Рыцарь бедный и прекрасная дама

из цикла
КУРОРТНЫЙ ДЕКАМЕРОН


 1.
Заинтересовавшись достопримечательностями  Сочи, вы обязательно услышите несколько жутких историй. Они вплетаются гидами и просто местными балагурами из таксисов и отельных портье в их рассказы об эпических древностях и современном криминале. В этом бесконечном эпосе – особое место занимают сюжеты о призраке невесты, бродящей по зарастающим руинам ресторана-ротонды на горе Ахун,  стонах сброшенных с горы белогвардейских офицеров, детских голосах в  Замке над Обрывом  и фантоме владельца отеля, застреленного киллером по кавказскому закону кровной мести. На их фоне меркнут даже такие  знаменитые саги черноморского побережья, как разоблачение шахин-шахши из работниц общепита советских времён,  наладившей конвейер приёма высоких гостей с балычком, коньячком  и марочными винами за счёт  добавления в котлеты отдыхающих из простых смертных хлеба,  а в вино и сметану - воды. В иерархии фабул- страшилок истории о призраках доминируют  даже над легендой о женитьбе сына похожего на Че Ге Вару  вора в законе на смахивающей на Царицу Савскую дочери  высокопоставленного милицейского чина. Почему?  Да  потому, наверное, что они обладают  таинственным  флёром романтичных готических  новеллино и фаблио.
    Уже насытившись и купанием, и загоранием, я отправился с фотоаппаратом по руинам курортного Сочи.  Меня интересовали – поглощаемый субтропической растительностью сталинский ампир героических пятилеток  и модерн начала прошлого века. Войдя в так называемый Дендрарий, я нафотографировал и стилизованных под античность руин, и вполне замковой стати виллу  Худекова, печатавшего в своей газете начинающего беллетриста Антошу Чехонте, и лестницы , поднимающиеся в гору на манер ступеней пирамид Майя, и давно не замечаемые никем рыцарские гербы на воротах, отрезанных от пышно заросшей пальмами архитектурной диковины полосой шоссе. По нему из аэропорта в сторону Бочарова ручья время от времени направлялись кортежи чёрных машин с тонированными стёклами, при прохождении которых обочины главного сочинского проспекта через каждые двести метров украшали чем –то напоминающие прибрежных чаек  белоснежные полицейские. 
В  самом начале этой экскурсии, порадовавшей меня и ажурными завитками ограждений, и скульптурами  вдоль фасада виллы, я  проехался и на фуникулёре.  Стеклянная кабина пронесла меня над  экзотическим садом, созданным человеком, кончившим жизнь в сыром питерском подвале.   Оттуда я наснимал видов сверху. Словом , дендрарию пришлось посвятить весь день. А пофотографировать легендарные «заброшенки» - а именно отстроенный полковником царской жандармерии К. замок над обрывом, посещавшийся в своё время и Сталином, и Берия , и ресторан, где  изволил отобедывать Никита Хрущёв, я решил на следующий день.
   Вернувшись затемно в двухместный номер отеля «Светлана», я застал моего соседа не в одиночестве. В кресле  возле распахнутого балкона дымила сигаретой девица лет двадцати-двадцати  пяти. На столике стояла початая бутылка краснодарского вина. В вазе щедрой горкой были навалены фрукты-виноград, яблоки, бананы.
- Карина!- пропела, знакомясь дева, державшая  свободной от сигареты рукою бокал с алой влагой, словно микрофон в караоке-баре.
- Сергей Кольчужников, - по старой репортёрской привычке назвал я имя и фамилию, укладывая на свою постель камеру с ещё не свинченными телевиками, и достал из холодильника плоскую бутылочку коньяка.
- Какая интересная у вас фамилия! Рыцарская. - улыбнулась девица.
-Да. Немного есть, -плеснул я  согревающе-расслабляющего в подставленный моим соседом по номеру Леонидом бокал.
- За знакомство!
Стекло бокалов звякнуло – и хрустальный звон, подобно какому –нибудь имени Ансельм из сказки Гофмана, открыл первую вигилию этой истории.
- И чего вы там нафотографировали, что так бережно уложили холодную пластмассу в постель? Вы что с  фотокамерой спать будете?-съехидничала Карина. Хотя , честно, говоря, я не был уверен , что эту  демонстрирующую  накидом ноги на ногу сетчатые чулки представительницу первой древнейшей, звали именно так.
- Готические замки нафотографировал!
-Как! У нас здесь, в Сочи ещё и замки имеются?
-Представьте. Курортный стиль начала теперь уже минувшего века. Модерн…Да вот и административный корпус этого санатория отстроен в тирольском стиле. Тоже-замок…
- Да разве  ж это замок! Вот я в прошлом году с одним богатеньким мужичком  ездила в Баварию. Вот там замок!
- Карина занимается туристическим бизнесом, - ввернул Леонид.
-Да. Лёнечка прав-в некотором роде…Так вот там замок так замок.  Нойшван.., - не могла выговорить бойкая на  слово милашка трудное слово уже заплетающимся от выпитого языком.
- …штайн, - подсказал я, потому как с детства увлекался Вальтером Скоттом, а позже фентезийками-бестселлерочками о Ланселоте, Мерлине и Ричарде Львиное сердце. Вновь и вновь впадая в детство я насасывался кинематографическими поделками, в которых благородные латники рубили головы огнедышащим драконам, отправлялись в земли жестоких саранцинов , чтобы добыть Святой Грааль, и конечно же, беспрерывно совершали подвиги во имя Прекрасных Дам Сердца. Настало время, когда я всерьёз подсел на оперы Рихарда Вагнера, собирал диски, скачивал из Ютюба и «Кольцо нибелунгов», и «Парсифаля». И через то возмечтал побывать в построенном королём баварском Людвигом из любви к музыке и композитору её создавшему Норшвайнштане –замке воплотившем рыцарские легенды в архитектуре и живописи. И вот нашлась юная Валькирия, опередившая меня! Но на то у Валькирии и крылья. А у рыцаря бедного –только заезженная кляча под стёршимся в хлам седлом.
-Точно. Вот то замок, так замок!- отпила рубиновой влаги Карина.- Не то, что наша деревяшка-реставрашка. А то, что ты в дендрарии наснимал-херь. Я там на кассе работала, когда только приехала в Сочи из Челябинска-ничего интересного. Пальмы, кипарисы да бамбук в японском садике…С замком баварского короля Людвига –не сравнить. И чо он в озере утопился? От несчастной любви што ли? Или просто крыша съехала? Жил бы да жил. В такой-то красотище-то…А если хошь у нас наснимать рыцарских замков и мест обитаний призраков, то бери завтра такси –и я те покажу заброшенку , где  энкавэдешники девочку изнасиловали. И на горе кафе сгоревшее, где бродит призрак неупокоенной невесты. Свят! Свят!- мило ухмыляясь, перекрестилась девица бокалом с вином…
 Осушив  «рыцарский кубок»  и придвинув свою электронно-пластмассовю «негритянку» к стене, я завалился на свою, ещё из Кемерова оплаченную по интернету койку. Я за день так налазился по  дремучему произведению садово-паркового искусства, что тирольские  шпили стилизованной под замок курортной постройки в окне  почти мгновенно  начали преобразовываться в фантазию баварского короля. Галлюцинацию, воплощённую в музыке камня.  Бесплотную, как облака.  Я не намеревался предоставлять парочке номер для секса, слоняясь призраком отца принца датского  по набережной. Я прикрыл глаза – и тут же начал проваливаться в сон. Я даже не заметил, как парочка выскользнула из номера. Грезилось – я Парсифаль , летящий на коне по замковым стенам. Сияющие латы. Стелющиеся по ветру белокурые волосы. Чеканный профиль. В правой руке –сверкающий меч. На сгибе левой- шлем с поднятым забралом и клубящимся султаном из страусовых перьев.
2.
  Поздним утром на  гремучем таксомоторе мы устремились на вершину горы. Капитанила Карина. Мы с тезкой секретаря ЦК - долгожителя Леонидом Ильичём, полутёзкой автора строки «эта женщина не дописана» и возможно отдалённым двойником героического царя Леонида, не пустившего Дария с его ордой в благословенную Элладу, приткнулись на заднем сидении. День был солнечный. Видимость  такая, как будто ты-ни дать ни взять- кружащий над бренной землёю , выглядывающий добычу горный орёл.
- Тормози, шеф!- скомандовала капитанша. - От здесь они кувыркнулись! Жених с невестой в свадебной машине. Ну знаете- кольца, ленточки, пупсик в подвенечном платье и с фатой на капоте.
   Мы десантировались из машины. Я навёл  телевик  фотокамеры на колыхаемую ветерком кисею на кустарнике.
-Во! – сделала Карина шаг с обочины и сорвала полупрозрачный шлейф с невестиной короны. – Молодожёны прикалываются. Они мотаются сюда, чтобы сфотаться на башне. А  то и экскурсоводы разбрасывают здесь эти приманки для туристов. Чтобы жути нагнать. Я прошлым летом тут экскурсоводила немного, когда ко мне  владелец экскурсионного бюро сватался, потом  он оказался женатиком…
   В обрёмканных понизу джинсовых  шортах, алой рубахе завязанной на плоском животе узлом, в ковбойской шляпе, «шпионских» чёрных очках, покачивающаяся всем  своим нестабильным существом на высокой платформе сабо, Карина была кандидаткой на обложку гламурного журнала. Казалось, она совершенно не годилась  на роль Дамы Сердца, ради которой  рыцарь станет ломать копья на турнире, чтобы только удостоится кружевного платка,  сброшенного  ею с высоты своего недостижимого Прекрасного. Но непостижимая магия женственности совершала чудеса. Карина , конечно , не «плыла лебедью», а двигалась резкой раскаивающейся походкой, так что синусоида её бёдер тут же повышала пульсацию кардиограммы  моего воображения. Но в невольном кастинге  женских образов всех времён она заняла странное положение. В ней соединились черты грубоватой оторви да брось  девчонки-разбойницы  и беззаветно любящей Герды, готовой следовать за своим Каем в хладные чертоги злой волшебницы. В этой  достойной самурайских басё миниатюрной гейше  угадывались и характер «бой бабы» , и неизъяснимая прелесть героинь, которым посвящали сонеты поэты –воздыхатели, прячущие свои бледные, иссушенные молитвами лица под  сводами готических капюшонов, обвявшими стручками свисающих с их темечек.
- За мной, отдыхающие!- скомандовала Карина тоном заправского гида. Замшелые ступени привели нас в хоровод античных колонн с завитками капителей.
-Вот здесь значится и находился легендарный ресторан – «Ахун» , в котором изволил кутить сам Никита Сергеич-кукурузник. А под горой- в Мацесте лечил свой геморрой старый пердун…Пардон…
Она лукаво посмотрела на шлепающего за ней послушным псом на поводке –Лёнечку.
-…Леонид Ильич, - продолжил, включаясь в этот мини-капустник с  игрой имён переработчик норильского никеля, очищая поэтический рафинад легенды от породы презренной прозы жизни.
Леонид Ильич  Кравцов,  – без жены, без детей прибывший в Сочи из  вечномерзлотного Норильска  поправить свое  пошатнувшееся здоровье, внезапно  воспрянул не столько  от минералочки в бювете, не от грязевых аппликаций или купаний в море, а от ежедневных созерцаний выходящей из  пены пляжной волны  увенчанной солнечной короной девы. Пропитанный  ядами вредного производства инженер Лёнечка, конечно, не мог сочинить своей Лауре сонета, но он воображал себя юным миннезингером, наигрывающим под балконом своей возлюбленной на лютне и сладкоголосо напевавшим. Она в свою очередь роняла к его ногам колючие розы сердечной привязанности в духе гадания на ромашке:  любит – не любит, плюнет, поцелует, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт. И он хватал эти лепестки, ловил их, мотыльками порхающих по ветру, с жадностью, забыв и о радикулите, приковывшим его к постели, подобно писателю, мимо монумента которому они с Кариной бродили вечерами, чтобы выйти на верхнюю набережную, где  платаны образовывали нечто вроде  липовой «аллеи Керн».  В конце этой элегичной анфилады  дерев был упьедестален бакенбардистый создатель строк «Я помню чудное мгновенье-передо мной явилась ты…» А ведь это «мимолётное виденье» явилось Кравцову самым банальным образом. Карина  тупо «сняла» на набережной мужичка по всем параметрам не бедного, хоть и не миллионера. И Кравцов в самом деле-не скупился на выпивку и закуску, тратясь напропалую. Жена, любовь студенческих лет, собирала его в эту санаторную поездку как минимум год, они копили деньги с его неплохой зарплаты ценного специалиста на построенном когда-то зэками гиганте индустрии. Его жене не хотелось, чтобы он вслед за легионами, ушедшими в  дантов Коцит, лёг прежде времени в вечную мерзлоту Заполярья. Она терпеливо преподавала литературу в школе. И хотя самой уже надо было лечить ноги с вздувшимися от вечного стояния в карауле литературы с черным квадратом школьной доски за спиной, думала прежде всего о том , как вырвать из объятий Костлявой Лёнечку, Лешеньку, Алёшу.  Ей не хотелось, чтобы её Алёшеньку поглотил зев Небытия. И потому отказала себе в этом году и в новых сапогах, и в долголетней мечте-норковой шубе.
-… А вон там –на башне бывал и сам товарищ Коба, - продолжила экскурсию Карина, - Только не Кобэ-Абэ, а Коба Джугашвили. Эту хреновину ему в рекордные сроки отгрохали зэ-ка, -сделала она акцент.- И отец народов мог созерцать оттуда Кавказский хребет, где он сломал хребет фашистскому зверю…
  Она прямо - таки пела. И демонстрировала не только познания местных гидовских баек и истории в пределах школьной программы, но и знания современной японской литературы.
 Мы стояли внутри закопченных стен  ресторана, круговой своей формой напоминавшего Колизей. Здесь бушевало пламя. И гладиаторские клинки его языков, крики и стоны , казалось, всё ещё мелькали в лучах зыбкого солнечного света, пробивающегося сквозь  листву  нависающих крон.
- На этом месте и погибли молодожёны. - скорбно произнесла Карина. - А потом стал являться призрак невесты…
 Вдруг она исчезла.  Недоуменно пожимая плечами, мы  с Лёнечкой озирались. Её нигде не было.
Мы двинулись по кругу, свернули под овальные своды тёмного прохода и в конце его увидели белую фату, а затем и женский силуэт. Бледный лик с безжизненными глазами надвигался на нас. В  мигании фотовспышки резко перемещаясь  в нашу сторону, плыл призрак. Я, разумеется, не снимал пальца с кнопки своего «Люмекса», фотографируя и фотографируя.
  В какой-то момент иллюзия явления фантома была полной, хотя буквально  секунды спустя, мы хохотали все втроём над  дешёвенькой маской и фатой, сняв которую с куста, Карина сунула в сумку.
- А! Вот так вас и разводят, лохов! Да я  бессчетное количество раз разыгрывала этот спектакль с маской.  Вот и прихватила её с собой. Мне богатенькие даже отдельно за адреналин платили. Не надо никакого аттракциона «Квантовый скачок» - любой качок в штаны надует себе на беду. И всё нормалёк-вместо ширинки полезет в кошелек, потому как от страха  - никакого траха…
 Временами, кривляясь и гримасничая, что нисколько не портило её кукольного личика, она переходила на  полурифмовой раёшный стиль, называемый ныне рэпом,  и поэтому я сильно подозревал, что, импровизируя, милашка  сильно привирает…
  Про героических белых офицеров в Замке над обрывом, изнасилованную там же палачами НКВД  девочку и страшную месть её мамы наша гидша-гейша дорассказывала  уже в ресторанчике под той самой горой, где мы фотографировались оптом и в розницу на фоне замка, задвинутого на скалу  шахматной турой с зубчатым навершием. Это экзотическое строение мы обследовали не более досконально, чем ресторан на горе, отданный местными Геростратами на съёдение богу огня.
 В кафе «Под горой» шансонила музычка. Блуждали разноцветные огоньки. Посетители выглядели ирреально, почти призрачно. Упавший на лицо нашей спутницы синий отсвет светомузыки превращал Карину в ожившую покойницу, красный- в вампиршу, зелёный – в инопланетянку.
-Не жмись Лёха! –подбодряла Карина. – Чо всё Серёжа платит –закажи ещё чо- нить выпить –закусить..
-Да я заплачу!  - останавливал я уже лезущие в кошелёк волосатые я пальцы северянина.- Мне только что перевели  большой аванс  за юбилейный фотоальбом об угольном разрезе  Кузбасса. Гуляем!
 3.
После сидения с бутылкой вина на лежаках опустевшего ночного пляжа , решив догулять в номере гостиницы, мы  поднимались по лестнице административного корпуса «реставрашки», давшей названии всему гостиничному комплексу. На фоне звездного неба игрушечная стилизация в тирольском стиле с островерхими шапочками шпилей выглядела вполне замково. Хотя и было в этом строении что-то в духе Диснейлена, что превращало  воплощённый в курортной архитектуре готический канон в нечто парадийое-не хватало мрачной зловещести, загадочности, таинственности, мистического  флёра, понуждающего замирать в оцепенении, ужасаться.
 Шустрый Лёнечка, резвым фавном ускакал вверх по лестнице и исчез.  Я понял, что он, как и Карина на горе, приготовил нам какой-то сюрприз. Не было его долго. И в эту паузу уместилась целая вечность. Остановившись  посредине круто уходящей ввысь лестницы, Карина потянула меня за руку вниз.
-Серёжа! Пусть Лёнечка продолжает этот маскарад. Я знаю- он припрятал в номере маску козла. И он, в самом деле, козёл…Ты мне нравишься куда больше. Айда на пляж…
 Уже следуя за утягиваемой меня на дно сочинской ночи русалкой, я бросил взгляд на террасу виллы замка, отстроенной во времена, когда люди ещё фантазировали себя Рыцарями и Прекрасными Дамами. Мне показалось , что я увидел на фоне неба маску козла и островерхую крышу  клоунским колпаком на макушке карнавального персонажа.
4.
Всё произошло с внезапностью ареста, производимого  зловещим НКВД.  На пляжном лежаке. Опутав меня своими волосами, руками и ногами,   словно бы мстя за изнасилованную девочку, становясь то ею самой, то её мамой, Карина карала всех своих предыдущих обидчиков тем, что была сейчас не с ними, а со мной, а меня тем, что  это был так называемый «секс без отношений». Одноразовая вспышка страсти. Залпом выпитый из пластикового стаканчика кайф: пузырьки газа ещё щекочут нёбо, а опустевшее вместилище удовольствия уже летит в урну, чтобы найти себе место среди пустых бутылок и смятых обёрток мороженого
Принятая мною вначале за заурядную жрицу любви, эта девушка  в какой-то момент вызывала во мне смесь уважения с всохищением. Явившись сюда искать своё счастье, она  находила работу и не сдавшись в лапы курортным сутенёрам, выбирала только тех мужчин, которые нравились ей самой. И,  наверное, почувствовала, что она очаровала меня не только своей  фотомодельной внешности, а и интеллектом. Вот в этот момент между нами и пробежал электрический разряд – и Прекрасная Дама увидела своего Рыцаря. И бросила под ноги латнику раскрывшийся навстречу  ненасытным шмелям бутон розы с шиповатым стеблем.
  Наши покачивания на лежаке, продолжалось недолго. Но она оставалась в моих объятиях, словно мы всё ещё сливались в танце под музыку в кафе «Под горой» -и она, положив голову мне на плечо, испытывала терпение ревнивца Лёнечки. 
  Внезапный шум сбоку заставил меня оглянуться. Рвано-ассиметричный  мужской силуэт  в маске козла летел на нас вниз по пляжной лестнице с такой скоростью, что казалось он посшибает с балюстрады венчающие  её столбики каменные шары.
  С грозным мычанием, в котором различимы были нотки страдания и ненависти, существо пронеслась мимо. Слышно было, как сандалии прошлёпали по  мелководью, затем  эти звуки перекрыл всплеск  воды,  расступающейся под тяжестью грузного предмета.   
Вывернувшись из моих объятий, голая девушка кинулась в воду следом. Кажется вечность не было видно ни её , ни его. Потом в отблесках огней набережной над водой появились две головы. Карина тащила Лёнечку к берегу,  навалив на плечо его безжизненную руку. Маски Козла на нём уже не было.
-Ну что ты , дурачок?-донеслось до меня. -_Топиться побежал? Зачем? Всё будет хорошо. Я твоя! Вот приедешь домой в свой засранный Норильск, уволишься с комбината, разведёшься со  своей училкой, разделишь с ней по суду свою четырёхкомнатную, вернёшься сюда –купим мы с тобой однушку с  видом на побережье, и заживём, как мечтали. Я буду торговать пивом-квасом. Ты устроишься крутить аттракционы в  «Роял-парке». Проживём…
Бледной, призрачно мерцающей в свете Луны  фатой пенилась  набегающая на галечник волна. Прорывающийся сквозь виниловые шипы прибоя  шёпот до сих пор звучит в ушах. Словно шум моря  поднесённой к уху раковины. За тридевять земель от этого пляжа, листая на ноуте сочинские фотки и ещё и ещё раз поражаясь очаровательной красоте девочки –пацанки с манерами Тома Сойера, я представлял, как она плывёт в толще ночной воды, как струятся её волосы, как  по-дельфиньи движутся её гибкие руки и ноги. Как хватает она идущего ко дну Лёнечку за волосы и, сорвав с него маску рогатого зверя, –тянет к просвечивающей сквозь воду Луне. «Ты мне понравился , Серёжа, - звучало сквозь шум в раковине, как когда –то столь желанная музыка западных групп сквозь глушилки в радиоприёмнике. –Но ты не бросишься из- за меняя топиться, как Лёня…»

5.
На том  можно было бы и завершить  эту историю. Если бы не неожиданное её продолжение. Вернувшись  из Закавказья, я продолжал работу над альбомом угольного разреза, штурмуя заказ к юбилею. И вот –альбом сдан –и на итоговый гонорар я лечу в Боварию, чтобы посетить Нойшванштайн.  В увиденных в замке короля -утопленника рыцарских доспехах мне всё ещё мерещились шагающие экскаваторы. Ковш-забрало. Траки гусениц-наручи и наплечники. Но тем явственнее  на одной из замковых фресок проступили силуэты несущихся друг на друга на турнирном ристалище  двух всадников-идальго и фигура Прекрасной Дамы над ними, как на троне восседающей на галёрке амфитеатра. Возможно , это был один из сюжетов «Парсифаля», персонажи которого украшали анфилады залов Нойшванштайна. Но не исключено, что это были и мои сноведения, в которых, ступенчатые обрывы кузбасских  разрезов соединились с каменными уступами скал, послуживших пьедесталом замку-легенде. Тем более, что  трансформировавшееся в экскаваторный ковш рыцарское забрало загребало не уголёк, а пляжников и пляжниц, чтобы каждого из этих тысяч и тысяч  пустить по конвейерной ленте одного и того же сюжета. Но антрацит вместе с  загадочными, прорастающими из  бездны веков  отпечатками доисторических папортников, парящих  сквозь миллионы лет гигантских стрекоз  и архиоптериксов перегорал  в пламени курортных страстей , а всё остальное шло на шлакоотвал, где романтика обращалась в пошлось, вспышка страсти –в пародию на возвышенные чувства. Так - то оно так, но не совсем. А то отчего бы Лёнечка , закинув руки за изрядно уже лысую голову франсисканского монаха –тонзуроносца, ночи напролёт рассказывал бы мне о своей чудо-ведьмочке. О том, как являлась она ему  ночами совсем бесплотная, светящаяся, сверкающая никелевым блеском. Как перетекая ртутью, она обретала облики самые прекрасные. Как он тоже становился никелево-ртутным, сверкающе-мерцающим и сливался с ней. И тогда –он становился  ею, а она –им.
Все эти россказни  крепко влипшего в сети обольщения курортника  можно было бы списать на белогорячечное похмелье после месячного запоя в одном букете с ваннами и грязями  больниологии, если бы не одно но…Найдя наконец-то время  собрать до кучи файлы с сочинскими фотками, я не обнаружил на снимках –ни Леонида Ильича, ни Карину, ни себя. На экране  возникали какие-то размытые светящиеся силуэты. В них были различимы всё те же два Рыцаря и Дама. Как бы фосфорисцирующие фантомы. И даже над Кавказсским хребтом, сфотографированным мной с горы Ахун, витали облака той же формы.
Каково же было моё потрясение, когда в одном из залов баварского чуда архитектуры, я узрел- со стены на меня смотрят облачённый в доспехи Лёнечка, я сам – с лютнею в руках и Карина – в роскошном платье танцовщицы  Жиг, Гавотов и Сарабанд.  Всё это случилось в пору, когда и во сне , и наяву я сортировал и сортировал фотографии угольного разреза, баварского замка, сочинского отдыхалова. Вырубаясь, во сне я видел дисплей, просыпаясь- его же. Поэтому  сон и явь вполне могли поменяться местами. Да и кто вообще скажет-что есть сон и что есть-явь?