулки Саша, в присутствии своей мамы, ещё раз побеседовал с врачами. В общем-то, ничего необычного не происходило, в основном, Болат Имранович пояснял, в каком ракурсе будет вестись дальнейшее наблюдение.
– Ну, что я вам могу сказать: после общего обследования и авторитетного собеседования с приезжими врачами, возможно, возникнет необходимость рентгенограммы головного мозга, так что нам нужно к этому заранее подготовиться, прошу учесть это обстоятельство.
– Болат Имранович, а для чего светить его мозг рентгеном? Ведь подтверждать диагноз не нужно. Проводить рентген всего лишь потому, что нет никакого диагноза? Получается, что после рентгеновской обработки мозга ребёнка может и диагноз появиться – острая лучевая болезнь!
– Вновь Вы, Виктор Афанасьевич, дерзите, разве я сказал, что будем делать рентген, я сказал, что возможно будем… И потом, я надеюсь, что до этого не дойдёт.
Лидия Александровна, хоть и не врач, но как работник системы здравоохранения, прекрасно понимала, что такое рентгенограмма головного мозга. Это многократное фотографирование в рентгеновском аппарате черепа пациента в различных ракурсах и положениях. Безобидными процедурами это никак не назовёшь. Можно себе ещё представить, если у человека явный недуг и у него нет другого выбора, кроме как просвечивать мозг и искать возможность спасти его жизнь. А её сын здоров, так к чему подвергать его здоровье, такому большому риску. Мало ли как может сказаться на деятельности детского мозга, его многократное облучение. Это сильно насторожило её, но она сегодня решила не встревать в разговор, чтобы не задерживаться здесь ещё на несколько дней. Она решила, что с рентгеном они смогут разобраться и позднее, а пока лучше уехать отсюда и хоть немного передохнуть у себя дома.
Наутро они втроём уже ехали к себе в посёлок на служебной «волге» заведующего отделением областной больницы. Лида, в основном от усталости, но и разного рода переживаний уснула на переднем сидении  машины, а Шурка с Наташей, расположившись на заднем сидении, почти всю дорогу до дома вели беседу. Даже и не беседа это была вовсе, потому что Наташа спокойно молча слушала Шуркин рассказ, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Шурке даже приятно было, что обычная девчонка, а так всё быстро схватывала и понимала. Он рассказал, как в облаках видел молнии. Как плоские серые тарелки превращались в шары, как там было холодно и страшно. И когда он рассказал о последнем полёте на Фаэтон, Наташа вдруг остановила его своим очередным вопросом:
– А ты долго всё это будешь помнить?
– Что значит помнить? Что значит сколько? Буду помнить всегда, пока жив.
– Эх, растяпа! Помнить он будет, как же. Ну-ка, расскажи мне стих Пушкина – «У лукоморья»…
– Это тебе зачем? Скоро в школу, там тебе и почитают Пушкина с Лермонтовым.
– Это я тебе пример привела по поводу твоей вечной памяти. Как и со стихом… Пройдёт полгода и всё позабываешь. И какого цвета твоя планета, и как она попала в беду или что там ещё с ней произошло. После, если даже и захочешь, а не вспомнишь. А твои знания таковы, что их нужно обязательно сохранить.
– И как мы с тобой будем их сохранять?
Саркастически хихикнут Сашка.
– А вот как…
С долей ехидства проговорила Наталья и тут же достала из своей небольшой  сумочки плотную, с серыми виниловыми корочками, общую тетрадь.
– Вот тебе тетрадка, сделай из неё дневник и всё в него записывай. Помнишь, как в книжке – «Пятнадцатилетний капитан»? Он всё писал в дневник, так и ты пиши.
– Ну, напишу, а что дальше?
– А «дальше», будет позже. Когда всё это тебе понадобится, тогда просто возьмёшь дневник и прочтёшь то, что будет нужно на тот момент.
– Конечно… Это у вас, у девчонок дневники, стишки, песенки. Это вам нужны странички с картинками, а я и так запомню.
– Вот балда. Щас как врежу! Картинки у тебя на лбу будут.
– Чтобы всё, что ты видел сохранить в полном порядке, нужно обязательно записать дату, время, желательно погоду, а дальше что произошло, с кем произошло и чем всё закончилось. Ведь пойми всё равно подробно и точно никогда никто ещё не запоминал, а вот записи хранятся очень и очень долго. Я прочла книжку интересную - «Мастер и Маргарита», так вот там написано, что рукописи даже в огне не сгорают. Пиши, "лётчик", иначе всё это окажется бессмысленным.
– Ладно. Убедила. С завтрашнего дня начну писать этот твой дневник, так уж и быть. Только я пишу с ошибками, ничего?
– Во-первых, не мой, а твой дневник. Ошибки здесь не играют роли, главное факты, как в детективах. Пиши, потом ещё спасибо будешь говорить, что надоумила тебя, балбеса, делом заняться.
Наташа была настолько убедительна, что Шурка и сам проникся идеей – вести записи о всех событиях. С этого дня всё происходящее, связанное с появлением луча и летающих шаров, Шурка тщательно записывал. Неожиданно для самого себя его дневник стал ему и другом и помощником. Если делиться своими видениями с врачами ему уже надоело, всё казалось бессмысленным, то записывать это в дневник было и надёжнее и приятнее. Записал, вроде как бы и поделился с понимающим человеком. Первым делом как сумел, он описал полёт в облаках. Стиль записей вполне соответствовал его возрасту, но сам факт увиденного и услышанного оказался прочно размещён промеж двух обложек обычной ученической общей тетради. Он описал и луч в скале, и скорое выздоровление, и полёт к Фаэтону, но не стал описывать врачей с их нудными расспросами. Ему просто показалось это совершенно не важным. А вот вести записи Шурке пришлось скрытно, поскольку ему жуть как не хотелось, что бы друзья причислили его к той плеяде, к которой в их кругу принадлежали чванливые девчонки, имевшие наклонности хранить свои сентиментальные записи. Ему это казалось слишком наивным и унизительным, но всё же обозначенные им цели, сохранения важнейших фактов, делали своё дело. Позднее Шурка так втянулся в это занятие, что по-другому свою жизнь и не мыслил. Однако не успел он закончить описание первых событий, случившихся в процессе полёта на воздушном шаре, а его уже вновь посетил его лучик. В этот раз всё оказалось намного серьёзнее. Шурка сидел в саду под яблонями и не спеша  восстанавливал в памяти всё, что с ним было тогда, когда он промокший и перепуганный замерзал под облаками. Он, немного задумавшись, смотрел вдаль, припоминая свои ощущения от грохота взрывающихся шаров, и в этот момент к нему стали возвращаться отдельные фрагменты произошедшего, причём с полными подробностями. Это было настолько явственно, что отчасти  вернулись и те скверные ощущения, которые тогда чуть его не доконали. И тут посреди сада он снова увидел свою скалу, от скалы отходил  луч, а с лучом он вновь отправился в путешествие. Шурка, как и в первый раз, оказался внутри серого шара, а тот, не мешкая, понёс его в края весьма не близкие. Если честно, то он давно уже дожидался обещанного путешествия, о котором ему прежде твердил голос, звучавший здесь внутри шара. Единственное, о чём он ещё мечтал, чтобы в одно из таких путешествий с ним полетела его мама. Для самого Шурки оказалось странно, но голос проник в его мечты и отреагировал на это спокойным отказом, хотя сам он не произнёс ни словечка.  Дословно это прозвучало так: «Нельзя осуществить наш полёт человеку без предварительной подготовки. А твоя мама или твой отец, эту подготовку пройти не смогут, взрослым такое пока не по силам. Они совсем по-другому воспринимают увиденное и услышанное. Они не выдержат столь необычных ощущений и переживаний. Ты в этом позднее сам убедишься. Но в будущем такие полёты возможны. Возможно даже, что это произойдёт с твоей помощью». Шурке стало очень жаль, но голос оказался вполне убедителен, а главное это было сказано не как запрет, а именно, как убедительный отказ. Голос, тем временем, продолжал свой монолог: «Мы пробовали общаться с другими людьми, это оказалось неудачно. Люди после пережитого заболевали. Бывало, их покидал разум, они становились невосприимчивыми к нашей информации, и попросту её не понимали, а некоторые даже страшились».
– Это что за подготовка такая, которую я смог пройти, а родители не смогут?
Александр, сам того не ожидая, включился в разговор, который, однако, происходил бессловесно. Общение осуществлялось, так сказать мысленно, но всё это ничем не отличалось от обыденного разговора. Те же интонации в голосе, те же звуки, что мы привыкли слышать собственными ушами, но вот происходило это в необыкновенной тиши. Ни одного постороннего тона, ни единой нотки, кроме собственного голоса и голоса в шаре. Хотя Сашка на это не обратил никакого внимания, ему было просто приятно, что его слушают и ему отвечают. Общая картина этой необычайной беседы походила на то, что парень взрослел на глазах. В его поведении вдруг проявились оттенки трезвого рассуждения, а не безучастное созерцание окружающего. Как оказалось, ему никто не запрещал думать и при этом выражать своё собственное мнение. Всё это время, пока длился странный короткий разговор, транспортный шар с пассажиром внутри пролетел всё полагающееся для путешествия расстояние.






Продолжение следует.