Старики умирают первыми

Я вспомнил об этом сайте знакомств случайно (увидел что-то странное в почте), а открыв там свою старую анкету, просто очумел. Я был зарегистрирован там аж с 2003-го, но с тех пор жизнь закрутила меня по гораздо более радикальным темам, и про сайт я давно забыл. Теперь он был в системе mamba.ru, назывался как-то по-новому, но анкета чудом была цела. Сейчас я смотрел на нее, как на что-то страшно далекое и вроде бы чужое, хотя словечки и закидоны были всё те же, мои… Вот она.
Анкета:
Имя: Да Капа Прето
О себе: Имя в традиции вуду. Если что. Принимаю предварительные заказы на написание некрологов о вас. Легкий, но чаще не легкий, довольно умный и довольно много знаю, немного циничный. Хорошо разбираюсь в устной и особенно в письменной художественной речи, но также могу и люблю материться минимум на двух языках. Подолгу не подхожу к телефону и могу не отвечать в соцсетях.
Кого я хочу найти: Я мог бы описать это десятком способов, и всё это будет лишь тенью правды. Прежде всего, я бы хотел, чтоб у нее и в ней был стиль. Еще я бы хотел, чтобы у нее было сознание и панка, и хиппи, чтобы она любила смотреть со мной футбол в пабах и могла напиться. Чтобы она отличала Набокова от Бродского и не любила ТВ. Про музыку ничего определенного говорить не буду, но пусть ей будет нравиться что-нибудь безумное, тяжелое, трансовое, а иногда и Бах с Вивальди. Пусть она будет считать, что смерти, по сути, нет и что всё очень относительно. Пусть она будет художником или библиотекарем, или даже киллером – мне это всё равно. Всего этого я хотел бы, да, но эти мои желания мало что меняет.
Сексуальные предпочтения: Живу с родителями и люблю почти всё. Ладно уж, это остроумная шутка.
Также в анкете можно было вести для всеобщего обозрения Дневник. В нем я, оказывается, размещал тогда какие-то шаманские и буддистские парадоксальные слова и картинки. И это было непонятно и красиво. Видимо, это должно было завораживать.
Было и несколько фото, о которых я тоже давно позабыл. С большинства из них куда-то мимо меня сурово и неулыбчиво глядел какой-то джинсовый, сорока-с-чем-то-летний небритый мужик. Глядел осмысленно и бесстрастно. Лишь на одном из них я, на кого-то или на что-то глядя, чуть улыбался, беззащитно и даже по-детски.
Сейчас мне было вполне понятно, что после таких заходов в анкете заведомо отметались практически все даже более или менее вменяемые обывательницы, пусть и красивые, и неглупые. Фильтр был суров, даже чересчур, но это был именно строжайший фильтр, или ситечко с мельчайшей сеткой, сквозь которую не в состоянии была проникнуть ни одна не нужная мне зараза, со всеми своими заиндевелыми представлениями о правильно/неправильно и прочим нафталином.
Но также понятно было, и наверно это в тайне ожидалось мной тогда, что кто-нибудь да решится объявить себя подпадающей под вышесказанное. И тут могло быть две категории: пребывающие на свой счет в больших  иллюзиях (и они должны были быть также строго отметены в сторону со всей жестокостью) и – те, или даже та одна, единственная, кто всем нутром почуяла бы здесь своё, кто прекрасно поняла бы, о чем речь, прочтя лишь две-три строки. И она, такая, видимо, нашлась.
Всего за эти годы накопилось под сотню написанных мне сообщений, и 88 из них – от одного и того же адресата. В анкете она называла себя …. Сама анкета была почти пуста, но содержала 13 фото.
Что касается ее внешности… Вообще других на сайтах такого рода я позже бывал не раз и не два, и на предмет женской внешности провести меня сложно. Существуют разные женские методики «как подать себя», в том числе и вполне бесчестные. Но имеются и методы разоблачения.
Тут были только черно-белые фото, причем - никаких постановочных (которых я совершенно не выношу), некоторые – немного размытые. (И очень мне было любопытно, кто это ее так снимал… Обычно мало кто об этом задумывается, но вопрос это интересный и в некоторых случаях важный сам по себе, поскольку это было - и не селфи, но явно и не от фотохудожника. Так что скорее всего – любовник, подумал я, поскольку смелой интимности в некоторых случаях там хватало…)
Я бы не назвал ее лицо очень правильным. Нет. Тут придется обойтись какими-нибудь неясными словами про то, что читались в нем свобода, непосредственность, отчаянность, порода… И была еще в нем, как выражается один мой проницательный, как черт, друган, наполненность. Что это такое, впрочем, бог знает… Да, и везде – длинные, темные, спутанные волосы. В остальном… В остальном она была на вид довольно изящна.
И понятно, что все эти годы наши с ней цифры заявленного возраста автоматически накручивались сайтом, и сейчас значилось, что ей 46, а мне 61.
Первое ее письмо было коротким. В ответ на все мои анкетные нагромождения смыслов она не стала ничего из себя изображать, а сказала лишь: «В случае с тобой я согласна на всё». (То есть сразу на «ты»… Интересно. Переход, который молниеносно сближает.)
Затем, с паузами в несколько дней, а то и недель, шло что-нибудь вроде: «Ну как же так!.. Ты же теперь уже не мог найти никого другого…» или «Уйди уже из моих бессонных ночей…».
Затем письма стали писаться реже. Года через два она предположила, что я слишком стеснителен, что у меня совсем нет лишних денег для встреч или что меня отпугивает далёкость понятия «Париж», в котором она вроде бы на тот момент была. Еще года через три она написала что-то о Таллинне и о том, что скоро будет снова в Москве. Она давала номера телефонов, почту и даже назначала несколько раз места и время для встреч, и по дальнейшим письмам я понял, что на встречи она приходила и подолгу ждала.
Всё это было прочитано мной, как какой-то странный и, в сущности, довольно банальный женский роман, но всякий раз, когда я вспоминал, что речь не о ком-нибудь, а обо мне, какая-то невидимая рука словно бы подбиралась вцепиться мне в горло, и подступала даже соленая влага к глазам…
Я всего лишь несколько раз в жизни, в том числе и в жизни виртуальной, встречал женщин, что были явно, без всяких сомнений, умнее и тоньше меня. И я почувствовал, что это был тот самый случай.
Последнее письмо было написано полтора года назад, в 2016-м: «Знаю, что ты есть и что когда-нибудь будешь это читать. Читай, но не жалей ни о чем. Наверное, так надо». Но тут я увидел еще, что она молчаливо побывала сайте – позавчера!..
Прекрасно!.. Итак, что же тут можно было сделать, на моем месте?.. Проще всего было наплевать и забыть. Но не таков я, нет, совсем нет. Сказать по-честному, вся эта история захватила меня по-полной, и чем больше я о ней думал, тем больше покруживалась голова. Но что я мог или должен был сделать конкретно?.. Написать ей здесь? Но что?.. «Здрасьте, Лёля, я вернулся»?.. Или вот они, какие-то номера ее телефонов… Но, главное, что она увидит, кого?!.. Седеющего и лысеющего, полноватого мужика шестидесяти лет.
Задумался я надолго, на несколько дней, но потом как-то ночью, в неплохом подпитии, открыл сайт да и брякнул так: «Я из твоего будущего, систер. Я жив. А прошлое, оно проникает в душу и грызёт, пока не сожрет совсем. Ты же знала, что я такое не пропущу, и что-то произойдет. Виски за мой счет, и ни слова маме. У меня светает». И чтоб не передумать, немедленно отправил.
(На утро подумалось: какой еще маме?!..)
После этого меня на какое-то время отпустило, и на сайт я заглянул лишь дня через три. И я увидел, что от нее - 14 посланий, и были там селфи, на которых одновременно и плачет, и улыбается всё та же она, и с теми же волосами, хотя и поседевшими… И был там номер телефона. Но как раз по телефону говорить с ней я был совершенно не готов.
Но, так или иначе, в короткой переписке мы довольно быстро назначаем встречу. Она жила, я бы сказал, черт знает где, но мы увидели друг друга именно там – так уж она хотела. Я приехал заранее и купил у метро горшок с большим цветком. И я был в крутейших джинсах, расклешенных от бедра. Такие я как раз носил тогда.
Что тут сказать… Стою у двери. Я хотя и циник, и пройдоха, но не настолько же… И я не железный, и не каменный. Прежде всего, это страшно. Как мог, я гнал от себя любые ожидания и представления. Тот, кто однажды стоял у стенки перед расстрельной командой, может, и понял бы меня. Но вот мы посмотрели в дверях друг на друга.
Я знаю, что женщина – всегда и везде немного актриса. Может быть, посредственная или гениальная, но актриса, и именно с ролью, написанной ею же.
Сейчас мы молча смотрели и как бы даже принюхивались друг к дружке, а потом я сделал шаг, и мы на минуту немножко прижались лицами. Потом пошли обычные, даже будничные слова в прихожей. Я понимал, что я глупо улыбаюсь, а ее рассмешил мой цветок.
Жилище ее, самой своей фактурой, увиделось мне как раз таким, каким я и представлял: по-разному окрашенные стены, бутафорский вроде бы камин, какие-то закругленные углы, мохнатые кокосовые орехи там и тут, что-то еще и что-то еще… Во всём была своя небрежность, и в ней самой, между прочим, тоже. Это сложно описывать – есть такой стиль «бохо», если вы в курсе. Так это было даже не бохо, а бохо в квадрате. Да мне было и неважно…
А на столе я увидел сковороду с картошкой, грибочки, рульку – всего довольно много. И бананы.
Разговора как такового было не много. Я это всегда хорошо чувствую: мы были люди одного диалога, одного понимания и даже одних ошибок.
И вот ты выпил уже - и мир сразу приобрел новые краски и звуки, и люди где-то там, за этими шторами, уже не кажутся странными и плоскими, и всё так чудесно и непонятно рядом с нею… И оказалось, ее зовут Бася.
А потом довольно долго сидели голыми на полу в разных комнатах, но спинами к одной и той же стене, напротив друг друга, и без конца громко говорили и даже орали, смеясь. И в конце концов кто-то из нас уж было стал не выдерживать этого и… Но тут вдруг мне стало ясно, что в квартире есть кто-то еще – какой-то то ли стон, то ли сдавленный вой раздался ни с того ни с сего неизвестно откуда. Я  перелез на коленях в комнату, где на полу сидела она, крепко схватил ее руку и посмотрел в самые зрачки.
- Ты же сказал: ни слова маме…, - произнесла она как-то обреченно, и я увидел, что лицо ее белее стены.
Не размыкая рук, мы встали, и Бася повела меня по коридору. Этой двери я раньше не замечал. Это была очень маленькая комната, и в ней были лишь тумбочка и железная кровать, а на ней лежало тело, прихваченное к спинкам кровати широкими бинтами. Голые, мы стояли в проеме двери, сцепившись руками, и я не представлял, что сделать или что сказать.
На кровати лежало женское тело. «Но ведь она стонала», - пронеслось колокольным звоном в опустевшей моей голове. – «Значит, жива».
Бася дала женскому телу воды из стакана, через трубочку, и вытерла куском марли отливавший то ли ртутью, то ли серой лоб. Убрала с лица прилипшие серые клочья волос.
- Вот, мамочка… Он пришел, он вернулся, и я теперь не одна. Он не разрешил мне сказать это раньше, но вот я говорю.
Это была тяжкая история, но об этом потом.
Кажется, я неопределенно всплескивал рукой и чесался, глядя на то, что было в эти минуты передо мной, а потом развернулся и, шатаясь, двинулся в большую комнату к столу и, подойдя к нему, тут же поднял, но уронил свой стакан. И невесомая Басина ладонь нашлась тут на моем холодном плече. И она обняла мою спину.
Я почувствовал, что я должен что-то немножко взорвать в окружающем, чтобы не застыть солевым столбом здесь, в этом навалившемся на меня сложном мире, навсегда. Потому что я так не привык. Но не просить же было завести мне тут …
Еще я ясно почувствовал себя чем-то вроде животного…
Ну ладно, виски за мой счет, окей. Через час или через три мне, развалившемуся на огромном диване, начало казаться, что между голых моих ступней на полу и даже по мне самому мечутся маленькие цветастые шаманчики – и мечутся они с криками, что-то вроде «аяхуаска!». Бася же давно уже опрокинулась головой, с разметавшимися седыми космами, мне на колени, и что уж там казалось ей, я не знал, но она кого-то на мне то и дело ловила, грозила пальцем и отпускала на пол.
Примерно так прошло одиннадцать дней, и оба мы были спокойны и знали, что эта жизнь становится вечна. Каждый день мы просыпались с чуть-чуть другою головой на плечах и чувствовали, что мы все лучше перемешаны. Как водка и томатный сок. И мы это пили, слегка пьянея. И откуда-то чужие мысли и словечки в голове. А однажды Бася предстала передо мной нахмуренной и задумавшейся, и с поднятым многозначительно пальцем, и изрекла:
- Неизбежность непредсказуемого, вот что у нас! И система совпадений.
Я промолчал. Не хотелось травить ей всю эту красивую, но ничего не значащую сейчас хрень про то, что, мол, случайность – это второе имя бога и прочее… Она была права.
- А вообще, что нюх мне подсказывает, то я и делаю, вот, - не унималась она. – Хочешь банан? Или вина?
А маме, казалось нам, все эти дни было то лучше, то хуже, но мы втроем держались теперь заодно.
Это была действительно тяжкая история. Иванна, мама, была из прибалтийских или бог знает каких еще то ли обедневших дворян, то ли оккультистов. Ничего особенного, кроме этого, я о ней так и не услышал. Басю растила одна, и вырастила так, что дочь очень рано расцвела и расправила крылья вольной, но диковатой птицей. Как они жили тогда, я в подробностях тоже не очень и знаю.
Когда пятнадцать лет назад подруга зазвала Басю на сайт, первым, кого она там увидела, был я. Вот, собственно, и весь вам ответ. Сейчас она мне говорит, что увидела тогда сразу всё, но не думала, что ожидание продлится настолько долго. Потом она отчаялась. А еще потом случилось так, что их обеих - и Басю, и Иванну – стали нещадно зазывать замуж какие-то очумевшие французы-киношники, отец и сын.  И женщины нехотя поехали с ними, и не просто, а почти сразу - во «французское кино». Но долго это предприятие продолжаться не смогло: отец и сын оказались между собой едва не любовниками…
А Басины фото делала тогда, кстати, сама Иванна. Видела она мельком и меня, мою анкету. И сказала вроде бы, что, да, «всё очень относительно». Все дальнейшие Басины мучения с ожиданием меня Иванна наблюдала спокойно, но когда об них заходила речь, говорила одно: «Постараемся дожить».
Когда же я наконец объявился, Иванна была уже очень плоха, но держалась стойко. Приходили врачи, и даже один француз, но назвать в точности диагноз никто толком так и не смог. «Эта болезнь называется счастливая старость», - говорила им Иванна, отодвигая рукой лекарства. Однако в полубреду она могла вскочить с постели и разбить головой оконное стекло или вылить на себя горячий суп.
Должно быть, она чувствовала, как затрепетала дочь в те последние дни. Но меня, как кажется, она фактически уже не наблюдала, не видела. А может, и видела, но я для нее был скорее чем-то вроде воображаемого ее дочерью образа, который наконец отчасти материализовался и бродит здесь по комнатам тенью. И действительно бывало так, что она вдруг появлялась при мне из комнатки, проходила мимо, шаркая, очень близко, буквально касаясь меня, и кто тут из нас был тенью, я до конца не знаю. Потом Иванна стала умирать каждую неделю. «Бася! После 15-го жди, умру. Так и знай». Бася охала, а потом привыкла.
Она ехала поздно в пустом вагоне метро, и вошел парень с диким взглядом и встал рядом с ней, прислонившись к двери. Она поежилась - он выглядел агрессивным и даже безумным, но зачем-то она, задрав голову, всё смотрела и смотрела на него. Он рявкнул: «Чо, сука, уставилась?!..». Она в ответ проблеяла: «Решила, что тебе плохо». Первое, что пришло на ум. Он сел рядом и, уже другим тоном, спросил: "Тебя волнует, что мне плохо?», - и, помедлив, выдохнул: «Я сейчас четверых убил». И ее накрыл в этот миг сладковатый запах страха и запах тоски этого одинокого зверька. А он рассказал, что вел грузовик, что выехал на “красный”, вмазался в легковушку, в которой было четверо. А потом сбежал.
Проговорили всю дорогу до ее станции. Вышел с ней, сказав: "Поздно, я вас провожу". И у подъезда тоже постояли, и всё говорили и говорили.
Мне подумалось о том, что Бася, может быть, сама притягивает к себе такие истории. Но почему так болит сердце все время!.. Сейчас просто невыносимо... А она молча стоит со стаканом воды и смотрит, смотрит...