Зимняя дорога

               
               
 - Уважаемые пассажиры, рейс 520 Тюмень-Абатское задерживается, ожидайте, - голос диктора вонзается в шуршащую и кашляющую толпу битком набитого автовокзала и столь же внезапно глохнет, чтобы через минуту-другую объявить о задержке очередного рейса или о сдаче билетов.
Народ замирает, народ гомонит, народ толчется, перетекая с одного места на другое. У окошка справочного бюро громко, с плачем жалуется на что-то горбатенькая старушка, стоящий у билетной кассы мужичок с помятым лицом хриплым голосом излагает безадресный мат. На белых клубах морозного воздуха в вонькое тепло автовокзала торопливо вплывают все новые и новые, но одинаково красные люди.
Утро. Я не слушал сегодня по радио новости, слушал только погоду. Ох, куда ж нас всех несет, товарищи? Куда ж нас несет, господа?
 - В Ишим мне надо, в Ишим! - Визгливо кричит пожилая женщина с наглухо закрытым толстой шалью лицом и отчаянно ломится со всеми своими авоськами и сумками в открытую дверь автобуса.
 - Так автобус-то абатский!
 - А ишимский не пришел, сказали на этот!
Толчея у двери потихоньку рассасывается, красный пенал «Икаруса» заполняется людьми. И приходит шофер. Он торопливо усаживается в свое кресло и, будто извиняясь, говорит: «Топливо в бак хоть лопатой загружай. Черт знает что — до середины лета на зимнем ездим, а зимой — на летнем. Как ехать? Вывезешь людей в поле и встанешь...».
 - Это уж у нас, как водится, - охотно отвечает сидящий в первом ряду кресел мужчина с искренне сельским, изрезанным глубокими морщинами лицом. - Я по себе знаю, работал. Все у нас шиворот-навыворот.
 - Так и я это знаю, - сидящей со мной рядом женщине в помызганном зеленом пальто с дорогим воротником тоже хочется поговорить, - мы раньше, бывало.... Она подтягивает к ногам повалившуюся от поворота машины большую сумку, и из нее с визгом высовывается неожиданно крупный остромордый щенок.
 - Бабушка, с собакой-то..., - не поворачиваясь, с укоризной произносит водитель.
 - Лора ее зовут, Лора, - бабушка вся сосредоточена на собаке. Оглаживает ее, похлопывает, ничего не слышит.
 - Собаке, да имя человечье, - грубовато говорит еще одна соседка по ряду. Осуждает. В нашей компании воцаряется тупое молчание.
Я молча ненавижу актера Александра Филиппенко. Мне кажется, что он похож на воскресшего мертвеца или кого-то там еще из того мира. Плакат прямо передо мной на пластиковой стенке водительской кабины.
Автобус, неуверенно покачиваясь и виляя, бесшабашно мчится по обледенелой дороге. Нет, дороги-то я не вижу, окна плотно запечатаны куржаком, я вижу только в нижнем уголке его, как надвигается и надвигается на нас край белого поля у обочины. Звука мотора почти не слышно, и кажется, что автобус неуправляем, его просто несет в эту снежную бездну, а сидящий за рулем широкий человек с широким лицом уже давно опустил в безнадежности руки и ждет, когда все кончится.
Кончилось. Остановились. Среди поля. Водитель звенит в сумке ключами и выскакивает на улицу. Ждем. Первым не выдерживает бывалый мужчина, корявой, черной рукой вышаривает из кармана папиросу и выходит. Ждем.
 - Под машиной лежит, - сообщает он, возвратясь. «Подушку», видно, прихватило, отогревает.
 - Божечка, да он ведь в безрукавке одной! - Всплескивает руками моя соседка. - Да как же он терпит в такой мороз!
 - Сквозь штаны-то все равно дует, знаю, - нелогично подтверждает мужчина.
Закоченевший водитель скоро вваливается в салон, и зыбко балансирующий автобус снова несет и несет по скользкой ниточке дороги в невесомо белом пространстве тревожного зимнего небытия.
Никогда не испытывал боязни во время езды на поезде ли, на автобусе. Но это пришло. Пришло не только ко мне, замечал — многие стали откровенно бояться дорог. И не старые — молодые. Бесы неуверенности и недоверия изрядно подточили нашу всегдашнюю российскую беспечность, страх перед настоящим и будущим серой мутью зимнего неба тяжело завис над разорванной в клочья страной.
Кто этот широкий человек, сидящий за рулем? Может ли он? Вывезет ли?
Я не слушал сегодня новости по радио, слушал только погоду. А вчера передавали — девочка Юля, общающаяся с Космическим Разумом, добивалась встречи с Ельцыным, хотела рассказать ему, что и как нужно делать, чтобы всем стало хорошо. Не добилась.
… В Голышманове тоже срывы рейсов. Просит подвезти парнишка в бусой малахаистой шапке, по виду — пэтэушник.
 - Расплачиваться надо, - бросает через плечо водитель. Парень долго и старательно ощупывает карманы. - Ну что, не нашел, что ли? Садись, так поедешь. Не замерзать же....
Бабуся в очках: «До Борисовки довезете?».
Дама с собачкой: « А где эта Борисовка?».
 - Ай, не знаю. Дети писали-приезжай, я свободная сейчас, дак и поехала.
 - Я всю жизнь прожила в Ишимском районе. Нету у нас такой деревни.
 - Я тоже всю жизнь в Ишимском. Есть такая деревня, только не знаю, где.
О, вечно гоголевская Русь — нескончаемый разговор дяди Миняя с дядей Митяем, мертвые души беспутных странников, безумная отвага слепых поводырей.
 - Садись, бабушка, найдем Борисовку, - весело говорит водитель. За время стоянки он успел покопаться в моторе, сбегать в столовку, перекинуться словом с коллегами.
 - Садись, - торжественно провозглашает дама с собачкой. - Всем автобусом по дороге смотреть будем, где тебе выходить надо.
И — будто потеплело. По салону шелестит участливый говорок, маленькая девочка во втором ряду поет песню без мотива и слов, а ее маме это не нравится.
 - Пусть поет, - просит моя соседка и спрашивает: «А про елочку знаешь?».
Нет, еще не знает.
Вечер густой темнотой грузно навалился на землю. Водитель включил фары. Скоро доедем до конечной станции.
               
                Январь, 1992 год.